ароду  солнечный
диск Свободы? Саша пытался сдвинуть этот круг  с  горсточкой  людей.  А  нам
нужна  огромная  сила,  воля  миллионов.  Земля  летит   вокруг   Солнца   с
непостижимой скоростью...
     - Два с половиной миллиона километров в день, - уточнила Оля.
     - А мы так медленно идем по этой стремительной планете. Если  мне  дано
прожить столько же, сколько папе, то  я  уже  прожил  почти  треть  жизни  и
ничего еще не сделал, - с горечью произнес Володя. - Ровным  счетом  ничего.
Если бы поспеть за нашей планетой! Все это, конечно, из области  фантастики,
но жить надо так же стремительно, чтобы ни одна секунда не пропала даром.
     Оля глянула на часы.
     - Смотрите, смотрите, сейчас начнет появляться Солнце!  Справа,  сверху
заблестит и начнет открываться, сейчас начнет светать.  Смотрите  в  стекла!
Показался серп Солнца. - Оля бегала, поднимала с колен людей.
     Серп Солнца увеличивался, наливался светом. Светлело  и  на  земле.  По
небу с юга на север словно кто-то стягивал  пепельную  траурную  шаль.  Небо
начинало наливаться синевой, облака освобождались от пепла.  На  Солнце  уже
нельзя было смотреть без стекла. Черная тень Луны соскользнула,  и  траурная
вуаль, мрачно полыхнув крылом, свернулась на севере за горизонтом.
     Солнце светило  нестерпимо  ярко,  празднично,  победно.  Легкие  белые
облака летели по синему небу,  трава  налилась  зеленью,  зазолотились  поля
пшеницы. В небо взметнулись несколько жаворонков и  запели  приветную  песнь
солнцу. Прохладный воздух наливался  теплом,  благоуханием  трав.  Зазвенели
комары и стали плести в воздухе тонкое замысловатое кружево.  Коровы  мычали
не тревожно, а просились на волю. Весело и призывно прокричал петух,  и  ему
ответили хлопотливым кудахтаньем куры.
     Люди  любовались  синевой  неба,  зеленью  травы.  Стаскивали  с   себя
полушалки, пиджаки. Стало  тепло.  На  пруду  раскрывали  атласные  белые  и
золотые венчики кувшинки, табаки в палисадниках смыкали свои лепестки.
     Люди, щурясь, из-под ладоней смотрели на солнце.
     - Голубушка ты наша, снова светишь, снова греешь. Слава всевышнему!
     Женщины плакали от  счастья  снова  видеть  солнце,  свет.  И  впервые,
сбросив  с  себя  давящую  так  много  дней  тяжесть,  обратились  к   Марии
Александровне.  Она  стояла  прямая,  строгая,  ее  темные  глаза  светились
печалью и нежностью.  И  тут  только  заметили  бабы,  что  волосы  у  Марии
Александровны  белые,  как  облако.  А  еще  в   прошлом   лете   они   были
золотисто-рыжеватые. Женщины окружили ее,  и  каждой  хотелось  приголубить,
утешить взглядом, легким прикосновением. Слова были лишние.
     Дед Карпей ходил гоголем и спрашивал то одного, то другого мужика:
     - Ну как, доволен теперь, что корову  не  продал?  Пригодится  на  этом
свете.
     К Владимиру подошел Яков Феклин, низко поклонился ему:
     - Спасибо вам, Володимер Ильич. Ежели вам понадобится лошадь  в  Казань
ехать, милости просим, я всегда готов.
     - Малина поспела. Урожай на нее богатый  нынче.  Ребятишки  насобирают,
принесут,  -  сказала   Настасья.   -   Спасибо,   голубушка   наша,   Марья
Александровна.
     Урядник стоял в стороне от всех, крутил самокрутку и  не  смел  поднять
глаза.
     Лунная тень исчезла.


ОЛЯ

     Оля держит на раскрытой ладони свою золотую медаль. "За  благонравие  и
успехи в науках", - начертано полукругом, и богиня  мудрости  изображена  на
ней.
     - Наука, медицина, химия, физика, математика - все это  женского  рода,
а вот университет мужского, - пытается улыбнуться она.
     - И вовсе не мужского, а среднего, -  откликнулся  Володя,  оторвавшись
от книги. - Я мужчина, а учиться тоже не имею права.  Царизму  нужно,  чтобы
каждое существо, переступая порог российского  университета,  было  безлико,
безъязыко, бездумно и, главное, верноподданно.
     Володя распахнул студенческую куртку, словно  ему  было  душно.  Только
три месяца ходил он в  этой  куртке  в  Казанский  университет.  А  потом  -
участие в студенческой сходке, арест, ссылка.
     Володя взглянул на мать. Уронив шитье на колени,  прищурившись,  она  о
чем-то думала. Он понимал ее мысли, чувства.
     Мария Александровна в молодости  мечтала  получить  образование,  много
читала, изучала иностранные языки, а смогла добиться  лишь  звания  домашней
учительницы. Только теперь, в свои семнадцать  лет,  Володя  впервые  понял,
какие таланты были заглушены у матери. Она одаренный музыкант,  прирожденный
литератор, переводчик, но все это осталось оцененным только в кругу семьи.
     Старшая сестра Аня - поэт по призванию  -  искала  путь  в  литературу,
чтобы быть полезной обществу. А теперь перед ней захлопнулись все двери.  Ни
в чем не повинная, она должна отбывать пятилетнюю ссылку в глухой деревне.
     Больше всего обидно за Олю. Вот она  сидит  и  в  отчаянии  накручивает
черный локон косы на палец. Кто еще может так трудиться,  как  она?  Оля  не
работает только тогда, когда  спит.  Ей  все  под  силу.  В  пятнадцать  лет
окончила гимназию с золотой медалью. "Наша краса  и  гордость",  -  твердили
преподавательницы. А что же дальше? Талантлива, но... девушка.  Трудолюбива,
как пчела, но... не мужчина.
     Год назад царское правительство  закрыло  все  женские  высшие  учебные
заведения в России. "Ни к чему женщине образование", - решили тупые  царские
слуги.
     - Быть  образованной  женщиной   в   самодержавной   России   считается
преступлением, - негодовал Володя. - Софья Ковалевская вынуждена  бежать  из
России только потому, что талантлива. Любая знахарка у нас более  почитаема,
чем высокообразованная женщина.
     - А в Швеции Ковалевская  ведет  кафедру  механики  в  университете!  -
добавила Аня. - Может быть, нашей Оленьке поехать учиться в Стокгольм?
     Мария Александровна тяжело вздохнула:
     - Как Олюшка в шестнадцать лет поедет одна в Швецию?
     И для учебы за границей нужны деньги, и не малые. А где  их  взять?  На
мамину пенсию живут шестеро. Маняше  и  Мите  здесь,  в  Кокушкине,  учиться
негде, надо ехать в Казань, но Ане и Володе не разрешают  там  жить.  И  вот
все шестеро сидят в маленьком холодном флигеле, занесенном сугробами. Аня  и
Володя взялись обучать младших.
     Оля горячо обняла мать:
     - Не горюй, мамочка. Я поеду в  Казань,  найду  себе  уроки,  заработаю
много-много денег и отправлюсь учиться за границу.
     И, как ни грустно было, все рассмеялись этой наивной мечте.
     - Мы что-нибудь придумаем, все уладится, все будет хорошо! -  старалась
успокоить мать своих детей, а сама уж и не знала, что ей предпринять.
     Володя шагал по комнате, поглядывая на  мать  и  сестер,  думал  об  их
судьбе. Три  талантливые  женщины!  А  сколько  на  Руси  загублено  женских
талантов!
     Оля села писать письмо своей подружке Саше Щербо в Симбирск.

               Дорогая Саша! Поздравляю с Новым годом...

     Она смотрит  в  залепленное  снегом  окно,  кутается  зябко  в  платок,
вспоминает, как они с подругой мечтали о необыкновенно красивой  и  полезной
жизни, которая их ждет по окончании гимназии. Детские мечты!

               Я, собственно, не признаю праздника Нового года, -
          пишет Оля, - он никому ничего не дает, кроме признаков.
          Вот если бы с  него  можно  было  начать  новую  жизнь,
          бросить все старое, бесполезное, дурное, тогда  бы  это
          был праздник, а то знаешь, что впереди ждет тебя все то
          же, такая же скучная и бесполезная жизнь, так  чему  же
          радоваться...

     - Оленька, пойдем на лыжах пройдемся, хватит тебе писать,  -  предложил
Володя.


     Брат с сестрой пробежались на лыжах по парку. За  калиткой  в  холодных
лучах зимнего солнца сверкали  поля,  покрытые  снежным  настом.  Лыжи  сами
несли вперед к чернеющей кромке леса. Володя прокладывал  лыжню.  Оля  легко
скользила за ним.
     Миновали деревню Кокушкино. Убогие избы закопались по окна  в  сугробы,
нахлобучили белые шапки снега. Из труб столбом валил  желтоватый  дым:  избы
топили соломой и навозом. Одинокие ветлы уныло раскачивали  голыми  ветвями,
щетинилось сухое жнивье из-под снега.
     Володя поджидал Олю у опушки. Воткнув  палки  в  снег,  он  смотрел  на
избы, в которых притаилась невеселая жизнь.
     Оля подбежала к брату, запыхавшись, затормозила и, все еще  углубленная
в свои мысли, стала чертить палкой по снегу.  Потом  взглянула  прищуренными
глазами на большое красноватое солнце, клонившееся к западу.
     - Вот мы вместе с Землей завершаем  очередной  путь  вокруг  Солнца,  -
сказала она задумчиво, - и, глупые, надеемся, что  следующий  круг  принесет
нам счастье. Земля крутится, крутится вокруг Солнца, как клубок,  а  счастья
людям нет.
     Володя молчал.
     - Скажи, Володя, - повернула она лицо к брату,  -  будет  ли  настоящий
Новый год,  такой  праздничный  день,  с  которого  у  людей  начиналось  бы
счастье, когда все беды останутся позади?
     - Должен быть, - ответил Володя. - Я сам после смерти Саши не  перестаю
думать над этим, и кажется... кажется...
     - Ты что-то знаешь? - схватила Оля за рукав брата. - Скажи!
     - Нет, еще не совсем знаю... Но я привез из Казани книги Карла  Маркса,
удивительные книги! В  них  с  математической  точностью  доказывается,  что
человечество найдет себе путь к счастью.
     - А кто этот Карл Маркс?
     - Великий ученый. Он умер пять лет  назад,  но  жив  его  друг  Фридрих
Энгельс, который работал вместе с ним. Осталось его учение. Я пока  прочитал
только одну книгу - "Коммунистический Манифест" и читаю вторую -  "Капитал".
А написано им очень много.
     - Давай изучать вместе! - горячо воскликнула Оля.
     - Только изучать мало. Будем знать ты да  я,  а  что  мы  вдвоем  можем
сделать?  Карл  Маркс  учит,  что  самый  передовой  класс  человечества   -
пролетариат. Но нужно, чтобы  рабочие  поняли  свою  силу,  объединились,  и
тогда  они  смогут  сокрушить  старый   мир.   "Коммунистический   Манифест"
завершается словами: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"  Ах,  как  много
надо знать и уметь, чтобы применить это учение в жизни! - вздохнул Володя.
     - Ты мне дашь эту книгу?
     - Да,  только...  -  Володя  приложил  палец  к  губам.  -  Эти   книги
запрещенные. В Казани есть кружки,  где  их  читают,  обсуждают.  Хорошо  бы
перебраться в Казань... - Володя помрачнел. - Но это невозможно.
     Багровое солнце наполовину  скрылось  за  горизонтом.  Галки  с  криком
носились над деревней, собираясь на ночлег.
     - Пора домой, - спохватился Володя, - мамочка, наверно,  волнуется.  Мы
с тобой совсем загулялись, хотя прошли не больше двух верст.
     - Нет, мы сегодня прошли с тобой очень много, - ответила Оля.


     Мария Александровна не  спала  всю  ночь.  Как  помочь  детям  получить
образование, выбраться на дорогу?
     Она стала все чаще  уезжать  в  Казань.  Писала  прошения,  просиживала
многие часы в приемных губернатора, попечителя Казанского  учебного  округа,
жандармского  управления.  Просила,   требовала,   чтобы   детям   разрешили
переехать в Казань, жить вместе с ней, матерью.
     Однажды в осенний день вернулась  в  Кокушкино  усталая  и  счастливая:
получено разрешение на переезд всей семьей в Казань.
     Володя с утра до вечера сидел теперь в своей комнате-кухне за  книгами.
Столом  ему   служила   плита,   застеленная   газетами.   Иногда   к   нему
пристраивалась и Оля. По  вечерам  Володя  уходил  в  библиотеку  и  нередко
возвращался  домой  далеко  за  полночь  взволнованный  и  словно   светился
изнутри.
     Мария Александровна не спрашивала, где был, только  иногда,  обняв  его
за плечи, тихо говорила ему:
     - Будь осторожен. Будь осторожен во всем.
     Однажды он вернулся из библиотеки раньше времени, схватил Олю  за  руки
и закружил по комнате.
     - Ты будешь учиться, будешь!
     - Где? - спросила оторопевшая от радости сестра.
     - В Гельсингфорсском университете. Туда принимают и женщин,  но...  для
этого надо изучить шведский язык.
     Немецкий, французский, английский и латынь Оля знала. Она  готова  была
немедленно  приняться  и  за   шведский,   но   где   найти   учебники   или
преподавателя?
     Стали искать в Казани шведа, хотя и мало надеялись на успех.
     Вскоре  нашелся  финский  студент.  Он  изучал  в  Казани   родственные
финскому языки - мордовский и марийский и, как все финские студенты,  владел
шведским.
     - Я буду готовиться на медицинский факультет, - решила Оля.
     И началась упорная работа.
     Оля блистательно сдала экзамены за  музыкальное  училище  и  с  головой
ушла в изучение шведского языка.
     - Я уже по-шведски сны вижу, - призналась как-то она.
     Оля и спала со шведским учебником под подушкой. На руке  у  нее  всегда
висела связка карточек  со  шведскими  словами,  которые  она,  даже  гуляя,
перебирала, как четки, и проверяла свои знания.
     Финский студент был поражен. Ему казалось, что  эта  маленькая  русская
девочка с озорными и умными глазами стремительно ведет его за собой в  гору.
Студенту часто приходилось засиживаться за книгами до глубокой  ночи,  чтобы
найти  ответы  на  вопросы  любознательной  Оли.  Через  полгода   она   уже
увлекалась  сказками   Сельмы   Лагерлеф,   затем   принялась   за   Августа
Стриндберга.
     Весной 1889 года твердо заявила:
     - Я могу слушать лекции на шведском языке. Можно  посылать  прошение  в
Гельсингфорс.
     - Наконец-то наша Оля будет студенткой! - радовались братья и сестры.
     Но  ответное  письмо  из  Гельсингфорса  принесло  разочарование:   для
поступления в университет необходимо было знать не  только  шведский,  но  и
финский.
     Учить шестой язык? Потерять еще не меньше двух лет? Что ж!  Оля  готова
на все. Лишь бы получить высшее образование,  стать  полезной  людям.  Но  и
здесь ее ждала неудача.
     Казанская полиция уже разглядела во Владимире Ульянове опасного  вожака
молодежи и решила, что пребывание семьи Ульяновых, один  из  членов  которой
казнен за покушение на царя, нежелательно в университетском городе.
     Пришлось переезжать всей семьей в деревню Алакаевку под Самарой.  Найти
здесь учителя финского языка было невозможно.
     Володя занимался с рассвета до позднего вечера. Уходил с кипой  книг  в
свой лесной "кабинет" в зарослях орешника, читал, конспектировал, думал.  На
ночь книги прятал в большую корзину в чулане, покрывал полотенцем  и  сверху
засыпал картошкой.
     "Запрещенные книги", - понимала Мария Александровна.
     Она продолжала упорно и  терпеливо  добиваться  разрешения  для  Володи
учиться в университете или сдавать экзамены экстерном. Два с половиной  года
писала прошения. Писал их и  сам  Володя.  И  на  всех  прошениях  чиновники
выводили резолюции:  "Объявить  об  отказе  министра",  "В  пользу  Ульянова
ничего не может быть сделано", "Отказать".
     В 1889 году газеты  сообщили  отрадную  весть.  Передовые  люди  России
добились  наконец,  чтобы  царское  правительство  вновь  разрешило   высшие
женские учебные заведения.
     Мария  Александровна  мечтала  о  том,  чтобы  Оля  поехала  учиться  в
Петербург вместе с Володей.
     - Я решила написать прошение директору департамента полиции, -  сказала
как-то сыну Мария  Александровна.  -  Ведь  они,  в  конце  концов,  решают,
допустить тебя к экзаменам или нет. Читай, что я написала.
     Володя пробежал глазами прошение.

               ...Я утверждаю, что как  во  всю  доуниверситетскую
          его  жизнь,  так  и  за  два  с  половиной  года   после
          исключения  из  университета,  он  (Владимир  Ильич.   -
          Примеч. авт.) вел почти  изолированную  домашнюю  жизнь,
          вполне  безукоризненную  в  политическом  отношении,  не
          обнаруживая притом решительно никакого даже  интереса  к
          чему  бы  то  ни  было  предосудительному  в  каком-либо
          отношении...

     Володя поднял глаза на мать.
     - Мамочка,  ты  права,  у  меня  абсолютно  никакого  интереса  нет   к
чему-либо предосудительному, - и продолжал читать:

               ...Я тем настойчивее прошу Ваше  превосходительство
          снять с моего сына так долго лежащую на  нем  кару,  что
          кара эта вообще не позволяет ему найти какое  бы  то  ни
          было даже  частное  занятие,  не  позволяет  ни  к  чему
          приложить свои силы.

     - Да, здесь я действительно ни к чему не могу приложить свои  силы.  Ты
хорошо написала.
     - И  такое  же  заявление  я  пошлю  министру  народного   просвещения.
Впрочем, нет, не пошлю, а поеду в Петербург сама...
     И какой же это был радостный день, запомнившийся в семье  Ульяновых  на
всю жизнь, - день 20 мая 1890  года,  когда  пришел  ответ  из  министерства
народного  просвещения,  разрешавший  Владимиру  Ульянову  "подвергнуться  в
качестве  экстерна  испытаниям  на  звание  кандидата  прав   в   одном   из
университетов..."
     - В Петербург! Только в Петербург! За год я пройду всю  университетскую
программу,  -  твердо  сказал  Володя.  -  А  Оля  будет  учиться   там   на
Бестужевских курсах.
     - Но теперь я  пойду  на  физико-математический  факультет,  -  заявила
Оля. - Я решила стать физиком...
     Счастье всегда улыбается упорным, смелым, трудоспособным!


НАВСЕГДА!

     Старый парк окутан зеленым сумраком. По траве скачут веселые  солнечные
зайчики. Ветер раздвинул кроны лип, выплеснул поток света на дорожку и  смел
зайчишек. Сомкнулись кроны, и снова засуетились, запрыгали светлые пятна  по
траве, кустам боярышника, по замшелым пенькам.
     Аня едва ступает по дорожке, не идет, а летит, прижав обеими  руками  к
груди книгу, силится утихомирить радостное волнение в сердце.
     Почему сегодня так хорошо  и  празднично  вокруг,  как  давно-давно  не
было? Каждое дерево, каждая травинка в парке сегодня заодно с Аней. Клен  на
пригорке стоял недвижим,  но  вдруг  встрепенулся  и  заиграл  всеми  своими
растопыренными  ладошками-листьями,  и  на  березе  разом  затанцевали   все
листья. Как это Аня до сих пор не видела красавицы елки,  словно  выточенной
из цельного куска чудо-камня малахита?  Ведь,  наверно,  и  раньше  все  это
было - и солнечные зайцы, и трепещущие листья, и игра светотеней.
     Но ничего этого Аня не замечала. В ту весну, когда  погиб  Саша  и  она
вышла из тюрьмы, для нее померкли все  краски  на  земле,  она  ни  разу  не
слышала с тех пор, чтобы в парке или в лесу пели птицы, а сегодня...
     "Тьюить, тьюить..." - раздается над ее головой.
     - Ля-ля! Ля-ля-ля! - звонко пропела Аня в ответ малиновке.
     "Где она, малиновка?" Аня вглядывается в  кусты  боярышника,  примечает
маленькую круглоголовую птичку с белым брюшком  и  выпуклой  рыжей  грудкой.
Малиновка вертится на длинной игле боярышника и продолжает свое "тьюить".
     Аня присела на пенек, расправила наглаженное ситцевое платье,  раскрыла
книгу. Солнечный зайчик прыгнул на страницу, и сразу зарябило в глазах.  Она
рассмеялась, тряхнула локонами. Нет,  сегодня  не  читается.  Хочется  петь,
перекликаться с малиновкой. А птичка исчезла.
     Закуковала кукушка.
     - Кукушка, кукушка, скажи мне: "да" или "нет"? - спрашивает Аня.
     "Ку-ку!"
     - Да! - прислушивается она.
     "Ку-ку!"
     - Нет!
     "Ку-ку!"
     - Да!.. - Аня ждет, кукушка молчит.  -  Неужели  "да"?  А  может  быть,
"нет"?
     Кукушка молчит.
     Аня  пытается  читать,  но  мешают  медовые  запахи,  солнечные  блики,
малиновки.  Как  научиться  сосредоточиваться  так,  как  это  умеет  делать
Володя? Он сидит поблизости в своем лесном  "кабинете"  и  упорно  работает,
отрывается от книги только затем, чтобы  размяться  на  трапеции.  Ничто  не
может его отвлечь. А Аня...  "Да,  Саша  был  прав".  Однажды  она  спросила
брата, какой, по его мнению, у нее  самый  большой  недоста