ить,  ждать,  пока  абори
предложит тебе кусочек фекалий...
   -- Жемчужины --  не фекалии!  --  оскорбился Роман. Он был старателем
неутомимым и довольно везучим.
   -- Да хоть почечные камни,  --  злорадно повторил я слова Огарина. --
Это же безумие!  Жить, надеясь, что выпадет удача, и тебе подарят никому
не  нужный  кусочек чужой  плоти!  Что  вспоминать будешь,  когда  время
умирать придет? Как с флягой по джунглям бродил?
   Ромку проняло. Мы были добрыми приятелями, но сейчас я перешел грань.
Он встал, склонился надо мной.
   -- Умирать не тороплюсь!  И  на омоложение заработаю!  Да хоть сейчас
помирать --  найду,  что  вспомнить --  сорок три жемчужины свои,  жену,
пацанов!  А ты,  Лешка, что вспомнишь? Детские свои скульптурки? Кстати,
из чего ты их лепил,  обличитель?  Вот они-то...  как раз...  Если бы на
Терре настоящие художники знали... в руки бы их не взяли!
   Я молчал.  Потому и перестал,  чего уж скрывать. Как узнал, что такое
на  самом деле попадающиеся в  лесах янтарные кругляши,  из  которых так
интересно вырезать --  вырезать, а не лепить -- красивые, сверкающие под
солнцем статуэтки... так сразу и перестал резьбой баловаться.
   -- Беспутный!  -- жестко сказал Роман. -- Может, собрать тебе общиной
денег на билет?  Ты же сам никогда не заработаешь, тебя и так всем миром
содержат!
   Я вскочил --  земля под ногами качнулась, но я устоял, и быстро пошел
прочь от клуба.  Алкоголь будто перестал пьянить,  видно,  слишком много
адреналина выплеснулось в  кровь.  Ромка,  который  горячился  редко,  а
остывал быстро, замолчал, и неуверенно крикнул вслед:
   -- Эй, да перестань ты, на правду не обижаются!
   Не  останавливаясь я  шел вперед,  к  кромке поля.  Да,  да,  я  хочу
убраться отсюда!  Я  всю жизнь об  этом мечтал!  Но не мог же я,  пацан,
улететь на сказочную,  великую,  древнюю Терру,  когда болела мать!  И с
этим проклятым набором волонтеров...  ну не хотел я  руку ломать,  кто ж
такое захочет,  я  себе тренировку устроил,  решил показать все,  на что
способен, комиссии, а тут...
   И сегодня.  Шла в руки удача, шла жемчужина огромной цены. Сдал бы ее
в  контору,  получил чек...  и  через неделю,  на  туристическом лайнере
"Афанасий  Никитин",  что  раз  в  полгода  останавливается  у  планеты,
отправился бы в метрополию.
   А  теперь --  конец.  "Всем миром на  билет" мне не скинутся,  это уж
точно.  Вместо того придет батюшка Виталий,  выпьет со мной,  или травки
покурит,  если пост,  посмотрит укоризненно в  глаза,  начнет говорить о
Боге,  о  судьбе,  о  том,  что я  своим безалаберным поведением огорчаю
Господа, что последствия -- духовные -- для меня будут очень прискорбны.
И  не замечу,  как пойду под венец с  пожилой,  толстенькой,  занудливой
Ольгой Петровной...
   Я  пришел в  себя,  оказавшись на  краю  взлетного поля.  Было совсем
темно,  и в ночном небе вспыхивали, чиркали, сгорали и тухли звезды. Ну,
не  звезды...  падающие звезды.  Наша планета окутана пылевым облаком --
из-за  него настоящих звезд мы никогда и  не видим.  Зато каждый миг над
головой сгорают тысячи микрометеоритов.  Говорят, настоящие звезды точно
такие же,  только они не мерцают,  горят ровно и спокойно.  Говорят, что
наше звездное небо красивее обычного.  Потому и приезжают иногда туристы
-- провести одну ночь, потанцевать и выпить под мерцающим шатром...
   Не знаю.
   Я хотел бы увидеть настоящие звезды.
   Я хотел бы летать от звезды к звезде. Пройти по планетам Приграничья,
посетить Терру. Кем угодно там быть! Хоть золотарем! Но не в нашей дыре!
Господи,  пусть не верю я  в тебя,  не верю,  но молю,  помоги вырваться
отсюда! В настоящий, огромный мир, где можно стоять под небом, в котором
горят звезды, а не межпланетный мусор! Где происходят настоящие дела!
   -- Лешка!
   Из темноты возникла фигура в  форме.  Я узнал Дениса --  почему-то он
был  при полном параде,  даже три своих ордена нацепил.  И  звездочку на
погоны уже добавил...
   -- Так  и  знал,  что это ты  шатаешься...  --  уже потише сказал он,
подходя. -- Все-таки военная территория, приятель!
   Я молчал.
   -- Или  я  выбыл  из  разряда  тех,   с  кем  ты  разговариваешь?  --
полюбопытствовал Денис.
   -- Нет... -- выдавил я. -- Извини. Ты был прав... во всем.
   -- Надо  же,  --  Огарин развел руками.  --  Ты  признаешь...  --  он
замолчал,  подошел ближе, взял меня за руку. -- И ты меня извини. У тебя
неприятность случилась, а тут я со своими нравоучениями. Не держи зла.
   -- Мир и любовь,  --  ответил я.  Надо же,  способность шутить еще не
атрофировалась!
   -- Да, кстати... мир и любовь... У тебя водичка есть?
   Я  отстегнул  с  пояса  новую  флягу,   рефлекторно  прихваченную  из
трактира,  молча подал Денису. Тот глотнул, снял фуражку и вылил остатки
воды себе на голову. Задумчиво сказал:
   -- Красиво... все-таки мне будет не хватать вашего неба... Держи!
   В  его ладони лежала жемчужина.  Чуть поменьше той,  что я проворонил
днем. Но все равно -- большая.
   -- Я  глянул по справочнику --  должно хватить на билет в метрополию,
-- сказал Денис. -- Бери.
   -- Нет.
   -- Что?  -- Огарин удивленно посмотрел на меня. -- Эй, Лешка, привет!
Это я! Я взял у тебя флягу воды, а взамен даю эту самую жемчужину. Какая
разница, человек предложил обмен, или абори?
   -- Большая. Абори не знают ей цены.
   -- Не хотят знать.  И я не хочу. Все равно продавать бы не стал, увез
как сувенир. Какого черта... лучше тебе помогу. Бери!
   -- Откуда она у тебя?
   Денис фыркнул.
   -- Оттуда,  откуда и у всех.  Я ведь дежурю на посту. Гоняю туземцев,
если те  забредают на  взлетное поле.  А  они,  иногда,  протягивают мне
жемчуг.  Зачем обижать отказом ходячие излучатели? Вот откуда жемчужина.
И она не единственная, кстати.
   -- Нет.
   -- Почему, скажи на милость? Бьют -- беги, дают -- бери!
   -- Денис, ты прав насчет судьбы. Не умею я пользоваться ее подарками.
   -- Так вот он тебе, подарок! Пользуйся!
   -- Денис, это...
   -- Что -- "это"? Что?
   Минут десять мы переругивались. Денис пихал мне в руку жемчуг, а я не
принимал его.  Я  не  мог  сформулировать,  почему не  должен был  брать
жемчуг. Не знал этого сам. Но -- не брал.
   -- Лешка, -- Денис наконец-то понял, что меня не переспорить. -- Ну в
чем дело? Ты говоришь -- я прав. Так вот она, судьба!
   -- Это не судьба.
   -- А что же тогда?
   -- Жалость.
   Огарин сплюнул. Уже совершенно спокойно спросил:
   -- А когда будет судьба?
   -- Я ее узнаю.
   -- Может ты и прав,  --  неожиданно заметил он.  -- Никогда не верь в
подарки судьбы. Если не приходится вырывать их зубами -- они не вкусные.
Молодец, Лешка... Чему-то я тебя научил... все-таки...
   Засунув руки в  карманы,  нахохлившись,  он стоял передо мной,  разом
утратив свой бравый и всегда уверенный вид. Смотрел в искрящееся небо --
наверное,  для  него  это  зрелище и  впрямь необычное,  раз  никогда не
упускает случая полюбоваться.
   -- Красиво, -- осторожно заметил я.
   Огарин пожал плечами.
   -- Да я, в общем-то, не любуюсь. Пытаюсь найти корабль.
   -- Какой корабль?
   -- Яхта класса "Рикша".  Час  назад запросила разрешения на  посадку.
Думаешь, чего я тебя искал на поле? Броди... мне-то что. Но попадешь под
откатный луч двигателя -- мало не покажется.
   -- Яхта,  -- повторил я. В наших краях это была еще большая редкость,
чем земной транспортник или круизный лайнер. Обычная яхта, конечно, если
к  ним  применимо  слово  "обычная",  нуждается в  регулярном и  сложном
обслуживании.  А  до  ближайшего по-настоящему развитого мира  --  почти
двадцать световых. -- Что это за модель, "Рикша"?
   -- Не  знаю.  Их  сейчас много развелось.  Может развалюха,  а  может
летающий дворец.
   -- Скоро будет?
   -- Через полчаса, -- Огарин достал трубку. - Или чуть раньше.
   -- Наверное,   на   дозаправку  или   ремонт  идет,   туристы  загодя
предупреждают, -- предположил я. -- Можно мне посмотреть?
   -- Да смотри, мне-то что...
   Мы  стояли,  глядя  на  зачирканное метеорами небо.  Углядеть  в  нем
корабль - почти невозможно. И все-таки было что-то завораживающее в этой
безумной попытке - среди тысячи сгорающих звезд разглядеть одну, живую.
   -- Помнишь,  как мы познакомились? - спросил вдруг Денис. - Точно так
же. Ты выбрался на поле поглазеть на какой-то корабль.
   -- Помню. Ты меня еще чуть не пристрелил.
   -- Ага. Ну что ты хочешь, я же третий день был на планете. К вашей...
безалаберности  еще  не  привык.  На  Ханумаи  мне  дали  бы  отпуск  за
пристреленного нарушителя.
   -- За пристреленного мальчишку.
   -- Без  разницы.  Режим космопорта -  это режим.  Брось,  Лешка.  Кто
старое помянет...
   -- Угу.
   Огарин похлопал меня по плечу.
   -- Знаешь,  буду я скучать, наверное. И без вашего сумасшедшего неба,
и без этих придурков-абори. И без тебя тоже.
   -- Без меня, придурка...
   Капитан тихо засмеялся.
   -- Злись. Только не на меня злись, такая злость - бесплодна. На себя.
Всегда и во всем.  Чтобы ты ни сделал неправильного - злись на себя. Это
иногда помогает.
   -- Корабль, -- сказал я.
   -- Где? - Огарин вновь задрал голову.
   Я соврал ему. Не потому даже, что хотел прервать поток нравоучений. К
ним я привык, да и говорил Денис большей частью правильные вещи.
   Мне просто захотелось тишины.
   Это смешно, наверное. Вот только Денис для меня был другом, настоящим
другом.  Я это только сейчас сумел понять. Все остальные... ну, даже те,
с кем я времени проводил в десять раз больше,  они были наши, местные. Я
их  знал,  как  облупленных,  и  они меня тоже.  Это все-таки не  совсем
дружба,  когда выбирать не приходится.  С Денисом мы подружились,  после
того  как  он  десять минут  продержал меня  на  прицеле,  а  я  позорно
разревелся.  И виделись-то не очень часто,  он вечно был занят,  старший
офицер гарнизона из двадцати человек, а мне надо было шастать по лесам и
обихаживать абори...
   Но  он  был  моим другом.  Теперь его не  будет рядом.  Останется наш
маленький поселок,  останется гарнизон,  останется это рассыпающееся под
ногами взлетное поле, и миллионы сгорающих в небе звезд пеплом лягут под
ноги. Денис улетит к новому месту службы, а я еще месяц-другой поругаюсь
с общиной, а потом пойду к напомаженной Ноновой с букетом алых роз...
   -- И впрямь,  корабль, -- удивленно сказал Денис. - Как ты разглядел?
Таких талантов не замечал...
   Я удивленно посмотрел в небо.  Да.  Точно.  Красная точка,  на первый
взгляд неотличимая от  тысяч других,  никак не собиралась гаснуть,  да и
двигалась ощутимо медленнее.
   -- Идет  на  плазменных,  до  посадки минут  пятнадцать-двадцать,  --
капитан покачал головой. - Нет, ты и впрямь молодец! Как углядел?
   Ощущение было дурацким.
   Мне всегда хотелось,  чтобы он меня хвалил.  От родителей доводилось,
иногда,  слышать слова одобрения. От него - никогда... почти никогда. Не
за что было. Да и сейчас, если честно, не за что.
   -- Никак,  --  сказал я.  -  Не видел я  корабля.  Просто так сказал,
наудачу.
   Огарин хмыкнул.
   -- А может быть и это - хорошо?
   -- Чего ж хорошего?
   -- Удача...  хоть кусочек удачи...  Пропадешь ты тут,  Лешка.  Точно,
пропадешь...
   -- У нас планета мирная, добрая. У нас только негодяи, да бездельники
пропадают.
   -- Лешка, пропасть можно по-всякому. Даже оставаясь живым и здоровым,
с  хорошенькой женой,  здоровыми ребятишками и приличным счетом в банке.
Для некоторых - не это главное.
   -- Для тебя, например?
   -- Ага, -- с удовлетворением ответил Денис.
   -- Ты потому пошел в космопехоту?
   Огарин усмехнулся.
   -- Да... я ведь тебе не рассказывал никогда. Теперь можно, пожалуй.
   -- Что, достаточно для этого вырос? - иронично спросил я.
   -- Не в том дело...  Да.  Пожалуй,  тебе это нужно услышать. Я ушел в
космопехи, потому что моя сестра была дурой.
   -- Чего?
   Мне  сразу  представилась картина  -  обиженный злой  старшей сестрой
Денис собирает вещи в  котомку,  ворует у  родителей кредитку,  и зайцем
летит на Терру...
   -- Моя  сестра была  дурой,  --  повторил Денис.  -  Мы  с  ней  были
двойняшками.   Ну...  тут  все  понятно.  Драки  на  подушках,  секреты,
ябедниченье родителям...  А  еще она всегда боялась,  что ее изнасилуют.
Наверное,  ей этого подспудно хотелось. Дружка надо было завести, но она
комплексовала и боялась... Я же с Милости Господней, слышал?
   -- Да...
   Мне  стало не  по  себе.  Денис явно собирался рассказать что-то,  не
предназначенное для чужих ушей. Но отказаться слушать тоже сил не было.
   -- Порядки у нас строгие...  были.  Куда строже ваших,  православных.
Император  это  терпел.   Но   после  мятежа  фундаменталистов  направил
десант...
   Голос у  него был  ровный-ровный.  Лучше бы  он  злился когда все это
рассказывал, или переживал...
   -- Наша семья не участвовала в мятеже.  Но когда на столицу свалились
с  неба три  тысячи десантников,  они  разбираться не  стали.  Вся  наша
гвардия полегла за  полчаса.  С  именем Бога  на  устах удобно разводить
костры на площадях, а не воевать. Успели чуть-чуть потрепать десант... и
тот остервенел. Нас отдали во власть победителей, на сутки. Закон войны.
Неофициальный.  Родителей я  просто  больше  никогда не  увидел,  десант
высадился,  когда  они  уехали на  рынок,  за  продуктами.  Что  с  ними
случилось,   пуля  от  наших,   луч  от  имперцев,  обрушившаяся  стена,
запаниковавшая толпа...  Не знаю.  И  никогда уже не узнаю.  Мы сидели с
сестрой вдвоем,  нам тогда было по двенадцать лет.  Понимали,  что в дом
заглянут, он стоял в самом центре, рядом с собором Святого Дениса, в чью
честь нас и назвали... богатый и пышный дом. Потом мы увидели, как через
сад  идет  офицер в  броне,  услышали визг Антуана -  нашей мутированной
гориллы-охранника... Сестра всегда мной командовала. Велела спрятаться -
примитивно  так,   под  кроватью.  А  сама  натянула  шортики  и  блузку
посексапильнее,  даже  не  стесняясь,  хотя уже  год,  как  при  мне  не
переодевалась.  Сказала, что ее обязательно изнасилуют, а дом разграбят.
Но зато мы уцелеем. Она была красивая девочка, и физически развитая. Еще
я думаю,  что ей хотелось быть жертвой. Именно такой, маленькой невинной
жертвой войны... и моей спасительницей. Я лежал под кровать, старался не
дышать,  смотрел на ее лодыжки в белых колготках. Я был... трусоват. Что
уж  тут...  И  знаешь...  я  ведь  сразу  ей  поверил,  что  так  все  и
произойдет... и...
   Денис очень естественно рассмеялся.
   -- Я возбудился,  представляешь? Боялся за себя, за Денизу переживал,
а    в    уголке   души   -    хотел   увидеть,    как    это    бывает.
Что-случается-в-кино-после-поцелуя...   ты  не  забывай,   ведь  Милость
Господня тогда была очень пуританской планетой...
   Мне было не по себе. Я понять не мог, зачем Огарин вдруг выворачивает
передо мной душу, вместо того, чтобы мирно встречать садящуюся яхту.
   -- Офицер вошел в  ее комнату,  --  задумчиво сказал Денис.  -  То ли
услышал что-то, то ли у него был детектор органики...
   -- Он...  --  не  удержался я  от  вопроса,  потому что капитан вдруг
замолчал.
   -- Нет.  Он не стал ее насиловать.  Может быть, у него уже не стояло,
ведь  с  захвата города прошло часа  три.  Может быть,  он  предпочел бы
увидеть меня на месте сестренки.  Может быть, не хотел рисковать, снимая
броню.  А может быть,  офицер был моральным и честным человеком, который
не собирался так гнусно поступить с маленькой девочкой.
   -- Скотина ты... сразу не мог сказать... -- выдохнул я.
   -- Не мог.  Так вот,  офицер Денизу не изнасиловал. Просто выстрелил,
очень точно и гуманно, в голову, в лоб. Я увидел... вспышка, потом у нее
как-то странно выгнулись ступни,  короткой судорогой,  и  с ноги слетела
туфелька.  Дениза упала, ее лицо оказалось рядом с моим, глаза раскрытые
и удивленные, я тогда не знал, что у мертвых они всегда удивленные, и во
лбу -  крошечное черное пятнышко.  Лазерный луч оставляет слабый след, а
что мозги вскипели - видно не всегда.
   -- Зачем? - закричал я.
   -- Что зачем?
   -- Зачем он это сделал?
   -- Да чтобы не оставалось свидетелей,  --  удивленно ответил Денис. -
Разве  не  понятно?  Он  сразу  увидел,  что  в  особняке  найдется  чем
поживиться. И маленькая свидетельница разбоя никак не укладывалась в его
планы. У сестры на шее было ожерелье, не ее, мамино, даже не знаю, когда
она  его  надела и  зачем.  Видимо,  чтобы быть привлекательнее.  Офицер
присел,  порвал застежку,  снял ожерелье... а меня так и не заметил. А я
не увидел его лица. Только эмблему на перчатке - улыбающаяся мальчишечья
рожица в  пилотке набекрень.  Кадетское училище.  Он еще забрал со стола
шкатулку  с   украшениями  Денизы,   но   они  были  дешевыми,   обычная
бижутерия...  потом шкатулку нашли выброшенной в саду.  И так, наверное,
тяжело было все тащить.  Я  пролежал под кроватью до  следующего вечера.
Лицом к  лицу с  сестрой.  Меня оттуда вытащили полицейские из временных
сил поддержания порядка,  когда десант уже покинул город. Об®яснили, что
родители пропали,  сестру убили мародеры из  числа фундаменталистов,  но
теперь порядок восстановлен. Психологи со мной возились полгода. Кое-что
еще было на счетах,  и они старались.  Я сказал,  что все так и было.  Я
тоже старался.  Об®яснил, что хочу пойти в десант, который так доблестно
нас спасал от  бандитов.  Что отказываюсь от  наследства,  от  особняка,
серебряного рудника в горах, чайной плантации... все подписал. Это очень
понравилось администрации.  Мне  дали документы,  что родители погибли в
боях  с   мятежниками,   все  такое  прочее...   рекомендацию  от  имени
правительства переходного периода... и отправили на Терру. Через месяц я
поступил в  кадетское училище,  и  на  моем  рукаве  появилась нашивка -
детская рожица в пилотке наперекосяк...
   -- Ты решил отомстить? - спросил я.
   -- Конечно.
   -- Это был курсант?
   -- Нет,   взрослый.   Кто-то   из  офицеров-преподавателей.   Училище
отправили  на   мятеж  в   полном  составе,   ведь  понятно  было,   что
сопротивления сильного не будет, а волчатам надо острить зубы.
   -- Ты убил его?
   Огарин  посмотрел на  меня  -  с  прежней  веселой и  снисходительной
насмешливостью.
   -- Лешка,  в училище три тысячи человек личного состава.  Большинство
посетило Милость Господню.  Я искал.  Караулил. Подслушивал. Но таким не
хвастаются -  когда кончается война.  Там были подлецы -  но вот они как
раз не  попали в  десант.  И  я  решил,  что взорву училище.  Полностью.
Захвачу арсенал,  и...  Маленький я был,  и уверенный в себе.  Знаешь, у
меня бы получилось.  Я очень старался. Я помнил глаза сестренки... такие
удивленные глаза.  Вот только,  когда я  действительно смог бы захватить
арсенал,  кроме одного врага у  меня был  не  один десяток друзей.  Даже
среди тех, кто топтал мой город.
   -- Ты его не нашел?
   -- Нет.  А ведь,  наверняка,  его видел.  Отдавал ему честь. Хохотал,
когда он шутил на занятиях.  Прижимался к груди,  когда было тоскливо, и
хотелось ласки...  они  там  все хорошие психологи,  и  знают,  что даже
волчатам нужна нежность.  Я видел его глаза, но не знал, кто он. Так вот
все  и  случилось.  Я  покинул свой  уютный тихий  мирок,  и  отправился
странствовать по большому миру.
   Корабль был уже совсем низко.  Садился он где-то в  километре от нас,
садился красиво,  пританцовывая в воздухе,  без той неуклюжей мощи,  что
свойственна грузовикам и  лайнерам.  Яхта жила в небе,  была его частью,
будто  одна  из  падающих звезд вдруг превозмогла судьбу и  научилась не
падать - летать...
   -- Зачем ты мне рассказал эту историю?  -  спросил я.  -  Пять лет не
рассказывал, и вдруг...
   -- Чтобы ты знал,  Алексей, на что похож тот большой мир, куда ты так
рвешься.
   -- Денис,  я же сказал,  подарок твой -  не возьму! И тот большой мир
мне не светит!  Только во сне.  Я скоро на Ольге Ноновой женюсь, и стану
достойным членом общины!