"В"
класса Саша Парфенов...
   Сашуня встал. И он сам и все ученики 6-го "В" класса ни на  секунду  не
сомневались,  что  уж  кто-кто,  но  он-то  безусловно  окажется  в  числе
избранников.
   - Лена Пыльникова...
   Встала за своей партой благонравная Лена Пыльникова. Она тоже ничуть не
была удивлена тем, что именно на нее пал высокий жребий.
   Другая такая же благонравная девочка, наперед зная,  что  сейчас  будет
названа ее фамилия, старательно изобразила на своем  лице  приличествующие
случаю равнодушие и безропотную готовность служить обществу. Но ее ожидало
жестокое разочарование.
   - И Юра Красиков! - неожиданно для всех закончила перечень  избранников
Евгения Ивановна.
   Юра испуганно вскочил. На лице его отразилась растерянность,  смешанная
с подозрением: а нет ли во всем этом какого-то подвоха?
   Класс принял известие о включении Красикова в  число  достойнейших  как
величайшую сенсацию века. На него оборачивались,  корчили  ему  комические
рожи. Он тоже не оставался в долгу.
   - Вам троим, - уже непосредственно  к  избранникам  обратилась  Евгения
Ивановна, - выпала великая честь представлять всю школу!  Я  уверена,  что
каждый из вас, - она пристально посмотрела на Юру; он  мгновенно  перестал
комиковать и застыл под ледяным взглядом, - будет достоин доверия, которое
мы ему оказали...



   "ВЕРНИТЕ МНЕ МОЕГО ЛЕНЮ!.."

   Марк Самсонович Лисовский был один  из  тех,  о  ком  говорят:  "Широко
известен в узких кругах". На протяжении вот уже двух десятков лет его  имя
мелькало то в "Учительской газете", то в журнале "Литература в школе",  то
в журнале "Семья и школа", а порою даже в журнале "Дошкольное воспитание".
   Статьи и заметки, сочиненные Марком Самсоновичем, подписаны были всегда
скромно: "М.Лисовский, учитель". В статьях и заметках, в которых речь  шла
о Марке Самсоновиче (а таких тоже было немало), имя его поминалось  обычно
так: "Известный московский учитель М.Лисовский..." или так: "Как сообщил в
беседе с нами педагог-энтузиаст М.Лисовский..."
   Марк Самсонович и в самом деле был педагог-энтузиаст. Чтобы убедиться в
этом, достаточно заглянуть в его  квартиру,  что  мы  с  вами  как  раз  и
собираемся сделать, тем более, что трое "достойнейших" - Сашуня  Парфенов,
Лена  Пыльникова  и  Юра  Красиков,  -  поднявшись  по  лестнице   старого
московского дома, уже остановились  перед  дверью  этой  квартиры  и  тихо
переругиваются, поощряя друг друга нажать кнопку звонка.
   Марк Самсонович - худенький человек с восторженными  глазами  и  пышной
седой шевелюрой - открыл им дверь и сделал широкий приглашающий жест:
   - Милости прошу!
   Друзья прошли узкий коридор, который казался еще уже,  чем  он  был  на
самом деле, так как по обеим его сторонам до самого  потолка  громоздились
полки, на которых вместо книг  стояли  и  лежали  стопками  в  неимоверном
количестве пожелтевшие от времени, исписанные школьные тетради.
   Пройдя коридор, Сашуня, Лена и Юра  очутились  в  довольно  просторной,
светлой комнате,  которая  тоже  казалась  гораздо  более  тесной,  чем  в
действительности, из-за поистине невиданного количества  разместившихся  в
ней книг.
   Вдоль каждой стены до самого потолка, как и  в  коридоре,  громоздились
книжные полки из простых, некрашеных сосновых досок. На этих полках стояли
уже не тетради, а самые настоящие книги.  Огромные,  толстенные  и  совсем
тоненькие,  почти  брошюрки...  Они  стояли  не  по  росту,  в   кажущемся
беспорядке. Ни одна из них не была похожа на другую. Впрочем, была у  всех
этих книг при всем их несходстве  одна  общая  черта:  все  они  были  без
переплетов, в ветхих бумажных обложках. И почти из каждой торчали какие-то
закладки. Чувствовалось, что каждую из этих книг хозяин любовно  знает  "в
лицо", помнит мельчайшие складочки и щербинки на ее обложке, все пометки и
подчеркивания на каждой ее странице.
   У единственного кусочка стены,  свободного  от  книжных  полок,  стояла
кушетка, на которой тоже в беспорядке были разбросаны груды ветхих, старых
книг. У окна разместился старинный, потускневшего красного  дерева,  очень
дряхлый письменный стол. На нем среди множества  книг  и  тетрадей  дремал
облезлый, худой кот.
   Кот слегка шевельнул  левым  ухом,  приоткрыл  разбойничьи  чингисханьи
глаза, оглядел вошедших презрительно и опять погрузился в дремоту.
   - Корреспондент явится с минуты на минуту, - суетился Марк  Самсонович.
- Но я надеюсь, мы с вами успеем  привести  все  это  в  более  или  менее
божеский вид...
   - Успеем! - уверенно сказал Юра.
   - Только вот как быть с Леней? - задумчиво спросил Марк Самсонович.  И,
поколебавшись немного, фальшивым заискивающим голосом  позвал:  -  Танюра!
Будь добра! Прогони Леню... Или возьми его к себе!..
   Вошла худенькая девочка лет четырнадцати,  холодно  кивнула,  взяла  на
руки кота и унесла.
   - Марк Самсоныч, - заинтересованно спросила Лена Пыльникова. - А почему
вы сами не могли его прогнать?
   - А зачем мне портить с ним отношения? - резонно возразил на  это  Марк
Самсонович. И, услышав звонок, тотчас сорвался с места. - Корреспондент!
   - Ну вот! Дождались! Корреспондент уже идет, а  здесь  такое  творится.
Прямо стыдно даже! - сказала Лена. - Давайте хоть немного приберем...
   - Засохни! - величественно  оборвал  ее  Юра.  -  Сейчас  будет  полный
порядок.
   Лена брезгливо  провела  пальцем  по  некрашеным  сосновым  полкам,  по
старому, разваливающемуся письменному  столу,  по  кушетке,  по  потертому
кожаному вольтеровскому креслу. Скользнула  взглядом  по  ветхим,  жалким,
растрепанным книгам.
   - Я прямо удивляюсь, - сказала она. - Заслуженный учитель республики, и
такая мебель! Неужели Марк Самсоныч не в состоянии приобрести какой-нибудь
приличный гарнитур?  И  книги  все  такие  грязные,  обтрепанные...  Прямо
неудобно перед корреспондентом!
   - Я сказал: засохни! - снова оборвал ее Юра.
   Он беззвучно пошевелил губами, глядя  поочередно  то  на  стол,  то  на
кушетку, то на полки с книгами. И под его взглядом комната преобразилась.
   Вместо  дряхлого  старинного  письменного  стола  появился   новенький,
полированный, в стиле "модерн", с портретом  Бриджит  Бардо  под  стеклом;
вместо некрашеных сосновых полок  -  роскошные  застекленные  стеллажи  из
полированного ореха; вместо старых, растрепанных книг - ровные, аккуратные
тома подписных изданий (Большая Советская  Энциклопедия,  полное  собрание
сочинений Вальтера  Скотта,  Библиотека  приключений,  Библиотека  научной
фантастики);  вместо  старого  вольтеровского   кресла   -   два   изящных
современных креслица на тонких металлических ножках и  журнальный  столик,
на котором раскрыт журнал "Огонек"; вместо старой  кушетки  -  современная
тахта, покрытая пледом, телевизор на ножках, плоский, с огромным экраном.
   Лена  Пыльникова  застыла,   раскрыв   рот,   потрясенная   всем   этим
великолепием.
   - Ой! Юрик! Это все гипноз? Да? Гипноз?
   - Ясно, гипноз! - сказал молчавший до сей поры Сашуня.
   - Ха-ха!  Как  же!  Гипноз!  -  саркастически  ответил  Юра.  -  Можете
проверить, все настоящее!
   Минуты  две  он  наслаждался  произведенным   эффектом,   потом   вдруг
спохватился.
   - Тьфу ты, черт! Чуть не забыл самое главное!
   Пошептав что-то себе под нос, он щелкнул пальцами.
   Появился роскошный, редкой красоты и, размеров  ангорский  кот.  Лениво
потянувшись, он вспрыгнул на тахту и величественно там расположился.
   Совершенно очумевшая Лена бросилась к  тахте,  стала  играть  с  котом,
гладить его, переворачивать на спину. Кот добродушно позволял  все  это  с
собой проделывать. В нем не было и  тени  Лениного  нахальства.  При  всех
своих   великолепных   статьях   он   был   воплощенная   деликатность   и
благовоспитанность.
   - Что, Паршуня? Скажешь, и это гипноз? - язвительно спросила Лена,  как
истая женщина,  сразу  приняв  сторону  победителя.  И,  еще  раз  оглядев
комнату,  удовлетворенно  подвела  итоги:  -   Теперь   даже   иностранных
корреспондентов принять не стыдно...
   До иностранных корреспондентов дело пока еще не дошло. Но корреспондент
из газеты действительно уже явился. Это был корректный  юноша  в  замшевой
куртке. У него было вежливое, скучающее лицо человека, смирившегося с тем,
что  ему,  как  всегда,  опять  всучили  самое  неинтересное  редакционное
задание.
   Широким гостеприимным жестом Марк  Самсонович  ввел  гостя  в  коридор,
совсем как экскурсовод, показывающий посетителям залы музея.
   -  Здесь,  -  торжественно  провозгласил  он,  -  хранятся  все  лучшие
сочинения моих учеников, классные и домашние работы, собранные за тридцать
пять лет моей педагогической деятельности. А также все рукописные журналы,
стихи, рассказы наиболее одаренных членов школьных  литературных  кружков,
которыми я руководил. Должен сразу сказать, что литературный кружок -  это
краеугольный камень  моего  педагогического  метода.  Я  всегда  считал  и
считаю, что преподавание литературы в школе без литературного кружка  есть
чистейшая фикция! Вот, пожалуйста! - Марк Самсонович выхватил  из  скопища
старых тетрадок одну. - Классная работа  ученика  6-го  класса  "А"  635-й
школы Свердловского района Димы Чепурного.  Ныне  это  крупнейший  ученый,
литературовед, доктор филологических наук. В прошлом мой ученик. Или  вот!
- Новая тетрадка безошибочно выхвачена из скопища ей подобных. -  Григорий
Половинкин! Тоже мой ученик. Ныне знаменитый поэт! Слыхали, конечно?
   - Ну как же, -  сказал  корреспондент,  уверенно  делая  вид,  что  ему
прекрасно знакома фамилия знаменитого поэта.
   - А вот, не угодно ли! "Первое мая", стихи Паши  Палева.  Ученика  4-го
класса "Б". Тоже писателем стал. Драматургом. И довольно известным.
   - Это какой Палев? Тот самый? - оживился корреспондент.
   - Вы имеете в виду песни? Да, он. Но песни - это так, между  прочим.  А
вообще-то он писатель...
   - Так он тоже ваш ученик? - Теперь в голосе корреспондента звучало  уже
неподдельное уважение.
   - Мой, - небрежно ответил Марк Самсонович. - Среди моих учеников  много
знаменитых писателей. Клышко, Кутов, Кобликов, Пичугин...
   - Как же, как же, - фальшивым голосом солидно протянул корреспондент.
   - Ну, а теперь, - делая свой широкий приглашающий жест, продолжал  Марк
Самсонович,  -  милости  прошу  в  мою  библиотеку.  Это  святая   святых!
Собственно, с нее-то все и началось. Я начал собирать ее  сорок  с  лишним
лет назад, шестнадцатилетним  мальчишкой...  Должен  вам  сказать,  что  в
отличие от многих библиофилов я не  отношусь  к  книге  как  к  фетишу.  Я
беспощадно подчеркиваю, загибаю страницы, если мне это нужно. Помните, как
говорил Маркс? Книги - мои рабы!.. Конечно, я уверен, что  вам  доводилось
видеть и  не  такие  раритеты,  но  кое-что,  полагаю,  поразит  и  вас...
Достаточно сказать, что  мне  удалось  собрать  все  прижизненные  издания
Блока... Почти все прижизненные издания Пушкина...
   Последние слова Марк Самсонович произносил  уже  в  комнате.  Рука  его
привычно потянулась к тем полкам, на которых должны были стоять  книги,  о
которых он говорил, и вдруг наткнулся на холодное, мерзкое стекло.
   - Что это? - отдернул он руку, как будто бы прикоснулся к змее.
   Ничего не понимая, он  отодвинул  стекло  и  достал  первую  попавшуюся
книгу. На новеньком ледериновом переплете  красовалось  золотое  тиснение:
"Луи Буссенар. Похитители бриллиантов". И золоченый  череп,  перекрещенный
двумя стрелами.
   - Что это? - еще раз спросил Марк Самсонович уже с неподдельным ужасом.
Ноги его подогнулись, он  непроизвольно  опустился  в  изящное  жидконогое
креслице и несколько секунд полулежал в забытьи. Потом  приподнял  голову,
испуганно оглянулся и слабым голосом, ни к кому  конкретно  не  обращаясь,
сказал:
   - Боже мой! Где я?
   - Марк Самсоныч! Не  волнуйтесь,  вы  дома.  Вы  у  себя  дома,  -  как
маленькому, объяснила ему Лена. - Это  сделал  Красиков.  Но  не  думайте,
пожалуйста. Это не гипноз! Юра Красиков, он еще и не такое может!
   - А книги? Где мои книги? Моя библиотека!
   - Я их пока на нашем школьном дворе сложил, где  макулатура,  -  сказал
Юра.
   - Мои книги -  макулатура?!  -  Марк  Самсонович  опять  в  изнеможении
откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
   - Быстро давай назад все его барахло! - тихо сказал Юре Сашуня.
   - Ну что ты стоишь, как бревно? Он же умереть может!  -  тормошила  Юру
Лена.
   Юра пожал плечами.
   Вместо полированных застекленных стеллажей опять  появились  некрашеные
сосновые полки с растрепанными старыми книгами.
   - Мои книги! - не веря своим глазам, умильно воскликнул  приведенный  в
чувство, ничего не понимающий Марк Самсонович. - Какое счастье! Боже,  как
вы меня напугали!
   Дрожащими руками он перебирал обложки, страницы, гладил корешки.
   - А это что? -  вдруг  с  ужасом  указал  он  на  полированный  стол  с
портретом Бриджит Бардо. - Немедленно верните мне мой стол!
   - Пожалуйста! Я ведь хотел как лучше! - оскорбленно сказал Юра.
   Появился прежний стол, заваленный книгами и тетрадями.
   Ангорский  кот,  лежавший  на  тахте,  заинтересовавшись  перестановкой
мебели, потянулся, соскочил с тахты и вспрыгнул на стол.
   - Что это? Брысь! - закричал Марк Самсонович. - Откуда этот зверь? Вон!
Немедленно вон отсюда!
   - Это вместо вашего облезлого Лени, - сказал Юра.  -  Его,  небось,  вы
боялись прогнать, а такого красавца гоните.
   - Разве можно даже сравнивать его с вашим страшилищем! - сказала  Лена.
- Пусть хоть он останется, а?
   - Нет! Ни в коем случае! Немедленно верните  мне  Леню!  -  истерически
закричал Марк Самсонович.
   Вместо роскошного ангорского кота на  столе  появился  тощий  и  наглый
Леня.
   Марк Самсонович схватил своего любимца и исступленно прижал к груди. Он
гладил его, целовал, не выпускал из рук, опасаясь, как бы он опять не  был
подменен невесть откуда взявшимся чужим котом.
   - Скажите, - указывая на Юру, обратился к Марку Самсоновичу в суматохе,
всеми забытый корреспондент. - Этот мальчик - тоже ваш ученик?  Интересное
как он это делает? Очевидно, какая-то особая форма гипноза?
   И тут даже вечный скептик Сашуня Парфенов не выдержал.
   - Какой там гипноз, что вы!  -  сказал  он.  -  Можете  потрогать,  все
настоящее...
   Корреспондент попытался потрогать Леню. Тот  злобно  зашипел,  выпустил
когти и яростно ударил лапой корреспондента по руке.
   - Черт его знает! Кажется, и  в  самом  деле  не  гипноз,  -  зализывая
исцарапанную руку, неуверенно сказал корреспондент. - Очевидно,  мы  имеем
дело с явлением, пока еще неизвестным науке...
   Он достал из кармана блокнот, шариковую ручку. Выражение вежливой скуки
на его лице окончательно уступило место живому и неподдельному интересу.



   НЕОБХОДИМО ТРУДОВОЕ ВОСПИТАНИЕ...

   Виктор Петрович и Коля возбужденно бегали по кабинету, время от времени
бросая друг другу раздраженные, запальчивые фразы.
   За время, прошедшее с тех пор,  как  мы  их  оставили,  температура  их
давнишнего спора повысилась на несколько градусов. Но сам спор ни на  йоту
не сдвинулся с мертвой точки.
   - Обязательно надо ставить эксперимент! - горячился Коля.
   - Какое легкомыслие!  Это  недостойно  настоящего  ученого!  -  сердито
возражал. Виктор Петрович.
   - А страх перед собственным открытием? Это достойно настоящего ученого?
- ехидно спрашивал Коля.
   Трудно сказать, до каких взаимных оскорблений дошли бы  учитель  и  его
любимый ученик, если бы этот бурный  разговор  не  был  прерван  внезапным
появлением Елены Николаевны.
   Она стремительно ворвалась в кабинет и швырнула на стол перед  Виктором
Петровичем какую-то потрепанную тетрадку:
   - Вот! Пожалуйста! Полюбуйся! Доигрались с вашей наукой!
   Тетрадка при ближайшем рассмотрении, оказалась Юриным дневником. Виктор
Петрович взял его в руки и с некоторой, опаской стал перелистывать.
   Каждая страница дневника была испещрена надписями. Иные надписи  носили
характер спокойной и суровой констатации факта:  "Мальчик  крайне  ленив!"
Или: "Безобразно вел себя на уроке химии". Или: "Играл в волейбол во время
классного часа". Но гораздо больше  было  надписей,  представлявших  собой
патетические и грозные обращения к родителям.  Каждая  такая  надпись,  по
мысли писавшего, должна  была  потрясти  сердце  того,  к  кому  она  была
обращена. И каждая из них была в то же время возгласом отчаяния,  сигналом
бедствия, воплем о помощи: "Родители! Ваш сын  крайне  развязен!  Обратите
внимание на воспитание вашего сына!" Или: "Родители! Ваш сын не приучен  к
порядку и к работе!"  Или  совсем  кратко:  "Родители!  Вовремя  займитесь
сыном!"
   Болезненно щурясь, Виктор Петрович листал  этот  потрясающий  документ,
при каждом возгласе, обращенном к нему, испуганно втягивая голову в плечи.
Но Елена Николаевна не давала ему сосредоточиться  на  одной  какой-нибудь
странице.
   - "На уроке не работал, мешал другим!"  Это  ерунда!  -  говорила  она,
быстро листая дневник. - "Родители! Ваш сын Груб и  плохо  воспитан!"  Это
тоже тебя не касается! Это уж я как-нибудь сама...  Ага,  Вот!  Полюбуйся,
пожалуйста! Учитель физики обращается прямо к тебе! Читай!
   Виктор Петрович отодвинул слегка дневник, подсунутый женой к самым  его
глазам, и, запинаясь, проглатывая слова, прочел вслух:
   - "Уважаемый тов. Красиков! Ваш сын на моем уроке проделал ряд фокусов,
противоречащих данным современной науки. Я знаю, что институт, которым  вы
руководите, занят разработкой... Относясь  с  большим  уважением  к  вашим
работам и к вам лично... Полагаю, что вы напрасно сделали  объектом  столь
серьезного   эксперимента    своего    сына...    Мальчик    легкомысленно
воспользовался своими преимуществами  для  дискредитации  педагога  и  тем
самым  способствовал  ущемлению   авторитета   науки   в   глазах   других
учащихся..."
   Дочитав это обращение  до  конца,  Виктор  Петрович  повел  себя  очень
странно. Он подошел к Коле, схватил его за лацкан пиджака и  стал  трясти,
приговаривая:
   - Ну, что? Теперь вы  довольны?  А?!  Сделал  объектом  эксперимента...
Какой кошмар!.. Это все ваши штуки!..
   Отпустив наконец ошеломленного Колю, Виктор Петрович достал ключ, отпер
бюро, вынул колбочку, посмотрел  ее  на  свет.  Убедившись,  что  колбочка
по-прежнему наполнена и крышка ее аккуратно завинчена, он поставил  ее  на
место, снова запер бюро и облегченно перевел дух.
   - Ф-фу! Колечка, простите меня, ради бога! Впрочем, вы  сами  виноваты.
Скоро вы доведете меня до психоза, честное слово!
   - Да в чем дело, Виктор Петрович? При чем тут я?
   - Как при чем? Вы знаете, какая нелепость сейчас мне пришла в голову? Я
подумал: вот мы спорим с вами, ставить эксперимент или нет, а  эксперимент
уже идет!
   - Ага! Понял! Вы решили, что Юрка... Да-а, так и в самом  деле  недолго
рехнуться!.. А, по правде говоря,  мне  жаль,  что  это  оказалось  ложной
тревогой. Если вы категорически против, пусть бы уж хотя бы Юрка...
   - Вы сошли с ума! Если бы это  подтвердилось,  я  бы  умер  от  разрыва
сердца!
   - Ну, конечно! - ворвалась в  разговор  Елена  Николаевна.  -  Если  бы
что-нибудь случилось с вашей проклятой микстурой, ты бы  умер  от  разрыва
сердца. А на сына  тебе  наплевать!  Вместо  того,  чтобы  помочь  ребенку
завоевать в школе авторитет,  ты  со  своей  наукой  только  создаешь  ему
дополнительные трудности!
   - Какие трудности, Ляленька! Это - просто недоразумение. Я напишу этому
педагогу записку.
   - При чем тут педагог! Дело не в педагоге! Дело в  том,  что  ты  опять
отдалился от Юрия. Было время, ты к нему приблизился. А  теперь  снова  от
него отошел... Я говорила с Раей Стацинской, ты напрасно  улыбаешься,  Рая
очень умная женщина, она сказала, что мальчика надо во что бы то ни  стало
определить в какую-нибудь спортивную секцию. В этом возрасте важно,  чтобы
он постоянно  был  занят,  чтобы  у  него  не  было  буквально  ни