е
часов десять вечера. Не так уж поздно, решил я, набирая телефонный номер.
   - Чарльз Чакли?  Это  детектив  Алекс  Кросс  из  Вашингтона,  -  любезно
представился я. На том конце  провода  -  неуютное  зловещее  молчание.  Мне
показалось странным, что он враждебно настроен: это  усилило  подозрения  по
поводу бывших агентов.
   - Что, к чертовой матери, вам нужно? -  вдруг  заорал  Чакли.  -  Как  вы
смеете сюда мне звонить? Я уволился из Службы, пытаюсь забыть  все,  что  со
мной произошло. Оставьте меня в покое! Держитесь подальше  от  меня  и  моей
семьи!
   - Простите за беспокойство, но...  -  начал  было  я,  однако  собеседник
немедля перебил:
   - Отвяжитесь! Отвяжитесь - и все! Не лезьте в мою жизнь!
   Ведя этот эмоциональный разговор, я вспоминал внешность Чарльза Чакли.  Я
видел его сразу после похищения. Ему лишь пятьдесят один, но выглядел он  на
все шестьдесят: жирное брюхо - от неумеренной любви к пиву,  остатки  жидких
волос на голом черепе, полные печали глаза. Чакли - живой пример того, какой
вред причиняет Работа, если ей это позволить.
   - К несчастью, я еще занимаюсь парой убийств, - пояснил я  в  надежде  на
его понимание, - подозревают Гэри Сонеджи-Мерфи. Он  тогда  вернулся,  чтобы
убить учительницу, Вивиан Ким.
   - Вы же обещали не беспокоить меня! Почему бы вам  не  сделать  вид,  что
никогда не звонили? Тогда я сделаю вид, что не брал  трубку!  Долго  еще  мы
будем ходить вокруг да около?
   - Послушайте, я ведь могу вас вызвать повесткой. Вы отлично это знаете. И
тогда мы продолжим нашу беседу в Вашингтоне. Или  мне  наведаться  к  вам  в
Темп? Ну что ж, ждите как-нибудь вечерком на барбекю...
   - Эй, эй. Кросс! Вы что, рехнулись? Чертово дело закрыто. Оставьте его  в
покое, да и меня тоже.
   Что-то странное звучало  в  его  голосе.  Казалось,  он  сдерживается  из
последних сил.
   - Сегодня я разговаривал с вашим бывшим напарником Дивайном, - сообщил я.
Это убедило его продолжить.
   - Вот как? Вы разговаривали с Мики Дивайном? Я и сам иногда с ним болтаю.
   - Рад за вас обоих. Через минуту оставлю вас в покое, но ответьте на  два
вопроса.
   - Хватит с вас и одного, - грубо отрезал Чакли.
   - Не припомните ли вы темного седана последней модели, припаркованного на
Соррелл-авеню? Или где-то рядом с домами Голдбергов или  Даннов?  За  неделю
или около того перед похищением?
   - Да нет же, о Господи, нет, черт возьми! Все записано в наших ежедневных
отчетах. Дело о похищении закрыто! И все тут! До свидания, детектив Кросс!
   И Чакли повесил трубку.
   Весь этот разговор показался мне очень странным. Неизвестный  наблюдатель
завладел всеми моими помыслами. Это - потерянная нить, слишком важная, чтобы
проигнорировать ее. Нужно поговорить с Джеззи о Майке Дивайне и Чарли Чакли,
об их ежедневных отчетах. Тут дело нечисто: они явно что-то утаивают.

Глава 72

   Весь день мы с Джеззи пробыли  в  ее  домике  на  озере.  Ей  нужно  было
выговориться, поведать о том, как она переменилась, что узнала о самой  себе
в дни своего добровольного одиночества. И здесь, в Непонятно Где,  произошли
два очень странных события...
   В пять утра мы выехали из Вашингтона и к половине девятого  добрались  до
озера. Было уже третье декабря, но  погода  напоминала  октябрьскую:  воздух
прогрелся до семидесяти градусов (по Фаренгейту), с гор поддувал  освежающий
ветерок. Над водой резвились десятки  всевозможных  птиц.  Отпускники  давно
уехали, так что озеро было в нашем полном распоряжении. Около часа мы гоняли
на моторной лодке, ее рев пробуждал ассоциации с автомобильными гонками. Нас
было двое в лодке и на всем озере.
   По обоюдному согласию мы не стали сразу же обсуждать серьезные  проблемы,
выкинув  временно  из  головы  Дивайна,  Чакли  и  последние  теории  насчет
похищения. Вторая половина дня была посвящена восхитительному путешествию по
еловому лесу. Мы побрели вдоль кристально чистого ручья, терявшегося  где-то
в горах. Джеззи была прелестна без косметики и с развевающимися волосами. На
ней были джинсовые шорты  и  спортивная  толстовка  с  лейблом  университета
Вирджинии. Ее голубые глаза сочетались с небесной синевой.
   - Я уже говорила, что узнала многое о себе, Алекс, - делилась Джеззи в то
время, как мы все дальше углублялись в лес. Она говорила  по-детски  тихо  и
мягко.
   Я внимательно вслушивался в каждое слово, желая узнать о Джеззи все.
   - Я расскажу о себе. Именно сейчас, когда я готова к разговору,  я  скажу
тебе, как и почему, и прочее.
   Я кивнул.
   - Мой отец... Он был неудачник. Он мог бы преуспеть, если б  захотел,  но
он родился в лачуге, и это  наложило  на  него  неизгладимый  отпечаток.  Он
постоянно  во  что-нибудь  влипал  из-за  своего  негативного  отношения   к
окружающему его миру. При этом его не волновало, каково приходится  мне  или
матери. Когда ему было уже за сорок, он стал заядлым пьяницей. Так и окончил
свои дни - без единого друга и фактически без  семьи.  Мне  кажется,  именно
поэтому он и наложил на себя руки.  Он  покончил  самоубийством,  Алекс!  Он
сделал это в своей машине. Никакого сердечного приступа не было - это  ложь,
сочиненная мной для колледжа.
   Дальше мы побрели молча. До этого Джеззи лишь раз  или  два  упоминала  о
своих родителях. Я знал, что они алкоголики, и никогда не подталкивал  ее  к
этим разговорам, в основном потому, что ничем не мог помочь. Я полагал,  что
она заговорит о них сама, когда сочтет нужным.
   - Я не хотела быть неудачницей, как мои родители.  А  они  именно  такими
себя  и  видели.  Они  так  и  разговаривали.  У  них  всякое   самоуважение
отсутствовало. Я не могла себе позволить быть такой.
   - А кем ты их видела?
   - Неудачниками, думаю. -  По  ее  губам  скользнула  виноватая  улыбка  -
болезненная и честная. - При этом оба были невероятно умны  и  эрудированны.
Они знали все обо всем, прочитали  все  на  свете  книги.  Умели  поддержать
разговор на любую тему. Вот ты бывал когда-нибудь в Ирландии?
   - Я был однажды в Англии, по полицейским делам. Это единственный  случай,
когда я посетил Европу. Вообще, у меня нет средств на такие поездки.
   - В  некоторых  ирландских  деревнях  люди  умеют  поразительно  четко  и
грамотно выражать свои мысли, но при этом живут в дикой бедности. Это ?белые
гетто?. Там каждый третий дом - кабак. В этой стране тоже полно образованных
неудачников. Я не хотела стать  такой.  Я  уже  рассказывала  об  этом  моем
кошмаре. Поэтому я так училась в школе. Мне нужно было во всем быть  первой,
не  важно,  какой  ценой.  Затем  -  в  министерстве  финансов.   Я   быстро
продвигалась и была довольна своей карьерой и жизнью в целом.
   - Но после дела о похищении тебя сделали козлом отпущения и ты  перестала
быть ?отличницей?.
   - Именно так - со мной  покончено.  Агенты  принялись  судачить  за  моей
спиной... Итак, я бросила службу. Мне не оставили выбора. Конечно,  все  это
дерьмо. Жуткая несправедливость. Вот я и приехала сюда - разобраться в себе.
Мне нужно было это сделать самостоятельно.
   И  здесь,  в  самой  чаще  леса,  Джеззи  обняла  меня.  Раздалось  тихое
всхлипывание. Раньше я не видел ее плачущей. Я крепко обнял Джеззи. Мне  еще
не приходилось чувствовать  себя  таким  близким  ей.  Она  сказала  горькую
правду. Мне предстояло ответить ей тем же.
   Мы тихонько разговаривали в  абсолютно  уединенном  местечке,  как  вдруг
явилось  ощущение,  что  за  нами  наблюдают.  Я  скосил  глаза  вправо,  не
поворачивая головы. В лесу кто-то был. За нами следили.
   Еще один наблюдатель!
   - Джеззи, здесь кто-то есть. Справа, за тем холмом, - шепнул  я.  Она  не
повернула голову - в ней крепко засели повадки копа.
   - Ты уверен, Алекс?
   - Да. Можешь мне поверить. Давай разделимся. Если  он  или  они  вздумают
убегать, мы их догоним.
   Мы  разделились  и  пошли  с  двух  сторон  к  холмику,  где  я   заметил
наблюдателя. Кем бы он ни был, это его спугнет.
   И точно - он убегал!
   Это был мужчина  в  спортивных  туфлях  и  темном  спортивном  костюме  с
капюшоном,  который  делал  его  незаметным  среди  листвы.  О  его  весе  и
телосложении я не мог сказать ничего. Пока.  Мы  с  Джеззи  неслись  за  ним
добрую четверть мили, но никак не могли сократить расстояние, поскольку  оба
были босиком. Мы даже отстали на несколько ярдов. Ветки  хлестали  по  нашим
рукам и лицам. Наконец, мы выбежали  из  сосновых  зарослей  на  проселочную
дорогу, как раз вовремя, чтобы услышать шум автомобильного двигателя. Машину
увидеть не удалось - мы не добежали до поворота.
   - Черт, как странно! - воскликнула Джеззи. Мы стояли у обочины,  переводя
дыхание, пот струился по лицам, сердце готово было выпрыгнуть из груди.
   - Кому известно, что ты здесь? Хоть один человек это знает?
   - Никто! Это и странно! Да кто ж там мог быть? Это  уже  пугает.  Что  ты
думаешь, Алекс?
   У меня было полно гипотез по поводу  наблюдателя,  которого  видела  Нина
Серизьер, и самая простая  была,  как  водится,  самой  вероятной:  за  Гэри
Сонеджи следила полиция. Но кто именно? Из моего подразделения или из отдела
Джеззи? Вот это действительно пугало.
   Мы вернулись в домик еще до темноты. В  воздухе  ощущалась  прохлада.  Мы
развели огонь и приготовили ужин, которым можно было  насытить  как  минимум
четверых. Тут была и сладкая кукуруза, и целая  миска  салата,  и  громадные
порции бифштекса, и тонкие французские белые вина.
   После  ужина  завязался  разговор  о  Майке  Дивайне,  Чарльзе  Чакли   и
наблюдателе. Но тут Джеззи ничем не смогла помочь. Она полагала, что  я  ищу
не там. Чакли - просто раздражительный тип, способный озвереть из-за  самого
факта звонка к нему домой. Он всегда был слегка помешан на Работе, а  теперь
помешан на своей вынужденной отставке. По ее мнению,  Майк  Дивайн  и  Чарли
Чакли были пусть не самыми лучшими агентами,  но  отнюдь  не  бездельниками.
Если б у Голдбергов произошло что-то странное, это бы от них не ускользнуло.
Они аккуратно составляли ежедневные  отчеты,  но  ни  один  из  них  не  был
настолько умен, чтобы утаивать информацию. В этом Джеззи была убеждена.
   Она не сомневалась в том, что Нина Серизьер видела припаркованную машину,
стоявшую на улице в ночь  перед  убийством  Сандерсов,  но  никак  не  могла
поверить, что кто-то наблюдал за Сонеджи-Мерфи. Как, впрочем, и  в  то,  что
Сонеджи сам находился там.
   - Больше я не занимаюсь этим делом, - наконец  заявила  Джеззи.  -  Я  не
представляю интересов министерства финансов или еще чего-нибудь. И  вот  мое
мнение, Алекс: почему бы и тебе все это не бросить? Все кончено.  Пусть  так
оно и останется.
   - Не могу. Так не принято за Круглым Столом короля  Артура.  Я  не  брошу
дела о похищении. Всякий раз, когда я пытаюсь это сделать,  вдруг  возникает
что-то, заставляющее меня вернуться к нему.
   Тем вечером мы необычно рано отправились в постель - было  лишь  четверть
десятого. Роскошные вина  сделали  свое  дело,  пробудив  в  нас  не  только
страсть, но еще теплоту и нежность. Мы ласкались и шутили, долго не засыпая.
Джеззи обращалась ко мне ?сэр Алекс, Черный Рыцарь Круглого Стола?,  а  я  к
ней - ?Леди Озера?. Наконец перешептывания закончились и мы мирно  уснули  в
объятиях друг друга.
   Не помню, во сколько я проснулся. Я здорово замерз, лежа  поверх  одеяла.
Слышался треск горящего  дерева,  по  комнате  гуляли  отблески  пламени.  Я
удивился, почему в комнате стоит такой холод,  хотя  камин  все  еще  горит?
Глаза мои видели  одно,  а  тело  чувствовало  другое.  Несколько  секунд  я
обдумывал, как такое может быть. Натянув одеяло до подбородка, я вглядывался
в отблески пламени на оконных стеклах. Они казались странными.
   И все же как удивительно снова быть здесь, в самом сердце Непонятно Где с
Джеззи. Я уже не мыслил себя без нее. Возникло желание разбудить  ее,  чтобы
снова поговорить обо всем и ни о чем. Леди Озера и Черный Рыцарь. Звучит как
у Джеффри Чосера - несколько старомодно для девяностых годов...
   И тут меня осенило: ведь пламя, играющее бликами на стеклах, горит  не  в
камине. Вскочив с постели, я подбежал к окну. Тут я стал свидетелем того,  о
чем много раз слышал, но никогда не предполагал увидеть.
   На лужайке перед домиком Джеззи ярко горел крест.

Глава 73

   Исчезнувшая  девочка  по  имени  Мэгги  Роуз.  Преднамеренные   убийства.
Леденящее душу убийство Вивиан Ким.
   Психопат. Гэри Сонеджи-Мерфи. Сообщник. Таинственный наблюдатель. Горящий
крест в Северной Каролине. Когда мне удастся  собрать  воедино  все  кусочки
мозаики? И можно их вообще объединить в целостную  картину?  С  того  самого
момента  в  домике  Джеззи  и  до  конца  мое  воображение  заполняли  самые
невероятные образы. Я не мог  оставить  это  дело,  как  предлагала  Джеззи.
События последующей недели лишь усилили мой параноидальный бред.
   В понедельник я вернулся с работы поздно. Пока  я  шествовал  от  входной
двери в кухню, Джанель и Деймон скакали вокруг, выкрикивая:
   - Телефон! Телефон! Телефон!
   В кухне Нана протянула мне трубку, пояснив, что это Уоллес Харт из тюрьмы
Фаллстон.
   - Прости, Алекс, что беспокою тебя дома, - извинился Уоллес, - но не  мог
ты бы сейчас подъехать? Это очень важно.
   Разговаривая, я пытался снять пиджак и  уже  выпростал  одну  руку.  Дети
помогали мне - очень своеобразная помощь, скорее походящая на баловство.
   - А что, собственно, стряслось, Уоллес? Сегодня  я  устал.  -  Я  показал
Деймону и Джанель язык. - Дома у меня два маленьких дела... Впрочем,  ничего
неотложного...
   - Он зовет вас, хочет говорить только с  вами.  Уверяет,  что  это  очень
важно.
   - А до завтра нельзя подождать? У меня был слишком длинный день.  К  тому
же не представляю, что нового может мне сообщить Гэри Мерфи.
   - Он - Сонеджи, - пояснил Уоллес Харт. - С тобой хочет говорить Сонеджи.
   Я на секунду утратил дар речи. Затем выпалил:
   - Уже еду.
   Через час я был в Фаллстоне. Гэри держали на верхнем этаже здания - такой
чести удостаивались лишь избранные, вроде Сквики Фромма и Джона Хинкли.  Это
было престижное местечко, именно то, чего Гэри добивался.
   Когда я вошел, Гэри возлежал на своей узенькой койке  поверх  одеяла  под
бдительным присмотром дежурного. Он находился под специальным надзором.
   - Хочу поместить его  на  ночь  в  одиночку,  -  сказал  Уоллес  Харт.  -
Подержать его там немного - пока не поймем, что с ним творится. Его  куда-то
заносит...
   - Авось куда-нибудь да занесет. Уоллес согласно кивнул.
   Войдя в камеру Гэри, я уселся без  приглашения.  Мне  надоело  спрашивать
разрешения у разных людей. Гэри лежал, уставясь в потолок. Казалось, он весь
ушел в себя. Но я был уверен, что он знает о моем присутствии. Алекс  здесь,
тут!
   -  Добро  пожаловать  в   психушку,   доктор,   -   вдруг   произнес   он
невыразительным монотонным голосом. - Знаете, что такое психушка?
   Это был Сонеджи.
   - Тюремные больницы в России. Для политических  заключенных  в  Советском
Союзе.
   - Вот именно. Очень хорошо, - и он уставился на меня. - Хочу заключить  с
вами сделку. Дело чистое.
   - Я не уполномочен заключать сделки.
   - Мне надоело терять  здесь  время.  Не  могу  больше  изображать  Мерфи.
Неужели вам неохота узнать,  что  такое  Сонеджи?  Конечно,  вы  хотите!  Вы
станете знаменитостью! Сделаетесь важной персоной и сможете вершить  большие
дела, доктор Кросс.
   Я  не  верил,  что  он  находится  в  состоянии  ухода   от   реальности.
Складывалось впечатление, что он отлично контролирует ситуацию.  Был  ли  он
действительно на самом деле Гэри Сонеджи? Плохим Мальчишкой? С самой  первой
нашей встречи? Да, был - вот мой диагноз. Его и буду придерживаться.
   - Так вы все еще со мной? - спросил он со своей кушетки, лениво вытягивая
длинные ноги и поигрывая босыми пальцами.
   - Так вы говорите, что  все  это  время  находились  в  полном  сознании?
Никакого раздвоения личности не было? Вы просто играли две  роли.  А  сейчас
устали изображать Гэри Мерфи?
   Сонеджи внимательно и напряженно всматривался в  меня.  Пристальный  этот
взгляд  был  холодным  и  пронизывающим.  Порой  для  тяжелых   шизофреников
выдуманная жизнь куда важнее реальной.
   - Верно, Алекс. Ты совершенно прав. Ты  куда  сообразительнее  остальных.
Горжусь тобой. Только ты и интересуешь  меня,  уже  давно  приковываешь  мое
внимание.
   - Но чего же ты хочешь, Гэри? - Я старался,  чтобы  он  не  отклонялся  в
сторону. - Что я могу сделать для тебя?
   - Мне необходимо несколько маленьких вещей. Но  главное,  я  просто  хочу
быть самим собой, так сказать. Хочу, чтобы о моих достижениях знали все.
   - А что мы получим взамен? Сонеджи улыбнулся мне:
   - Я поведаю, что случилось на самом деле. С самого начала. Я помогу  тебе
разобраться в этом деле. Расскажу все.
   Я ждал продолжения, вспоминая заявление  в  ванной  Сонеджи:  ?Хочу  быть
кем-нибудь!?
   - Я планировал убить обоих детей. Не мог больше ждать. Вы знаете,  что  я
страдаю этой штукой - любовью-ненавистью к детям. Все эти отрезанные груди и
побритые гениталии потому, что мои жертвы должны походить на детей. Так  или
иначе, убийство - всегда логичное завершение дела.
   Сонеджи снова улыбнулся странной улыбкой, словно  сознавался  в  невинной
лжи.
   - Так вас все еще интересует, почему я  все-таки  решился  на  похищение?
Почему выбрал эту Мэгги-Розочку и Сморчка Голдберга?
   Используя  эти  уменьшительные  имена,  он  удачно  изображал   дерзость,
откровенно наслаждался ролью Плохого Мальчишки, демонстрировал черный  юмор,
накопленный за месяцы.
   - Продолжайте, Гэри, я внимательно слушаю. Меня интересует  все,  что  вы
скажете.
   - Знаете, - признался он, - по  моим  подсчетам,  я  убил  около  двухсот
человек. Среди  них  полно  детей.  Я  всегда  делал  то,  в  чем  испытывал
потребность в данный момент.
   На его губах вновь возникла мерзейшая улыбка. Гэри Мерфи, примерный муж и
отец из Уилмингтона, штат Делавэр, исчез бесследно.  С  детства  ли  он  был
убийцей?
   - Это все правда или вы хотите поразить меня?
   - К чему мне это? - Он пожал плечами. - Будучи мальчиком,  я  проглатывал
целые тома о деле Линдбергов. Затем  обо  всех  известных  преступлениях!  Я
скопировал себе все статьи,  найденные  в  Принстонской  библиотеке.  Я  уже
кое-что говорил вам, да? Как я был очарован, околдован этой навязчивой идеей
- похищать маленьких детей. Чтобы они полностью  были  в  моей  власти...  Я
хотел мучить их, как беззащитных маленьких птичек. Я занимался этим с  одним
дружком. Думаю, вы встречались с ним. Саймон Конклин. Но он не стоит  вашего
внимания. Так, легкие психические отклонения... не  стоит  тратить  на  него
время, доктор. Он не сообщник. Мне особенно нравилась идея похищения, потому
что это очень расстраивало родителей. Взрослых убивать - еще куда ни шло,  а
вот трогать детей Господь запрещает. Чудовищные преступления!  Немыслимо!  -
так они кричат. Какая  чушь!  Притворство!  Сами  подумайте,  доктор  Кросс:
миллионы темнокожих детишек умирают в Бангладеш. И никого  это  не  волнует.
Никто не кидается их спасать.
   - Почему ты убивал семьи чернокожих? Какая тут связь?
   - А кто вам сказал, что нужна связь? Вас так научили  в  Джоне  Хопкинсе?
Быть может, это мои добрые  дела.  С  чего  вы  взяли,  что  у  меня  совсем
отсутствует общественное сознание, а?
   Везде должно быть равновесие. Я в это верю!  Подумайте  только  о  жизни,
уготованной  моим  жертвам!  Кто  они?   Будущие   потребители   наркотиков.
Девочка-подросток, уже ставшая проституткой. Мальчик, который уже обречен.
   Я не знал, верить ему или нет. Его заносило.
   - Так вы питаете к нам, черным, теплые чувства?
   Но он не заметил иронии.
   - Да, пожалуй. У меня был один друг, негритянка. Няня. Она заботилась обо
мне, когда отец развелся с матерью. По имени Лаура Дуглас. Но она  вернулась
в Детройт, бросила меня! Большая, толстая т