ие Белой  смерти,  словно  дурной  сон,  возникло  совсем
рядом. Чудовище,  распластавшись  по  стене,  забралось  на  карниз  и
медленно ползло вперед.  Жало  пошел  было  ему  навстречу,  но  Речка
вцепилась ему в руку.
   - Не смей! - кричала она. - Мы убежим от него. Белую смерть  нельзя
убить.
   Жало отступил.
   - Бежим!
   Они бежали вниз, хватаясь за выступающие камни, перепрыгивая  через
трещины. Откуда-то взялись большие мухи. Их привлекал пот. Мухи вились
над головами и старались остановить беглецов.  Белая  смерть  отстала.
Она струилась по карнизу, меняя  форму.  Она  двигалась  медленно,  но
упорно, потому что знала, что людям не убежать от нее. Белой смерти не
нужен отдых. Она никогда не спит.
   Карниз превратился в осыпь. Между обломками скал  росли  кустики  и
желтые свистящие цветы. Долгоноги заметили людей и  бросились  наутек,
высоко подбрасывая толстые зады. С осыпи видна была скала,  с  которой
они спустились. Она тянулась в обе стороны, от моря до  синих  гор,  и
расщелина, по которой вышли Жало  с  Речкой,  казалась  отсюда  черной
трещинкой - словно кто-то всадил в скалу острый нож. На середине скалы
виднелось белое пятно. Пятно уверенно ползло вниз.
   - Мы дойдем до реки, - сказал Жало, - и войдем в воду. Белая смерть
не умеет плавать.
   - Ты откуда знаешь?
   - Так говорил Немой Ураган. Когда он  был  в  другом  племени,  они
спасались от ночных зверей тем, что входили в воду. Потом мы найдем то
место, где можно перейти реку пешком. Ураган говорил, что такое  место
есть, но забыл, где оно. И придем в племя Урагана.
   - Я не умею плавать.
   - Я тоже. Никто в нашем племени не умеет плавать.  Но  мы  ушли,  и
никто не смог нас поймать. Даже Белая смерть. Я - настоящий охотник. Я
возьму тебя в жены и потом, с новым племенем, вернусь в деревню и убью
Старшего.
   - Ты настоящий охотник, Жало, -  согласилась  Речка.  -  Но  пойдем
скорее к воде. Смотри, Белая смерть уже близко.
   Белая смерть, добравшись до широкой части  карниза,  поползла  куда
быстрее. По осыпи она покатилась, словно шар, выставляя вперед,  чтобы
удержаться, короткие толстые отростки.
   Но беглецы не  успели  сделать  и  нескольких  шагов  к  реке,  как
пришлось остановиться. Вдоль воды шли люди.
   - Это охотники, - сказал Жало. - Поспешим к ним.  Это  охотники  из
племени Урагана. Я знаю знак племени. Они нас не тронут.
   - Стой, - ответила Речка.  -  Ложись  в  траву,  пока  они  нас  не
заметили. Ты видишь, какие у них копья?
   Жало послушно нырнул в траву и осторожно выглянул  из-за  камня.  У
людей, шедших вдоль реки, копья были раздвоены на концах, чтобы  рвать
мясо и чтобы рана была глубокой и  смертельной.  Таким  копьем  трудно
убить зверя. Даже долгоног  может  спастись  от  такого  удара.  Таким
копьем охотятся только на человека. Это были воины Старшего.
   Жало катался по земле, кусал свои руки, бил кулаками по камням.  От
ярости и страха он ничего не видел.
   - Это духи! - кричал он. - Это духи воинов! Они не могли  выйти  из
долины!
   - Тише, - умоляла его Речка. - Тише, они услышат.
   Но Жало уже вскочил во весь рост и кинулся навстречу воинам, потому
что им овладело бешенство, в которое впадает всякий  мужчина  племени,
если чувствует, что близка его смерть.
   Речка попыталась остановить его. Она бежала, спотыкаясь,  за  Жало,
кричала,  плакала.  А  сзади,  все  ближе,  все  слышнее,  раздавалось
пощелкивание Белой смерти.
   Воины увидели юношу. Они рассыпались полукругом, чтобы  ему  некуда
было уйти, и ждали, пока он приблизится, чтобы бить наверняка. Один из
них развернул небольшую сеть, связанную из стеблей голубого тростника.
И Речка поняла, что они хотят взять Жало живьем. Это  было  еще  хуже.
Значит, они принесут его в жертву богам, как принесли в жертву  Немого
Урагана.
   Захваченная зрелищем Речка не заметила, как на нее  упала  тень,  и
лишь  ожог  отростка  Белой  смерти  заставил  ее  прыгнуть  вперед  и
закричать.
   Крик ее донесся до бегущего юноши и  остановил  его.  До  охотников
оставалось несколько десятков шагов.
   Жало увидел, что  Речка  бежит  к  нему,  а  громада  Белой  смерти
преследует ее по пятам и отростки чуть не касаются ее спины.
   И что-то странное случилось  с  Жало.  Он  вдруг  забыл  о  воинах.
Безумие покинуло его. Голова стала ясной, и ноги  налились  силой.  Он
кинулся наперерез Речке, вдоль цепи воинов, так, чтобы пробежать перед
ней. Это ему удалось. Жало схватил девушку за руку и потащил за собой.
Воины замешкались от неожиданности, а Белая смерть не успела  изменить
направление и проскочила вперед.
   Через  минуту  все  изменилось.  Воины  поняли,  что  добыча  может
ускользнуть, и последовали за Жало, держась ближе к берегу,  чтобы  не
натолкнуться на Белую смерть, а чудовище вобрало  в  себя  отростки  и
покатилось  вслед   за   беглецами.   В   конце   концов   кто-то   из
преследователей обязательно  настиг  бы  беглецов,  которые  оказались
между двух огней.
   Белая смерть оказалась  проворнее.  Она  догнала  их  у  небольшого
крутого пригорка, куда Жало втащил изнемогающую Речку. И тут же  белый
шар расплылся по траве, стал жидким и со  всех  сторон  окружил  собой
пригорок. Белая жижа стала стягиваться кверху, и воины остановились  в
отдалении, глядя, как уменьшается зеленая площадка под ногами юноши  и
девушки, как беспорядочно и отчаянно  Жало  тычет  копьем  в  отростки
Белой смерти.
   И в этот момент из-за большого дерева вышел еще один свидетель этой
сцены. Он не принадлежал ни к одному из племен. Он был выше  ростом  и
тоньше. У него была блестящая большая голова, перепончатый хобот, горб
за спиной и странные блестящие одежды.  Он  поднял  руку  с  блестящей
короткой палкой, и из палки вылетела струя белого  ослепляющего  огня.
Струя достигла белого кольца, и  кольцо  чернело,  с®еживалось,  пряча
щупальца. И этот человек или бог продолжал  жечь  Белую  смерть,  пока
остатки  ее,  обгоревшие,  мертвые,  не  сползли  с  пригорка   и   не
рассыпались пеплом по траве.
   Тогда Жало отпустил Речку, она упала на траву,  а  юноша  встал  на
колени и закрыл ладонями глаза.



        3. Пещеры

   Тишина  преследовала  Павлыша  до  самого  корабля.   Казалось,   с
торжеством ночи все твари затаились в норах или залегли в беспробудный
сон. Даже под водой ему никто не встретился. А может, до  них  донесся
слух, что этот одинокий человек чувствует себя сильным, непобедимым  и
неуязвимым. А причиной тому не только новый скафандр, в котором  можно
не беспокоиться о нехватке кислорода или когтях морских жителей, но  и
сознание победы. А оттого недавнее путешествие к огоньку стало  чем-то
вроде  воспоминания  о   миновавшей   зубной   боли,   которую   можно
представить, но нельзя вернуть.
   Но еще было беспокойство о корабле. Оно росло  с  каждым  шагом,  и
треск ракушек под подошвами башмаков отсчитывал секунды, с  каждой  из
которых явственней  была  картина,  где  неизвестное  чудище  спокойно
разбирает  доморощенную  баррикаду,  оставленную   Павлышом   у   люка
"Компаса".
   Тишина казалась  зловещей.  Невысокие  ленивые  волны  приподнимали
головы над черной маслянистой поверхностью океана и искристой  пленкой
растекались по песку. Воспоминанием о длинном дне осталась лишь  узкая
зеленая полоса над горизонтом, но свет, позволяющий  разглядеть  ленту
пляжа и стену кустов на дюнах, исходил не от догорающего заката  и  не
от светящегося моря - из-за дюн поднялась медная луна  и  залила  ночь
отблеском далекого пожара.
   Огонек остался далеко сзади. Он подмигивал равномерно и надежно. Он
внушал уверенность в будущем. В отдаленном будущем, которое никак  уже
не зависело от Павлыша. Но от него  зависела  безопасность  корабля  в
ближайшие дни, безопасность от случайностей, которыми столь богата эта
планета.
   Звезды отражались в лужицах, оставшихся после  прилива,  и  светлая
полоса пены отделяла песок от моря. Идти было легко. Слежавшийся песок
пружинил под ногами.
   Наконец,  черным  провалом  в  звездном  небе  впереди  обозначился
"Компас". Павлыш включил на полную мощность шлемовый фонарь, и круглое
пятно света уперлось в  покореженный  металл  корпуса.  Павлыш  обошел
груду деревяшек  и  обгорелых  тварей  -  остатки  неудачного  костра.
Казалось, что все это случилось очень давно, много лет назад: и первые
вспышки маяка, и отчаянные попытки привлечь внимание  жителей  далекой
избушки.
   Хитрые затворы люка, придуманные Павлышом, были не  тронуты.  Никто
не пытался проникнуть в корабль в отсутствие его сторожа.
   Из шлюзовой камеры Павлыш включил аварийное освещение  и  воздушные
насосы. Спасательный корабль придет через неделю,  и  можно  позволить
себе роскошь - жить со светом и без скафандра.
   Павлыш задраил дверь в  шлюзовую  камеру  и  прислушался  к  свисту
воздуха, который весело врывался в отсек, будто соскучился  в  темноте
резервуаров. Можно было  снять  нагубник.  Привычные  запахи  корабля,
которые пережили крушение и которые  останутся  в  корабле  еще  долго
после того, как  последний  человек  покинет  его,  окружили  доктора,
словно теплые кошки, радующиеся возвращению хозяина.
   Душ не работал. Павлыш сбросил скафандр и вышел в коридор.
   Плафоны в коридоре горели вполнакала, и, случись это  месяц  назад,
Павлышу  показалось  бы  здесь  темно  и  неуютно,  но  после  долгого
путешествия  в  темноте,  коридор  представился   Павлышу   сверкающим
веселыми и яркими огнями. Все было в порядке. Сейчас откроется  дверь,
и выйдет капитан. Он спросит: "Почему вас так долго не было, доктор?"
   Но капитан не вышел. Капитан  был  мертв.  Павлыш  дошел  до  конца
коридора и перед тем, как заглянуть в  анабиозные  камеры,  обернулся,
пытаясь вновь вызвать в себе приятный обман, ощущение, что ты не один.
   Какой-то человек выглянул из угла и,  заметив  Павлыша,  спрятался.
Несколько секунд Павлыш продолжал оставаться в блаженном  состоянии  -
он воспринял этого человека как продолжение игры в живой  корабль.  Но
тут же сработала внутренняя система предупреждения. Павлыш, ты один на
корабле. Здесь не может больше никого быть. Это галлюцинация.
   - Это галлюцинация, - сказал вслух Павлыш, чтобы развеять видение.
   Стереть память о нем. Надо держать  себя  в  руках.  Но  что  такое
странное было в облике человека, нырнувшего за угол? Он не принадлежал
к экипажу корабля - ни к живым,  ни  к  мертвым.  Он  не  был  образом
кого-то из земных знакомых Павлыша. Это был чужой  человек.  Высок  ли
он, низок, мужчина он или женщина - этого разглядеть Павлыш не  успел.
Но он был уверен, что никогда не видел этого человека раньше.
   Галлюцинация  галлюцинацией,  но  надо  проверить.   Павлыш   вдруг
пожалел, что оставил пистолет в скафандре. Он возвращался по  коридору
медленно, готовый прижаться к стене или нырнуть в одну  из  кают.  Ему
вдруг стало страшно - может, потому, что самое трудное было уже позади
и новая опасность, возникшая столь неожиданно, застигла его  врасплох.
Крадучись по коридору, Павлыш поймал  себя  на  том,  что  уговаривает
человека оказаться игрой воображения.
   За углом никого не было. Люк  в  шлюзовую  камеру  был  задраен,  и
плафон под потолком чуть мерцал, будто издевался  над  Павлышом.  Если
человек скрывается где-то здесь, то Павлыш должен услышать его дыхание
- тишина мертвого корабля была почти невыносимой, тяжелой и гулкой.
   Простояв с минуту неподвижно, Павлыш уверился  в  том,  что  он  на
корабле один. Подвели нервы. И все-таки надо было убедиться в этом  до
конца. Павлыш взял из шкафчика нагубник, накинул  на  спину  баллон  и
вошел в  шлюзовую  камеру.  Здесь  тоже  было  пусто.  Павлыш  откинул
сломанный люк. Его встретили темнота и шуршание моря. И уж  совсем  на
всякий случай, Павлыш взял ручной фонарь и провел его лучом по песку -
там было пусто, по морю - море было пустынным. И  к  кустам.  Тут  луч
света поймал  фигуру  человека,  бегущего  по  рыхлому  песку.  Фигура
задержалась на мгновение, метнулась в сторону, чтобы уйти от  светлого
круга, и исчезла в колючках. Кусты не помешали  гостю  скрыться  в  их
чаще.
   Значит, это была не галлюцинация. Гость существовал, обитал на этой
планете, был любопытен и осторожен.
   Павлыш подержал еще немного свет на той части кустов,  где  скрылся
гость, потом потушил фонарь и вернулся на корабль. Его вновь  охватило
беспокойство.  Ночной  житель  планеты  мог  добраться  до  анабиозных
камер.
   Павлыш ворвался в анабиозный отсек, забыв снять нагубник и положить
фонарь на место. Дверь туда была задраена,  но  Павлыш  все  равно  не
успокоился, пока не оказался внутри и не  увидел  показаний  приборов.
Приборы работали нормально. Ночной гость сюда не добрался.
   Павлыш обошел весь корабль, заглядывая в отсеки и трюмы, пробираясь
среди разбитого  оборудования  и  искореженных  переборок.  Ему  вдруг
показалось, что открылся грузовой люк, и он потратил  минут  двадцать,
прежде чем убедился, что люк заклинило так надежно, что без лазера его
не вскроешь. И все-таки он не мог успокоиться.  Вернулся  в  шлюзовую,
надел скафандр, взял пистолет и выбрался наружу. Он медленно  повторил
путь гостя, стараясь разглядеть его следы. Он дошел, увязая  в  песке,
до самых кустов. Но ни следов,  ни  просвета  в  кустах,  где  мог  бы
скрыться человек, он не обнаружил.  История  получилась  странная,  не
очень  правдоподобная,   и   захотелось,   чтобы   поскорее   прилетел
спасательный корабль.
   Перед тем, как лечь спать, Павлыш забаррикадировал люк  и  прибавил
света. Есть расхотелось, и он долго не мог  заснуть,  прислушиваясь  к
звукам за притворенной дверью. Звуков не было. Пистолет он положил под
подушку. Так и заснул, держа под подушкой руку...
   Снились утомительные кошмары, в которых Павлыш вновь и вновь шел по
берегу, тонул, и перед ним,  оглядываясь  и  маня  рукой,  шел  ночной
гость. Заманивая к черной бездне.
   Павлыш проспал двенадцать часов  и  проснулся  в  деловом,  трезвом
настроении. В конце концов нет ничего удивительного,  что  на  планете
живут ее хозяева. Возможно, что они еще не делают орудий и  не  строят
домов, так что при разведполете их не  обнаружили.  Разумные  они  или
стремятся к такому состоянию - в любом случае, они любопытны,  за  что
их никак нельзя корить.
   Он лежал и прислушивался к  шорохам.  Потом  вздохнул,  сказал  сам
себе: "Доброе утро". Ему осталось провести здесь шесть суток в  полном
одиночестве. Когда ясно виден предел твоей робинзонаде, общие  цели  в
жизни   претерпевают   метаморфозу.   Проблемы   выживания,   спасения
товарищей, перспектива медленной смерти - все это  пропало.  Но  шесть
дней - совсем не малый срок, и глупо провести  их,  лежа  на  койке  и
читая в очередной раз пятый  том  Ключевского.  Потом  знакомые  будут
спрашивать: а что ты, Слава, делал, когда вернулся на  корабль?  Можно
ответить им - залег в спячку. Знакомые улыбнутся, ничего не  скажут  и
подумают: вот дурак. Попасть на новую планету и проспать на ней  шесть
дней подряд.
   Если верить справочнику, через трое суток наступит утро. Тогда надо
будет пойти по берегу в обратную от маяка сторону. Где-то  там  должен
быть просвет в бесконечных кустах, и  можно  будет  заглянуть  внутрь,
посмотреть, где и как обитает ночной гость.
   Придя к такому удачному решению, Павлыш, чтобы не  тратить  времени
даром,  выбрался  наружу,  отыскал  в  груде  щепок  более  или  менее
сохранившиеся тела летучих тварей и перетащил их в лабораторию.  Дверь
в анабиозный отсек он  задраил  намертво,  так  что  если  сам  доктор
заразится какой-нибудь местной дрянью,  ни  один  вирус  к  ваннам  не
проникнет.
   В лаборатории пришлось повозиться, пока  в  куче  обломков  удалось
отыскать и привести в рабочее состояние кое-какие инструменты. Павлышу
со школьных лет не приходилось препарировать  без  помощи  микроскопа,
под тусклой  желтой  лампочкой,  пользуясь  вместо  предметных  стекол
донышком от колб и стаканов. Павлыш, с наслаждением ругая  первобытные
условия своего  существования,  разделал  несколько  тварей,  увлекся,
выловил в море на свет фонаря трех мелких морских жителей,  отыскал  в
трюме контейнер со спиртом,  перетащил  из  камбуза  гнутые  кастрюли,
сковородки, превратил лабораторию  в  весьма  неряшливую  кунсткамеру,
нажил мозоль и  несколько  водяных  пузырей  на  ладонях  и  к  исходу
третьего дня стал первым в Галактике специалистом по биологии планеты.
Правда, по биологии низших форм ее жизни, строение которых давало  все
основания полагать, что эволюция здесь зашла довольно далеко  и  утром
на свету можно будет весьма расширить свои знания.
   Самый интересный сюрприз таили в себе кусты. Они казались не только
растениями, но и животными -  сложным  и  любопытным  симбиозом  между
растениями с полыми стеблями и  простейшими  организмами,  населявшими
внутренность  стеблей.  Организмы  эти  были  общественными  -  сродни
муравьям - именно они заставляли ветви сопротивляться попыткам чужаков
проникнуть  внутрь  кустарника,  где   кишела   разнообразная   жизнь,
связанная - от летучих тварей до микробов - в единую систему.
   Павлыш долго бился над задачей, как притвориться  своим,  заставить
кусты расступиться перед ним, но пришлось отказаться от этой  затеи  -
на горизонте появилась голубая полоса. Надвигался рассвет, и пора было
готовиться к большой экспедиции под кодовым названием  "Робинзон  идет
по острову".
   Если у тебя несколько дней безбедной  жизни,  если  тебе  ничто  не
угрожает, то сидеть в  корабле,  пить  чай  и  препарировать  мошек  -
занятие не для цивилизованного человека. Цивилизованный человек  хочет
открыть новый материк и назвать неведомую реку именем любимой  женщины
- скажем, мамы. Так что зуд любознательности, одолевший  Павлыша,  был
естествен для прирожденного землепроходца.
   На этот раз Павлыш проявил великолепную изобретательность,  которой
позавидовал бы неандерталец, уходящий из пещеры на трехмесячную  охоту
и оставляющий там, по соседству с  хищными  зверьми,  любимую  жену  и
детей. Когда он, наконец, запер входной люк и вспомнил, что забыл нож,
лежащий на полке в  шлюзовой  камере,  то  справиться  с  запором  ему
удалось лишь через полчаса, и то лишь после того, как, придя в  полное
отчаяние, в  упор  выстрелил  в  него  из  пистолета.  Потом  пришлось
мастерить новый запор. В результате Павлыш  покинул  стоянку  корабля,
когда солнце уже поднялось  над  границей  воды  и  песка,  продираясь
сквозь сизые полосы облаков.  Вновь,  как  и  вечером,  пришлось  идти
навстречу солнцу, только в противоположную сторону.
   Павлыш экипировался основательно, так что ему были  не  страшны  ни
звери, ни стихийные бедствия. За  спиной  висели  запасные  баллоны  -
кислорода на трое суток.  Сбоку  сверкал  пистолет,  на  другом  бедре
хороший охотничий нож, кустарным образом  переделанный  из  кухонного.
Поверх баллонов горбился рюкзак с запасом пищи и воды и даже  надувным
спальным мешком - вдруг придется остановиться на отдых.
   Часа через три,  когда  солнце  растопило  иней  на  кустах,  когда
поднялся ветер и переворачивал, серебрил узкие листья кустов,  Павлыш,
наконец, увидел то, что искал. Широкая река вливалась в море, прерывая
монотонную линию кустарника. Берег реки был  болотистым,  но  пружинил
под ногами и держал Павлыша. Короткие острые  стебли  травы  с  синими
венчиками колючек цеплялись за башмаки,  и  с  них  в  разные  стороны
прыскала летучая мелочь. Из кустов  встревоженно  выскочили  спугнутые
твари, покрутились над Павлышом и спрятались обратно. Берег стал выше,
суше, кусты расступились, и Павлыш очутился у края широкой долины.
   С одной стороны долина была ограничена морем,  отороченным  полосой
кустарника, с другой упиралась в  отвесный,  без  разрывов,  скалистый
обрыв. Река поворачивала километрах в трех  от  устья  и  текла  вдоль
долины, деля ее на две длинные, зелены