казалось, что Тхор задумал раздавить его. Он  чуть  было  не  выхватил
пистолет, затем сообразил, чего тот хочет.
   - В воду! В воду их, сук, пока не сожгли деньги!
   Захлебнутся, тогда их и вытащим.
   Погрузчик налетел на броневик и легко толкнул его по мягкому песку  в
воду. Червонец уже держал в руках петлю троса, зацепленного за броневик,
чтобы та  ненароком  не  исчезла  под  водой.  Броневик,  перевернувшись
колесами вверх, почти мгновенно погрузился целиком.
   Теперь  о  нем  напоминали  только  большие  пузыри,  лопавшиеся   на
поверхности озерца.
   - Мокрые баксы - тоже баксы, - хмуро  проговорил  Червонец,  напрягая
слух.
   Ему казалось, он слышит отчаянный стук  пытавшихся  вырваться  наружу
людей, пытавшихся вырваться из ловушки, в которую они попали.
   - Каждый знает, на что идет, - глядя  в  побелевшее  от  страха  лицо
Пружины, проговорил Червонец и сунул петлю от троса ему в руки. - Держи.
Если упустишь...
   - Удержу, удержу, - затараторил Пружина, почувствовавший как  никогда
близко от себя дыхание самой смерти.
   Теперь на берегу озера столпились все бандиты. Еще несколько  пузырей
один за другим лопнули на поверхности, и вода успокоилась.
   - Ждем на одну сигарету, - разрешил Червонец и закурил.
   - Не слышно их, - жадно затягиваясь табачным дымом, сказал Дулеб.
   - Хрен их знает... - Тхор присел на корточки и  сполоснул  в  ледяной
воде  руки.  -  Не  позавидую,  -  сказал  он  и  даже  сделал   попытку
перекреститься, но остановился на половине этого благородного жеста.
   - Вытаскиваем! - скомандовал Червонец.
   Теперь он сам уже не садился за руль погрузчика.  Ответственное  дело
он сделал, теперь могли поработать и другие. Трос погрузчика  натянулся,
"Сталева воля", пробуксовывая  колесами,  медленно  ползла  назад.  Вода
заволновалась,  и  наконец,  показалась  блестящая   кабина   броневика.
Единственное уцелевшее - не расколотое боковое стекло позволяло  видеть,
что делается в кабине.
   Странное это было зрелище, но не только странное, а и леденящее душу.
Водитель в легкой синей куртке продолжал оставаться за рулем, его  кепка
плавала под самым потолком.
   Медленно покачиваясь от плафона к переключателю скоростей, опускалась
пачка сигарет.
   Вода со всхлипами вырывалась через амбразуры для стрельбы.
   - Как в аквариуме, - послышался голос Червонца, стоявшего за  спинами
у своих подручных, - только рыбок не хватает.
   И  он  засмеялся  нервным  смехом  злого  человека.  Обычно  в  таких
ситуациях  его  поддерживали  остальные,  всегда  находились   мерзавцы,
готовые смеяться вслед за своим хозяином.
   Но теперь даже эти люди хранили молчание.
   Вода лилась из амбразур сперва  упругими  струями,  потом  они  стали
подрагивать - слабнуть.
   Наконец журчание воды смолкло.
   - Пружина, не томи - не глядя по сторонам, позвал Червонец.
   - Я здесь.
   - Открывай дверь, теперь их бояться нечего.
   Долговязый, чуть сгорбленный Пружина, подобрался к торцу броневика  и
принялся орудовать своими приспособлениями.
   - Не бойся, - шипел ему  в  затылок  Червонец,  -  кончены  они  уже,
кончены.
   - Я и не боюсь,  -  отвечал  тот,  не  оборачиваясь,  лишь  чуть-чуть
склоняя голову, чтобы расслышать тихие  скрипы  и  потрескивания  внутри
замка.
   Сейчас в голове у Пружины  возникла  картинка.  Он  досконально  знал
устройство, какая пружинка и на что давит, как отходит ригель.
   Замок представлялся ему, словно сделанный  из  тонированного  стекла,
доступный для просмотра. Несколько легких уверенных движений -  и  дверь
дрогнула.
   Червонец нетерпеливо подался вперед.
   - Подожди, - поднял  руку  Пружина,  -  здесь  двойная  система,  две
защелки и шесть ригелей на разные стороны дверцы.
   - Нам еще многое нужно успеть, - напомнил ему Червонец.
   - В этом деле спешить нельзя.
   Очень странно контрастировали испуганное лицо, бегающие глаза Пружины
и уверенные движения его рук. Он повиновался сейчас не своему  мозгу,  а
интуиции, он действовал независимо от сознания.
   Наконец раздался еще один  щелчок,  и  Пружина  навалился  плечом  на
дверцу, чтобы сдержать натиск воды, иначе ригеля было не отодвинуть.
   - Чего стали, помогайте! -  приказал  Червонец  и  сам  уперся  двумя
руками в дверцу.
   Еще несколько пар рук уперлись в броневик.
   Пружина, скривившись, как от зубной боли, провернул в замке отмычку и
первым отскочил в  сторону.  Из-под  дверцы  потекла  вода,  а  затем  и
хлынула, когда отошли остальные бандиты.
   Вместе с ней выплыли и вылетели на песок два мешка с пломбами.  Затем
из темного  чрева  броневика  показалась  безжизненная  рука  охранника.
Лунный свет упал ему на лицо, ко лбу прилипли мокрые пряди волос.  Глаза
его оставались открытыми, хотя, наверное, он не мог ничего рассмотреть в
свои последние минуты, когда пытался  вырваться  из  ловушки  -  салона,
заполненного водой.
   - Проверь, что там еще - Червонец подтолкнул Дулеба в спину.
   Тот неохотно полез внутрь фургона.  Яркий  свет  фонаря  скользил  по
стенам, по полу, по потолку.
   - Да нет, это все, Червонец, больше здесь ничего интересного нет.
   - Тогда быстрее! - главарь бандитов дождался,  пока  Дулеб  выберется
наружу, захлопнул дверцу.
   Он собственноручно подхватил два отяжелевших от воды мешка и занес их
в джип, затем сел за руль и включил фары.
   Вот теперь закипела работа. Бандиты спешили замести следы. Тхор, сидя
за рулем погрузчика, примерялся,  как  лучше  подобраться  к  броневику,
чтобы затолкать его в воду и не утопить сам погрузчик.
   - Подожди, - закричал ему Дулеб, перекрывая шум двигателя,  -  сперва
джипы!
   Два изрешеченных пулями джипа вместе  с  убитыми  он  легко  доставил
грейдером на середину озерца - сперва заволок их  на  пологий  откос,  а
затем, толкая перед собой отвалом, сбросил их в воду.
   - Смотри, чтобы ничего не плавало! - кричал ему из  машины  Червонец,
прижимая к уху рацию.
   - Все будет в ажуре, - отвечал Дулеб, - разве что несколько  масляных
пятен. Но тут этого добра и без нас хватает.
   Броневик оказался достаточно тяжелым, чтобы один погрузчик  справился
с  ним.  Машина  постоянно  зарывалась  в  песок,   и   "Сталева   Воля"
пробуксовывала на месте.
   Наконец  совместными   усилиями   Дулеб   и   Тхор   смогли   втащить
инкассаторский броневик на откос, и тот с шумом во  второй  раз  за  эту
ночь опустился в воду. На этот раз навсегда, во всяком случае, надолго.
   Червонец подъехал к озеру и направил  фару-искатель  в  воду.  Сквозь
нее, чистую и прозрачную, отчетливо виднелись утопленные машины.
   - Засыпайте! - приказал он.
   Теперь уже работали все три машины - бульдозер,  грейдер,  погрузчик.
Бандиты сделали часть работы,  которую  должны  были  выполнить  рабочие
карьера. Песок засыпал и броневик, и  оба  джипа  с  мертвецами.  Вскоре
дорожная техника встала на тех самых местах, где оставили ее рабочие.
   Пружина виртуозно закрыл навесные замки.
   В огромном карьере трудно было заметить произошедшие изменения. Озеро
стало меньшим лишь на чуть-чуть, а следов от машин здесь и так  хватало.
В их  переплетениях,  пересечениях  найти  какую-то  логику  было  почти
невозможно.
   - А как поживает наш друг? - спросил Червонец у Пружины и  указал  на
вагончик прорабской.
   - Я туда не заходил.
   - Думаю, он уже остыл, - усмехнулся Червонец и приказал:
   - По машинам!
   Карьер опустел.  Лишь  сиротливо  горел  на  деревянном  покосившемся
столбе прожектор с выбитым стеклом, да светились окна в прорабской,  где
за  столом,  уткнувшись  обгоревшим  лицом  в   разноцветные   проводки,
подходившие к  кинескопу,  застыл  сторож-инвалид.  От  трех  машин,  от
охранников агентства "Одиссей" осталась всего лишь одна память - мешки с
деньгами.
   Мокрые, пахнущие  джутом  и  свежей  водой,  они  лежали  в  ногах  у
Червонца. Тот  ласково  поглаживал  их,  как  может  поглаживать  хозяин
вернувшуюся из камышей с дичью в зубах охотничью собаку.
   "Теперь осталось совсем малое, - думал Червонец,  -  вернуть  долг  и
забыть обо всем, что произошло. Я перевалил  вершину,  а  вниз  катиться
куда легче. Но вот еще одна проблема - Андрей Рублев. По-моему,  он  уже
сообразил, что его ждет. Правда, это неважно, сделать он ничего  уже  не
сможет, даже если упрется и попробует мне  помешать.  Пока  еще  он  мне
нужен живым, но ненадолго. Конечно,  хотелось  бы  оставить  все  деньги
себе, но ради безопасности  придется  пожертвовать  парой  сотен  тысяч,
чтобы  пустить  следствие  по  ложному  следу.  Как   они   любят,   эти
следователи, проглатывать наживки, специально положенные у них на пути!
   Им и в голову не придет, что кто-то смог  добровольно  отказаться  от
такой суммы".
   - Ты чувствуешь себя счастливым? - вслух обратился Червонец к  Тхору,
который нервно дергал руль автомобиля, хотя лицо его при этом оставалось
совершенно спокойным.
   - Счастливым? - переспросил он, удивленно приподняв брови.
   Никогда раньше Червонец не задавал ему подобные вопросы.
   - Да, Тхор. Ты хотя бы знаешь, что такое счастье?
   - Я просто чертовски устал, Червонец.
   - А почему не божески? - рассмеялся главарь.
   - Наверное, нет, - поморщился Тхор. - Счастливым я  не  был  никогда.
Богатым - был, пьяным - был, сытым - тоже был.
   - А теперь боишься?
   - Нет, страх уже прошел.
   - Да,  -  задумался  Червонец,  -  я  вспоминаю  лица  тех  ребят  из
броневика. Вот на их лицах и впрямь застыл  ужас.  Наверное,  у  каждого
человека в момент смерти проявляется такая маска - ни умиротворения,  ни
спокойствия, а ужаса. Лучше умереть, когда не знаешь об этом.
   - Ты хочешь, чтобы тебя убили в спину?
   - Нет, я хочу заснуть и не проснуться.  Но  не  сейчас,  а  потом,  в
старости. Такие люди, как я, ты, Дулеб, почти никогда не  умирают  своей
смертью.
   - Почему? - настороженно поинтересовался Тхор.
   - Потому что мы не умеем вовремя останавливаться.
 
*** 
 
   Джипы въехали во двор загородного дома.
   Андрей Рублев припал лицом к  стеклу,  пытаясь  рассмотреть,  что  же
происходит там -  за  стенами  его  тюрьмы.  И  когда  увидел  бандитов,
выносящих из машины следом за  своим  главарем  запломбированные  мешки,
тихо выругался:
   "Значит, им удалось! Значит, снова погибли люди, а он находится здесь
и ничего не может предпринять. И скорее всего, бандитам удастся  списать
преступление на него. Предпринять он сам ничего не в силах".
   Теперь уже Андрей Рублев не так боялся смерти, как того, что невольно
окажется соучастником преступления. За дни своего плена он уже свыкся  с
тем, что думает о себе  в  прошедшем  времени.  Он  знал,  что  дни  его
сочтены, и даже в чем-то завидовал Чеснокову.
   Деньги внесли в дом. Уставшие подручные Червонца  тяжело  дышали,  но
общее  настроение  все   равно   было   приподнятым.   Как-никак,   дела
налаживались, теперь можно было отдать долг.
   - Мешки в кабинет! - скомандовал Червонец,  дождался,  пока  Дулеб  с
Тхором поставят мешки у письменного стола, и строго посмотрел на них.
   Те и без слов поняли,  Червонец  хочет  остаться  один.  Главарь  еще
никогда не подводил их, но теперь сумма могла ввести в искушение.
   Поэтому Дулеб и Тхор далеко не уходили. Они устроились в коридоре  на
ковровой дорожке, сели, прислонившись к стене, закурили.  Из-за  толстой
двери кабинета до них не доносилось ни  звука.  Но  они  спокойно  могли
представить себе, чем сейчас  занят  Червонец,  могли  представить  себе
выражение его глаз.
   А он, оставшись один, взял  нож,  срезал  пломбы  и  заглянул  внутрь
мешков. Он  брал  в  руки  мокрые  пачки  денег,  подносил  их  к  лицу,
зажмуривал глаза. Даже влажные они пахли незабываемым ароматом,  который
иногда приходил Червонцу во сне, когда ему снились  горы  денег,  новых,
хрустящих. Он принялся считать пачки, раскладывая их прямо  на  паркете.
Не без сожаления  отодвинул  в  сторону  двадцать  пачек  стодолларовыми
купюрами по десять тысяч в  каждой.  Затем,  еще  раз  тяжело  вздохнув,
бросил их на дно  мокрого  мешка,  а  после  этого,  зло  скривив  губы,
отодвинул ногой к креслу два штабеля - долг московской группировке.
   "Вот так всегда, - вздохнул он,  -  сперва  кажется  много,  а  потом
начнешь делить и деньги тают - как песок проскальзывают  сквозь  пальцы.
Но такова уж жизнь, ничего не поделаешь" Он включил калорифер и разложил
на стульях возле него мокрые пачки. Затем позвал Дулеба:
   - Сбегай за Пружиной!
   Червонец нервно курил, даже забывая сбивать  пепел  с  сигареты.  Тот
нарос кривым серым столбиком и упал  на  паркет  как  раз  тогда,  когда
отворилась дверь и Пружина вместе с Дулебом шагнули в кабинет.
   - Ребята, - неискренне улыбаясь, проговорил Червонец, -  вот  в  этом
мешке двести тысяч.
   Это не наши деньги: ни мои, ни твои, Пружина,  ни  твои,  Дулеб.  Это
деньги нашего парня - того, что сидит в сарае.
   Пружина понимающе заулыбался и закивал головой.
   - Ясно.
   - Ни черта тебе не ясно, Пружина.
   - На хрена ему деньги? - изумился Дулеб  и,  не  удержавшись,  цокнул
языком.
   - Вы эти деньги, - не обратив никакого внимания на замечание  Дулеба,
- продолжал Червонец, - высушите и завезете ему  на  квартиру.  Спрячьте
там, только не очень основательно.
   - Двести тысяч? - не веря своим ушам, переспросил Дулеб.  -  Спрятать
так, чтобы их могли найти при поверхностном обыске?
   - Именно.
   Пружина хотел что-то вставить, но Дулеб толкнул его локтем в  бок.  А
Червонец уже успел прочесть мысли своих подручных.
   - Только, ребята, осторожно - вы меня знаете, но и я вас  знаю.  Если
хоть одна пачка из этих денег окажется у вас в  карманах,  то  лучше  не
попадайтесь мне на глаза.
   - Сделаем, - пообещал Пружина.
   - У вас максимум два дня.
   - Хватит, - на лице Дулеба появилась  извилистая  улыбка,  -  хватит,
чтобы просушить и подбросить. А как насчет собственных карманов, что ты,
Червонец, никогда раньше такого не было и теперь не будет.
   - Деньги-то немалые.
   - Конечно, - пожал плечами Пружина, - но и ты платишь немало.
   - Надеюсь, вы не идиоты, - Червонец протянул Пружине мешок с деньгами
и пристально посмотрел в глаза. - Смотри, хоть одну бумажку  украдешь...
- и он покачала головой, что было выразительнее всяких слов.
   Двое бандитов покинули кабинет своего предводителя.
   Они шли по коридору на плохо гнущихся ногах. Да, большие деньги, хоть
и мало весят, но тяжесть они - огромная.
 
Глава 15 
 
   Все хорошее, даже радость встречи со  старинным  другом,  имеет  одну
неприятную особенность - кончаться.  Раньше  или  позже  понимаешь,  что
нужно уходить.
   Так произошло и с Борисом  Ивановичем  Рублевым,  которого  его  друг
Подберезский называл по старинке не иначе, как комбат. А  то  и  батяня.
Борису и самому нравилась эта кличка, вернее, ласковое прозвище, которым
его наградили скупые на похвалу и чуткие  на  справедливость  солдаты  и
офицеры. Но перед расставанием непременно хотелось  получить  что-нибудь
на память, лучше всего фотографию.
   - Комбат, - сказал Подберезский, открывая  холодильник  и  не  глядя,
нашел там банку с пивом, - у  вас  какие-нибудь  фотографии  с  тех  пор
остались? А то я.., переезды...
   -  Что  ж  ты  так?  Думал,  не  понадобятся  больше,  не   захочется
вспомнить?
   - Думал, новая жизнь у меня начинается.
   - Жизнь только одна бывает.
   По глазам Подберезского Борис Рублев понял, фотографий с тех времен у
того почти не осталось, скорее всего, раздарил, растерял при  переездах.
И теперь разноцветные альбомы с шуршащими  целлофановыми  страницами,  в
которых  покоились  одинаково  красивые   ядовито-яркие   фотографии   с
заграничных курортов и пышных празднеств, навевали на  хозяина  квартиры
только скуку. В них существовала  видимость  жизни,  а  не  сама  жизнь,
которая исходила от старых черно-белых фотографий, сложенных в  картонке
в его собственной неказистой на вид квартире.
   - Конечно есть, - ответил Борис и тут же поднял руку,  -  отказываюсь
от пива. Хорошего понемногу, Подберезский. Больше я не пью.
   - Я же не водку предлагаю.
   - Не пью, хватит.
   - Даже пива?
   - Даже  его.  Если  хочешь,  -  сказал  комбат,  возвращаясь  к  теме
фотографий, - я тебе негативы кое-какие могу отдать.  Пленок-то  у  меня
много, а вот времени напечатать все не хватало.
   - Я даже не знаю, где теперь мой  фотоувеличитель,  -  пожал  плечами
Подберезский, запрокидывая голову и вытряхивая в открытый рот  последние
капли пива из жестянки. Затем он рукой легко смял крепкую банку,  словно
этим мог выдавить из нее еще несколько капель.
   - У тебя же, Андрюха, этих банок полный холодильник! Открой еще одну.
А то, как алкаш последний, капли считаешь - не досчитаешься.
   - Да нет, я, как и вы, решил больше  не  пить,  -  проговорил  бывший
сержант, промакивая губы тыльной стороной ладони,  снимая  с  них  белую
пивную пену.
   - Справа еще пена осталась, - машинально подсказал Рублев.
   - Да, со стороны всегда виднее, - отвечал Андрюха Подберезский.
   И только теперь, когда в голове немного  просветлело,  он  сообразил,
какое богатство предлагает ему комбат - старые пленки, благодаря которым
можно вернуться в прошлое, увидеть то, из-за чего так  щемило  последние
годы душу, особенно в моменты неудач.
   - Поехали! - воскликнул Подберезский.
   - Куда?
   - К вам за пленками.
   - Я сказал, что могу дать,  но  не  сказал,  что  дам,  -  рассмеялся
комбат.
   И Подберезский, не выдержав, тоже захохотал:
   - Вы как и раньше, подколоть умеете, сразу дураком себя почувствовал.
   - Случается иногда, - ответил Борис Рублев, - поднимаясь из-за  стола
и, ступая вразвалочку, направился в прихожую.
   Там он без лишних слов набросил на плечи свою мешковатую  кожанку  и,
даже не оглядываясь, следует ли за ним Подберезский, стал спускаться  по
лестнице.
   Борис Рублев никогда не старался задаваться вопросом,  как  он  будет
добираться, если куда-то собрался ехать. Он знал, или у приятеля  машина
стоит под окном, а если ее нет, то остановят такси. Нет денег на такси -
не беда, поедут троллейбусом, автобусом, в метро. На худой конец  дойдут
пешком.
   "Пленки нужны сержанту, пусть он и думает",  -  решил  Борис  Рублев,
выходя на улицу.
   Подберезскому стало  страшно  за  дверную  ручку,  которая  мгновенно
исчезла в мощной ладони комбата. Тот ненароком мог и оторвать ее.
   Но дверь осталась целой, и мужчины зашагали рядом.
   - До сих пор не могу поверить, комбат, что мы с вами встретились.
   - Хочешь - верь, хочешь - не верь, - лицо Бориса  Рублева  изображало
полное отсутствие чувств. Он мерно шагал, почти  не  размахивая  руками,
лишь поскрипывала толстая кожа куртки.
   - Хочется верить, что наша встреча не зря...  Подберезский  опомнился
и, завидев желтый фонарь свободного такси, махнул рукой.
   - Теперь не то, что раньше, комбат, -  смеялся  Подберезский,  глядя,
как таксомотор шарахнулся из третьего ряда, чтобы побыстрее подъехать  к
клиенту, - раньше мы за ними бегали.  А  теперь  они,  суки,  за  каждой
тысячей  охотятся.  Скоро  станут  из-за  руля  выскакивать,  да  дверку
открывать.
   - Тебя это радует? - чуть приподнял неприглаженные брови комбат.
   - Да нет, мерзко как-то на душе становится, когда здоровый мужик тебе
в глаза заглядывает, как какой-нибудь нищий в подземном переходе,  чтобы
ты ему бумажку лишнюю бросил.
   - Настоящий мужик в глаза  заглядывать  не  станет,  он  свое  и  так
получит - за дело.
   - Я же не про себя.
   - И я не про тебя, я про нас всех.
   Борис Рублев с Подберезским  забрались  в  машину.  Сперва  та  резко
качнулась на левый бок, пока устраивался комбат, затем осела и на правое
колесо,  когда  Подберезский,  согнувшись,   чуть   ли   не   коснувшись
подбородком собственных колен, сел рядом со своим бывшим  командиром  на
заднее сиденье.
   - Куда ехать? - осведомился таксист.
   Комбат назвал адрес.
   - Далеков