его  внешность  заставила  бы  любой  суд
присяжных отвергнуть такое обвинение.
     - Вы набросали очень интересный портрет, - сказала Сесилия. - Я  жалею,
что мы незнакомы с этим человеком: на него стоило бы посмотреть.
     - А раз увидав, его нелегко забыть. Красивое смуглое  лицо  с  большими
задумчивыми  глазами  и  худощавая  стройная  фигура,  позволяющая  человеку
скрывать свою силу, как скрывает свое искусство хитрый игрок на бильярде.
     Кадриль во время  этого  разговора  окончилась,  и  собеседники  теперь
прохаживались в толпе по лужайке.
     - Как умело  ваш  отец  исполняет  роль  хозяина  среди  этих  сельских
жителей! - не без  тайной  зависти  воскликнул  Джордж.  -  Посмотрите,  как
спокойно он ободряет робкого молодого фермера, а теперь ласково усаживает на
скамью хромую старуху и подставляет ей под ноги скамеечку. Вот  кто  искусно
собирал бы голоса! И каким он еще кажется молодым, как удивительно красив!
     Последняя похвала была  произнесена,  когда  Трэверс,  усадив  старуху,
подошел к трем мисс Сэндерсон, одаряя своей приятной  улыбкой  поровну  всех
сестер и как бы не замечая восхищенных взоров, которые посылала ему не  одна
сельская красавица. В нем было какое-то неуловимое  изящество,  естественная
грация, свободная как от напускного дружелюбия, так и от той снисходительной
любезности, которой так часто отличаются провинциальные магнаты, старающиеся
подделаться  под  тон  малообразованных  людей   низшего   звания.   Большое
преимущество провести молодость в лучшем обществе больших  столиц.  К  этому
благоприобретенному  преимуществу  Леопольд  Трэверс  присоединял   еще   те
врожденные качества, которые нравятся людям.
     Позднее Трэверс опять подошел к Летбриджу и сказал:
     - Я долго беседовал с Сэндерсонами о молодом человеке,  который  оказал
нам неоценимую услугу, проучив вашего свирепого прихожанина, Тома Боулза.  И
все, что я о нем слышу, усиливает интерес, уже  возбужденный  во  мне  вашим
рассказом. Право, я очень хотел бы с ним познакомиться. Вы еще не нашли его?
     - Нет, я боюсь, что он ушел.  Во  всяком  случае,  я  надеюсь,  что  вы
благосклонно отнесетесь к его великодушному  желанию  помочь  моему  бедному
корзинщику?
     - Прошу вас, не настаивайте, мне  тяжело  в  чем  бы  то  ни  было  вам
отказывать. Но у меня свей взгляд на управление имением и своя  система,  не
позволяющая оказывать кому бы то  ни  было  предпочтение.  Я  хотел  бы  сам
объяснить это молодому незнакомцу. Я ставлю храбрость очень  высоко,  и  мне
было бы неприятно, если бы такой смельчак ушел из наших краев с  убеждением,
что Леопольд Трэверс - неблагодарный скряга. Быть может, он и не ушел еще. Я
пойду сам поищу его. Только передайте,  пожалуйста,  Сесилии,  что  она  уже
достаточно танцевала с джентльменами и что я предложил сыну  фермера  Тарби,
красивому малому и отличному наезднику, возможность доказать  моей,  дочери,
что он танцует не хуже, чем ездит верхом.

ГЛАВА IV

     Расставшись с мистером Летбриджем, Трэверс быстро зашагал в  уединенную
часть сада. Он не нашел предмета своих  поисков  на  дорожках  питомника  и,
продолжая обход  владений,  повернул  обратно  в  сторону  луга.  Здесь  ему
пришлось пройти через заросшую папоротником ложбину позади палатки. Вдруг он
остановился: в нескольких  шагах  от  него  на  выступе  серой  скалы  сидел
человек, погруженный в глубокую задумчивость, и глядел в небо пристальным  и
печальным взором. Яркий свет луны падал ему прямо в лицо.
     Припомнив, как описывали незнакомца Летбридж и Сэндерсон,  Трэверс  уже
не сомневался, что нашел именно того, кого искал.
     Скрытый высоким папоротником, он тихо приблизился, так что Кенелм - это
действительно был он - его не заметил.  Но  вот  он  почувствовал  на  плече
чью-то руку и, обернувшись, услышал приятный голос:
     - Кажется, я не ошибаюсь, принимая вас за джентльмена, которого  обещал
мне представить Летбридж и который проживает у моего арендатора Сэндерсона?
     Кенелм встал и  поклонился.  Трэверс  тотчас  увидел,  что  это  поклон
человека его круга, вовсе не  соответствующий  праздничному  наряду  мелкого
фермера.
     - Нет, мы лучше побеседуем сидя,  -  поспешил  он  сказать  и,  сев  на
огромный камень, оставил рядом с собой место для Кенелма. - Прежде всего,  -
продолжал Трэверс,  -  я  должен  поблагодарить  вас  за  услугу,  оказанную
обществу: вы сокрушили грубую силу, которая так долго  тиранила  этот  край.
Часто в молодости мне приходилось сознавать невыгоду малого роста  и  слабых
мышц, когда было бы так удобно решить спор или наказать дерзость,  прибегнув
к первобытному оружию  человека;  но  никогда  я  так  не  сожалел  о  своей
физической слабости, как в тех случаях, когда отдал бы все на  свете,  чтобы
быть в состоянии отколотить Тома Боулза собственноручно.  Что  этот  забияка
мог так долго бесчинствовать на моих землях, было для меня таким же  стыдом,
как для итальянского короля, который  со  всеми  своими  войсками  не  может
победить одного калабрийского разбойника.
     - Извините, мистер Трэверс, но я принадлежу к числу тех немногих людей,
которые не любят, чтобы дурно отзывались об их друзьях. Мистер Томас Боулз -
один из моих лучших друзей.
     - Как! - вскричал ошеломленный Трэверс, - друзей? Вы шутите?
     - Если б вы знали меня лучше, вы не заподозрили бы меня  в  шутке.  Но,
верно, вам приходилось убеждаться, что нет  друга  более  дорогого  и  более
заслуживающего уважения, чем враг, с которым ты только что помирился.
     - Хорошо сказано, и я принимаю укор, - ответил Трэверс,  изумляясь  все
больше. - Бесспорно, я менее вас имею право бранить Тома Боулза, раз у  меня
не хватило духа вступить с ним в поединок. Однако перейдем к предмету  более
мирному. Мистер Летбридж сообщил мне о  вашем  добром  желании  помочь  двум
молодым его прихожанам  -  Уилу  Сомерсу  и  Джесси  Уайлз.  Вы  великодушно
предлагаете заплатить деньги,  которые  требует  миссис  Ботри  за  передачу
своего контракта. Для этой сделки, разумеется, нужно мое согласие, а  я  его
дать не могу. Сказать вам, почему?
     - Прошу вас. Ваши доводы, вероятно, можно оспорить.
     - Нет доводов, которых нельзя было бы оспаривать, - ответил Трэверс.
     Его забавляла спокойная  уверенность  молодого  незнакомца,  дерзавшего
спорить с опытным землевладельцем.
     - Я хочу сообщить вам причины моего отказа, собственно,  не  для  того,
чтобы обсуждать их, но чтобы оправдать мою  кажущуюся  неучтивость.  Довести
арендный сбор с моего имения до надлежащего  уровня  было  для  меня  крайне
трудной и  тяжелой  задачей.  Я  был  вынужден  выработать  единую  систему,
приложимую как к самым крупным, так и к самым мелким моим  арендаторам.  Эта
система заключается в том, чтобы договариваться  с  лучшими  и  надежнейшими
фермерами, каких я могу  найти,  назначая  им  арендную  плату  по  указанию
оценщика, на которого я полагаюсь. Благодаря этой  системе,  последовательно
проводимой мною, хотя меня сначала  и  осуждали,  я  сумел  в  конце  концов
примирить разные слои общества в нашем крае. Прежде говорили, что я  жесток,
а теперь признают, что я только справедлив. Стоит мне раз поддаться  чувству
или оказать кому бы то ни было предпочтение  -  и  вся  моя  система  пойдет
прахом. Каждый день меня осаждают убедительными просьбами. Лорд  М.,  тонкий
политик, просит отдать свободную ферму некоему арендатору на том  основании,
что он превосходно собирает голоса и всегда стоит за его партию. Миссис  Н.,
очень  доброжелательная  женщина,  умоляет  меня  не   порывать   с   другим
арендатором, потому что он оказался в  очень  стесненных  обстоятельствах  с
большой семьей  на  руках.  Это  может  быть  уважительной  причиной,  чтобы
простить ему недоимку или назначить пенсию, но это вовсе не  причина,  чтобы
позволить ему и дальше разоряться самому и разорять мою  землю.  Вот  теперь
миссис Ботри арендует маленький участок  за  исключительно  низкую  плату  -
восемь фунтов стерлингов в год. Она требует сорок пять  фунтов  за  передачу
своего контракта. А между тем я могу получать по двенадцати  фунтов  в  год,
что  тоже  будет  умеренной  платой,  и  выбрать  кого-нибудь  из   наиболее
подходящих арендаторов. Мне гораздо выгоднее заплатить ей сорок пять  фунтов
отступного, которые я верну от будущего арендатора, по крайней мере отчасти,
а если бы даже и не вернул, все  равно  повышение  арендной  платы  составит
хороший процент с затраченной суммы. Теперь вы проезжая через  нашу  деревню
случайно принимаете  участие  в  романтической  любви  нуждающегося  калеки,
который при величайшем трудолюбии едва успевает оградить себя от  нищенства,
и ветреной девушки, у которой нет шести пенсов за душой, и желаете, чтобы  я
принял этих более чем ненадежных арендаторов вместо вполне состоятельных,  и
это еще за арендную плату на одну треть менее обычной.  Предположим,  что  я
исполню вашу просьбу, -  Что  станется  с  моей  славой  сторонника  деловой
справедливости? Я проложу путь для обхода всей моей системы управления и дам
повод ко всякого рода просьбам друзей и соседей.  Отвергать  эти  просьбы  у
меня уже не будет разумного права,  раз  я  так  легко  уступил  незнакомцу,
которого, может быть, никогда больше не увижу. Да, наконец, уверены  ли  вы,
что, уговорив меня, достигли бы своей доброй цели? Разумеется, очень приятно
думать, что ты составил счастье молодой четы. Но если молодая чета не сумеет
вести свои дела в лавочке, ей преподнесенной, а это  весьма  вероятно  -  Из
сельских жителей редко выходят хорошие торговцы, - и очутится с целой  кучей
детей и с заработком, который добывается не сильными руками дюжего  фермера,
а слабыми пальцами  полубольного  калеки,  искусно  плетущего  корзинки,  на
которые в наших местах почти нет спроса,  не  будете  ли  вы  способствовать
несчастью тех, кого думали облагодетельствовать?
     - Я уклоняюсь от всяких прений, - ответил Кенелм с таким уничтоженным и
опечаленным видом, что разжалобил бы белого медведя или прокурора. -  Я  все
больше убеждаюсь, что  из  всего  лживого  на  свете  благотворительность  -
величайшая ложь. Казалось бы, так легко делать добро, а на  самом  деле  это
почти невозможно. В  нашей  отвратительной  цивилизованной  жизни  постоянно
натыкаешься на какую-нибудь систему. Система, мистер Трэверс, это раболепное
подражание слепому тиранству законов, которые мы в неведении нашем  называем
естественными, некоего механического начала, управляющего  миром  с  помощью
неумолимых общих правил, без малейшего уважения к благоденствию индивидуума.
В силу естественного закона одни существа питаются другими  и  крупные  рыбы
пожирают мелких. Но для мелких  рыб  система  эта  весьма  тягостна.  Каждая
нация, каждый город, каждая деревенька, каждое  занятие  -  все  имеет  свою
систему. Благодаря системе пруд кишит рыбой,  причем  большое  число  мелкой
способствует увеличению размера одной  крупной.  Спасти  одного  пескаря  от
зубов щуки - благотворительность бесцельная. Вот я сейчас хотел сделать  то,
что мне казалось самой простой  вещью  на  свете  -  попросить  джентльмена,
такого же доброго по натуре, как и  я  сам,  разрешить  старухе  сдать  свое
жилище достойной молодой чете,  а  мне  -  заплатить  из  собственных  денег
требуемое отступное. И что ж? Я натолкнулся на систему и нарушаю все законы,
по которым повышают арендную плату и улучшают имение. Вам нечего жалеть, что
вы не побили Тома Боулза, мистер Трэверс. Вы  побили  его  победителя,  и  я
отказываюсь от  всякой  мечты  о  дальнейшем  вмешательстве  в  естественные
законы, которыми управляется деревня, которую я  так  бесплодно  посетил.  Я
хотел  удалить  Тома  Боулза  из  этой  мирной  общины.  Теперь   пусть   он
возвращается к своим  прежним  привычкам,  женится  на  Джесси  Уайлз,  что,
вероятно, и сделает, а потом...
     - Постойте! - воскликнул Трэверс. - Вы хотите сказать,  что  смогли  бы
уговорить Тома Боулза выехать из деревни?
     - Я уговорил его уехать при том условие  что  Джесси  Уайлз  выйдет  за
корзинщика, но так как об этом  теперь  и  речи  быть  не  может,  я  обязан
сообщить ему о результате нашей с вами беседы, и он, конечно, останется.
     - Но если он уедет, что будет с его кузницей? Мать не может  вести  его
дела, а этот участок земли - единственный в деревне, не  принадлежащий  мне,
иначе я давно выселил бы Боулза. Не продаст ли он мне свой участок?
     - Нет, разумеется, не продаст,  если  останется  и  женится  на  Джесси
Уайлз. Но если он отправится со мной в Ласкомб, чтобы стать там  компаньоном
своего дяди, я полагаю, будет очень рад продать дом, о  котором  едва  ли  у
него  останутся  приятные   воспоминания.   К   чему,   впрочем,   все   эти
предположения? Ведь вы не можете нарушить свою систему ради какой-то  жалкой
кузницы.
     - Системы своей я вовсе не нарушу, если, вместо того  чтобы  дать  волю
чувству, сделаю выгодное  дело,  а  сказать  правду,  я  был  бы  очень  рад
приобрести эту кузницу и принадлежащий к ней участок.
     - Теперь это ваше личное дело, а не мое, мистер Трэверс.  Я  больше  не
позволю себе вмешиваться в него. Завтра я покидаю эти места. Любопытно,  как
у вас пойдут переговоры с Боулзом. Честь имею кланяться!
     - Нет, молодой человек, я не могу  отпустить  вас  таким  образом.  Вы,
по-видимому, отказались от участия в танцах, не  отказывайтесь  же  хоть  от
ужина. Прошу вас!
     - Нет, покорно благодарю. Я пришел сюда единственно  по  делу,  которое
уже разрешила ваша система.
     - Ну, я не уверен, что оно окончательно решено.
     Тут мистер Трэверс взял Кенелма под руку и, глядя ему  прямо  в  глаза,
сказал:
     - Я знаю, что говорю с джентльменом, по  меньшей  мере  равным  мне  по
званию, но так как я имею печальное преимущество быть старше, то не  сочтите
непростительной вольностью с моей стороны, если я попрошу вас  назвать  свое
имя. Я хотел бы представить вас моей  дочери,  которая  очень  благоволит  к
Джесси Уайлз и Уилу Сомерсу, но я не решаюсь  воспламенить  ее  воображение,
назвав вас переодетым принцем.
     - Вы выражаетесь с изысканной деликатностью, мистер Трэверс, Но дело  в
том, что я едва вступаю в жизнь и не хочу посрамить отца, связав свое имя  с
такой полнейшей неудачей. Предположите, например, что я анонимный  сотрудник
хотя бы "Лондонца" и только что уронил в общественном мнении  эту  в  высшей
степени умную газету слабой попыткой  благодушной  критики  или  проявлением
великодушного чувства. Удачная ли это была минута, чтобы  сбросить  маску  и
выставить себя напоказ насмешливой публике в  качестве  нелепого  нарушителя
прочно установленной системы? Разве не  естественно,  что  именно  теперь  я
более чем когда-либо стремился бы раствориться как ничтожная единица  в  том
таинственном целом, где самое крошечное единственное число  превращается  во
множественное и говорит о себе не "я",  а  "мы"?  Мы  равнодушны  к  обаянию
молодых  девушек.  Нас  нельзя  подкупить  ужинами.  Подобно   колдуньям   в
"Макбете", мы не имеем имени на земле. Мы - величайшая мудрость  величайшего
множества. Мы твердо держимся системы. Мы имеем честь кланяться вам,  мистер
Трэверс, и удаляемся неприступными.
     Кенелм встал, снял шляпу и, величественно раскланявшись, пошел  было  к
выходу из ложбины, как вдруг очутился лицом к лицу с Джорджем Бельвуаром, за
которым следовала с толпой гостей прелестная Сесилия.
     Джордж Бельвуар схватил Кенелма за руку и воскликнул:
     - Чиллингли! Я знал, что не мог ошибиться.
     - Чиллингли? - повторил за ним Леопольд Tpaверс. - Не сын ля  вы  моего
старого друга, сэра Питера?
     Разоблаченный таким образом, Кенелм  не  потерял  обычного  присутствия
духа. Он обернулся к Трэверсу, стоявшему как раз за ним, и шепнул ему:
     - Если мой отец был вашим другом, не срамит его сына. Не говорите,  что
попытка моя не удалась. Отступите от вашей  системы  и  дайте  Уилу  Сомерсу
возможность занять место миссис Ботри.
     Потом, обратившись опять к Бельвуару, он спокойно сказал:
     - Да, мы уже встречались.
     - Сесилия, - вставил теперь свое слово  Трэверс,  -  я  рад,  что  могу
представить тебе мистера Чиллингли не только как сына моего старого друга  и
как странствующего  рыцаря,  о  храбром  подвиге  которого  в  защиту  твоей
любимицы Джесси Уайлз мы столько слыхали, но и как  красноречивого  оратора,
который переубедил меня в  деле,  где  я  считал  себя  непогрешимым.  Скажи
мистеру Летбриджу, что я согласен взять арендатором Уила  Сомерса  на  место
старухи Ботри.
     Кенелм крепко пожал руку сквайра.
     - Я был бы счастлив, если бы в моей власти было оказать  добрую  услугу
вам наперекор какой бы то ни было системе.
     - Подайте руку моей дочери, мистер Чиллингли. Теперь,  надеюсь,  вы  не
откажетесь принять участие в танцах?

ГЛАВА V

     Выйдя из ложбины на открытую лужайку, Сесилия  окинула  Кенелма  робким
взглядом. Его наружность ей понравилась. Ей показалось, что под  холодным  и
грустным  выражением  его  лица  кроется  много   доброты,   и,   приписывая
молчаливость  неловкому  положению,  в  которое  поставило   его   внезапное
разоблачение его инкогнито, она с  женским  тактом  старалась  рассеять  его
смущение.
     - Вы избрали восхитительный способ ознакомления с нашими краями  в  эту
прекрасную  летнюю  пору,  мистер  Чиллингли.  Студенты  во  время  каникул,
кажется, часто предпринимают подобные прогулки.
     - Очень часто, только они обычно бродят стаями, словно одичавшие собаки
или австралийские динго; Только прирученную собаку можно  встретить  бегущей
по дороге особняком, и то, если она не ведет себя очень скромно, раз  девять
из десяти ее побьют камнями как бешеную.
     - Мне говорили, что вы, к сожалению, путешествовали не совсем спокойно.
     - Это верно, мисс Трэверс, и я довольно незадачливая  собака,  а  может
быть, и бешеная. Но извините меня, вот и палатка; музыканты заиграли, я  же,
увы, нетанцующая собака.
     Он выпустил руку Сесилии и поклонился.
     - Так присядем на минуту, - сказала она, указывая на садовую  скамейку.
- Я не приглашена на следующий танец и, так как немного  устала,  рада  буду
передышке.
     Кенелм вздохнул и с видом мученика, который готовится  к  пытке,  занял
место возле прелестнейшей девушки во всем крае.
     - Вы учились в университете с мистером Бельвуаром?
     - Да.
     - Его считали там способным?
     - Безусловно.
     - Знаете, он  метит  в  депутаты  от  нашего  графства  на  предстоящих
выборах. Папа горячо желает ему успеха и полагает,  что  он  будет  полезным
членом парламента.
     - Не сомневаюсь. В  первые  пять  лет  его  будут  называть  выскочкой,
крикуном и фанфароном; люди одних с ним лет станут над ним посмеиваться и  в
торжественных случаях кашлем заглушать его речь. В  следующие  пять  лет  он
прослывет умным человеком в комиссиях и необходимой фигурой для  выступлений
в прениях. К концу этого срока  он  сделается  заместителем  министра  и  по
прошествии еще  пяти  лет  -  членом  кабинета  министров  и  представителем
значительной партии. В частной жизни он будет личностью  безукоризненной,  и
жена его на больших балах станет появляться  в  фамильных  бриллиантах.  Она
будет интересоваться политикой и богословием; если же умрет раньше  его,  то
муж докажет, как он ценит супружеское счастье,  избрав  другую  жену,  также
способную носить фамильные бриллианты и поддерживать знатность рода.
     Хотя  Сесилия  и  смеялась,  однако  ей  внушала   некоторое   почтение
торжественность  Кенелма,  когда  он  изрекал  эти  пророчества.  Да  и  все
предсказание удивительно совпадало с ее  собственным  взглядом  на  характер
того, чьи судьба так метко была очерчена.
     - Уж не умеете ли вы гадать, мистер Чиллингли? - нерешительно  спросила
она после минутного молчания.
     - Не хуже всяко