в там  уже  не будет. И  поэтому
Шторм, собрав группу, поставил новую задачу. Сказал:
     --  Занавес  опустился,  и  мне  к этому добавить нечего,  -- сухость и
решительность превалировали в его голосе. -- Но уйти просто так мы отсюда не
можем,  поэтому...-- Полковник сглотнул слюну, его одолевал кашель и он едва
сдерживался,  чтобы не закашлять. -- Поэтому делаем так: снимаем, к чертовой
матери, часовых с блокпостов,  бесшумно убираем всех,  кто будет в  ущелье и
штурмуем  с  помощью   взрывчатки  и  гранатометов...С  этой  минуты   будем
использовать радиосвязь, нет больше смысла шифроваться...
     --  Разрешите сказать, -- Гулбе сидел, по-татарски скрестив ноги. -- Мы
знаем  время смены караула... через каждые  два часа, значит, наш выход надо
приурочить  к  22 часам...И попытаться  со  смененным  постом  проникнуть  в
подземелье...
     -- А кто даст  гарантию, что все посты сменяются в одно  и то же время?
-- спросил Шторм. --  Ведь  вы ориентируетесь по одному блокпосту, который с
южной стороны, и возле которого вы были прошлой ночью...
     -- Именно так, товарищ полковник, но дело в том, что разница во времени
нам не  мешает. Просто надо брать все посты  под контроль и ждать,  когда из
берлоги покажется смена...Для нас неважно, на  какой пост она  пойдет...Рано
или поздно кто-то из-под скалы все равно должен выйти...
     --  Согласен,  --  решительно  сказал Шторм. -- Значит,  ты,  Айвар,  и
реализуешь свою  светлую идею...Теперь  выбирай  с кем пойдешь...Рассчитывай
только на троих, больше не получишь.
     -- Разрешите, товарищ  полковник, мне  пойти с Гулбе, -- неожиданно для
всех вызвался Путин. -- Надоело сидеть на этом шестке, хочется размяться.
     -- Нет,  это дело для бывалых, у них рука набита и  воображения меньше,
-- так же решительно заявил Шторм.-- Так кого, Айвар, берешь?
     --  Махмута, Воропаева  и, если можно,  одного из  морпехов, -- на лице
Гулбе появилось нечто улыбки, но этого из-за темноты никто не заметил.
     Наступила  пауза, которую  нарушали близкий шелест ночного тепляка и не
менее близкое пение цикад.
     --  У  морпехов  своя  задача, --  сказал  Шторм,  --  поэтому  сделаем
по-другому...За меня остается Путин, а я иду с вами вниз.  -- И к Путину: --
Владимир  Владимирович,  после  того  как  мы  внизу  завяжем  драку,  вы  с
морпехами, а они с маяками,  и  Виктор спускаетесь  в ущелье  и  уничтожаете
вертолет.  Возможно, это  будет  единственной приманкой, на  которую  клюнут
ребята  из  подземелья.  А  сейчас  разбираем снаряжение...  Айвар,  к  тебе
просьба: проверь у  хлопцев снараяжение, чтобы ничего  здесь не забыли и все
было под  рукой...И проверьте ножи  и  глушители на  стволах...Махмут идет с
Гулбе, я с Воропаевым -- на северный створ...
     "Не до  конца доверят  старик Воропаеву,  --  подумал Путин, но тут  же
перешел  на другое. Ему показалось,  что слишком  прост  план Шторма, что он
какие-то  детали не учитывает. -- А  что, если там, внизу,  кроме блокпостов
еще  человек   десять   охраны?  И   не  исключено,  что  все   пространство
контролируется телемониторами, которых сверху не видно, но которые наверняка
в распоряжении боевиков имеются. Да, но всего все равно не учтешь, и, может,
полковник    прав,    отбросив    сложные     варианты,    остановился    на
одном...примитивном,  но,  возможно,  единственном...А почему он упомянул  о
ножах,  неужели  и впрямь они их  пустят  в  ход, превратив  всю операцию  в
обыкновенную резню? -- эта  мысль особенно занимала президента. -- Но  какая
разница  --  ножом или  пулей...Ведь  можно  и сковородой  прибить, в  конце
концов, простым кулаком вышибить у человека мозги..."
     Шаги  затихли,  цикады  в  ближайших  кустах  на  время умолкшие, вновь
затрещали  и эта  трескотня  не  была  надоедливой.  Она,  как  ни  странно,
успокаивала, превращаясь в своеобразный релаксатор.
     Ему показалось,  что на скале он остался один,  хотя  это было не  так.
Просто каждый  был в своей непроницаемой скорлупе одиночества.  Щербаков,  в
метрах  трех от него, сидел, прислонившись  к тонкому стволу  боярышника, на
который  еще  днем  он  обратил  внимание.  Виктор  Шторм  тоже  был  где-то
поблизости, и, видимо, сейчас ему нелегко, беспокойство за отца, конечно же,
его  тревожит...Тут  же,  чуть  ли  не  свесив  ноги  в  ущелье,  находились
морпехи...  Интересно,  о чем они сейчас думают?  А  о чем думаю я? Обо всем
сразу,  и  в   то  же  время  ни  о  чем  существенном,  в  голове  какая-то
мешанина...Ячневая  каша, поставь ложку и  она будет стоять,  такая это каша
густая...Что сейчас делают мои девчонки? Люся,  наверное,  не спит,  молится
или просит мироздание меня уберечь...А, может, я преувеличиваю свое значение
в этом мире и все идет своим чередом,  а мои  дела  и дела этих людей  -- не
более,   чем   микроскопический   эпизод  в   общей   Системе?   Если  время
дискретно...если ничто живое не вечно, то -- есть ли смысл в том, что творит
человек?  Глупый   вопрос:  значит,   есть,  если  человек  задается   таким
вопросом...А  мог  бы я убить себе подобного ножом? Хорошо, что темнота,  не
видно лиц, одни тени  и силуэты...А тебя, между  прочим, учили  стрелять  по
силуэтам. И на звук учили и на тень, и на огонек от сигареты..."
     Он услышал как Щербаков уселся удобнее. Возможно, отсидел ногу. "А ведь
он  тоже  сейчас, наверное,  думает о своей  семье, и наверняка  прикидывает
варианты исхода операции. В принципе, он мог бы не идти сюда, это его добрая
воля,  как,  впрочем, и  любого из нас...Тот  же Воропаев,  ему не  терпится
показать, что ТАМ он оказался случайно и что он СВОЙ, не предатель..."
     ...И как неожиданны были эти странные звуки, исходящие откуда-то снизу.
Будто  звук  от  вылетевшей  из  бутылки  пробки  --   пэк,  пэк...И  справа
послышались такие же звуки и Путин не мог, конечно, не понимать,  что это за
токката...Это, без  сомнения,  были выстрелы через глушитель. Он  вытащил из
карманчика наушник  и вложил в ухо, напрягся...Но, боясь,  что из-за грохота
цикад  --  а  после того  как он  сунул  в  раковину  наушник,  песни  цикад
действительно превратились в немыслимый грохот -- он  не услышит крика совы,
он выдернул наушник и  лихорадочным движением пальцев  засунул его в карман.
Поймал себя на  мысле, что нервничает  сверх меры..."Успокойся, -- сказал он
себе, -- и помни, что бы ни свершалось, все идет на пользу вселенной..."
     Он еще не слышал сигнала от  Шторма,  но уже  понимал, что пролетит еще
минута-другая  и события приобретут совершенно иной  темп.  Он  поднялся  и,
подойдя к  морпехам,  тихо  спросил: "Вы готовы? Сейчас начинаем  спуск." За
ним, как  тень,  следовал Щербаков. "В чем дело, Владимир  Владимирович?  --
спросил телохранитель, --  Может,  вы хотите попить?" Но  на этот неуместный
вопрос президент не отреагировал.
     К ним подошел Шторм-младший.
     --  Я не могу  больше здесь торчать,  -- сказал он и все это  правильно
поняли. И его как будто услышал  отец, ибо  в ночи отчетливо, раз за  разом,
раздалось уханье совы. И что-то в этом кличе было тревожное, даже зловещее.
     -- Все надели очки и двинулись, -- приказал Путин.
     Морпехи поднялись  и взяли  в руки  буи. Группа  цепочкой направилась к
южному спуску в ущелье.  Путин шел первым и, как водится, считал шаги. А чем
черт не шутит, может, этой же дорогой придется  возвращаться и тогда  каждый
шаг будет на счету...
     Передвигались ходко и вскоре достигли спуска в  ущелье. Они оказались в
метрах семидесяти от нависшей над пропастью маскировочной сетки.
     У  Путина  дала  о  себе  знать  "моторола". Голос  Шторма, который  он
услышал,  был спокоен, словно  он  говорил из  своей  квартиры,  где лежал с
газетой на диване..."Володя, взрывайте вертолет, только сами не попадите под
осколки." "А как  у  вас?" -- спросил Путин.  "Сопротивления практически  не
было,   ребята   сработали  чисто.   Взрыв  вертолета   будет  сигналом  для
проникновения в подземелье".
     Они направились по ущелью -- Путин шел с Щербаковым вдоль правой стены,
морпехи держались слева, а чуть впереди -- Виктор Шторм. Он первым подошел к
блокпосту,  где, свесившись  стволом  вниз, валялся крупнокалиберный пулемет
без затвора. Тут же, ничком, как будто заснувшие, лежали два боевика в новом
камуфляже. Виктор  тронул одного  из них за плечо и повернул к себе: на него
взглянули остекленевшие глаза, в которых  мелким бисером отражалось звездное
небо.
     Почти такую  же  картину обнаружил Путин,  когда  они с  телохранителем
подошли ко второму блокпосту. Они увидели тот же обезвреженный, без затвора,
пулемет и два человеческих  трупа.  Щербаков вступил на каменную ступеньку и
едва не поскользнулся на стекшей крови. Она уже загустела,  превратившись  в
мерзкую, приторно пахнущую  пасту. У одного  из  боевиков в кулаке был зажат
лоскут  камуфляжа  --  видимо,  сопротивляясь,  он  оторвал  у  кого-то   из
диверсантов кусок материи.
     Что-то  неодолимое  влекло  Путина  к  лежащим  человеческим  телам. Он
перевернул того,  кто сопротивлялся... И лучше бы он этого не делал: горло у
боевика  от уха до  уха было перерезано и голова держалась на позвоночнике и
шейных  сухожилиях. Второй часовой был  убит двумя выстрелами, пули попали в
висок и в надбровье --  по крайней мере об этом свидетельствовали две  норки
обсыпанные темной крошкой. Стреляли в упор...
     На какое-то мгновение  президенту  стало не  по себе. Ему  как  будто в
увеличительном формате открылся весь ужас происходящего, в чем он  принимает
участие.  "А  на что  ты,  собственно, рассчитывал?  Лучше вспомни Буйнакск,
пацана, которого вытащили  из  развалин, вспомни то, что было в  Москве...Ты
хочешь повторения?" -- спросил он у самого себя и вопрос остался без ответа,
ибо  разноголосица  цикад  --  это  было  не  то,  что   бы  объяснило   ему
свершившееся. Он вытащил  фляжку и, отвинтив  крышку,  сделал  пару глотков.
Затем,   облокотившись  о  каменную   стену,   секунды  находился  в  полной
прострации,  ощущая  лишь горечь, тревожащую пищевод. Рядом -- Щербаков, его
рука легла  на плечо президента, пытаясь что-то поправить, ободрить. И слова
телохранителя: "У меня первый раз так же было,  до рвоты...а  потом прошло",
каким-то образом сняли самую невыносимую боль и  замутненное сознание  стало
по-прежнему ясным, рассудочным.
     --  Прошу тебя, Анатолий, не  убаюкивай  меня... Я в порядке. Идем, нас
ждут...-- он вытер губы, поправил ремень автомата и шагнул вперед.
     У  блокпоста  остались  Калинка  с  Бардиным. Сдвинув  общими  усилиями
железобетонную  панель  в сторону, они установили в образовавшемся отверстии
один из буев.
     Силуэт вертолета под сеткой возник  перед ними неожиданно.  Президент и
Виктор Шторм находились от него метрах в сорока.
     -- Кто этим займется? -- спросил Путин и стволом автомата определил то,
о чем шла речь.
     Виктор Шторм, сняв с плеча чушку гранатомета, встал на колено.
     -- Ложитесь, -- сказал он и прицелился.
     Все  произошло  в  считанные  мгновения:  огненная  кометка,  прочертив
ущельную тьму,  поцеловала  покатый  бок вертолета  и  разлетелась на тысячи
искр.  Вторую гранату, уже под винтовой редуктор, выпустил Путин, тоже встав
перед  этим на  колено. "Вот оно, боевое крещение, будь  оно неладно," -- он
отбросил гранатомет на камни, раздался звонкий перекат и,  как бы вторя ему,
где-то взвизгнула сирена, до краев наполняя ущелье. И все пятеро устремились
на ее пронзительный зов...
     Как  и  было  задумано,  взрывы,  сотрясшие  скалы, заставили  боевиков
открыть  все лазы  и  выбираться  наружу.  Но  Шторм-старший  с  Воропаевым,
находясь  у одного из северных блокпостов, этого только  и  ждали. Насколько
позволяла   скорострельность  подствольных  гранатометов,  они   выстрел  за
выстрелом  посылали в  открытые двери,  куда  по тревоге сунулись  боевики и
которые, там же, на пороге и в глубине помещения, находили свою смерть.
     Гулбе  с Изербековым,  занявшие  равноудаленную  позицию  от  дверей  и
блокпоста, где были Шторм  с Воропаевым, начали обстрел овального  проема. В
дверях появлялись  и по мере разрывов, исчезали человеческие силуэты. Тут же
возникали другие, они  тоже падали, как  подкошенные,  и все  повторялось по
какому-то замкнутому циклу...
     Свет  от  горевшего вертолета и сетки  подсвечивал ущелье, особенно тот
край, откуда  продвигалась  группа  Путина.  Он уже  вполне пришел  в себя и
видел, как Шторм гвоздил входы и выходы непреступной берлоги.
     На бегу он  вытащил  из подсумка  гранату  и  вложил  ее в подствольник
своего АК. Но выстрелить ему помешали Гулбе с Изербековым, которые наперерез
ему устремились к светящимся проемам в скале и заслонили директрису.
     На  пороге и  по  обе стороны от него  лежали  неподвижные человеческие
тела.
     Из  помещений слышалась автоматическая  стрельба и  с каждым мгновением
интенсивность ее нарастала. Подбежавший к дверям Шторм-старший скомандовал и
Путин  хорошо   расслышал  его  слова:  "Не  становитесь   на  линию   огня,
прижимайтесь к стене." И Путин с Щербаковым и оба морпеха, сгруппировались у
овального отверстия,  куда нестерпимо всем хотелось заглянуть. Но оттуда шел
плотный автоматно-пулеметный огонь и подбежавший Шторм-младший едва уловимым
движением бросил в  проем гранату, и когда после  ее взрыва наступила пауза,
Виктор сделал шаг в сторону и выстрелил из подствольника.
     -- Следующий! -- охрипло выкрикнул он и отступил в сторону.
     Путин понимал, что следующим был он, однако не сразу уяснил, что же ему
следует делать.  Ему подал пример Щербаков: он, как  и Виктор, возник  перед
дверью  и тоже послал гранату в глубину помещения.  И президенту стало ясно:
надо  успеть  перезарядиться и встать в очередь за выстрелом и таким образом
создать гранатометный конвейер, который не  позволил бы засевшим в казематах
контратаковать. И когда Щербаков шагнул в тень, на линию огня вышел Путин и,
зажав под  мышкой  приклад автомата,  выстрелил.  Он хотел посмотреть,  куда
угодила граната, но его оттеснили -- это был  Бардин. Его сменил  Калинка, а
за ним снова -- Виктор, Щербаков...
     Рядом, на фоне прямоугольных  входов,  по такой  же  схеме  действовала
группа Шторма-старшего.  С одной лишь разницей: после очередного выстрела из
подствольного гранатомета каждый посылал вдогонку автоматную очередь...
     И  когда   один  подсумок  с  гранатами  ВОГ-25  каждым  из   них   был
израсходован,  они  вошли под  скалы.  Первым  туда  вбежал Изербеков.  Если
точнее: первым линию пересек ствол его автомата, который короткими очередями
прокладывал дорогу своему хозяину.
     Путин  слышал  как  Шторм  с  кем-то  перекрикивался  и  вскоре  увидел
полковника   рядом.  Очки  ночного   виденья  болтались  у  него  на  груди,
шапочка-маска  завернута   до  бровей,  в   одной  руке  автомат,  в  другой
приготовленный к замене  магазин...Он был возбужден и когда заговорил, Путин
не узнал его голоса: видимо,  нервотрепка боя сыграла нехорошую шутку с  его
голосовыми связками. Голос то прорывался, то нисходил до хрипоты.
     -- Вместо Виктора я пойду  с вами, -- и Шторм, стараясь не наступать на
лежащие тела,  взошел  на  порог  овала.  Дым  и гарь  шибанули  в  ноздри и
полковник закашлялся.
     Путин,  вполне освоившийся  с обстановкой, не  мог  понять  одной вещи:
почему до сих пор в помещениях горит свет. Он поднял голову и увидел высокие
потолки  с встроенными  в  них плафонами дневного  света.  Некоторые из них,
пробитые пулями и осколками погасли, арматура  вместе с проводкой болталась,
покачиваясь и позванивая клиньями стекол.
     И  всюду трупы, следы крови  и  тысячи  гильз разного калибра.  Рядом с
лежащими  боевиками  --  короткоствольные и совсем  крошечные,  типа  "узи",
автоматы... Слева, в нише,  застыл  мини-бульдозер, рядом  с которым навалом
накиданы лопаты и кирки.
     Под ногами  тоже хрустели стекла и гранитная крошка. И что удивительно,
все  помещение  было  выложено отполированным  серым  гранитом, и  такие  же
гранитные  ступени  вели  в  переход,  откуда  проглядывался  узкий  длинный
коридор...Несколько  человек  в камуфляже,  в  разных позах, лежали на полу.
Брошенный крупнокалиберный  пулемет  был повернут стволом  в  дальний  конец
коридора.
     Шедший   впереди  Шторм,  остановился   и,  приложив   у  губам  палец,
прислушался. Где-то поблизости раздавались стоны.
     Они спустились со  ступенек -- слева на одной петле держалась  железная
дверь.  За ней, среди  стреляных  гильз  и комков окровавленной ваты,  лежал
человек, одетый в гражданскую одежду. Он, видимо, был  ранен в  живот --  на
пальцах, которые он прижимал к нему, виднелись следы крови.
     --  Кто ты?  -- спросил Шторм и дулом автомата дотронулся до подбородка
лежащего.
     Ответа не последовало.  Боль искажала лицо этого еще довольно молодого,
с небольшой бородкой, человека. Он сделал какое-то странное движение рукой и
Шторм, дернув за плечо рядом стоящего Путина, с  силой увлек  его в коридор.
Они  упали  одновременно  с раздавшимся взрывом.  Дверь,  висевшая  на одной
петле, взрывной волной сорвало и вынесло в коридор.  Подбежавшие  Щербаков с
Калинкой  помогли  им  подняться.  Путин  падая сильно  ударился  грудью  об
автомат, в результате чего выскочил из гнезда магазин и патроны  рассыпались
по полу. Он попытался их собрать, но Шторм не разрешил ему это делать.
     От человека, который секунду назад лежал в комнате,  остались две части
-- ноги  отдельно и туловище  с  головой тоже отдельно. На стене абстрактный
узор из крови и кишок.
     -- Смертник,  --  сказал полковник, -- таких  ребят  надо  обходить  за
тысячу километров.
     Шторм,  перешагивая убитых,  устремился  к впереди маячившей  двери. Но
где-то на середине пути дверь распахнулась и в ее проеме показался бородатый
человек  богатырского вида. Это  был тот самый боевик,  который  недавно шел
впереди возвращающегося с задания отряда. В руках у него воронела порядочная
дура  с  коробчатым магазином  в  подбрюшье,  из которой он  начал  поливать
коридор.  Шторм,  успевший упасть на пол,  крикнул:  "Ложись, сейчас я этого
умиротворю". Путин  упал рядом с Щербаковым, Калинка с Бардиным отступили за
угол и потому не видели, как их командир всадил в тело богатыря треть обоймы
разрывных пуль.  Пулемет еще  несколько мгновений дергался  вместе  с убитым
человеком и даже когда тот упал, соскользнув  массивным  телом по обудверку,
пулемет  продолжал стрелять.  Пули уходили  наискосок,  ударясь  в  стену  и
рикошетом отскакивая от нее в разные стороны.
     Они поднялись  и  подошли  к двери. За  ней --  лестничная площадки, от
которой вниз и вверх  вели ступени. Это было худшее, что их ожидало: не зная
планировки, можно угодить  в  западню. И,  видимо,  потому Шторм  дал знать,
чтобы движение прекратить, а  сам  вытащил  из  кармана  трубку. Но  ему  не
отвечали. Он упорно называл позывные  "Я август, отвечайте...Я август..." Но
ни  один  из группы  Гулбе  ему не ответил.  Шторм  не  знал, что стены  под
мрамором проложены армированным железом, потому и не пропускали радиоволн.
     Лицо Шторма вдруг резко осунулось. В глазах появилось до селе неведомое
выражение -- какой-то жуткий  омут закружился вокруг расширенных зрачков. На
скулах еще интенсивнее заиграли желваки, рот свела судорога.  Опустив руку с
трубкой, он  оглядел  всех, кто с  ним был, и  спросил:  "Что  будем делать?
Возможно,  случилось  самое  худшее...  Две  дороги и  каждая  из  них  -- в
неизвестность..."
     -- Надо уходить,  -- сказал Щербаков. -- И  пусть  все доводят до конца
наши ВВС...Маяки установлены, так что...
     -- Это еще полдела, -- Шторм опустился у стены на корточки. -- А что вы
думаете, Владимир Владимирович?
     Президент пожал плечами.
     --  Мы ведь все знали, за чем сюда идем, верно? Пострелять можно было и
на  полигоне, --