пропал Эшли и почему убили Густафсона. И мне не нравится, что вы ведете двойную игру.
     - Я не знаю, кто убил Густафсона, - признался Дронго. - и не представляю, куда мог деться ваш Эшли. Тем не менее я настаиваю, чтобы вы познакомили меня со своей спутницей, иначе мы не сможем продолжать беседу.
     - Изабель, - сказала женщина, взглянув на него в зеркало заднего обзора.
     - Прекрасное имя, - восхитился Дронго. - Представляю, сколько гадостей обо мне рассказал вам Планнинг.
     - Что вы думаете делать? - спросил англичанин. - Или вы подозреваете Борисова?
     - Пока нет. Вряд ли убийца стал бы носить второй пистолет, избавившись от первого. Я думаю, что отрицательный результат наших поисков - тоже результат. И теперь мы примерно знаем, где искать. Ясно, что убийца предусмотрел подобный вариант.
     - От этого нам не легче, - сказал Планнинг. - Что вы думаете делать?
     - Я полагаю, что нам нужно продумать, кто из сорока человек, оказавшихся в мадридском отеле в ту ночь, был в номере Густафсона. В конце концов, это не так много. Всего сорок. Из них половину можно смело отбросить. Это известные писатели, люди пожилые, творчески состоявшиеся. Вряд ли среди них может оказаться хладнокровный убийца.
     - Почему хладнокровный? - нахмурился Планнинг. - Может быть, убийца застрелил Густафсона в пылу ссоры или случайно.
     - Нет, - твердо ответил Дронго. - он застрелил его не просто намеренно. Он застрелил его в нужный момент. Вы мне очень помогли, Планнинг, поэтому я расскажу вам обо всем. Я подъехал к отелю поздно вечером, когда Густафсон был жив. Его убийца ждал именно моего появления. Увидев меня, он застрелил Густафсона с таким расчетом, чтобы я оказался первым человеком, кто его найдет. Вы понимаете, что он обладает абсолютным хладнокровием и выдержкой.
     - Почему вы раньше об этом мне не рассказали? - спросил Планнинг.
     - Не считал нужным, - пожал плечами Дронго. - Пожалуй, многих писателей и поэтов из списка можно спокойно исключить. Творческие люди слишком эмоциональны, импульсивны, чтобы решиться на подобное расчетливое убийство.
     - Вы можете конкретно сказать, кого именно подозреваете?
     - Во всяком случае, не вас, Планнинг. В списке, который я себе наметил, осталось не так много подозреваемых.
     - Почему убийца ждал именно вашего появления? - поинтересовался подозрительный Планнинг.
     - Очевидно, хотел меня подставить.
     - В таком случае он может попытаться нанести удар еще раз. - здраво рассудил англичанин.
     - Может, - согласился Дронго, - но на самом деле у него не так много времени. Думаю, он догадывается, что у меня остается все меньше и меньше подозреваемых.
     Вечером он рассказал о проверке Пацохе. Тот молча выслушал, никак не прокомментировав результаты. Потом спросил:
     - Что ты думаешь делать?
     - Нужно заставить убийцу допустить ошибку. Теперь мы уже точно знаем, что ни из твоего, ни из моего пистолета в Густафсона не стреляли. Оружие Борисова тоже не подходит. Наверно, мы могли бы поговорить и с ним.
     - Ты ему доверяешь?
     - Пока нет. Но в любом случае убийца не стал бы выбрасывать свой пистолет, чтобы оставить другой. Значит. Борисова можно подозревать чуть меньше, чем остальных.
     - Надеюсь, что ты прав, - сказал Пацоха. - Теперь расскажи, как ты хочешь действовать, чтобы убийца себя выдал.

МОСКВА. 15 ИЮНЯ

     Вечером с Меликова не сняли наручники. Наоборот, ему разрешили поужинать и лечь спать только после того, как сковали обе руки. А утром приехал полковник. На этот раз он появился в сопровождении двух людей, удивительно похожих друг на друга.
     - Это братья-близнецы, - показал на них Баширов. - Говорят, что близнецы умеют удивительно тонко чувствовать друг друга. Поэтому они будут постоянно находиться рядом с тобой, чтобы ты не мог понять, когда дежурит первый, а когда второй. И учти, Меликов, другого шанса ты не получишь.
     - Я уже это понял.
     - Нет, не понял, - жестко отрезал полковник. - Давайте, ребята, - неожиданно обратился он к близнецам.
     Если бы руки у Меликова были не скованы наручниками, он бы попытался что-нибудь предпринять. Но даже если бы у него оказались свободными обе руки, он бы не справился с этими братьями, когда те неожиданно ловко и быстро опрокинули его на пол и понесли в спальную комнату. Мирза еще не понял, что произошло, когда его положили на кровать и один из братьев, быстро нацепив наручники на его ноги, прикрепил их к кровати. Сначала левую ногу, а затем правую.
     - Спокойнее, - посоветовал вошедший следом Баширов. - я хотел тебе представить твоих новых охранников. Николай и Севастьян Изотовы. Можешь называть их по именам, если научишься различать. К сожалению, ты еще нужен нам некоторое время, поэтому я не могу разрезать тебя на кусочки, как это сделал ты с рукой Голубева. Покойный был хорошим сотрудником, но глупым человеком. Поэтому тебе удалось так легко убрать его. Он ведь даже не предполагал, насколько ты опасен. Но я уже узнал, на что именно ты способен. Согласись, вчера мне повезло. Хотя и тебе немного повезло. Но больше рассчитывать на везение я не имею права. Думаю, ты правильно понимаешь мои мотивы.
     - Что ты собираешься делать? - усмехнулся Меликов, хотя губы у него предательски задрожали. - Хочешь отрезать мне кисть? Око за око, зуб за зуб?
     - Зачем? Нам еще понадобятся твои руки для расчетов. Вполне достаточно, если мы отрежем тебе ноги.
     - Что?! - не поверил Мирза.
     Он дернулся изо всех сил, но наручники, сковывающие ноги, держали его плотно. Один из братьев закинул его руки в наручниках наверх и связал таким образом, чтобы Меликов не мог двигать и руками.
     - Что вы хотите делать? - забеспокоился пленник. - Насчет ног я оценил твою шутку. Или ты собираешься устроить мне ампутацию?
     - Конечно, нет, - полковник наклонился к нему. - Я ведь тебя предупреждал, чтобы ты даже не думал о побеге, - сказал он даже с некоторым сожалением. А ты вчера устроил мне такую неприятную историю. Испортил наши "дружеские отношения". И Голубеву твой поступок очень не понравился.
     - Он тебе это сказал? - блеснул глазами Меликов.
     - Продолжаешь шутить? - кивнул Баширов. - Ну что же, это твое дело. Можешь продолжать острить и дальше. Врач приехал? - спросил он, обращаясь к одному из братьев.
     - Да, - кивнул тот.
     - Значит, можем приступать, - спокойно заметил полковник. - Давай сначала укол.
     Один из братьев принес чемоданчик и достал оттуда шприц с уже набранной жидкостью Меликов вздрогнул. Посмотрев на шприц, он глухо спросил:
     - Что вы затеваете, полковник?
     - Ты снова перешел на "вы"? - злорадно спросил Баширов.
     - Я имел в виду всех вас, - сказал Меликов. - Я уже понял, что ошибся. И сожалею о смерти Голубева.
     - Это ты расскажешь ему, когда вы встретитесь, - в свою очередь пошутил полковник. - Давай, - разрешил он одному из братьев, - только сначала укол в правую ногу, а потом в левую.
     Пленник почувствовал, как в правую ногу чуть выше колена входит игла. Второй укол был сделан в левую ногу. Через некоторое время ноги начали терять чувствительность.
     - Дальше, - приказал Баширов.
     Из чемоданчика один из мучителей достал небольшой молоток и приспособление, очевидно, предназначенное для того, чтобы закрепить ногу в специальном футляре. Правую ногу подняли и положили так, чтобы она оказалась зажатой в этом футляре. Один из братьев поднял молоток.
     - Нет! - крикнул Меликов, наконец понявший, что именно они хотят сделать.
     Молоток опустился точно на кость. Раздался хруст сломанной кости. Боль была сильная, несмотря на укол. Меликов застонал от боли и бешенства.
     - Вторую ногу, - спокойно приказал полковник.
     - Не надо! - вырвалось у Меликова. - Не нужно! Я все понял... Нет... Не нужно!
     Левую ногу тоже поместили в футляр. И молоток снова опустился, дробя кость левой ноги.
     - Нет! - снова закричал Меликов, добавляя отборные ругательства на нескольких языках.
     Он закрыл глаза, на лбу появились капельки пота. Но самое страшное уже произошло. Ему сломали обе ноги.
     - Вызывайте врача, - скомандовал полковник, и когда один из братьев вышел из комнату, он обратился к пленнику.
     - Как видишь, я сдержал свое слово. Я ведь предупреждал чтобы ты не пытался бежать. Но ты меня не послушался. Теперь будешь сидеть в инвалидной коляске. Ноги тебе не нужны, а голова и руки будут всегда при тебе.
     - Сукин сын, - простонал Мирза, - я тебя убью.
     - Не получится. - спокойно ответил Баширов, - в отличие от Голубева я знаю логику твоих поступков. И не стану уклоняться от двери, рискуя получить заточкой в сердце.
     - Уйди, - попросил пленник, - убирайся отсюда.
     В комнату вошел врач. Он смотрел на постель, не понимая, что здесь происходит.
     - Снимите наручники с ног, - распорядился Баширов, - а вы, доктор, наложите ему гипс на обе ноги.
     - Что случилось? - все еще ничего не понимая, спросил врач.
     - Он пытался покончить с собой, - объяснил полковник, - но мы его вовремя спасли. Не задавайте лишних вопросов, доктор, лучше наложите ему гипс на обе ноги.
     Врач был из их поликлиники, военный офицер, поэтому Баширов мог разговаривать с ним в подобном тоне.
     - Конечно, - сконфуженно ответил он. - я все сделаю.
     - Можете его усыпить, - предложил Баширов, - не обязательно, чтобы он все видел. Так ему будет легче.
     - Я до тебя доберусь. - стонал раненый.
     - Укол! Быстрее! - приказал полковник, повысив голос.
     Первый укол сразу не усыпил Меликова. Он еще что-то бормотал, но второй, сделанный следом, заставил его окончательно умолкнуть и заснуть.
     - Делайте свое дело, - приказал Баширов.
     Он вышел во двор. Растерянные охранники смотрели на него. Они видели, как вчера полковник уехал вместе с пленником и Голубевым. А вернулись они вдвоем. Никто не решался спросить, что же произошло, но все понимали, что случилось нечто страшное. Полковник достал пачку сигарет, вытащил одну, щелкнул зажигалкой. Потом, подняв правую руку, взглянул на нее. Пальцы не дрожали, они были как застывшие железные палочки. Полковник курил молча, глядя куда-то вдаль.
     Он выкурил одну сигарету и достал вторую. Так он молча стоял во дворе, пока, наконец, из дома не вышел врач.
     - Все в порядке, - негромко сказал он, - я наложил гипс на обе ноги.
     - Когда он сможет подняться? - спросил полковник. - Скажите мне минимально возможный срок.
     - Вы имеете в виду, когда он придет в себя? Завтра к утру.
     - Я спрашиваю, когда он сможет ходить?
     - Не раньше чем через два месяца. Если кости срастутся правильно.
     - Вы убеждены, что у него сломаны обе ноги?
     - Я не делал рентген, вы ведь мне не разрешите отправить его в нашу лабораторию. Но кости, безусловно, сломаны.
     - Хорошо. Вы свободны.
     Врач, почему-то боявшийся этого сурового человека, поспешил к машине, ждавшей его у дома. Баширов докурил очередную сигарету и швырнул окурок на землю. За ним полетела пустая пачка из-под сигарет. Потом он подозвал к себе одного из братьев Изотовых, вышедшего во двор вслед за врачом.
     - Он не просто опасен, - сказал полковник. - Это высокий профессионал. В любую секунду он может придумать какой-нибудь трюк. Не расслабляйтесь. Даже отсутствие ног не делает его менее опасным. От него можно ожидать чего угодно.
     - Я вас понял.
     - Нет, не понял. К нему нужно относиться, как к хищнику, как к зверю, не поддающемуся дрессировке. Абсолютно никакой. В любую секунду он может прыгнуть на вас.
     Изотов, уже понявший, что лучше промолчать, ничего не сказал, ожидая, когда полковник выговорится. Баширов, поняв, что сорвался, резко дернул головой, заставляя себя умолкнуть, и пошел к своей машине. Резко нажав на газ, он выехал за ворота. До нужного дня пленник будет жить, а потом умрет, как и полагается в подобных случаях. И его похоронят, как Голубева, закопав где-нибудь далеко отсюда, без опознавательных знаков и в неизвестном никому месте.

БРЮССЕЛЬ. 17 ИЮНЯ

     Столица Бельгии встретила их сурово. Дронго много раз бывал в Брюсселе, но подобного никогда не видел. В город были стянуты многотысячные полицейские силы. На улицах выстроились живые изгороди из охранников порядка. Были задействованы даже женщины-офицеры. На площадях дежурили инспекторы-кинологи с овчарками. Английские болельщики, известные всему миру своим буйным нравом, умудрились отличиться и на этот раз, превратив города Бельгии в арену непрерывных столкновений с полицией и с болельщиками других команд.
     Участников "Литературного экспресса" распределили по нескольким отелям, и одна группа попала в отель "Ван Белль", находящийся несколько в стороне от центра, в арабском квартале. Почти сразу произошло неприятное происшествие: у латышского писателя Мариса Чаклаиса украли паспорт и деньги. Когда более ста человек путешествуют по Европе, по самым многолюдным городам, подобные эксцессы вероятны. Чаклаису еще повезло. Он был очень известным писателем, которого знали в посольстве Латвии, к тому же его дочь работала в латвийском посольстве, аккредитованном в Риме. В течение одного дня Чаклаису выдали дубликат паспорта, однако настроение у многих литераторов было испорчено. Беспорядки прокатились по всей Бельгии и вылились в небывалые столкновения с полицией не только английских болельщиков, но и фанатов из Германии, Турции и Дании.
     Утром семнадцатого числа Дронго смутился вниз, намереваясь пройти к центру города. Он договорился с российскими писателями Мураевым и Харламовым встретиться у ратуши, чтобы пригласить их в известный ему греческий ресторан. Ресторан находился рядом с небольшой скульптурной группой, изображающей процессию слепых, словно сошедших с картин средневековых мастеров.
     Дронго пришел на центральную площадь раньше времени и обнаружил сидевших в одном из баров представителей иберийских литератур. Среди них была супружеская пара - Альберто Порлан с женой. Рядом сидели Карлос Казарес, Инес Педроса и представитель Андорры Альваро Бискарги. Когда Дронго подсел к ним, они пили пиво.
     - Здесь очень красиво, - восторженно сказал Альберто Порлан, - но я жду свидания с Санкт-Петербургом. Для меня это особенный город. Место, где творил мой любимый писатель Федор Достоевский.
     - Вы не были раньше в Ленинграде? - поинтересовался Дронго.
     - Никогда. - ответил Альберто, - мы с женой мечтаем там побывать.
     - Это прекрасный город, - сказал Казарес, - я был там двадцать лет назад.
     - А у вас в стране знают испанскую литературу? - спросила Мария Глория.
     - Если вы спрашиваете про Сервантеса или Лопе де Вегу, то, конечно, знают, - кивнул Дронго, - но у нас знают и Кальдерона, и Кеведо.
     - Франсиско Кеведо - мой любимый писатель, - оживился Альберто.
     - А из современных у нас читают и Гойтисоло, и Камило Хосе Селу, - сообщил Дронго.
     - У нас в Испании к нему неоднозначное отношение, - признался Альберто.
     - Вы хорошо знаете испанскую литературу, - сказала его супруга.
     - Я люблю вашу литературу. И, конечно, люблю испаноязычных авторов из Южной Америки, - заметил Дронго. - Среди моих любимых писателей много великих имен - Габриэль Гарсиа Маркес. Хорхе Луис Борхес, Мигель Отеро Сильва, особенно нравится его "Лопе де Агирре", Алехо Карпентьер, Марио Варгас Льоса, Карлос Фуэнтес, Марио Бенедетти, ну и конечно бразилец Жоржи Амаду. Я могу долго перечислять своих любимых писателей.
     - Неужели вы их читали? - спросил восхищенный Казарес.
     - Конечно, вы помните "Лавку чудес" Амаду? Он называл интеллектуалами людей утонченных и известных.
     - Помню, - засмеялся Казарес, - он еще говорил о том, что они должны быть хорошо осведомленными людьми.
     - А что вы знаете о португальской литературе? - ревниво спросила Инес Педроса, поэтесса из Португалии. Невысокая женщина со светлыми крашеными волосами и несколько расплывшейся фигурой: она была хорошо известна у себя на родине.
     - Надеюсь, что ваши писатели Саррамаго и Редол так же известны у меня в стране, как и у вас, - улыбнулся Дронго.
     - Я закажу еще пива, - поднял руку Альберто Порлан.
     - Мне только апельсиновый сок, - попросил Дронго.
     - Жаль, что Андорра не может похвастаться такими именами, - пробормотал Бискарги.
     - Зато вы на стыке двух литератур и двух культур, - возразил ему Дронго. - Я помню, как во время посещения Андорры купил книгу Астуриаса "Война конца света" на английском языке.
     - Да, - вежливо согласился Бискарги, - у нас продают книги на разных языках.
     - А вот на испанском я не смог прочесть Варгаса Льосу, его "Глаза погребенных", - продолжал Дронго, но, думаю, найду эту книгу на английском.
     Бискарги кивнул.
     - О чем вы говорите? - спросил Альберто, закончив разговор с официантом.
     - О литературе, - улыбнулся Дронго, - Альваро говорит, что в Андорре много читают, но сожалеет, что у них не было своего Сервантеса.
     - Своего Сервантеса не было ни у кого, - поднял палец Альберто. - это был великий человек и великий писатель. Какой мощный образ он создал!
     Официант принес сок и пиво. Дронго, выпив сок, попросил разрешения оплатить счет.
     - Не нужно, - великодушно сказал Альберто, - мы все оплатим сами.
     - Разрешите. - настаивал Дронго, - мне было очень приятно пообщаться с такими известными писателями как вы.
     Он передал официанту деньги и поднялся. Откуда было знать этим испанским интеллектуалам, что Дронго никогда и ничего не говорил просто так. Откуда им было знать, что сегодня в разговоре с ними он проверил некоторые факты, на которые давно обратил внимание.
     Творческий метод Дронго был достаточно сложен, но в то же время наиболее эффективен. Большинство людей предпочитает молчать в общении с незнакомцем, полагая, что так можно сохранить собственные тайны, узнав чужие. Разговорить подобных людей достаточно сложно, и Дронго никогда не пытался это делать. Наоборот, он начинал говорить сам, наблюдая, как люди реагируют на его высказывания, заставляя собеседников терять бдительность и либо соглашаться с его мнением, либо его опровергать. И на основе наблюдений он делал конкретные выводы. В любом случае он был достаточно коммуникабелен, чтобы вступать в контакты с любым собеседником.
     Он спустился вниз и прошел к оперному театру, за которым находился греческий ресторан. У скульптурной группы, стоявшей в нескольких метрах от входа в ресторан, его ждали Мураев и Харламов. Весело поприветствовав ожидавших его российских писателей, Дронго первым вошел в ресторан и попросил хозяина принести меню. Они сели за столик, стоявший на улице, и для начала заказали себе по порции королевских креветок.
     Харламов был относительно молодым человеком, но носил большую окладистую бороду и внешне походил на землепашца, сошедшего с картин русских реалистов прошлого века. На самом деле это был высоко образованный, начитанный человек; он работал в МГУ и уже подготовил докторскую диссертацию по творчеству Пришвина.
     Михаил Мураев был одним из самых известных российских писателей. Прожив сложную жизнь, он начал публиковаться в довольно зрелом возрасте и был известен своим особым, скрупулезным отношением к стилю и слову.
     Обед был в разгаре, когда речь зашла о чеченской войне, продолжавшейся в России.
     - Мне кажется, это трагическая ошибка, - заметил Дронго. - Дело не в том, что мне не нравится, когда похищают людей или отрезают им пальцы и отрубают головы. Дело в том, что нельзя бомбежками и артобстрелами решить проблему целого народа. На место одного убитого встают двое мстителей, поэтому эта война никогда не кончится.
     - В некоторые моменты нужно забывать о правах человека, когда речь идет о достоинстве нации, - сурово сказал Харламов.
     - Это уже было в истории, - заметил Дронго, - был такой человек по фамилии Шикльгрубер, который говорил, что его не интересуют права чехов или поляков. Ему важнее обеспечить достоинство немецкой нации, прорвавшись к Данцигу и в Судеты. Вы помните, что потом он стал известен ка