подступы кунцевской резиденции Сталина находились под
круглосуточным наблюдением сотен вооруженных агентов, готовых в любой момент
отразить  налет отряда  лихих кавалеристов,  усиленного ротой  пулеметчиков.
Такое могло случиться только  в сказке, но в то сказочное время никто ничему
не  удивлялся.  И  высокие заборы с массивными воротами, и  скрытая  кустами
колючая проволока под  электрическим током, и тройная проверка документов, и
сложный   порядок   представления   посетителей   Хозяину  --  все  казалось
необходимым, естественным.
     Попав  на территорию дачи,  автомашина  совершала  крутую петлю  вокруг
деревьев,  скрывавших  фасад здания. Кошачьей натуре генсека  претили прямые
ходы, и это тоже воспринималось как должное.
     Но было  одно обстоятельство, существенно отличавшее Кунцево от Кремля:
подбор  и назначение  охранников и обслуживающего персонала дачи осуществлял
не кто иной, как Берия. Сталин иногда капризничал: то ему надоела грузинская
обслуга, то ему не нравились русские садовники.
     Но Берия сумел  сохранить свои  командные  позиции и  в  последней игре
пустит этот козырь в ход.
     Тревожно  сложились последние годы  Властелина, в  постоянном  ожидании
удара.  Он знал,  кто отравил в 1936 году Нестора Лакобу.  И кто отправил  в
иной мир бывшего советника Мао Цзэдуна Петра Владимирова.
     За Лаврентием Павловичем числились и другие химические  опыты, да и сам
Сталин не ограничивал себя в  выборе средств. Вспомним  устранение Владимира
Михайловича Бехтерева в 1927 году.
     По  свидетельству Светланы  Аллилуевой,  все продукты питания --  мясо,
рыба, овощи, фрукты, хлеб, вино -- подвергались лабораторному исследованию и
поступали  на кухню  --  каждый  пакет  в  сопровождении  акта,  заверенного
подписью токсиколога и круглой печатью.
     Никита Хрущев вспоминает,  с  какой опаской генсек  относился ко  всему
поданному  на   стол.  Пытаясь  сохранить  достоинство,  Сталин  намекал  на
понравившееся ему  блюдо, и  тогда кто-нибудь,  отведав просимого, предлагал
ему.
     В той  среде бытовал еще один способ уничтожения  ближнего -- аэрозоли.
"Иногда,--  пишет Аллилуева,-- доктор  Дьяков  появлялся у нас на квартире В
Кремле со своими пробирками и брал пробу воздуха из всех комнат".
     Медицинский  персонал,  стоявший  на страже  здоровья Вождя,  подбирали
прежде  всего по признаку  безусловной  преданности.  Лейб-медики  Сталина и
членов Политбюро находились под неусыпным надзором Берия, так что вельможные
пациенты могли чувствовать себя в двойной безопасности.
     Лечебно-санитарное управление Кремля (позднее --  IV Главное управление
при  Министерстве  здравоохранения)  располагало  сетью  поликлиник,  аптек,
больниц, санаториев для работников высшей номенклатуры, но и в этой закрытой
системе для генсека и малых вождей были созданы особые условия.
     Попробуем теперь представить себе графически облик сталинской крепости.
По углам ее  -- четыре  мощные  сторожевые  башни:  личная  охрана (Власик),
личная  канцелярия  и   Особый   сектор  (Поскребышев),  комендатура  Кремля
(Косынкин) и лейб-медики.
     Генерал  Власик  имел  обыкновение  под  утро, после  очередной  ночной
попойки, обходить все  помещения кунцевской. дачи: нет ли какого беспорядка,
не забыл ли кто из вождей  что-либо... Так было и этой декабрьской ночью. Но
вот у двери  последней  комнаты он  заметил на полу вдвое сложенную бумагу с
грифом Совета  Министров, поднял  ее, положил в карман. Потом, в тюрьме,  он
будет клятвенно уверять, что даже не читал текст, что хотел утром вручить ее
Вождю, что  товарищ  Сталин знает его более тридцати лет... Однако дело было
представлено Хозяину в таком виде, что он сам приказал не щадить изменника.
     Вслед  за Власиком  впал в немилость  Александр  Поскребышев, тот самый
генерал Поскребышев, которого Сталин иронически называл "Главным". Для  тех,
кто общался  с генсеком, он действительно был главным после него, ибо только
Александр Николаевич  в  любое время дня  знал, в  каком  расположении  духа
изволит  пребывать  Вождь,  кому  он мирволит  и кого собирается спустить  с
Олимпа.
     Берия  не утруждал себя разработкой новых  видов провокаций.  Начальник
личной  канцелярии  генсека  тоже  оказался виновен в утечке  сверхсекретной
информации.
     Третья  башня  рухнула  15  февраля  1953  года.  В  тот  день внезапно
скончался генерал Петр Косынкин. О  безвременном уходе  коменданта Кремля на
другой день сообщила  "Красная Звезда". Здоровяку генералу  едва исполнилось
пятьдесят лет, но инфаркт настигает и более молодых.
     Оставалась  последняя  опора  Сталина  --  медики.  Но  большая  группа
кремлевских врачей,  включая его  лейб-доктора Виноградова,  уже  три месяца
томится  в тюрьме. Врачи успели  чистосердечно признаться в террористических
замыслах и шпионской деятельности.
     Дезориентированный  последними  событиями, Вождь натренированным  нюхом
почуял смертельную опасность и решил  вовсе  отказаться от врачебной помощи.
Кого ему прикомандируют на этот раз? Кто будет контролировать действия новых
врачей?    Органы    безопасности     поспешили    арестовать    вместе    с
врачами-вредителями   начальника   Лечсанупра   Кремля   Егорова,   министра
здравоохранения СССР Смирнова заменили новым человеком -- Третьяковым.
     Это свершилось помимо воли генсека.  Сталин  утратил твердость руки.  И
точность дальних расчетов.  Многоопытный дворцовый интриган внезапно удаляет
от  себя  таких  абсолютно  преданных помощников,  как  Молотов,  Ворошилов,
Каганович, и широко открывает двери своего дома Берия  и Маленкову. Знает им
истинную цену, догадывается о намерениях этой нечистой пары, и  все  же... И
все же  впускает  их  внутрь  крепости.  Он  надеется на то,  что  Хрущев  с
Булганиным сыграют роль  противовеса,  некоего  сдерживающего  начала. Как в
старое доброе  время, он  жаждет  крови. Он  по-прежнему  уверен  в себе, но
события  уже  вышли  из-под  его контроля. Его верные многолетние  помощники
Власик и Поскребышев удалены от дел.
     Берия  ожидает команды  Хозяина.  Ему не  терпится свести  счеты  с его
многолетними  подручными  --  Поскребышевым  и Власиком. Но  Сталин сохранил
жизнь обоим. В этой игре "казнить -- миловать" Сталин верховодил  сам. Здесь
он никакой самодеятельности не терпел.
     Меж тем  четверка  продолжала  исправно  посещать  диктатора  на  даче.
Глубоко  ошибаются те, кто  полагает, что  все  четверо представляли  группу
единомышленников. Уже  вначале они разбились на пары, но  самый отработанный
тандем   Берия   --   Маленков   в   действительности   не   был   тандемом.
Профессиональный  полицейский  не  мог  делиться  своими  тайными  планами с
партфункционером.  Что  до  этого простака  Никиты и благообразного статиста
Булганина, то кто ж принимал их  всерьез? Боялись они Лаврентия Павловича до
дрожи   в   печенках.   И   Маленков,   которому   генсек  доверил   ведение
партийно-организационных  дел,   имел   все   основания   опасаться   такого
напористого и властного партнера, Берия и не таких под себя подминал.
     Его главенство в  последней при жизни  Сталина четверке соратников было
бесспорным.  Как  ни  старался  генсек  изолировать  товарища  Лаврентия  от
органов, он  продолжал  негласно командовать аппаратом насилия. Ни один член
Политбюро не  чувствовал себя  в  безопасности при  нем.  Надо  также отдать
должное незаурядной  натуре Лаврентия  Павловича.  В  той  аморфной среде он
резко  выделялся волей  к действию  и решительным характером. Помноженные на
отшлифованное  временем коварство, эти черты сделали его безусловным лидером
в канун исторической весны 1953 года.
     В воспоминаниях Никиты Хрущева, иногда противоречивых, несуразных даже,
встречаются  свидетельства очевидца и  участника  событий,  рисующие  вполне
достоверную картину. Его отношение к Берия было  сложным, но одно он  уловил
сразу:  шеф тайной службы, став фаворитом Сталина, приобрел огромную власть.
И  способен  на  все.  Вот  характерное  признание  Хрущева:  "Я  был  более
откровенен с Булганиным, чем с другими...
     --  Ты знаешь, какая ситуация сложится,  если Сталин умрет?  Ты знаешь,
какой пост захочет занять Берия?
     -- Какой?
     --  Он хочет стать министром госбезопасности. Если он им станет, то это
начало конца для  всех нас... Что  бы ни  случилось, мы абсолютно не  должны
допустить этого.
     Булганин сказал,  что  согласен со мною, и мы начали обсуждать, что  мы
отныне должны делать. Я сказал, что поговорю обо всем этом с Маленковым".
     Четверка  была лишь осколком  бессмертного Политбюро. Члены его жили  в
постоянном ожидании  подвоха  со  стороны коллег,  удар  мог  последовать  и
сверху.
     Пустым такое существование не назовешь.
     В этой обстановке выживали лишь самые покорные и  осторожные блюдолизы.
От нашей же четверки потребовалось нечто иное  -- мужество. Ибо настала пора
действовать.
     Как  же  совершился  переворот?  Сохранился рассказ Хрущева  в передаче
Аверелла  Гарримана, бывшего  посла США в  Советском  Союзе. Это  первое  по
времени  свидетельство  Гарриман  опубликовал   в   1959  году.  В  рассказе
отсутствует главное --  сведения о странных обстоятельствах смерти  Сталина.
Однако  здесь Хрущев  сообщает  некоторые  подробности,  опущенные  в  более
поздних воспоминаниях.
     "Он никому не верил, и никто из нас ему тоже  не верил". Далее  следует
описание весело проведенного в обществе Вождя субботнего вечера.  Поутру все
четверо -- Хрущев, Берия, Булганин, Маленков -- разъехались. По воскресеньям
Сталин обычно  звонил им, обсуждал с четверкой предстоящие  дела, но на этот
раз он  остался  на даче  и никого  не вызвал.  Лишь  в понедельник  вечером
начальник охраны на даче  сообщил,  что  Сталин  болен. Четверка  немедленно
отправилась  в  Кунцево.  Они  застали  генсека  в  тяжелом  состоянии.  "Мы
находились с ним три дня, но сознание к нему не возвращалось".
     В  своих  воспоминаниях  Хрущев не  отходит  от этой версии,  он только
приводит другие детали.
     Четверо  фаворитов  провели  вечер  28 февраля за обеденным  столом  на
сталинской  даче.  Хозяин  изрядно  выпил, он был  в хорошем  настроении,  и
соратники уехали от него поздней ночью, вернее, ранним утром 1 марта.
     Вечером  1  марта  произошел  удар,  Сталин  потерял  сознание, упал  с
кровати, лишился дара речи. Охрана вызвала четверых приближенных, но они  не
задержались на даче и не позаботились о врачебной помощи.
     Это начало цепи фактов-улик.
     В первом же правительственном сообщении,  опубликованном  в "Правде"  4
марта,  говорится о "временном уходе" товарища  Сталина от работы в связи  с
болезнью. И еще сказано, что удар случился у него якобы в ночь на 2 марта  и
не на даче, а в Москве. Одно место особо примечательно:
     "Товарищ Сталин  потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги.
Наступила потеря речи".
     Последовательность  этих   событии  нереальна:  констатировать  явление
паралича и утраты речи можно лишь до потери сознания. Оставив умирающего без
врачебной  помощи,  авторы правительственного сообщения отказались от помощи
специалистов и при составлении текста.
     Не много ли лжи для небольшой публикации "Правды"?
     Врачи  были  вызваны  к  потерявшему  сознание  Сталину лишь 2  марта с
большим, может быть, роковым опозданием.
     Предоставим слово майору  в отставке А. Т.  Рыбину, служившему в охране
Вождя. "Звонит Берия: "О болезни Сталина никому не говорите и не звоните".
     В три часа  ночи 2 марта подошла к даче машина.  Все думали: наконец-то
прибыли медики. Ничего подобного. Оказалось, что приехали  Берия и Маленков.
Берия, задрав голову, прогромыхал в зал. У Маленкова скрипели ботинки. Он их
снял  и,  держа под  мышкой,  вошел в носках.  Встали соратники  поодаль  от
больного,  некоторое время  постояли  молча.  Сталин  в этот  момент  сильно
захрапел. Обращаясь к  помощнику коменданта Лозгачеву, Берия сказал: "Ты что
наводишь панику? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Не поднимай шумиху, нас
не беспокой  и товарища Сталина не тревожь".  Лозгачев стал доказывать,  что
Сталин тяжело болен и ему нужна срочная медицинская помощь.  Но соратники не
стали слушать и поспешно удалились из зала.
     Ночью 2 марта медицинскую помощь Сталину никто так и не оказал".
     По свидетельству подполковника  В. Тукова, сотрудника Сталина по особым
поручениям,  на даче все  чаще  стали раздаваться  звонки врачей-доброхотов,
просивших допустить их  к  Сталину и уверявших, что они его вылечат. Звонили
даже из других стран.  Один доброжелатель оказался  особенно настойчивым.  В
конце концов к аппарату подошел  Берия.  Без особых  предисловий  он спросил
настойчивого эскулапа:
     "Ты кто такой? Ты провокатор или бандит?"
     Врачи появились  лишь  утром.  Вождь оставался  без медицинской  помощи
более тринадцати часов...
     Таким способом устранения неугодных пользовался не раз и сам Сталин.
     Однако  пора  было  убедить детей  тирана  в  том,  что к его  спасению
принимаются самые энергичные меры. "Все суетились, спасая жизнь, которую уже
нельзя  было спасти". Светлане Аллилуевой  запомнилась  картина медицинского
аврала, она не заметила здесь никого из знакомых врачей, кроме одной молодой
женщины.
     Веская улика.
     И  еще  одна.  7  марта,  через  день после  смерти  Вождя,  "Известия"
публикуют текст заключения  авторитетной медицинской комиссии  в обновленном
составе:    "Результаты    патологоанатомического   исследования   полностью
подтвердили  диагноз,  поставленный  профессорами-врачами, лечившими  И.  В.
Сталина. Данные патологоанатомического  исследования  установили необратимый
характер болезни И. В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг.
Поэтому  принятые  энергичные  меры  лечения  не  могли  дать  положительный
результат и предотвратить роковой исход".
     Итак,  для  спасения  жизни   генсека  с   самого  начала  приняты  все
необходимые  меры,  неусыпный  контроль  ЦК  обеспечил  правильное  лечение,
исключил  всякие  случайности.  Малейшие  намеки  на  насильственную  смерть
неуместны, даже преступны.
     Вот что угадывалось в подтексте.
     В последнем медицинском заключении, обнародованном
     7 марта, сделан акцент на "необратимый характер болезни".
     8 этой связи хотелось бы знать, каково было состояние  здоровья Сталина
накануне гибели. В последнее время он не жаловался на недомогание, лишь  сон
у него  был тяжелым, но об этом мало кто знал. Доктор, пользовавший  Сталина
несколько лет,  рассказывал бывшему редактору "Известий" И. Гронскому, когда
тот  в 1955  году вернулся  из  лагеря: "Во время  сна  Сталин  вскакивал  с
постели, кричал дико, кошмары буквально душили его. Не дай бог никому видеть
то, что мне довелось наблюдать..."
     Аллилуева упоминает о совершенных отцом жестокостях:
     "... память об этом не давала ему спать спокойно". Но, вспоминает дочь,
Сталин отличался крепким здоровьем,  "сердце, легкие, печень были в отличном
состоянии".
     Посол Индии  К. Менон, посетивший Сталина 17 февраля, то есть незадолго
до внезапного удара, нашел диктатора в полном здравии.
     Ему вторит Никита Хрущев, видевшийся с Хозяином  за несколько часов  до
"несчастья":  "Не   было   никаких   признаков   какого-нибудь   физического
недомогания".
     Некоторые  историки склонны  видеть  сына  Сталина  в  роли  свидетеля,
изобличившего  заговорщиков.  Даже  этот  записной   алкоголик  почувствовал
неладное.  Вызванный  2  марта на кунцевскую дачу,  он,  как  вспоминает его
сестра, "разносил врачей, кричал, что отца убили... убивают".
     Хрущев утверждает, что в смерти  Сталина был заинтересован только  один
человек  --  Лаврентий  Берия.  Это  вполне  согласуется  с   воспоминаниями
Аллилуевой о последних часах жизни отца.
     Берия  "был возбужден до крайности... Лицо его то  и дело искажалось от
распиравших  его страстей...  Он  подходил  к  постели  больного  и  подолгу
всматривался в его лицо  -- отец  иногда  открывал глаза... Берия глядел  на
него, впиваясь в эти затуманенные глаза".
     Но нет, не  он один ждал смерти тирана. Маленкову,  Хрущеву, Булганину,
всем остальным невмоготу стало существование  под жесткой сталинской дланью.
А Берия... Чем этот палач лучше того? '
     По-человечески их колебания понять  можно.  Только были ли они, были ли
эти соратники -- фавориты новые и старые -- людьми?
     Мы  упомянули о мужестве,  столь  необходимом в таком рискованном деле,
как устранение тирана.  Можно подумать, что проявил его в полной мере только
один  Берия. Но  ведь  то  было мужество отчаяния. Крыса,  загнанная в угол,
способна вдруг  броситься на  кошку... Пожалуй, все они,  подручные Сталина,
были убежденными трусами. Мужчин в своем хозяйстве генсек не терпел.
     И  все  же о  Маленкове,  Хрущеве и Булганине  нельзя сказать,  что они
стояли в стороне. Они не остановили злоумышленника, вместе с ним  обманывали
народ  --  относительно  болезни  и  смерти  Вождя.  Но других вариантов  не
существовало. Предстоял дележ  власти,  а за спиной чудилось горячее дыхание
старших  соратников  устраненного.  Аллилуева  дает  нам  в  руки  еще  одну
несомненную улику:
     "А  когда все  было кончено, он первым выскочил  в коридор, и в  тишине
зала,  где  все  стояли  молча  вокруг,  был  слышен  его  громкий голос, не
скрывающий торжества: -- Хрусталев! Машину!"
     ... Некогда скорбеть о кончине диктатора. Да  и к  чему? Некогда делить
власть,  ее  надо брать.  Берия  поспешил  на Лубянку  и  без помех  овладел
центральным аппаратом на правах -- впервые! -- полновластного хозяина.
     В  Тбилиси   экстренно   отправлен   специальный   поезд  с   отборными
оперативниками.  Задание-- вызволить  из  тюрем  брошенных  туда по  приказу
Сталина  руководителей  ("Мингрельское дело").  И  арестовать всех последних
фаворитов  генсека.  Возглавить  эту  освободительно-карательную  экспедицию
Берия поручил своему испытанному  помощнику Владимиру Деканозову, палачу без
страха и упрека.
     Новая   жизнь  --   новые  заботы.  Прежде  всего  надо  убрать  лишних
свидетелей.  Лишними  оказались,  помимо  некоторых  врачей,  все  охранники
кунцевской дачи. Двое, во избежание худшего,  успели застрелиться.  Офицеров
Берия отправил в отдаленные районы страны. Обслуживающему персоналу -- а там
водились даже генералы  -- Берия  приказал убираться вон.  Это  происходило,
как. с прискорбием отмечает дочь, на второй день после похорон.
     "Совершенно растерянные, ничего не понимающие люди собрали вещи, книги,
посуду,  мебель,  грузили  все   со  слезами  на  грузовики,--  все  куда-то
увозилось, на  какие-то  склады... Людей, прослуживших  здесь  по  десять --
пятнадцать лет не за страх, а за совесть, вышвыривали на улицу".
     Да, а мебель-то, мебель зачем было вывозить? И книги. Здесь ведь можно,
нет, должно музей открыть.  И ходили бы к Святому  Месту паломники, как ныне
посещают Гори, родину Отца  Народов, и  то  позорное место, под  Кремлевской
стеной, где он схоронен.
     Что  ж, и ходили  бы. Если  бы не  Берия. Единственное, пусть  невольно
сотворенное злодеем благо. Зачтется ли оно ему?
     В  ходе  судебного  расследования,  если бы оно  состоялось  при  жизни
заговорщиков,  можно было бы легко  обойтись без личных признаний  Лаврентия
Берия и соучастников.  Вполне  хватило бы  косвенных  улик.  Иосифа  Сталина
устранил его верный  соратник. А  прямые улики  сгорели  вместе  с товарищем
Лаврентием в печи Московского крематория 23 декабря 1953 года.

Конец Папы Малого
     Странная ситуация сложилась на  верхних  ступенях власти  после  смерти
Сталина.  Хрущев к этому  времени  еще не был в Политбюро первым.  Здесь все
решали Берия с Маленковым. Прежние фавориты Сталина  --  Молотов, Каганович,
Ворошилов,  Микоян  --  не  могли  противостоять могуще