, он видел однажды, как Ира  утром  уходила  от  Толи.
Галя ездила к матери.
     - Вот как...
     - Толя считал себя виноватым перед Ирой, но  виноват  он  был  только
перед самим собой. Он любил Иру до последнего дня.
     - А она?
     - Не знаю. Она и сама не знала.
     - Толя никогда бы не бросил больную жену.  И  дочь,  не  забывай  про
дочь! Дочь была для него главным в жизни!
     - В том-то и дело! Ира вышла замуж,  уехала,  и  Толя  поверил,  что,
женившись, сумеет забыть ее. А вышло наоборот: Ира скоро вернулась,  и  он
оказался в цугцванге, любой выход заканчивался для него  тупиком.  Он  был
силен честностью и оттого - беззащитен. Сын героя знал это лучше всех.
     - Сын героя - мерзавец! Его конец справедлив!
     - Это страшный конец. На его могиле не  будет  даже  фамилии,  только
инвентарный номер. Он считал, что живет ради  сына.  Сын  не  приедет  его
хоронить.
     - За что боролся, на то и напоролся. Яблочко от яблони...
     - Ты ошибаешься. Его сын разыщет  очевидцев  гибели  деда  и  напишет
книгу о нем. Это будет честная книга. Так что ты с чистой совестью  можешь
похерить свой очерк. Он у тебя не получился. Не беспокойся: ничто не будет
забыто, всем воздастся по заслугам.
     - Ладно, похерю.  И  от  редактора  отобьюсь,  он  давно  его  жаждет
прочесть.
     - Отбиваться не придется. После вчерашнего разговора с тобой редактор
написал заявление об уходе на  пенсию.  Не  будь  к  нему  так  суров.  Он
несчастный, давно  потерявший  себя  человек.  Его  один  раз  напугали  в
тридцать  седьмом,  когда  забрали  отца,  и  ему   хватило.   Он   прожил
мучительно-бесполезную жизнь. Толя простил бы его...
     - Кто-то не должен прощать, чтобы такие, как Толя,  оставались  жить.
За все надо платить.
     - И все-таки Толя простил бы...
     - Вряд ли. Но, возможно, _п_о_н_я_л_ бы.
     - Мне нравится, как ты думаешь, но _п_о_н_и_м_а_т_ь_ ты будешь иначе,
чем я. Ты жестче.
     - Нет. Но время мое - другое.
     - Я могу езде как-нибудь помочь тебе?
     - Я сам. Необходимо многое _п_о_н_я_т_ь_ самому.
     - Тогда помоги мне ты. Побудь сегодняшний  вечер  со  мной.  Все-таки
страшно...


     Все едут поминать Толю, а мы прощаемся. Толя _п_о_н_я_л_ бы...
     Выходим из машины возле редакции. Падает крупный снег. Темнеет.
     - Уже скоро, - говорит Пониматель. - Тебе покажется, что я умираю, но
это неправда. Это все равно, что сбросить старую оболочку... У  тебя  есть
двушка?
     - Что?!
     - Двушка. Двухкопеечная монета.
     - Позвонить можно из редакции.
     - Мне нужно отсюда. Ты иди, я поднимусь следом.
     Вхожу в лифт, а он идет к телефону-автомату в вестибюле. Двери  лифта
закрываются. Кажется, что сейчас, когда они откроются, я проснусь.
     Но нет. Редакционный коридор. Пустой и полутемный.
     Жизнь начинается заново? Я - пониматель?
     Захожу к себе. Включаю настольную лампу.
     Жизнь начинается заново. Я еще не пониматель, но я должен  им  стать.
Это - долг. Перед Толей, чью жизнесмерть мне предстоит  продолжать.  Перед
Героем,  поднявшимся  на  пулемет.  Перед  женой  -  мне   еще   предстоит
п_о_н_я_т_ь_ свою вину перед ней. Перед Шуриком - как я хочу, чтобы он  не
передумал назавтра. Перед Понимателем.  Перед  Амираном,  Ирой,  Валерией,
Галей, Олегом, перед Толиной дочкой, перед людьми, для которых пока еще  -
увы! - заяц, выбежавший на дорогу, значит больше простых человечьих слов.
     Шаги в коридоре. Это Пониматель.
     - Вот и все, - улыбается он.  -  Ты  не  огорчайся,  тут  нет  ничего
печального. Прислушайся, звезды смеются. Ну же, ну!
     И я слышу тихий перезвон.
     - У тебя будут звезды, которые умеют смеяться. Как  будто  я  подарил
тебе целую кучу бубенцов. Прислушивайся к ним, когда будешь писать.
     - Я могу не писать и писать не буду. Я пишу искренне, но пишу ложь. Я
не знаю, в чем она, но она есть.
     - Ты пишешь правду. Ложь была в тебе самом. Но  теперь  все  пройдет.
Почаще запрокидывай голову. Звезды не лгут. Взгляни: они смотрят на нас.
     Я вглядываюсь в темное снежное небо.
     - Вон, вон она, видишь - восходит, - вдруг кричит Пониматель.  -  Это
она, она!..
     Лицо его горит, глаза широко раскрыты.
     - Это она... она... - повторяет он. - Верь:  Моцарт  не  умирает,  он
всегда возвращается. Слепота еще не конец. Можно выжечь глаза,  но  нельзя
убить душу. Экзюпери вернется. Я вернусь. Она восходит, восходит...
     И  я  вижу  звезду.  И  около  нее  множество   других   звезд.   Они
перемигиваются,  они  смеются,  как  бубенчики  на  колпаке  у  мудрого  и
грустного шута.
     Звонит телефон. Я не подхожу. Звонит долго. Умолкает. Снова звонит.
     Звезда восходит над миром.
     - Сними трубку, - говорит Пониматель.
     Голос жены.
     - Проходила мимо, смотрю - свет. Неужели, думаю, вернулся.  Я  внизу,
меня вахтер не пускает.
     - Я не...
     Пониматель бьет по рычагу.
     - Иди! - кричит он. Глаза его безумны.
     - Иди, - просит он тихо, еле слышно. Глаза его бездонны.
     - Иди... - легонько подталкивает он меня к выходу.
     А звезда восходит над миром.
     - Иди. Так надо. Не забывай  слушать  звезды.  У  тебя  родится  сын,
сделай его человеком. И Моцарт не умрет... Иди!
     Жена стоит в вестибюле. Жалкая, неприбранная, из-под  пальто  выбился
ворот домашнего платья.
     - Проходила  мимо,  смотрю  -  окно  у  тебя  горит.  Вдруг,   думаю,
вернулся... О, господи, что же я... Я... Он позвонил,  сказал,  тебя  надо
спасать. Сказал: глаза слепы, искать надо сердцем. Я не поняла... Я  знаю:
ты не уезжал. Я видела некролог, так мог написать один ты... Он  позвонил,
он просил... Я плохая жена...
     Она поворачивается к выходу.
     - Подожди! - я беру ее за руку. - Подожди! - говорю я  ей.  -  У  нас
родится сын! - говорю я ей. - Ты прости меня! - говорю я ей. -  Ты  прости
меня... - шепчу я безысходно.
     Она плачет. Беззвучно, закусив губу.
     - Глупый!.. Какой ты глупый!.. - плачет она.
     Стук, как выстрел, - вахтер уронил костыль.
     - Там Пониматель, - говорю я ей. - Его звездочка...  слышишь,  звенят
бубенцы?.. Ты подожди, ты только не уходи... Я должен  быть  с  ним...  Ты
только не уходи, только не уходи!..
     Я не жду лифта. Я несусь наверх через три ступеньки.
     Я должен быть с ним.