драгоценности,  которыми
ее заваливал Корабельникоff. Дешевенькое польское серебро  с  дутой  пробой,
какого навалом в любом сельпо. И стекляшка вместо камня. Он видел это кольцо
очень близко, когда Мариночка положила руки  ему  на  колени  -  в  один  из
последних его приездов на Пятнадцатую.
   А в самый последний...
   В самый последний он так и не заметил: было ли на  Мариночке  кольцо  или
его не было.  Колье  -  было,  то  самое,  пропавшее,  стоимостью  в  двести
пятьдесят тысяч долларов... Но как сказал Калинкин? "Убивают  и  за  меньшую
сумму. Много меньшую, на порядок"...
   А что, если все дело в банальных двухстах  пятидесяти  тысячах?  И  колье
унесли не банальные дети по вызову, а кто-то другой?  Но  тогда?  Тогда  это
могут быть не сопляки, поснимавшие мертвую пенку по верхам. Они метнулись  в
ванную, оба, и у него была возможность выскочить из квартиры. А потом и  они
выскочили из квартиры, спустя шесть минут - он засекал по приборной  панели,
-  довольно  быстро,  груженые  пакетами.  И   помчались   к   его   машине.
Перепутанные,  поджавшие  хвосты.  Никита  даже  глаза   прикрыл,   стараясь
вспомнить обоих - и парня, и девчонку. Ничего выдающегося  в  них  не  было;
ничего, кроме симпатичных глупеньких мордашек. Не секс-машины - сексмашинки,
масштаб 1:100. Такие даже в  убийство  щегла  не  влезут,  даже  в  убийство
богомола,  бабочки-капустницы,  тутового  шелкопряда.  Да  и  мародеры   они
бестолковые, судя по их репликам в прихожей. Небрежно упакованная  коробочка
"Guerlain Chamade" - вот и весь их бонус, вот и  весь  предел  их  мечтаний.
"Chamade" - название духов, а не новеллы. А ведь есть и  новелла,  Франсуаза
Саган, когда-то  обожаемая  Ингой.  Вот  только  вряд  ли  парочка  знает  о
существовании такой писательницы...
   Бэбики - бэбики и есть.
   Если бы они рискнули снять колье с шеи Мариночки  -  они  бы  никогда  не
прихватили весь остальной пакетный хлам, который даже застежки от  колье  не
стоил. Даже миллиграмма застежки. Сумасшедше дорогие вещи могут  доставаться
подобным бэбикам только по  неведению,  их  провинциальный  умишко,  фигурно
выстриженный в парикмахерской средней руки, не в состоянии оценить  истинную
стоимость этих вещей. А уж запускать руки в мертвую воду  с  мертвым  телом,
когда в прихожей валяется куча милого сердцу и простейшего,  как  инфузория,
косметически-парфюмерно-кондитерского убожества... Рискнули бы они?
   Возможно - да, возможно - нет.
   Об этом он, Никита, никогда не узнает.
   А если - нет?
   "Нет" означало, что в квартире побывал еще кто-то. И этот  кто-то  вполне
мог взять колье, промежуток времени между бегством двух бэбиков  и  приездом
Джаффарова был вполне приличным. Ну, уж на то, чтобы стянуть колье,  времени
хватило бы точно.
   Но эта мысль не показалась Никите такой  уж  хорошей:  он  ведь  не  знал
наверняка, когда к дому подъехал  начальник  службы  безопасности.  Так  что
проще остановиться на парне и девчонке. Во всяком случае, звучит  совсем  не
так абсурдно.
   Гораздо  менее  абсурдно,  чем  утверждение,  что  телохранительница  Эка
позволила поднести пистолет вплотную к своему виску. Впрочем, никто этого не
утверждал. Эта мысль была похоронена следствием заживо, и в нее был  надежно
воткнут осиновый кол экспертизы... Или как там это у них называется?..
   Хотя...
   Стоит  ему  повернуть  голову,  как  любой  абсурд   моментально   станет
реальностью.
   Джанго.
   Никита вдруг вспомнил, как Джанго укротила пса. Злобного кавказца  Джека.
Она укротила его легко и непринужденно, просто посмотрела в зрачки. И больше
ничего не понадобилось... Пес наверняка сделал все, что хотелось бы  Джанго.
И человечьим голосом бы заговорил... И нет никакой гарантии,  что  это  были
единственные зрачки, в которые она смотрела.
   И откуда у нее кольцо Мариночки?
   И почему она вообще здесь?
   И почему она солгала?
   И откуда у него самого это ощущение двойного дна? А ведь он думал о  ней,
думал... Но думал совсем не так, как в свое время думал об Инге:  тогда  это
была самая обыкновенная страсть, не оставлявшая места никаким сомнениям.  Он
принял Ингу всю и сразу, он никогда не копался в ее  прошлом,  в  ее  первом
замужестве, какое это имело значение? Ведь  с  ним  она  начала  свою  жизнь
заново. И эта жизнь была счастливой, пугающе счастливой - до самого озера, в
котором утонул Никита-младший.
   Джанго? Джанго совсем другое дело.
   Джанго привлекала его. Впрочем, и Мариночка  привлекала  его:  тогда,  на
кухне Kopaбeльникoffa, он почти готов был  рухнуть  с  ней  в  постель,  год
окаянного воздержания, чего же вы хотите! Но с  Мариночкой  все  было  ясно:
плотские провокации в духе  стишка,  зачитанного  Нонной  Багратионовной.  С
Джанго все обстояло сложнее, страстью - ни праведной и  возвышенной,  как  с
Ингой, ни не праведной и низменной, как с Мариночкой, - тут и не пахло.
   Куски головоломки, которые так необходимо сложить. Куски головоломки,  те
самые паззлы, которые любил Никита-младший.  Куски  головоломки  -  вот  что
значит Джанго. Куски  ее  собственного  лица,  которые  она  сама  научилась
складывать - вот что значит Джанго.
   И откуда у нее кольцо Мариночки?
   Почему она солгала?
   Но спрашивать об этом Никита не  будет,  ведь  он  же  не  самоубийца,  в
конце-концов. Потому что если она посмотрит  в  самую  глубину  его  зрачков
своими  песьими,  золотисто-карими  (ч-черт,  ну  почему  они  казались  ему
желтыми?!) глазами...
   Если она посмотрит - неизвестно, что случится в следующую  минуту.  Их  и
так уже набежало порядком, этих минут. Интересно, сколько  они  стоят  возле
Юрия Юрьевича Ревякина? А Джанго... Похоже, ничто человеческое ей не  чуждо,
и проколоться иногда может, как простые смертные.
   А она прокололась.
   Невооруженным взглядом видно, что она никогда не имела дела с кладбищами.
Жизнь  живых  на  кладбищах  подчиняется  своим,  строго  регламентированным
законам. Ты должен ходить за своими усопшими как за  маленькими  детьми,  ты
должен  прибирать  могилы,  как  прибирают  комнаты  к  праздникам,  и   эта
будничность роднит мертвых и  живых.  И  делает  смерть  не  страшной.  И  -
домашней. Не примиряет, но делает домашней.
   А Джанго  даже  не  подумала  взять  веник  и  совок  (Никита  знал,  где
Ревякин-отец прячет и веник и  совок  -  в  маленьком  ящике,  встроенном  в
скамейку возле стола). Она не  подумала  сделать  того,  что  обычно  делают
вдовы. Она просто стояла и смотрела вдаль и думала о чем-то своем. И цепочку
с кольцом она сунула обратно за ворот. Сразу же, еще до того,  как  завязала
шнурок. И даже искоса посмотрела на Никиту: заметил или нет? А может, в этом
взгляде был совсем иной смысл?..
   - Пойдемте? - сказала наконец она. Видимо, посчитав, что  лимит  годичной
скорби исчерпан.
   - Да... Если хотите, я могу проводить вас...
   - Вы уже проводили.
   - Нет... Я, наверное, не правильно  выразился...  Я  могу  вас  добросить
домой. Как в прошлый раз. Мне будет приятно...
   Не совсем так, Никита, не совсем так. Словом "приятно"  не  исчерпывается
твой интерес к Джанго. Мариночкино кольцо  -  вот  что  тебя  заинтриговало,
потного сынка Синей Бороды... Хотя... Неизвестно, может быть, Мариночка сама
отдала кольцо Джанго. Но тогда выходит, что они знакомы... А Джанго сказала,
что нет.
   И здесь солгала.
   Кольцо-дешевку тебе за это, Джанго!..
   Он не удержался и хмыкнул.
   Тоже мне, подарок! Такой-то и преподнести стыдно.  А  вот,  пожалуйста...
Сначала одна таскала его на пальце, не снимая; теперь - другая. На груди.
   - ...Если вы не возражаете, конечно.
   -   Вы   больше   не   работаете   личным   шофером   Корабельникова?   -
поинтересовалась Джанго. - Думаю, вы нужны ему больше.
   Все эти дни - до самых похорон Мариночки -  Никита  почти  не  виделся  с
Корабельникоffым. Так что хозяйский "мерседес" скучал на стоянке, а  сам  он
всерьез подумывал о том, что пришла пора увольняться. Надежда  на  дружеские
отношения  с  хозяином  угасала  с  каждым  днем.  Теперь  она  была  совсем
призрачной, гораздо более призрачной, чем даже в то время,  когда  появилась
Мариночка. А ее уход изменил Корабельникоffа  навсегда.  Так  же,  как  уход
Никиты-младшего изменил самого Никиту. И еще неизвестно, каким  будет  новый
Корабельникоff.  И  будет  ли  он,  как  и  прежде,  нуждаться  в  Никитиных
услугах...
   - У меня что-то вроде отпуска... Хозяин пока не пользуется машиной...
   Все последние дни Kopaбeльникoff ездил с Джаффаровым, но чаще -  сам;  он
как будто забыл о  существовании  Никиты.  Только  однажды  он  позвонил  на
Никитин сотовый - с одним-единственным глухим  "Приезжай"...  Это  было  его
первое  "Приезжай",  за  ним,  чуть  позже,  последуют  другие.  И  водка  в
опустевшем особняке, за которой они не скажут друг другу ни слова... Похоже,
Никита оказался нужен Kopaбeльникoffy  именно  для  молчания.  Ни  для  чего
другого.
   - Не пользуется?
   - Не пользуется. Но у меня "девятка"... Так что... Я готов.
   - Хорошо... Ведь все равно не отвяжетесь...  -  Только  знаете  что?  Мне
нужно заехать в одно место.  Позволите  вас  поэксплуатировать?  Раз  вы  на
колесах...
   - Конечно...
   От близости Джанго у Никиты совсем вылетело из головы,  что  он  пообещал
Нонне Багратионовне отвезти  ее  домой.  Да  уж  какая  тут  к  черту  Нонна
Багратионовна! Даже со знанием дела подретушированная,  даже  облагороженная
французской любовью Гийома Нормандского и его подмастерья Филиппа  Танского,
она не идет ни  в  какое  сравнение  с  дерзкой,  затянутой  во  все  черное
лгуньей-девчонкой по имени Джанго...

***

   ..."Одно  место"  оказалось  каким-то   оптовым   складом   в   подбрюшье
примыкающей к железной дороге улицы Днепропетровской. Теперь,  когда  Никита
был ангажирован Джанго, беседа в салоне машины протекала куда живее, чем  на
кладбище.  Они  покинули   Ново-Волковское   окольными   путями,   оба,   не
сговариваясь, благополучно избежали аллеи, которая  вела  к  Мариночке.  Это
получилось спонтанно, но  имело  вполне  конкретное  объяснение,  во  всяком
случае - для Никиты. Ему подленько не хотелось дефилировать с  девицей  мимо
вселенских скорбей пивоваренной компании. Корабельникоff, конечно, это  вряд
ли заметит.
   А вот Нонна Багратионовна - непременно.
   Что же касается Джанго... Ей было все равно, если исходить  из  ее  слов.
Посочувствовала, не более. И Никита так и решил про  себя:  исходить  из  ее
слов, во всяком случае - пока.
   Пока Мариночкино кольцо надежно спрятано под футболкой.
   - Вы любили своего  мужа?  -  спросил  Никита  у  Джанго,  сворачивая  на
Днепропетровскую.
   - Что? - Черт, она оказалась  не  готовой  к  этому  вопросу.  -  Любила,
наверное...
   - Чем он занимался?
   Гарвардско-бандюхайская  физиономия  Юрия   Юрьевича   может   ввести   в
заблуждение кого угодно, гарвардско-бандюхайская физиономия  многовариантна.
Интересно, на каком варианте остановится Джанго?
   Джанго остановилась  на  самом  щадящем.  Но  достаточно  неожиданном.  К
которому  ее  толкал  совсем  не  бедный  памятник.  И  вполне   пристойный.
Сдержанный, но со вкусом.
   - Он... э-э... Скажем так: в шоу-бизнесе...
   - Шоу-бизнес?
   - Громко сказано, конечно. Он был звукооператором. Работал с  несколькими
известными группами.
   - Извините... Что бережу старые раны...
   - Ничего. Они уже затянулись...
   - Что с ним произошло?
   - Погиб в автокатастрофе.
   Не очень оригинально, но сойдет. Странно только, что  Джанго  по-прежнему
не спрашивает о Мариночке. Повод-то вполне подходящий. Никита все еще  ждал,
что она спросит. Ждал до дверей оптового склада на Днепропетровской. Но  она
так и не спросила. Она и здесь старательно обошла тему стороной: как  аллею,
которая вела теперь к покойной жене Корабельникова.
   - Я быстро. Много времени это не займет,  -  сказала  Джанго,  выходя  из
машины. И направилась к внушительных размеров ангару.
   Как и в тот, самый первый раз в Коломягах, Никита проследил за ее спиной.
Теперь она уже не казалась ему такой прямой и независимой. Странно, и  здесь
спина Джанго повторила судьбу спины сломленного горем Корабельникоffа.
   Она и вправду  появилась  достаточно  быстро.  Выскочила  из-за  двери  и
помахала Никите рукой:
   - Вы поможете мне, Никита?..
   ...Ангар оказался гигантских размеров морозильной камерой. Вернее,  целым
кварталом морозильных камер, жмущихся друг к другу. Джанго и  Никита  стояли
почти у самого входа, к которому примыкало что-то вроде  стеклянной  будочки
или конторки. Для того, чтобы попасть в нее, необходимо  было  подняться  на
несколько ступенек вверх. Очевидно, этот путь девушка проделала чуть  раньше
и теперь ждала результатов.
   Результат появился спустя несколько минут:  из  холодной  глубины  ангара
показались двое  унылого  вида  мужиков  в  ватниках  и  одинаковых  вязаных
шапочках, прозванных  в  народе  "пидорками".  Мужики  толкали  перед  собой
тележку, на которой стояли несколько ящиков. Мужики лихо подкатили тележку к
Джанго, и один из них (тот, что был повыше, с  белыми  щеками,  похожими  на
брюхо замороженного хека), протянул Джанго какие-то бумажки.
   - Здесь сто пятьдесят килограммов.  Распишись.  Джанго,  подув  на  руки,
быстро поставила такую же быструю подпись.
   - Когда тебя ждать-то?
   - Как сожрут, - коротко ответила девушка.  -  Может,  в  конце  следующей
недели.
   - На следующей неделе говядина будет. Новозеландская. Я тебе оставлю...
   - Сделай одолжение...
   Замерзнуть окончательно Никита так  и  не  успел.  Второй  мужик  покатил
тележку к выходу  из  ангара,  за  ним  потянулась  Джанго.  Никита  замыкал
шествие.
   На то, чтобы перегрузить ящики в  багажник,  и  минуты  не  ушло.  Джанго
попрощалась с грузчиком как со старым знакомым и забралась в "восьмерку".
   - В Коломяги, - улыбнулся Никита, заводя мотор.
   - Не забыли... - Джанго улыбнулась ему в ответ.
   Улыбка у нее была потрясающая. Она сразу же примирила Никиту и  с  наугад
выбранным   Юрием   Юрьевичем,   на    лету    переквалифицировавшимся    из
боевика-шестерки в звукооператоры, и с кольцом Мариночки, надежно спрятанным
под футболкой. Нет, такая улыбка легко  справится  с  желтоватым  и  немного
пугающим светом в глазах. От такой улыбки не приходится  ждать  вероломства,
такая улыбка может пообещать лишь долгую счастливую жизнь.
   Безмятежную жизнь на островах, под ласковыми лучами заходящего солнца.
   Даже у Инги не было такой обезоруживающей, такой детской улыбки.
   - Что за груз? - спросил Никита. - Надеюсь, ничего криминального?
   - Мясо, - просто ответила Джанго.
   - Мясо?
   - Для собак.
   Ну да, для собак, для кого же еще! Эта тема уже  всплывала  в  их  первом
разговоре. И это несложно было понять, стоило только  вспомнить,  как  легко
Джанго справилась с  кавказцем  в  особняке  Корабельникоffа.  Тогда  Никита
ляпнул что-то о дрессуре. И она не стала это опровергать.
   - У вас питомник?
   - Я бы не сказала. Просто я люблю собак.
   - Гораздо больше, чем людей?  -  Никита  и  сам  не  знал,  как  из  него
вывалилась подобная банальность.
   Наверняка  подслушанная  в  его  любимом,  нежнейшем,  черно-белом  кино.
Вспомнить бы только название... Но название на ум не приходило.
   - Почему вы так думаете? Совсем напротив... Людей я тоже люблю. Когда они
не достают.
   - А часто достают?
   - Случается...
   Пожалуй, тему о людях лучше закрыть. Собаки безопаснее. Во всяком случае,
когда не смотрят на тебя в упор, обнажив клыки и вывалив язык.
   - И много у вас собак?
   - Не много... Но жрут за троих.
   ...Собак и правда было немного, хотя... Как посмотреть, с другой стороны:
два кавказца, смахивающих на пропавшего  из  особняка  Джека,  два  питбуля,
восточноевропейская овчарка и один, совершенно  устрашающего  вида,  черный,
как ночь, кобель.
   Ротвейлер по кличке Рико.
   С доблестной пятеркой четвероногих Никита познакомился чуть позже, а Рико
встретил их на ближних подступах  к  дому  Джанго.  Улица,  на  которой  был
расположен дом, носила странное название Пятая Продольная,  хотя  предыдущих
четырех в округе явно не просматривалось. Так же, как  и  Поперечных.  Улица
была надежно укрыта от посторонних глаз небольшим лесопарком, она терялась в
его глубине. И заметить ее с шоссе было практически невозможно.
   Никита едва не проскочил  небольшой  поворот,  небольшое  ответвление  от
шоссе в лесопарк. Поворот был не очень  и  ровной  дороги  не  обещал:  так,
дорожка, покрытая вздыбившимся асфальтом, тут зевать не приходится,  того  и
гляди подвеской долбанешься.
   Интересно, что будет дальше?
   Но  дальше,  вопреки  ожиданиям  Никиты,  ситуация  заметно  выправилась.
Вздыбившийся асфальт сменил такой же, - только недавно уложенный. Именно  по
этому  хорошо  и  недавно  уложенному  асфальту  они  и  вкатили  на   Пятую
Продольную. С обеих сторон  улицу  подпирали  внушительного  вида  особняки,
утыканные   спутниковыми   антеннами   и    табличками    "Дом    охраняется
вневедомственной  охраной".  Почти  к  каждому  забору  прилагался  комплект
видеокамер, в глубине дворов поблескивали ондулиновые  и  черепичные  крыши,
английские  газоны  с  идеально  постриженной  травой,  детские   качели   и
альпийские горки. Еще один заповедник непуганых новых русских.
   Вот только что тут делает Джанго?
   Никита бросил быстрый взгляд на спутницу: футболка  и  куртка  оставались
такими же вытерто-черными, джинсы - такими же недорогими, а если принять  во
внимание  не  первой  молодости  кроссовки...  Нет,  в  черепичные  крыши  и
спутниковые антенны она явно не вписывается.
   Так же, как и в сегодняшнее кладбище.
   - Куда теперь? - спросил "Никита.
   - В самый конец. Номер тридцать шесть...
   Дом под номером тридцать шесть выглядел не в пример скромнее.  Но  и  для
того, чтобы с гиком вселиться в него, Никите  пришлось  бы  горбатиться  всю
оставшуюся жизнь без  выходных  и  праздников.  И  то  -  при  условии,  что
Корабельникоff резко поднимет ему жалованье.
   - Неплохо устроились, - не выдержав, заметил Никита.
   - Ничего особенного, поверьте, - ответила Джанго. - Подождите,  сейчас  я
открою ворота...
   Но прежде, чем открыть ворота, она несколько довольно  томительных  минут
провела с псом, который  появился  невесть  откуда  и  теперь  в  нетерпении
бросался на железные столбики  ворот.  Никите  хорошо  была  видна  встреча:
оставив столбики, пес переключился на Джанго, он едва не сбил девушку с ног,
он норовил положить лапы ей на плечи, лизнуть в нос, он  прыгал  как  щенок,
закусанный надоедливыми слепнями.
   - Рико... Малыш... Ну, пожалуйста, - смеясь, отбивалась Джанго.
   Ничего себе малыш! Встреча с таким  малышом  не  сулит  ничего  хорошего.
Такому малышу только в фильмах ужасов сниматься -  с  мордой,  перепачканной
кровью и остатками сожранной селезенки. Такого малыша и любить опасно - того
и гляди раздавит, кадык вырвет ненароком...
   Успокоив пса, Джанго наконец-то открыла ворота. Она открыла ворота,  хотя
могла попросить Никиту припарковаться и выгрузить ящики на улице. И это было
приглашение.
   Это было приглашение,  вот  только  неизвестно,  что  последует  за  этим
приглашением...
   Никита въехал во двор,  замощенный  ровной,  по-летнему  теплой  плиткой.
Никаких особых изысков в окружающем  ландшафте  не  было,  никаких  клумб  с
меланхоличными  кокетливыми  цветами.   Большую   часть   занимали   заросли
можжевельника, растущего, казалось, прямо из плитки. Тут же, во  дворе,  под
навесом, стояла машина.
   Вполне приличная машина, куда приличнее, чем его собственная  потрепанная
"девятка". Хотя слово "приличная" ей не совсем подходило. Скорее,  она  была
экзотичной, киношной - пусть и заметно  моложе  киношной,  чем  его  нежные,
черно-белые воспоминания, но все равно - киношной.
   Открытый  "Форд"  с  надраенными  до