Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Русскоязычная фантастика
      Павел Багряк. Пять президентов -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  -
ной копией вашего помощника инспектора Таратуры. Я всегда уважал полицию, комиссар, и, поверьте, мне даже лестно в какой-то степени. - Давайте без взаимных комплиментов, - улыбнулся Гард. - Конечно, с такими ножищами и ручищами я бы мог стать не последним в университетской команде регбистов, - продолжал Болвуд. - Но, согласитесь, комиссар, что такой, как сейчас, я уже несколько староват для третьего курса. И кроме того, Сузи. Я не знаю, как она отнесется к этому. Мы собирались пожениться... - Поженились бы вы, если бы с тобой сделали такую же штуку, как со мной! - крикнула женщина. - ...так что я готов в любой момент вернуть инспектору все, что у него отнял, - продолжал Болвуд, - если вы скажете мне, как это сделать. И конечно, забрать у миссис Мери... э-э... себя. Гард обернулся к молодому человеку, которого студент назвал "Мери". - Вы как раз были таким? - спросил Гард рассеянно. - Ага, точь-в-точь, - сказал Болвуд. - Знаете, сначала кажется, что это зеркало, а потом начинает как-то кружиться голова. - А вы? - обратился Гард к молодому человеку. - Вы, стало быть, Мери Лелевр из универмага "Бенкур", отдел носков? - Верно, комиссар, - улыбнулся парень. - Я - Мери. Я сначала очень испугалась. А потом подумала: "Главное, цела осталась" - и успокоилась... Со мной в жизни всякое бывало, и вот ничего, живу... Сначала мы кричали здесь один на другого и требовали назад свои лица, свои тела. Но теперь поняли, что все мы одинаково несчастны. Конечно, я хотела бы умереть такой, какой я была. Но если все это случилось... Давайте искать радости в новом своем положении. В каждой беде обязательно есть глубоко запрятанное зерно радости. Надо только найти его и вырастить... - Какие радости, Господи Боже мой, какие радости! - снова закричала женщина-парикмахер. - Инспектор, если весь этот кошмар не кончится завтра, я убью себя! То есть его... То есть себя!.. - Она воздела руки к небу. - Я хочу жить, мне тридцать семь лет! "Женщины всегда преуменьшают свой возраст, - машинально отметил про себя Гард, но тут же вспомнил: - Да ведь это же действительно парикмахер". - Я люблю свою жену! - кричала женщина. - Моих детей! О какой радости вы говорите, какую радость получил я? Я буду жаловаться! - Кому? - спросил актер с лицом парикмахера. - Кому ты будешь жаловаться? - Правительству! - И что? Что дальше? Правительство издаст указ, чтобы тебя считали мужчиной? - А твоя жена не подчинится указу! - захохотал бродяга с лицом актера. - Ты напрасно смеешься, - обернулся к нему Юм Рожери. - Меня, дорогой комиссар, как раз занимает юридическая сторона вопроса. Ведь все знают прежде всего мое лицо. Кому принадлежит мой дом, моя ферма в Матре? Мне или ему? - Он кивнул в сторону бродяги. - Конечно мне! - радостно завопил бродяга. - Если бы меня не сцапали и не привезли сюда, я бы нежился на пуховых перинах в твоем особняке и лакал бы арманьяк из пивных кружек! - Замолчи, - перебил его актер. - В конце концов, я готов начать с такой внешностью новый круг, - продолжал он. - Правда, мне придется переквалифицироваться в героя-любовника. С такой физиономией, - он провел рукой по щеке, - я как раз... - Это моя физиономия! - закричала женщина. - Если она вам не нравится, верните ее мне! - Нет, почему же, - спокойно ответил актер, - это не худший вариант. Вы говорите, что вам тридцать семь лет? Ну, я как раз только-только начинал в ваши годы. А сейчас тридцать семь лет плюс мой опыт, мои связи, мои деньги, моя реклама - это другое дело! Да и кому из нас не хотелось бы сбросить парочку десятилетий, не правда ли, дорогой комиссар? - Что верно, то верно, умереть мы всегда успеем, - сказал студент, а на самом деле продавщица Мери Лелевр. - Это несправедливо, - заметил человек с лицом Таратуры. - Выходит, у меня украли лет пятнадцать жизни? - Тебя здорово охмурили, парень, - весело поддакнул бродяга. - Но ты запомни, у нас говорят: время - это деньги. Главное теперь - выяснить, кто будет платить. Уж не наша ли полиция, а, комиссар? - И он снова заразительно захохотал. Глядя на него, Гард никак не мог отделаться от мысли, что Остин - это вовсе не Остин, а Юм Рожери в роли бродяги Остина. - Сказать по правде, комиссар, - продолжал бродяга, - я был бы не против, если бы эта шутка или как вы там ее называете продлилась подольше. С моей новой рожей я за час насшибал столько монет, сколько не имел и за неделю. А в кафе "Бутерброд с гримом", где собираются артисты, мне подавали даже бумажки! Такого не бывает и на Рождество! И надо же - меня сцапали! Я кричу, а ваши ребята, комиссар, тянут меня в машину. Это было очень весело, черт побери! - "Весело"! - взревел парикмахер - женщина. - Тебе весело, идиот! - Спокойно, господа. - Гард поднял руку. - Я понимаю всю сложность вашего положения и разделяю ваши тревоги. Что касается вас, мистер Фридель, - он обернулся к женщине и улыбнулся, - что касается вас, Пауль, не надо нервничать. Еще раз повторяю: я уверен, что в самом скором времени мы вернем вам ваши лица. Поиски затрудняются лишь тем, что... В эту минуту в холл быстро вошел Таратура. Гард увидел, разумеется, профессора Грейчера, но, сделав над собой легкое усилие, понял, что это Таратура. "Пора привыкать", - подумал Гард, когда Таратура, подойдя вплотную, что-то быстро и горячо зашептал ему в ухо. - Что-что? - переспросил Гард. Потом понял. Обернулся. - Извините, я должен ненадолго уйти. Мы еще поговорим... У гаража виллы стоял полицейский автомобиль. Шагая в густой тени кленов, Гард видел, как двое полицейских медленно вытаскивали из машины носилки, на которых угадывалось человеческое тело, покрытое белым. Наконец они поставили носилки в траве, с громким, резким, как выстрелы, звуком захлопнули дверцы автомобиля. Гард подошел к носилкам, и, опережая его приказ, Таратура отбросил простыню. Изможденный морщинистый старик, с мешками под закатившимися глазами, лежал на спине, мертво подогнув правую руку. На нем был превосходный серый английский костюм чистой шерсти с белым уголком платка, торчащим из кармана, который никак не вязался с седой щетиной на впалых щеках. - Смерть наступила мгновенно, - сказал сержант за спиной Гарда. - Выстрел в упор точно в сердце. Только теперь Гард заметил маленькое отверстие с рыжими краями под франтоватым белым платочком. - Вы думаете, это он? - спросил Гард Таратуру. - Похоже, что он. - Придется позвать его. - Это жестоко, комиссар. - Иначе мы не будем знать точно. А нам необходимо знать совершенно точно. - Вы правы. Хорошо, я схожу за ним. - Таратура зашагал к вилле. - Что нашли на убитом? - спросил Гард сержанта. Сержант достал из нагрудного кармана шпаргалку: - "Бумажник с восемьюстами четырнадцатью кларками, авторучку "паркер-1100", чековую книжку, носовой платок, машинку для стрижки ногтей, связку ключей на платиновой цепочке длиной тридцать два сантиметра, записную книжку в крокодиловом переплете, пачку сигарет "Космос", газовую зажигалку "Ронсон", зубочистку в виде серебряной шпаги и шесть визитных карточек". Гард удивленно вскинул брови: - Визитные карточки? Покажите. Сержант полез в кабину, достал портфель и долго в нем рылся. Наконец протянул Гарду маленький белый прямоугольник с золотым обрезом. "Чарлз Фицджеральд Крафт-младший, - прочел Гард изысканную каллиграфическую вязь, - сенатор, президент компании "Всемирные артерии нефти". - Гард задумчиво свистнул. Очень немногие знали, что этот свист - признак наивысшего удивления Гарда, потому что очень нелегко было удивить комиссара. Он услышал шаги за спиной, оглянулся и увидел Таратуру, хмуро шагающего рядом со знаменитым киноактером Юмом Рожери. "Кого он ведет, болван? - подумал Гард, но тут же опять спохватился: - Все верно, все правильно. Вот, черт, не могу привыкнуть..." - Скажите, Остин, - спросил Гард бродягу с лицом киноактера, - вы знаете этого человека? - Гард показал глазами на носилки с трупом. Остин взглянул и быстро шагнул вперед, к носилкам. Потом медленно опустился на колени. Его глаза, не отрываясь, смотрели на лицо покойника, и столько тоски, столько боли и неизбывной жалости было в этих глазах - глазах знаменитого Юма Рожери, великого актера, который все-таки никогда не мог бы так сыграть человеческое горе. - Это я, - не сказал, а коротко выдохнул он. - Это я, комиссар... Гард отвел Таратуру в сторону: - Вы знаете, кто лежит там с лицом Остина? Чарли Крафт. Да, да, тот самый сенатор Крафт-младший. Грейчер порвал цепочку... Бедняга Остин, он теперь уже никогда не вернет себе свое лицо! Но вы понимаете, что Грейчер начал игру ва-банк? Он полез наверх, на самый верх. Он ищет зону, недоступную нам. Но он плохо знает меня. Два убийства - серьезная штука, такие вещи я никогда никому не прощал. Необходимо поставить в известность президента. И тут они услышали тихие горькие всхлипы. Упрятав чужое лицо на груди покойного, Уильям Остин, бродяга и нищий, плакал над трупом Чарлза Фицджеральда Крафта-младшего, мультимиллионера. Он был единственным человеком, который оплакивал могущественнейшего из нефтяных королей. Но он не знал об этом. 9. ЛЕС РУБЯТ - ЩЕПКИ ЛЕТЯТ Доклад комиссара полиции президенту звучал сухо и казенно. Гард сам это чувствовал. В Доме Власти, среди строгих темно-коричневых стен, перед овальным столом с флажком президента, иначе и не звучали даже самые невероятные доклады. Они не могли вызывать здесь ни делового сочувствия, как в полицейском управлении, ни живого интереса, как у нормального уличного прохожего, ни вопля, как у обитателей виллы "Красные листья". - Ясно, - сказал президент, когда Гард кончил. - Что вы думаете об этом, Воннел? Министр внутренних дел, сидевший в кресле с видом дремлющего филина, неопределенно покрутил пальцами: - Необходима осторожность. - Именно, - сказал президент. - Следует хладнокровно взвесить, - сказал Воннел, еще более удаляясь от необходимости решать. - И учесть последствия, - добавил президент. - А также реакцию сената и общественного мнения, - поддакнул Воннел. - Вопрос следует рассматривать не только с юридической стороны... - С моральной, разумеется, тоже, - вставил Воннел. - Совершенно согласен. Ничего нельзя упускать из виду. - Разрешу себе высказать такую мысль, - храбро начал министр, и президент с интересом посмотрел на него. - Неотвратимость справедливости содержится в самом движении справедливости! Президент перевел свой взгляд на Гарда и полувопросительно произнес: - Неплохо сказано, а? Как раз для этого случая. Гард не пошевелил ни единым мускулом. - Весьма рад, что вы поддерживаете мою точку зрения, господин президент, - сказал Воннел. - Так какое будет решение? - спросил Гард, возвращая государственных деятелей к действительности. Они задумались. - Решение должно быть безупречным, - сказал наконец Воннел. - Абсолютно верно! - обрадовался президент. - И государственно оправданным, - сказал Воннел. - Разумеется. - В духе наших христианских и демократических традиций... - О которых, к сожалению, не всегда помнит молодежь, - добавил президент, в голосе которого появились наставительные нотки. - Молодежь нужно воспитывать! - Прививая ей уважение к истинным ценностям, - сказал Воннел. - И сурово предостерегая от увлечения ложными идеалами. Гард понял, что если он решительно не прервет этот затянувшийся словесный футбол, мяч укатится так далеко, что его потом и не сыщешь. Но, собственно говоря, перед кем они упражняются? Перед Гардом, с мнением которого они считаются так же, как щука с мнением карася? Друг перед другом? Или сами себя тешат мнимой мудростью высказываний, долженствующих вытекать из любого "государственного" рта, как они думают? - Прошу прощения, - почтительно и твердо сказал Гард, - но я вынужден напомнить о необходимости принять конкретное решение. Преступник сделал шаг вверх! Сегодня он принял обличье сенатора, а завтра... - Гард сделал многозначительную паузу. Президент забарабанил пальцами по столу, а Воннел вновь надел на себя маску дремлющего филина. - Вы уверены, комиссар, что профессор... э-э... стал сенатором Крафтом? - спросил президент. - Безусловно. - Доказательства? - Визитная карточка, найденная в костюме покойного, зажигалка сенатора, несколько его личных вещей, чековая книжка, деньги... - Многообразие жизни, - очнулся Воннел, - учит нас, что предметы могут оказаться вовсе не там, где им по логике надлежит быть. Слава Богу, в нашей демократической стране каждый человек обладает свободой воли и выбора. - Простите, господа, - сказал Гард, - но это слишком невероятно, чтобы сенатор Крафт отдал костюм со всем содержимым какому-нибудь постороннему лицу, тем более бродяге! - Единение с ближними завещал нам Господь Бог, - набожно произнес президент. - Но дело не столько в этом, комиссар, сколько в том, что у нас нет убежденности, что преступник до сих пор находится в облике сенатора Крафта. Я прав? - Да, господин президент, я в этом не убежден... Однако президент уже не слушал комиссара. - Мне говорили, что вы отличный специалист, - сказал он, - но и вы можете ошибаться. К чему такая поспешность? - Она может привести к чудовищной ошибке! - вставил Воннел. И президент с министром сыграли еще целый тайм, гоняя слова от одних ворот к другим. Гард почти не слушал их, прекрасно понимая, что такое словоизвержение - всего лишь прикрытие их нежелания принимать меры. Как только в потоке слов образовалась пауза, Гард все же сделал попытку вмешаться: - Господин президент, я понимаю, что арест сенатора Крафта связан с некоторым риском, но его ничтожность не идет ни в какое сравнение с опасностью от дальнейшей деятельности преступника. Гард дерзил и знал, что он дерзит, но иначе поступить не мог. Он кинул маленькую бомбу и с замиранием сердца ждал, когда она взорвется. Взрыва не последовало. Президент и министр словно и не слышали слов комиссара, как благовоспитанные люди могут "не слышать" сказанной непристойности. Воннел разглядывал потолок, а президент постукивал пальцами по столу. У него были старческие вялые руки, не руки даже, а кости, обтянутые сетью темных вен и сухой сморщенной кожей. - Так на чем мы остановились? - сказал президент, обращаясь к Воннелу, будто Гарда здесь вовсе не было. - Позвольте, я сделаю резюме, - сказал министр, произнося слово "резюме" так, как ребенок произносит слово "касторка", уже зная ее вкус. - Если мы попытаемся схватить преступника, принявшего образ сенатора, что еще нуждается в доказательствах, мы только вспугнем его. А он может ускользнуть, и тогда за ним потянется чреда новых жертв, чье горе будет для нас вечной укоризной. Если же мы такой попытки не сделаем, преступник, очевидно, успокоится и новых жертв не последует... "Вот это да!" - задохнулся Гард, посмотрев на Воннела с такой откровенной неприязнью, что любой другой человек на месте министра поперхнулся бы. Но Воннел как ни в чем не бывало продолжал: - Вторая сторона проблемы заключается в том, что арест сенатора Крафта, обладающего парламентской неприкосновенностью, подорвет наши демократические традиции. Особенно в том случае, если сенатор не окажется профессором Грейчером. Лично у меня на этот счет имеются серьезные сомнения. Не далее как вчера я видел достопочтенного сенатора у вас, господин президент, на приеме и не нашел в его поведении никаких следов... скажем, подлога. - Да, да, - закивал президент. - Мне тоже как-то не бросилось в глаза. - А посему... - начал было Воннел, но Гард, решивший, что терять ему уже нечего, перебил: - Я прошу вас, господа, взглянуть на проблему с другой стороны! Профессор Грейчер принял облик сенатора - это еще полбеды. А если бы его жертвой стали вы, господин министр? Появился бы министр-нуль! Ни знания предмета, ни знания дела - пустое место! Полное несоответствие личности и должности! Он сохранил бы только манеру и поведение на приемах, и все! А как бы он функционировал в качестве министра?! Вы представляете, что бы он натворил?! - А что вы, собственно, имеете в виду, комиссар? - холодно спросил президент. - Что вы хотите этим сказать? И вообще, в какую авантюру вы хотите втянуть нас с Воннелом? Сегодня вы сказали, что преступник действует в образе сенатора, а завтра с такими же доказательствами укажете на министра? А потом, чего доброго, ткнете пальцем в меня? И всех нас нужно арестовывать? - По одному только вашему указанию? - вставил Воннел. - Что будет тогда с государственной властью? - сказал президент. - Где у нас гарантия, комиссар, что вы действуете без злого умысла? - И без чьей-нибудь подсказки. - Ведь только тронь сенатора Крафта, как возникнет прецедент! Гард поднялся с ощущением полной безнадежности. - Простите, господа, - сказал он вяло, - я не ожидал такого хода мыслей. Позвольте мне еще одно слово. Я не буду говорить об угрозе для общества и для вас лично. Я попрошу вас подумать о несчастных жертвах преступника, имеющихся уже сейчас. О людях, которые потеряли свой облик, которые повержены в кошмар, чья жизнь исковеркана. Только поимка преступника может вернуть им прежний облик! Любой риск оправдан для восстановления справедливости, господа! Мы же христиане! Несчастные молят вас о помощи! - Мы думаем о них, - веско сказал президент. - Мы думаем о всех жертвах настоящего и будущего, на то мы и поставлены у руля государства. Но еще никому не удавалось сварить сталь без шлака или срубить дерево без щепок, комиссар. Бремя государственной ответственности, неведомое вам, - президент встал, и тут же поднялся министр, - тяжело давит на наши плечи. Но всегда и во всем мы следуем голосу совести, руководствуемся долгом перед нацией и высшими интересами страны. В данном случае я убежден, что зло уже исчерпало зло, как огонь исчерпывает сам себя, поглотив окружающий воздух. И нельзя допустить, чтобы новые струи воздуха ринулись к тлеющему очагу. Сожженного не восстановить, комиссар. Наш долг - не дать огню новой пищи! - Президент сел, и следом за ним сел Воннел. - Мы будем молиться за пострадавших, мы выделим им субсидии. Бог утешит их души. Необычная мысль пришла в голову Гарда, когда он, стоя против президента, слушал его длинную речь, произносимую с взволнованным бесстрастием. "Бог мой, - ужаснулся он, - сколько решений, принятых или не принятых в этой комнате, оборачивались для кого-то страданиями, ужасом, нищетой, смертями! Но видел ли когда-нибудь президент своими глазами муки собственных жертв? Слышал ли стоны убиваемых по его приказу, оставленных по его распоряжению в горе и страданиях? Знакомы ли ему переживания, причиненные его собственной несправедливостью? Нет, нет, нет! Он, как пилот бомбардировщика, с высоты наблюдает огоньки разрывов своих бомб, но не видит и не может увидеть лица, сожженного напалмом... Он мог бы увидеть эти лица в кино, прочитать о них в книгах, узнать о них из пьес, заметить на полотнах художников. Но именно потому-то он тупо ненавидит литературу и искусство, чтобы не допускать к себе даже

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору