тобой придут. Ты поняла? Не "мусора" придут,  совсем  другие  люди.
Убегай, говорю.
   - Все, все поняла, - забормотала Надя. - А как же ты?
   - - Я тебя встречу. Хотя нет, подожди. Так не  пойдет.  Они  будут  ждать
тебя в Хельсинки. Сделаем по-другому. Езжай в Киев к своей тетке. Туда езжай
и там спрячься, я тебе туда позвоню. Помнишь, ты мне рассказывала  про  свою
тетку? Помнишь? - закричал он изо всех сил, как будто от  его  крика  что-то
сейчас зависело.
   Водитель испуганно покосился на него, не понимая, почему  так  нервничает
этот ненормальный иностранец.
   - Ты меня поняла? К тетке езжай! - кричал он, надеясь, что  она  хотя  бы
осознает степень опасности.
   - Все поняла, - почему-то  начала  плакать  Надя.  -  Ты  не  беспокойся,
миленький, я все сделаю, как ты говоришь. Прямо сейчас уеду.
   - У тебя уже четыре минуты. Все  вещи  бросай,  возьми  только  деньги  и
документы. И никому не говори, куда ты едешь.
   Он отключился, чтобы не задерживать ее больше у  телефона.  Посмотрел  на
водителя.
   - Чухма ты финская, рыло, - сказал он, тяжело дыша.
   - Не понимай, - ответил водитель.
   - И правильно делаешь, что не понимаешь, - вздохнул Сухарев.
   "И почему я полез в этот вагон", - снова подумал он с сожалением. Он  еще
не знал, что сделал самую большую ошибку в своей непутевой жизни.

Поселок Чогунаш. 8 августа

   Несмотря на все поиски, следов Мукашевича по-прежнему не  обнаруживалось.
Земсков, не спавший нормально уже третьи сутки, бросался на  всех  с  дикими
криками, не сдерживаясь теперь даже в присутствии академиков.  Самих  ученых
больше волновал вопрос возможного несанкционированного применения ЯЗОРДов, и
все трое приходили к неутешительному выводу, что такая возможность более чем
велика.  Из  Москвы  пришло  подтверждение,  что  группам  КГБ  специального
назначения никогда  не  разрешалось  пользоваться  ЯЗОРДами  даже  во  время
учений.  Выносить  ЯЗОРДы  из  Центра  могли   только   после   специального
письменного разрешения  одновременно  председателя  КГБ,  министра  среднего
машиностроения и  министра  обороны  СССР  да  еще  с  визой  секретаря  ЦК,
курировавшего эти вопросы. Правда, после развала такой строгий  порядок  был
ликвидирован, но все равно для вывоза из Центра  любого  ЯЗОРДа  требовалось
как минимум хотя бы разрешение министра обороны или директора ФСБ.
   Проверка на радиоактивность дала очень неприятные  результаты.  Очевидно,
Суровцев и  Глинштейн  действительно  сумели  каким-то  образом  поднять  из
хранилища наверх два заряда и разместить их у себя в  лабаратории.  А  после
они погрузили их в машину и вместе  с  радиоактивными  отходами  вывезли  из
Центра на машине Мукашевича. Никому из проверяющих фон автомобиля и в голову
не могло прийти, что в этот раз перевозят не отходы, которые и  должны  были
фонить, а ядерные заряды. Машкову удалось доказать и очевидное вмешательство
неизвестного злоумышленника в  работу  компьютера  -  тот  поменял  картинку
выноса из хранилища зарядов, заменив ее одной из предыдущих пленок.  Офицеры
продолжали допрашивать  всех  сотрудников  лаборатории.  К  ним  подключился
прокурор, он  вызвал  дополнительно  несколько  своих  сотрудников,  имевших
допуск к подобной работе. Правда, им не сообщали в подробностях  об  объекте
пропажи. Для всех это был лишь непонятный  калифорний,  который  нужно  было
найти или хотя бы точно определить, как его похитили.
   Ерошенко сидел вместе с Земсковым,  посасывая  валидол,  когда  к  ним  в
кабинет вошли Финкель и Архипов. Они о чем-то  оживленно  спорили.  За  ними
молча вошел Добровольский. События этих дней отразились на нем еще  сильнее,
чем на генералах. Он как-то осунулся, постарел и выглядел  поникшим,  словно
сам участвовал в хищении зарядов и теперь готов был нести  любое  наказание.
Земсков, увидев посетителей, поморщился, - только их ему не  хватало,  -  но
привычно поднялся, застегивая пиджак. Встал и Ерошенко,  почтительно  кивнув
головой. После того как академики  столь  наглядно  продемонстрировали  свой
умственный потенциал, уважение к ним военного контрразведчика явно возросло.
   - Вы простите, что мы вас беспокоим, -  сказал  Финкель,  -  но  на  этом
настоял  Константин  Васильевич.  Он  считает,  что  мы  обязательно  должны
переговорить именно с вами по этому поводу.
   - Что еще случилось? - обреченно спросил Земсков.
   Истекал третий день поисков, а пока ничего конкретного найдено не было. К
ужасу самих членов комиссии, удалось подтвердить лишь факт исчезновения двух
зарядов из хранилища, их транспортировку наверх и вывоз за  пределы  Центра.
Все это произошло почти два месяца назад. Если не считать погибших ученых  и
исчезнувшего Мукашевича, то  можно  было  сделать  выводы  об  оглушительном
провале работы комиссии. Завтра нужно докладывать  в  Москву,  а  результаты
более чем плачевные.
   - Мы все время думали об этих молодых ученых, - продолжал Финкель,  когда
все трое уселись в кабинете, даже не спрашивая  разрешения  у  генералов.  -
Судя по тому, как их нам представляет Игорь Гаврилович, это  были  настоящие
ученые, с головой. Особенно этот Глинштеин.  Я  смотрел  его  диссертацию  и
результаты его научных опытов. Очень даже неплохо.
   "Только не хватает, чтобы они еще хвалили этих погибших негодяев", -  зло
подумал Земсков, чуть шевельнувшись от напряжения.
   - Но мы пришли к вам не за этим.  -  Финкель  был  проницательным  старым
человеком  и  понимал  состояние  генерала.  -  У  нас  возникли   некоторые
подозрения, которыми мы хотели  бы  с  вами  поделиться.  Дело  в  том,  что
Глинштеин  и  Суровцев  работали   как   раз   над   проблемой   безопасного
использования ЯЗОРДов. Но по  этому  вопросу  есть  блестящие  разработки  в
институте академика Архипова. Там уже проведены эксперименты,  подтвердившие
стабильность полученных результатов.
   - Простите, Исаак Самуилович, - не выдержал Земсков,  довольно  невежливо
перебивая академика, - я понимаю, что это  интересно,  но  не  могли  бы  вы
кратко сформулировать суть ваших слов. Мне трудно следить за вашими мыслями,
я уже трое суток не спал.
   - Конечно, конечно, - кивнул Финкель, -  вкратце  все  обстоит  следующим
образом. Оба молодых человека, которые, очевидно, и  проникли  в  хранилище,
точно знали о радиоактивности калифорния. Это ведь не студенты-практиканты и
не водитель с десятилетним образованием.
   - Понимаю, - кивнул Земсков.
   - А раз они знали, то наверняка использовали защитные материалы,  которые
разрабатывались в институте Архипова, - победным голосом доложил Финкель.
   - И как раз, - быстро добавил Добровольский, - мы  получили  одну  партию
этих материалов в апреле этого года.
   - Ну конечно, они предохранялись  от  радиоактивности,  -  наконец  понял
Земсков, разводя руками, - это было очевидно с самого начала.
   Ерошенко, не совсем понимавший, о чем они говорят,  пытался  разобраться,
почему академики пришли к ним с новыми предложениями.
   - Все дело в том, что в институте Константина  Васильевича  в  мае  этого
года произошло очень неприятное событие, - продолжал  Финкель,  -  был  убит
очень талантливый человек, ученик академика Архипова,  доктор  наук  Сиротин
Александр Никодимович. Многие считали тогда, что  это  случайное  бандитское
нападение, что бандиты  перепутали  его  квартиру  с  квартирой  конкурента,
живущего в другом блоке. Были убиты Сиротин и его жена.
   Ерошенко заинтересованно придвинулся ближе.
   Он не думал, что академики  могут  говорить  и  на  такие  темы.  Земсков
отодвинул бумаги. Неужели и сейчас ему помогут эти ученые "сухари".
   - Милиция тогда не очень искала убийц,  -  вмешался  Архипов.  -  Мы  его
хоронили всем институтом. А он как раз занимался проблемами защиты людей  от
радиоактивных материалов. И имел очень переспективные разработки.
   - Когда его убили? - Земсков переглянулся с Ерошенко. Это уже  не  просто
зацепка. Это уже стройная версия.
   - В середине мая, кажется, точно не помню.
   Но милиция тогда считала, что все это произошло случайно.  Но  теперь  мы
увязали смерть  нашего  ученого  с  гибелью  молодых  людей  в  Чогунаше,  и
получилась довольно неприглядная картина...
   Земсков уже не слушал. Это уже  целый  заговор,  нити  которого  ведут  в
Москву. Это уже не просто Научный центр в далекой Сибири.  Теперь  он  может
оправдаться.  Они  столкнулись  не  с  хищением  ЯЗОРДов  двумя  учеными   и
бестолковым  водителем.  Они  столкнулись  с  организацией,  может,  даже  с
иностранной разведкой, работавшей в Москве. А чужих  шпионов  должен  ловить
совсем другой заместитель директора и совсем другие отделы,  которые  он  не
курирует. Он обрадованно потянулся к телефону. Кажется, ученые и в этот  раз
помогли ему.
   - А сами заряды?  -  спросил  нетактичный  Ерошенко.  -  Куда  они  могли
деться?
   - Если  правильно  применена  защита  от  радиоактивности,  то  их  можно
погрузить и  вывезти  куда  угодно,  -  безжалостно  ответил  Финкель,  -  и
наверняка в мире есть очень много организаций,  готовых  заплатить  огромные
деньги за обладание подобным оружием. Кроме всего прочего, оно еще  и  стоит
огромных денег.
   - Конечно, - кивнул Земсков,  поднимая  трубку,  -  бомбы  всегда  дорого
стоят. В мире столько террористов...
   - Нет, - улыбнулся академик Финкель, - я имел  в  виду  не  этот  аспект.
Чтобы получить хотя бы одну ядерную  боеголовку,  нужна  определенная  масса
расщепленного урана. Американцы поэтому так и беспокоятся, когда мы помогаем
Ирану  строить  атомную  станцию  и  даже  готовы  поставлять  им  некоторые
материалы.
   - При чем тут наши ЯЗОРДы? - снова не понял Земсков.
   - Очень даже при чем, - ответил Финкель. -
   Если обычная ядерная боеголовка стоит невообразимо дорого, хотя я мог  бы
назвать конкретные цифры, то грамм калифорния стоит  еще  дороже.  Настолько
дорого, что я не могу назвать цену даже вам.  Насколько  я  знаю,  это  тоже
секрет, и я не уверен, что должен говорить о нем. Мы получаем калифорний  на
ускорителях электромагнитных частиц, о чем я вам уже имел честь докладывать.
С  учетом  наших  возможностей  на  создание  одного  ЯЗОРДа  уходит   месяц
напряженной работы, я уже не говорю о затратах. Такие траты могли  позволить
себе только Америка и Советский Союз. Даже богатые Франция и  Великобритания
были вынуждены отказаться от подобных экспериментов, просчитав, что их  цена
непомерно  высока.  Поэтому  ЯЗОРДы  представляют  и   вполне   определенную
коммерческую ценность.
   - Здесь можно говорить, Исаак Самуилович, - взял на себя  ответственность
Земсков, - и у меня, и у генерала Ерошенко есть абсолютный  доступ  ко  всем
атомным  секретам.  Можно  даже  сказать,  что  мы  главные  охранники  этих
секретов. Сколько может стоит один ЯЗОРД?
   - Я думаю, однако, полмиллиарда долларов, - скромно ответил Финкель, -  и
то я сознательно занижаю его стоимость.
   - Сколько? - встал со стула Ерошенко. - Вы шутите? Как  это  полмиллиарда
долларов? Да у нас ведь  этих  ЯЗОРДов...  -  Он  посмотрел  на  Земскова  и
сокрушенно развел руками.
   - Много, - согласился академик, с интересом посмотрев на Ерошенко. - И  я
даже знаю, о чем вы  думаете.  Народ  голодает,  а  они  тут  такие  дорогие
"игрушки" клепают. И я так думал. Ну, во-первых, мы их делали  тогда,  когда
был Советский Союз и денег на эти "игрушки"  не  жалели.  А  во-вторых,  что
прикажете  с  ними  сейчас  делать?   Продавать?   Покупателей   полно.   Вы
представляете, что может случиться, если такое оружие  разойдется  по  миру?
Если  вообще  станет  известно,  что  производство  калифорния  в   принципе
возможно. Это ведь будет похуже  атомной  бомбы,  которую  трудно  спрятать.
Сколько стран уже стоят на пороге создания атомной бомбы. А когда они узнают
о том, что можно  сделать  миниатюрную  ядерную  бомбу,  которую  невозможно
засечь из космоса... Вы думаете их остановят какие-нибудь расходы?
   - Но их могли украсть из-за этих денег, - сказал Ерошенко.
   - Конечно, могли. И я думаю, что, к сожалению,  деньги  явились  решающим
фактором для наших бывших молодых коллег. Просто,  польстившись  на  деньги,
они забыли главную заповедь любого порядочного человека. С негодяями  нельзя
договариваться, те  не  признают  никаких  законов  и  всегда  действуют  по
собственным правилам. К сожалению, погибшие молодые люди прочувствовали  эту
истину на себе. И это очень печально.
   Земсков уже звонил в ФСБ. Нужно срочно проверить факт гибели Сиротина  из
института Архипова. Если его убили в мае, то теория  заговора  получит  свое
блестящее подтверждение. И тогда он уедет отсюда искать преступников  уже  в
Москве.

Санкт-Петербург. 8 августа

   Когда рано утром Сирийцу позвонили и сообщили,  что  груз  не  прибыл  на
место, он просто не поверил услышанному. Бросив трубку, он сам перезвонил  в
Хельсинки, чтобы убедиться в случившемся. Ему даже пришло в голову, что этой
чей-то глупый розыгрыш. Но когда один из его людей сообщил, что  в  квартире
Сухарева никого нет, а его жена явно сбежала  из  дому,  Сириец  понял,  что
случилось страшное. Самое страшное, что только могло произойти. Он не боялся
ничего на свете, не боялся ни прокуроров, ни судей, ни заключенных. Человек,
отбывающий наказание в тюрьме, проходит там своеобразный тест  на  мужество.
Если ему удается сохранить себя в тюрьме, значит, он и в дальнейшей жизни не
пропадет. Если не  удается,  то  его  участь  плачевна.  Но  если  в  тюрьме
заключенный становится паханом или его коронуют,  то  это  уже  человек,  не
знающий, что такое страх смерти. Сказанное, конечно, относится к тем ворам в
законе, которых короновали по-настоящему и которые заслужили это право своей
судьбой.
   Сириец был  именно  таким  вором  в  законе,  своего  рода  "заслуженным"
рецидивистом, заслужившим свое звание в лагерях. Но когда он представил, что
с ним могут сделать за утерю груза, у него потемнело в глазах от страха.  Он
приказал собрать всех своих людей, всех, кого только можно было найти в  эти
утренние часы. И сам позвонил нескольким очень авторитетным людям, чтобы они
помогли ему своими боевиками в столь трудный час.  Он  все  боялся  сообщать
заказчику, все  оттягивал  этот  момент,  пока  не  позвонил  его  мобильный
телефон.
   - Здравствуй, Сириец, - сказал кто-то неприятным басом.
   - Здравствуй. - Он сразу узнал говорившего.  Да  и  кому,  кроме  него  и
придурка Сухарева, пришло бы в голову побеспокоить Сирийца в  такой  момент?
Но Сухарев был далеко.
   - Говорят, у тебя проблемы? - тяжело прошипел в трубку бас.
   - Небольшие. Но это не так страшно. Мы все исправим. Все быстро исправим,
- пообещал Сириец.
   - Исправляй, - согласился позвонивший, - мои друзья  звонили  из  Парижа,
очень волнуются. А  раз  они  волнуются,  то  и  я  начинаю  нервничать.  Ты
понимаешь. Сириец, сколько людей из-за тебя нервничает?
   Это была угроза, открытая угроза. Никто и никогда не смел так говорить  с
Сирийцем, даже позвонивший, но Сириец знал, что сейчас он виноват. И  сейчас
на него могут спустить таких собак, что обижаться просто нецелесообразно. Он
может спрятать свою гордость куда-нибудь подальше и вспомнить о  ней  потом,
позже, когда вопрос будет решен.
   - Не пугай, - хрипло сказал он, - я все знаю. Груз твой я найду. Куда  он
денется? Один ящик уже на месте. Сейчас ищем второй.  Там  авария  небольшая
произошла, вагон открытым оказался. Найдем твой ящик, не нервничай.
   - А мне говорили, что  твой  человечек  сбежал,  -  откровенно  издевался
позвонивший, - и жена его сбежала сегодня утром.  Может,  ты  не  тому  груз
доверил. Сириец?
   -  Пошел  ты...  -  не  сдержался  Сириец,  подсознательно  отмечая,  что
звонивший владеет слишком исчерпывающей информацией.  Это  означало,  что  в
окружении самого Ованесова есть информатор. Если бы звонивший знал только  о
пропавшем ящике и сбежавшем Сухареве, то это было бы  не  так  страшно.  Ему
могли позвонить из Финляндии его люди и рассказать, что случилось. Но раз он
знает и про жену Сухарева, которую вот уже второй час ищут по всему  городу,
то это очень плохо. Это может означать, что  в  окружении  Сирийца  есть  не
только информатор, но и предатель. В решающий момент по сигналу  со  стороны
он может выстрелить в спину Сирийца, а это единственная  опасность,  которая
всегда угрожает в таких случаях.
   Когда предают свои.
   - Не дергайся, - посоветовал его собеседник,  -  у  тебя  есть  время  до
завтра. Если не найдешь груз... я даже не знаю, что будет.
   - Я заплачу, - предложил на всякий случай Сириец, - порядки  знаю.  Я  за
груз отвечал, значит, я и заплачу.
   - Дурак, - тоже сорвался позвонивший. -  Как  ты  заплатишь?  Всех  твоих
денег не хватит, чтобы рассчитаться. И моих не хватит. И всего  общака  всех
зеков, которые есть в нашей стране, не хватит. Ты меня понял?
   Примерно так Сириец и думал. Он задержал дыхание и спросил:
   - Что делать?
   Он задал такой вопрос первый раз в жизни.
   Первый раз за всю жизнь он  растерялся,  не  зная,  что  ему  делать.  И,
видимо, его собеседник это понял.
   - Я тоже не знаю, - честно признался он. - Плохо, Сириец, очень плохо. Ты
говорил, что у тебя самый надежный человек, все переправит как нужно, вот  я
и поверил. Я даже не знаю, что тебе сказать. Если не найдешь второго  ящика,
значит, нам вместе в дерьме лежать. Тебе и мне. Такие вещи не  прощают,  сам
понимаешь. У нас есть сутки. Если хочешь, я  тебе  еще  людей  переброшу,  с
визами помогу, чтобы срочно в Финляндию вылетали, но только найди ты  своего
человека и этот проклятый ящик. Иначе я не знаю, что с нами сделают.
   Он говорил открытым текстом, уже ничего не  опасаясь.  Сириец  знал,  что
говоривший не боится прослушивания. Его не беспокоила  местная  милиция  или
прокуратура. Он знал, что они с ним  ничего  не  смогут  сделать.  И  боялся
совсем другого.
   Сириец  положил  трубку  и  заорал  на  весь  дом,  собирая  перепуганных
охранников. Схватив за шиворот одного из своих боевиков,  он  закричал  так,
что зазвенели стекла:
   - Найдите ящик, найдите его где хотите. Достаньте мне Сухого хоть  из-под
земли.
   Испуганный охранник кивал головой, не понимая,  почему  так  взволновался
шеф. Сириец обернулся к другому:
   - Это ты говорил, что Сухой твой друг? Это ты мне говорил, что  он  самый
надежный из всех...
   Он выхватил пистолет из рук другого охранника и выстрелил. Несчастный,  в
кого он стрелял, провинился лишь тем, что однажды сидел в  лагере  вместе  с
Сухаревым. Он дернулся и упал.
   - Кто еще его хвалил? - кричал Сириец, и изо рта у него шла пена.
   Он отбросил пистолет,  схватил  нож  из  столового  набора,  лежавший  на
столике, и начал кромсать свою левую руку. Нож был не очень острый, но кровь
мелкими каплями брызгала во все стороны.
   - Вот, вот, вот, - орал Сириец, - век свободы не видать. - Он был в таком
состоянии, когда начинается безумие. Охранники испуганно смотрели на него. -
Найдите, - орал Сириец, - найдите его.
   В комнату кто-то вошел,  и  охранники  почтительно  расступились.  Сириец
увидел туфли вошедшего. Бордовые туфли хорошей выделки. Еще не  вставая,  он
прошептал:
   - Что, Папаня, прилетел, как стервятник, по мою душу?
   - Вставай, - посоветовал владелец бордовых туфель, - нужно искать  твоего
бедолагу. Куда он убежит с ящиком? Мы ему все границы в Финляндии перекроем,
а языка он не знает. Вставай, Сириец, потом будешь комедию устраивать.
   - Ты зачем приехал? - прохрипел, приподнимаясь, Сириец.
   - К тебе приехал, - засмеялся Папаня, - если  тебе  будет  плохо,  и  мне
несладко придется. Мы же с тобой компаньоны.
   - Мне звонил Законник, - сказал Сириец, приподнимаясь на локте.
   - Знаю. Он и мне утром звонил. Советовал к тебе поехать, успокоить тебя и
помочь. Вставай,  еще  успеешь  себе  вены  перерезать,  -  цинично  добавил
приехавший и, обернувшись к испуганным охранникам, в