на  Перикла,  и
испустил какой-то особенный звук.
     - Счастье тебе,  Алкмеонид,  сын  Ксантиппа,  победитель  персов  при
Микале, благородный отпрыск священных хранителей палладиума! Счастье  тебе
победитель при Фракии, при Фокисе! Прежде  у  афинского  барана  было  два
рога: предводитель партии олигархов Фукидид и Перикл - предводитель партии
народного правления. На будущее время афинский баран будет иметь на  своем
лбу только один рог - партия олигархов навсегда устранена, и  один  Перикл
мудро управляет судьбой афинян.
     Анаксагор улыбнулся. Перикл отвел друга в сторону и тихо сказал ему:
     - Этот человек очень хитер, он  рассчитывал  быть  принятым  в  число
прорицателей, которые сопровождали меня в последний поход.
     - А что же делать с бараном? - спросила Телезиппа.
     - Его следует откормить, как можно лучше, - отвечал Лампон, - и затем
принести в жертву Дионису.
     Таково  было  решение  прорицателя.  Он  получил   три   обола,   как
вознаграждение за труд, наклонил голову и вышел.
     - Телезиппа, - сказал Анаксагор,  -  как  дорого  платят  в  нынешние
времена за мудрость, дают три обола за предсказание о баране,  появившемся
на свет с одним рогом, за  то,  чтобы  выслушать  по  этому  поводу  вещи,
известные всем Афинам.
     Телезиппа бросила на говорившего гневный взгляд, который тот встретил
с ясным спокойствием мудреца. Телезиппа хотела сопроводить сердитый взгляд
резким замечанием, но в наружную дверь постучали, привратник отворил ее, и
в нее вошла женщина в сопровождении рабыни, остановившейся у двери.
     У этой  женщины  румяна  и  белила  покрывали  морщины  старого,  как
залежавшееся яблоко, лица, а довольно большой пушок покрывал верхнюю губу.
     - Эльпиника, сестра Кимона, - сказал Перикл на ухо Анаксагору. - Идем
на Агору, так  как,  раз  сошлись  эти  две  женщины,  то  нам  невозможно
оставаться в доме.
     Говоря таким образом,  Перикл  повел  за  собой  друга  в  коридор  и
поспешно вышел с ним за порог дома на улицу.
     Эльпиника, сестра Кимона,  была  странная  женщина,  дочь  известного
героя Мильтиада, сестра известного полковника Кимона и подруга лучшего  из
всех эллинских художников того времени, Полигнота. Некогда она была хороша
собой, достаточно хороша, чтобы пленить любящего изящное артиста,  но  она
должно быть разгневала Афродиту, так как по злому  капризу  богини,  в  ее
душе не было места ни для одного нежного чувства, кроме любви к  брату.  В
ее неженской душе не было ни малейшего стремления к супружескому  счастью.
Она желала одного: всю жизнь не расставаться с братом.
     Кимон,  смертью  своего  отца,  Мильтиада,  был  поставлен  в  весьма
затруднительное положение. Мильтиад был обвинен неблагодарными афинянами и
присужден к штрафу в пятьдесят талантов, а так как он  умер  вскоре  после
этого, не успев заплатить эту сумму, то  долг  в  пятьдесят  талантов,  по
строгому смыслу закона, перешел на его сына Кимона, который, до  тех  пор,
пока не уплатит этих пятидесяти талантов, должен был считаться  человеком,
лишенным чести. Эльпиника хотела остаться незамужней, теперь же, из  любви
к брату, она вышла замуж и, в уплату за ее руку,  некто  Каллиас  заплатил
долг Кимона. Через несколько времени этот Каллиас умер, и Эльпиника  снова
переселилась в дом брата.
     После осады и покорения острова Фазоса Кимон привез с собой  в  Афины
одного фазосца, художника Полигнота. Кимон обратил внимание  на  дарование
юноши и захотел открыть более обширное поле деятельности для его  таланта.
Полигнот получил от афинян заказ  украсить  картинами  храм  Тезея,  кроме
того, в Агоре ему было заказано  нарисовать  сцены  из  истории  покорения
Трои.
     Постоянно бывая в доме  своего  друга  и  покровителя  Кимона,  юноша
воспылал любовью к Эльпинике, и когда окончены были его картины из истории
осады Трои, то лицо Кассандры и прекраснейшей из дочерей  Приама  Лаодикеи
имели черты сестры  Кимона.  Эльпиника  не  осталась  неблагодарной  этому
поклонению, правда, она отказала художнику в руке и  сердце,  но  подарила
ему свою дружбу. С тех пор прошло много лет, но дружба между художником  и
Эльпиникой продолжалась после того, как умер Кимон, а Эльпиника и Полигнот
состарились.
     Да, Эльпиника состарилась, сама почти не зная этого!
     Будучи замужем только очень короткое время и  затем  снова  пользуясь
свободой, она провела  всю  остальную  часть  жизни  в  бесплодных  мечтах
братской любви, и хотя была вдовой, но вся ее  жизнь  сложилась  так,  как
складывается жизнь незамужней женщины, и к этому еще прибавилось  то,  что
она не сознавала того, что состарилась. Она чувствовала  себя  по-прежнему
молодой и эта смесь молодости души  и  внешней  старости  становилась  все
смешнее и смешнее. Высокая цена, которую заплатил Каллиас за ее  руку,  те
похвалы, которыми еще осыпали ее продавцы белил  и  румян  и  другие  люди
подобного сорта, заставили ее гордиться  своей  красотой.  Она  продолжала
гордиться ею и после того, когда красота уже  давно  исчезла,  и  все  еще
воображала себя такой же, какой изобразил ее Полигнот в лице прекраснейшей
из дочерей Приама, так как у нее не было мужа, который мог бы сказать  ей:
"Ты стара!". Мягкий и тихий Полигнот не хотел и не мог сказать  ей  этого,
тем более, что в его сердце сохранилась прежняя привязанность к избраннице
его сердца.
     Брат Эльпиники Кимон за несколько времени до своей смерти был  изгнан
из Афин. Его друзья старались выхлопотать для него позволение возвратиться
на родину, но боялись влияния юного Перикла, звезда которого поднималась в
то время и который  мог  только  выиграть  от  отсутствия  своего  старого
соперника. Тогда Эльпиника составила смелый план,  чтобы  и  на  этот  раз
устроить счастье своего брата. Она разрисовалась, разоделась и отправилась
к Периклу, зная,  что  великий  государственный  человек,  чувствителен  к
женским прелестям. Она желала явиться перед ним  во  всеоружии  прелестей,
еще более возвышенных искусством, которые очаровали Каллиаса и воодушевили
Полигнота.
     Она явилась к Периклу  и  попросила  придержать  свое  красноречие  в
народном собрании, когда будет разбираться предложение о  призвании  вновь
Кимона.
     Увидев перед собой эту странную, разодетую и раскрашенную  женщину  с
выражением уверенности на лице, он понял, что она этим шагом  рассчитывала
приобрести его сердце, понял, что рассчитывают на его впечатлительность  в
этого рода делах и был сильно раздражен. Он был недоволен,  что,  несмотря
на его серьезное,  полное  достоинства  поведение,  подобные  слухи  могли
ходить о нем. А теперь еще эта состарившаяся женщина  желала  поймать  его
охладевшими остатками своей красоты!
     Перикл был  снисходителен  от  природы,  но  мысль,  что  эта  пестро
разодетая женщина с усами считала возможным очаровать  его,  на  мгновение
превратила мягкого человека в тирана.
     Несколько минут он молча глядел на говорящую, рассматривая ее  костюм
и физиономию, и затем спокойно сказал ей:
     - Эльпиника, ты состарилась!
     Он произнес эти слова мягким тоном, но они все-таки были злы.  Тайный
ужас  охватил  его,  когда  он  произнес  это.  Он  чувствовал,  что   они
принадлежат к числу таких, которые могут иметь самые ужасные  последствия.
От слов: "Эльпиника, ты состарилась!" могла зависеть судьба Перикла,  Афин
и всей Эллады... Гражданская война, нападение персов, кровь, ужас,  слезы,
всевозможные несчастья, погибель эллинов -  все  могло  быть  последствием
этих  слов,  так  как  на  все  способна  женщина,  которой  говорят:  "Ты
состарилась!"... Между тем, самый добрый из всех  Эллинов  мог  произнести
эти резкие слова...
     Эльпиника вздрогнула, бросила раздраженный взгляд на Перикла и  молча
удалилась...
     Но разве это могло как-нибудь увеличить добрую славу Перикла, что  он
так невежливо обошелся с Эльпиникой. На Пниксе  он  хотел  исправить  свои
слова, так как народ собрался и предложил обратно  призвать  Кимона.  Все,
глядя на Перикла, ожидали, что он резко возразит против этого, он молчал и
глядел вверх, как-будто дело его не  касалось:  тогда  приверженцы  Кимона
выиграли свою партию, а афиняне смеялись и, подмигивая, говорили:
     - Кто бы мог подумать, что Эльпинике удастся... Друг  женщин  не  мог
устоять, чтобы не попробовать и этого перезрелого плода.
     Бедный Перикл!
     После смерти Кимона, Эльпиника злилась на весь свет  за  то,  что  он
может существовать без Кимона, и стала еще  больше  ненавидеть  Перикла  и
новые времена. Ее  речь  вечно  была  пересыпана  словами:  "Как,  бывало,
говорил мой брат Кимон"  или:  "Мой  брат  Кимон  делал  это  так-то,  или
так-то", или: "Мой брат Кимон  в  таком-то  случае  поступил  бы  таким-то
образом."
     В последнее время своей  жизни  Кимон  даже  перестал  скрывать  свои
симпатии к Спарте, поэтому никто не удивлялся, что его  сестра  продолжала
выказывать к  ней  привязанность.  Она  постоянно  усердно  служила  своей
партии, наблюдая за домашней жизнью противников. Она подружилась с  женами
тех людей, которых  ненавидела,  и  в  числе  их  с  Телезиппой,  супругой
Перикла.
     Эту женщину можно было  встретить  повсюду.  Она  представляла  собой
самую странную смесь всяких качеств: она была зла и  добродушна,  хитра  и
благородна, смешна и в то же время достойна уважения.
     Такова была женщина, от которой  Перикл  и  его  друг  Анаксагор  так
поспешно обратились в бегство, когда она  явилась  посетить  свою  подругу
Телезиппу.
     - Телезиппа! - вскричала посетительница. -  Ты  сегодня  бледнее  чем
обыкновенно, что это значит?
     - Может быть это последствия страха, - отвечала Телезиппа,  -  у  нас
сегодня случилось в доме чудо.
     - Что ты говоришь! - вскричала Эльпиника. - Не затрещали  ли  в  доме
балки без всякой причины? Не забежала ли к вам в дом чужая черная собака?
     - Нет, у нас в имении родился баран, - возразила Телезиппа, - с одним
рогом посередине лба и сегодня утром он был принесен в город пастухом.
     - Баран с одним рогом! - вскричала Эльпиника. - Клянусь Артемидой,  я
нынче не удивляюсь чудесам - в Брилезе за прошлую ночь упал с неба большой
метеор. Некоторые говорят, что видели звезду с хвостом. Недавно еще  ворон
уселся на позолоченную фигуру Паллады в Дельфах...  Но  что  всего  лучше,
представь себе, у одной жрицы в Орхомене выросла большая борода.  Надеюсь,
вы послали за толкователем?
     - За Лампоном, - отвечала Телезиппа.
     - Лампон - хороший толкователь, - согласилась Эльпиника, одобрительно
улыбаясь. - Он лучший из всех, но ты еще не сказала мне, как  объяснил  он
это чудо.
     - Он объяснил, что  однорог  указывает  на  владычество  Перикла  над
афинянами, - отвечала Телезиппа.
     Эльпиника вздернула нос и не  прибавила  более  ни  слова  в  похвалу
Лампона.
     - Мой брат Кимон, - сказала она наконец, - обращал  большое  внимание
на  божественные  указания  и  однажды  двенадцать  дней  подряд  приказал
закалывать барана, пока предсказание не  оказалось  благоприятным,  только
тогда напал он на врагов. Отправляясь на войну, он  всегда  брал  с  собой
прорицателя и перед отправлением говорил ему: "Прорицатель, делай то,  что
обязан, но не льсти, никогда не толкуй ложно божественные указания,  чтобы
понравиться  мне".  Но  нынешние  государственные  люди,  напротив   того,
поступают иначе, и прорицатели очень  хорошо  знают,  кто  желает  слышать
истину, кто нет. И если люди, дозволяющие себе льстить, и имеют  временный
успех, то все-таки истинное божественное благословение никогда не покоится
на главах тех, кто не уважает богов.
     - Не хочешь ли ты  сказать,  -  возразила  Телезиппа,  -  что  Перикл
особенно  благодарен  Лампону  за  подобное  предсказание.  Да  он  просто
посмеялся над ним, а его друг, старый оставленный богами  Анаксагор,  даже
позволил себе сделать насмешливое замечание.
     - Со смерти моего брата Кимона, - вскричала Эльпиника, - софисты, эти
ненавистники богов, страшно расплодились.
     - И эти люди, - сказала Телезиппа, - уничтожают  не  только  страх  к
богам  и  добрые  нравы  и  обычаи,  они  расстраивают  также  и  домашнее
счастье... Я была женой богатого Гиппоникоса и могла бы  раньше  выйти  за
архонта  Базилия,  но  пленилась  сначала  богатством  Гиппоникоса,  затем
любезностью и льстивыми словами Перикла, и что приходится  мне  переживать
теперь! В какой дом попала я из дома Гиппоникоса! И  моя  жизнь  идет  все
хуже и хуже: Перикл не заботится ни о себе, ни о своем доме. Когда я иду к
нему посоветоваться о важнейших домашних делах, то ему всегда  некогда.  Я
едва  осмеливаюсь  входить  в  его  комнату   по   утрам,   так   как   он
просто-напросто указывает мне на дверь.
     "Милая Телезиппа, - говорит он, - не беспокой меня  по  утрам  такими
делами или не приходи, по крайней мере, немытая  и  нечесанная,  чтобы  не
оскорблять  мне  одновременно  ушей  и  глаз".  Я  была   женой   богатого
Гиппоникоса и он приучил меня жить в роскоши, но он никогда не говорил мне
подобных слов, здесь же, в доме Перикла, где вместо роскоши и обилия  меня
окружает только бедность, здесь я должна являться к  строгому  супругу  не
иначе как вымытой и  разукрашенной.  Как  противилась  я  тому,  чтобы  он
передал  управление  всеми  своими  имениями  и  все  свои  деньги  своему
доверенному рабу Евангелосу, который в настоящее время  управляет  всем  в
доме, и я, хозяйка, принуждена получать деньги из рук раба! И знаешь ли ты
от кого научился Перикл вести подобным образом свой дом, и кто  показывает
ему в этом пример - никто другой, как его дорогой Анаксагор!  До  тех  пор
пока этот негодяй не приехал со своей родины, чтобы поселиться  в  Афинах,
его родные упрекали его и спрашивали, почему он не управляет  сам  землей,
наследованной от отца, он  возражал:  "Делайте  это  сами,  если  вам  это
доставляет удовольствие", и возвратившись он оставил все в  прежнем  виде.
Вот каковы друзья и советники Перикла!
     Жалобы Телезиппы были прекращены приходом раба,  явившегося  спросить
по поводу какого-то распоряжения. Другие  рабы  и  рабыни  возвратились  с
рынка с купленными припасами для обеда.
     Телезиппа  пробовала  вкус  или  запах  того   или   другого   куска,
советовалась с Эльпиникой по поводу  свежести  провизии  и  давала  повару
разные указания.
     Покончив с  домашними  делами,  она  снова  возвратилась  к  прежнему
разговору со своей подругой.
     - Я еще не рассказала тебе самого дурного, - сказала  она.  -  Прежде
здесь шла хотя и бедная, но мирная жизнь. Все изменилось с  тех  пор,  как
Перикл взял к нам  в  дом  своего  воспитанника  Алкивиада,  сироту,  сына
Кления, чтобы воспитывать его вместе со своими сыновьями. Он сделал это из
доброты, но доброта эта относится только к его родственнику, но не ко  мне
и не к его собственной плоти и крови. Ты знаешь, каковы мои оба  мальчика,
Ксантипп и Паралос, и как строго я  их  воспитывала:  по  целым  дням  они
сидели в уголке. Перикл всегда бранил их за недостаточность подвижности  -
на деле же они были наиболее  воспитанные  мальчики,  каких  может  только
пожелать себе отец. Они умели повиноваться всякому моему знаку, не  делали
ничего, чего им не приказано, они сидели, ходили, ели или спали,  когда  я
пожелаю. Стоило только сказать: "Паралос,  не  пихай  пальца  в  рта"  или
"Ксантипп, не ковыряй в носу" и Паралос сейчас же вынимал палец изо рта, а
Ксантипп переставал ковырять в носу.  Если  же  они  начинали  шалить,  то
стоило мне  сказать,  что  пришел  волк,  и  они  бледнели  и  становились
послушны, как овечки, а теперь, с тех пор, как в доме  появился  Алкивиад,
мальчиков нельзя узнать: вместе с ним шум и гам начался в детской.  Прежде
всего он забросил в угол старые игрушки Ксантиппа и Паралоса и  потребовал
деревянную лошадку и экипаж. Перикл подарил ему то, что он требовал, и  он
начал разъезжать верхом на лошади по перистилю, как будто  на  Олимпийских
играх. Но скоро деревянной лошади сделалось ему  недостаточно  и  он  стал
запрягать Паралоса и Ксантиппа в свою Олимпийскую победную колесницу,  как
он называл свой деревянный экипаж. Для разнообразия он ловил  в  перистиле
ласточек, обрезал крылья или пускал летать на длинном шнурке.
     Сначала мои мальчики с испуганным удивлением  смотрели  на  поведение
своего нового товарища, но вскоре привыкли к этому, стали присоединяться к
его злым шуткам и услуживали ему с самым величайшим усердием.  К  счастью,
до сих пор они еще ничего не выдумывали сами, а только верно исполняли то,
что им приказывал Алкивиад. Когда я  начинала  говорить  им  о  волке,  то
Алкивиад смеялся. Ксантипп и Паралос, видя, что Алкивиад смеется,  а  волк
не показывается, также начали смеяться. Таким образом, я  потеряла  всякую
власть над мальчиками: они меня более не  слушаются.  Их  педагог  -  раб,
состарившийся на службе нашего дома. Он упал с масличного дерева и  сломал
себе ногу, а Перикл из доброты, чтобы не утомлять его непосильной работой,
назначил его присматривать за мальчиками. Теперь в доме  нет  спасения  от
ребят: они все портят и ломают, что  только  можно  испортить  и  сломать,
суются всюду, куда только можно, смеются над рабынями, бьют  рабов.  Стоит
мне только захотеть их наказать, как они с быстротой молнии разбегаются  в
разные стороны и прячутся от меня, а Перикл, если я ему жалуюсь, смеется и
всегда защищает Алкивиада...
     В эту минуту  рассказ  Телезиппы  был  прерван  появлением  Паралоса,
вбежавшего со слезами; два остальные мальчика следовали за ним по пятам.
     - Мы играли в бурного Ахилла,  -  сказал  Алкивиад,  -  который  убил
несколько человек, потому что принял их за ахейцев, и который был  предком
нашего дома, как говорил мой отец.  Я  был  Ахиллом,  Паралос  и  Ксантипп
представляли его окружающих, и я только слегка побил их.
     - Бесчеловечный мальчишка! - вскричала Телезиппа с гневом  и  позвала
Ксантиппа и Паралоса, чтобы утешить их.
     Между тем Эльпиника не спуская глаз глядела на маленького Алкивиада.
     - Какой очаровательный мальчик! -  сказала  она.  -  Как  хороши  эти
чудные, сверкающие глаза,  этот  ослепительно  белый  лоб,  эти  роскошные
вьющиеся волосы.
     -  Он  несносный  мальчишка!  -  вскричала  Телезиппа,   раздраженная
похвалами подруги.
     Затем она позвала педагога, который, хромая, вошел в комнату.
     - Как мог  ты  позволить  Алкивиаду  побить  мальчиков!  -  вскричала
Телезиппа.
     - Он сам был занят в игре, - вмешался Алкивиад, - он стоял, изображая
Троянскую лошадь, при помощи которой я хотел после пробраться в Илион.
     Телезиппа с удивлением посмотрела на раба.
     - Госпожа, - отвечал он, - я не  в  первый  раз  принужден  исполнять
капризы этого сумасшедшего, желающего  ездить  на  моей  спине,  вчера  он
укусил меня за руку, как молодая собака...
     - Нет! Скажи: "Как молодой лев!",  -  с  досадой  вскричал  маленький
Алкивиад.
     - О, Зевс и Аполлон! - простонала Эльпиника.
     Затем она ласково подозвала к себе мальчика.
     - Ты мужественный ребенок, - сказала она, - и если бы жил во  времена
великого Кимона, моего брата, то, конечно, помог бы ему разбить Персов, но
теперь, дитя, мальчики иначе воспитываются, чем  прежде.  Подумай  только,
мой милый, скоро и ты поступишь  в  школу,  будешь  учиться  грамматике  и
гимнастике, точно также, как играть на цитре и на флейте...
     - Нет! - вскричал Алкивиад, - я не хочу играть на флейте  -  это  так
некрасиво, приходится надувать щеки: вот так!
     Говоря это, он надул свои щеки, как мог.
     - Как  он  тщеславен!  -  вскричала  Эльпиника  и  хотела  поцеловать
мальчика.
     Но старым женщинам нет счастья с молоденькими  мальчиками.  Маленький
Алкивиад, чтобы ускользнуть от поцелуя сестры Кимона, выпустил ей  в  лицо
весь воздух, которым надул щеки и с ироническим смехом бросился бежать.