пятствия  -  полосатого  бордюра  между
тротуаром и проезжей частью.  Тот,  что  повыше,  тянул  невиданной  длины
отросток-руку прямо  под  колесо  ближайшей  машины  к  какому-то  темному
округлому предмету. "Ребенок" же как-то страшновато-неестественно загнул в
прыжке голову и, размахивая, словно ветряная мельница, руками (тоже разной
длины), устремил на "взрослого" пустой отрешенный взгляд.
     От картинки веяло  лекарственным  духом  инвалидного  дома  и  тянуло
могильным холодком. Подпись гласила:

                         Бежит за шляпой дядя,
                         А ОН - на дядю глядя.

     Плакат был  выполнен  на  добротной  лощеной  бумаге  сочными  яркими
красками. ОН прочно засел мне в душу.
     Возвращаясь,  я  обнаружил  на  задней  обложке   купленной   тетради
стихотворение. Вот такое:

                         Хорошо по росе
                         Прогуляться вдоль шоссе.
                         Хорошо, но только НЕ -
                         Не по правой стороне!

     Вернувшись в общагу, я двинул в  столовую  и  там,  стоя  в  очереди,
прочел над лотком с хлебом:

                     Хлеб - наше богатство, его береги,
                     Хлеба к обеду в меру бери!

     А чуть поодаль - еще:

                     Помни, как дважды два:
                     Хлеб - всему голова!

     Эти  строки  меня  доконали.  Оказывается,  для  кого-то   то   самое
рифмоплетство,  которым  мы  занимались   от   нечего   делать,   является
профессией. Но ведь, чтобы такая "продукция"  расходилась,  на  нее  нужен
спрос. Неужели тот, кто заказывает, не чувствует фальши?
     И мне пришло в голову провести эксперимент. Про  себя  я  назвал  его
"Операция ЧФ" (Чувство Фальши).
     Я подошел к девице за кассой.
     - Простите, девушка, кто у вас тут главный?
     Девушка подняла широко открытые красивые, как у теленка, карие глаза.
     - Как это?
     - Ну, кто у вас тут директор, что ли, или начальник?..
     - У нас - заведующая. Но ее сейчас нет. А зачем она вам?
     - Я хотел узнать, откуда у вас эти плакаты, про хлеб.
     - А, - протянула она и разочарованно махнула рукой, - года два  назад
в тресте дали.
     - И вам они нравятся?
     - А вы - кто?
     - Я из газеты, - не моргнув и глазом, нахально соврал я.
     - Да, очень, очень нужные плакаты, - неожиданно бойко  стала  "давать
интервью" девушка, - нужные и интересные. Вот только жаль, маловато их.
     - А вам нужно больше? Понимаете, наша  газета  проводит  кампанию  по
привлечению молодых поэтов и художников к  нуждам  бытового  обслуживания.
Уже  завтра  можно  было  бы  принести  несколько  новых  плакатов.   Ваша
заведующая против не будет?
     - Что вы; Галина Владимировна, наверное, только рада будет.
     И действительно, Галина  Владимировна  обрадовалась,  когда  назавтра
стены ее столовой украсили новые, еще пахнущие тушью, надписи.  Первый  из
них поощряюще намекал:

                         Ты зачем сюда пришел?
                         Ну-ка, кушай хорошо!

     Второй энергично советовал:

                         Постоянно и неустанно
                         Бери к пельменям сметану!

     Далее следовал текст на злобу дня:

                         Воровать ложки
                         Стыдно немножко.

     Плакат на выходе сначала по-товарищески  заботливо  интересовался,  а
затем - удовлетворенно констатировал:

                         Уходящий товарищ, ты сыт?
                         Зря спросил; это видно на вид.
                                        (администрация)

     С тех пор регулярно, примерно раз в две недели, плакаты менялись, что
заметно  увеличило  приток  посетителей.  Правда  они  больше  глазели  по
сторонам, нежели ели.
     К нашим перлам можно отнести следующие призывы:

                     Был Гамлета отец, стал - тень.
                     Кушай рыбу каждый день!

                     Стулья наши - общественные,
                     Будь бережлив, давай.
                     Стул-то, ведь он - как женщина,
                     Ножку ему не ломай.

                     Агрессией пухнет весь зарубеж.
                     Время требует: "Ешь!!!"

     А  два  плаката  Галина  Владимировна  все  ж  таки  забраковала.  Ей
показалось, что они скорей отпугнут покупателей, нежели привлекут.  Первый
из них предостерегал:

                        Есть пельмени с маслом
                        Очень огнеопасно!

     Необоснованность данного  заявления  заставила  нас,  скрепя  сердце,
согласиться с заведующей. Второй  забракованный  плакат  этак  ненавязчиво
рекламировал:

                        Стоит довольно дешево
                        Это странное крошево.

     Мы с Юриком ничего предосудительного в  этих  словах  не  видели.  Но
Галина  Владимировна  категорически  отказалась  это  вывешивать.  Однако,
проявив незаурядный такт, она выразила надежду, что молодые поэты обиду на
нее не затаят и не оставят ее столовую без своего вдохновенного  внимания.
Операция ЧФ продолжалась.
     Предметом нашей особой гордости стали следующие воззвания:

                        Один мой знакомый Глеб
                        Кусками бросает хлеб.
                        Не знает, наверное, Глеб,
                        Как трудно дается хлеб

                        От еды, спиртным запитой
                        Никогда не будешь сытым.
                        Пусть не лезут в глотку вам
                        Распроклятые сто грамм!

     А вот этот плакат Галина Владимировна сперва тоже не  хотела  вешать,
но  Юрик,  заинтересованный,  как  автор,  излил   на   нее   целое   море
литературоведческого  красноречия,  и  она,   сраженная   его   эрудицией,
покачнулась и сдалась. Теперь на стене красовалось:

                       Пальцем в солонку?!
                                       Стой!!!
                       Что ты себе позволяешь?
                       Мало ли где еще
                                     ты
                                       им
                                         ковыряешь?!

     Хотя реакция посетителей всегда была примерно  одинаковой,  наблюдать
нам  не  надоедало,  и  мы,  бывало,  часами  просиживали  в  столовой  за
каким-нибудь сиротским стаканом компота.
     Особенно, почему-то (может быть Зигмунд  Фрейд  ответит?),  нравилось
нам, когда смеялась какая-нибудь симпатичная девушка. Но  это-то  как  раз
случалось крайне редко.  Именно  симпатичные  девушки,  как  правило,  без
эмоций скользили взглядом по строчкам, затем поправляли что-нибудь в своем
туалете и невозмутимо продолжали трапезу.
     Славные были времена. Обо всей этой ерунде я мог бы рассказывать  еще
долго. Но уже светает. Я должен торопиться. Разошелся, вроде.
     На  всю  тебя  целиком  уже  стараюсь  не  смотреть.  Хватит  с  меня
благородных экстазов. Работать надо.
     Так. Пятно. Вот же скотина по разуму. Интересно, что  это  -  зависть
или страх, или ревность, или что-то еще? А,  без  разницы.  Одним  цветом.
Стараюсь  оттереть  резинкой.  Не  берет.  Шкуркой-нулевкой.  Без   толку.
Сколоть? Нет, подобные пятна "с мясом" способна откалывать только жизнь. В
этом есть своя правда. Пятно не пристало бы так основательно, если бы  это
было чуждо твоей натуре. Видно, я тебя бессовестно идеализировал. Да,  так
всегда. Теперь, с  этим  пятном,  даже  больше  похоже  на  правду.  Можно
раскрашивать.
     В одну руку я беру горсть  душистой  лесной  земляники,  в  другую  -
горсть продрогших утренних звезд и бросаю все это тебе в лицо. Краски сами
находят себе подходящие места. Теперь румянец. Я отламываю  маслянистый  и
розовый, как крем с пирожного,  ломтик  зари  и  размазываю  его  по  всей
мраморной поверхности. Так. Волосы. Отрываю кончик хвоста  извивающейся  в
агонии ночи и натираю этой  липкой  пахучей  субстанцией  брови,  ресницы,
волосы.
     Ну, вот. Я позволил себе в последний раз полюбоваться  тобой.  Сейчас
ты такая, как на самом деле. Вот только пятна этого я никогда не  замечал.
Хотя, где я мог его заметить? Ну, пора.
     Я закрываю глаза и пытаюсь услышать свое  сердце.  Вот  оно  -  тихое
такое "тук-тук, тук-тук". Теперь твое. Ага, вот оно! Бр-р, какое холодное.
Знал бы кто, как не хочется. Но надо. И я прижимаю его к  своему.  Муражки
побежали по телу, и стало трудно дышать. Ничего, потерпим.
     Теперь я уже отчетливо слышу стук своего сердца, но он  стал  реже  и
как-то надсаднее, еще бы, ведь теперь оно "раскачивает" и твое.
     Это  как  искусственное  дыхание.  И  вот,  самостоятельная   искорка
затеплилась в этом маленьком ледяном комочке.  "Тук-тук,  тук-тук"  -  уже
легче стучится моему, а еще через минуту уже оба сердца в унисон гремят  в
моих ушах добрым паровым молотом: "Тук-тук!!! Тук-тук!!!"
     Я чувствую, как теплеет у тебя в груди, как высоко вздымается  она  в
первом глубоком вздохе, как чуть приоткрывается рот, и дрожат, как во сне,
готовые подняться веки.
     И я, надеясь встретить твой первый лучистый взгляд, спешу проснуться,
открыть глаза, окунуться в это отчаянное море...
     Листки, листки, листки... Рукопись передо мной. Пустая комната. Тапок
посередине. Пишу-таки. Ну-ну...
     Все правильно, стоит только что-то закончить, как ты теряешь это,  а,
впридачу, и частицу себя. А ты теперь там, где ты есть на самом  деле.  Ты
проснешься и с удивлением будешь  вспоминать  странный  сон,  будто  тебя,
совсем голую кто-то внимательно осматривает, ощупывает.  Было  больно.  Ты
встанешь и впервые в жизни станешь ТАК разглядывать всю  себя  в  зеркале.
Очень даже ничего. Вот только эта противная родинка на груди...
     Ты  оденешься,  соберешь  дипломат,  и,  пройдя  через  капустный  ад
студенческой столовой на первом этаже, выйдешь  на  улицу  и  вольешься  в
общий поток, текущий к учебному  корпусу.  Ты  торопишься,  Элли,  и  даже
представить себе не можешь, что появилась на свет  только  сегодня  ночью.
Что впереди тебя ждет Желтая Кирпичная Дорога, которая ведет в  Изумрудный
город. И все твои желания исполнятся. Так будет, ведь я написал так. А я -
Бог.
     Итак, центр мира создан. Вертись, Вселенная!
     Чтобы взбодриться, я резко поднимаюсь. Из кармана вылетает:
     - Лось...
     Запускаю  руку  и  извлекаю  оттуда  прямоугольный  розовый  предмет.
Встряхиваю несколько раз.
     - ...тись... ная!.. - отзывается он и замолкает, хоть затрясись.  Ну,
все ясно.
     А что, собственно?
     - Бом-м-м...  -  неожиданно  раздается  заблудившийся  раскат  грома,
словно аукционный гонг.
     Продано!



                                    2

                              Друзья! Не стоит уповать
                              На чудеса. Чудес не будет.
                              Одно из двух: или волшебник палочку забудет,
                              Или вообще, он не умеет колдовать...

     Удивительно, но тяга продолжить эту явно незаконченную  вещь  у  меня
появилась только сейчас, трескучим зимним утром, семь лет спустя.  А  ведь
продолжение подразумевалось изначально (помнится, я даже намекал  на  это,
где-то в самом тексте).
     Но это я сначала думал, что удивительно, а позже, поразмыслив, понял,
что к чему.  Чтобы  было  яснее,  поведаю  одну  маленькую  историю.  Надо
заметить, что за упомянутые выше семь лет я  много  написал  и  худо-бедно
публиковался в журналах и сборниках. И вот, как то раз,  подходит  ко  мне
некто еще более "начинающий", нежели я, и заявляет:
     - Слушай, помоги советом. Решил, вот,  написать  рассказ,  а  с  чего
начать - не знаю...
     Я ответил ему. Наверное, он слегка обиделся на мой ответ, хоть виду и
не подал. А я, между прочим, был абсолютно искренен:
     - Нет ничего проще. Сначала напиши роман.  Потом  внимательно  прочти
его. Затем отдели первую главу и  перенеси  в  нее  все  находки,  которые
обнаружишь в остальном тексте. Теперь этот, лишенный "изюминок" текст  без
сожаления  уничтожь.  Оставшаяся  первая  глава  с  вкрапленными   в   нее
изюминками и будет той великолепной новеллой, которую ты желаешь написать.
Вот и все.
     Совет этот я  давал  хоть  и  с  легкой  иронией,  но  без  снобизма.
Иронизировал же я, скорее, над собой, нежели над своим  собеседником.  Ибо
именно так была написана моя первая новелла, продолжение коей  Вы  читаете
ныне. Точнее - не  новелла,  а  "текст",  так  как  жанр  его  расплывчат,
композиция  рыхла,  стиль  эклектичен...  Я  мог   бы   до   бесконечности
перечислять известные мне  недостатки  этого  текста,  но,  признаюсь,  он
дороже и ближе мне, чем почти все написанное после. Дело в  том,  что  уже
позже  я  вывел  для  себя  правило,  соотносящее  вдохновение,  умение  и
старательность. Звучит оно так: "Писать следует сердцем; если не  пишется,
тогда - головой; не пишется и так, пиши задницей".
     Впоследствии я честно следовал этому правилу, и в  собственных  вещах
хорошо помню (хотя знаю, что постороннему это может быть и  совершенно  не
заметно), какие абзацы или страницы чем написаны. Но "Пятна", при всей  их
внешней расхлябанности, монолитны в одном: они полностью  написаны  первым
из перечисленных частей тела. В отличии от всего прочего написанного мной,
текст этот  -  не  плод  размышлений,  поиска  и  сюжетно-психологического
конструирования, а не  что  иное,  как  ВЫПЛЕСК.  И  чтобы  он  произошел,
необходимо накопление. Точнее - брожение. И  это  подтверждается  как  раз
тем, что я вот вдруг взял, сел, да и принялся все это писать. Ни с того ни
с сего. Спустя семь лет. Т.е. дозрел. Добродил. Допух. Достиг определенной
кондиции. Критической отметки. Еще чуть-чуть  и...  чпок.  Вот  так-то.  А
помедлил бы, не начал бы писать, сняв тем самым опасное напряжение, был бы
не "чпок", а "бабах!!!". Ясно?
     Это хорошо, когда ясно. А мне вот пока не ясно, о чем же это  я  буду
писать дальше. Но белизна за окном почему-то требует от  меня  терпения  и
обещает  помочь  вдохновением.  Никогда   раньше   не   предполагал,   что
вдохновлять может не цветение, а напротив - снег.
     Ладно. Идея придет по ходу, мне же не следует останавливаться.  Нужно
писать хоть что-то... Есть! Вспомнил! Я  ведь  должен  выполнить  обещание
(косвенное, правда), которое дал семь лет назад. Я расскажу об армии.
     Итак, она.
     Избежать ее есть несколько  десятков  способов.  От  элементарного  -
непосещения военкомата  по  повесткам,  до  радикального  -  брака  с  его
служащей (именно так поступил мой старший брат, и его "дело" было  найдено
под привинченным к полу сейфом, когда возраст его (не сейфа, а брата)  уже
далеко перешагнул границу призывного). Однако, самый  популярный  метод  -
"косьба". (Или "кошение"?)
     Кстати, байка.
     Некий призывник  решил  "закосить".  Но  как  это  сделать  наилучшим
образом? Ломать руки или ноги ему  почему-то  не  хотелось,  флюорография,
несмотря на полкило сахарной пудры, которые он по совету товарищей вдохнул
перед  заходом  в  кабинет,  показывала-таки  отличные  легкие,  а   кусок
съеденного натощак хозяйственного  мыла  отчего-то  не  вызвал  обещанного
дворовыми  знатоками  эпилептического  приступа,   вызвав   лишь   стойкое
отвращение не только к мылу, но и к шампуням, к крему для бритья, к зубной
пасте и даже к стиральному порошку.
     И вдруг, - "Ба! - вспомнил он, - да ведь у  меня  сосед  -  майор  из
военкомата. Может быть, стоит это дело обсудить с ним?".
     И вот, является он к майору и заявляет: так,  мол,  и  так,  не  хочу
служить. А тот ему: "Это будет стоить тысячу. Но отдать ты мне  ее  должен
не сейчас, а в ночь перед комиссией. Точнее - ровно в  полночь.  Принесешь
ее на кладбище в банке из-под  кофе.  Сразу  за  воротами  растут  тополя.
Заберешься на третий справа и жди. Все".
     Призывник, было, заартачился, но майор  ему:  "Или  так,  или  никак.
Выбирай". Ничего бедняге не оставалось, как только  послушаться  странного
соседа.
     В полночь явился он на кладбище, и  хоть  и  было  ему  не  по  себе,
забрался на третий по счету тополь справа  от  входа.  А  через  четверть,
примерно, часа явился и майор. Залез на соседнее дерево и  кричит  оттуда:
"Кидай!" Наш бедолага кинул  ему  баночку  с  тысячей,  майор  поймал  ее,
спустился на землю и молча удалился.
     Ну, а назавтра наш персонаж прибыл,  соответственно,  на  медицинскую
комиссию и рьяно  принялся  обследоваться  на  предмет  своей  годности  в
качестве пушечного мяса. Будучи уверен в том, что тот или иной  специалист
неминуемо забракует его (т.к. уплочено), он последовательно  переходит  из
кабинета в кабинет... Ан нет! Каждый в отдельности и все вместе выдали ему
резолюцию: "Годен".
     "Ах, так! - возопил в душе наш юный герой, - деньги-то взял,  а  дело
не сделал! Ладно же, гад, я тебе службу попорчу!" И вот с этим-то душевным
воплем, как был нагишом, врывается он в кабинет, где  восседает  президиум
комиссии с его соседом-подлецом-майором во главе.
     - Так что же вы?! - вскричал несчастный призывник на  этот  раз  уже,
естественно, вслух, - я вам деньги давал? давал;  а  вы?!  -  И  закончил,
ломая руки, - почему везде - "годен" да "годен"?!
     "Ого", - заинтересовались коллеги-сослуживцы майора,  всегда  готовые
вырыть товарищу яму и, возможно, занять  его  председательское  кресло.  И
некто  из  членов  обратился  к  юному  обнаженному  созданию  с  ласковым
вопросом: "То есть вы, молодой человек, утверждаете, что  давали  товарищу
майору деньги?"
     - Точно! - вскричал оскорбленный в своих  лучших  чувствах  юноша,  -
тысячу. В банке из-под кофе! На кладбище!
     Члены  переглянулись,  а  врач-психиатр,  нехорошо   улыбаясь,   стал
тихонько  пробиваться  через  толпу  зевак-призывников,  привлеченных  сей
драматической сценой и сгрудившихся у входа в кабинет.
     - И когда же это было? - последовал очередной  вопрос,  произнесенный
уже с едва заметной иронией.
     - Сегодня. Ровно в полночь. - (Речь юноши была столь вдохновенна, что
не могло возникнуть и тени сомнения в его искренности.) Я сидел  на  одном
дереве, а он, - юноша ткнул пальцем в  пуговку  майорского  кителя,  -  на
другом...
     Но больше сказать он не успел ничего, ибо с профессиональным криком -
"Держите пациента!" - на него кинулся  психиатр,  а  вся  прочая  кодла  с
удовольствием помогла  последнему,  свалив  нашего  призывника  на  пол  и
скрутив его в бараний рог.
     Через полгода - обследованный вдоль и поперек и обколотый  всем,  чем
только можно - он был выписан из психиатрической клиники,  имея  на  руках
натуральный белый билет. Оставаться нормальным в дурдоме возможно не более
одной-двух недель.
     Вот так.
     Но это - байка. Теперь же - правда и только правда о советской армии.
Какой бы печальной правда сия ни была.

                      "Жопа в мыле, рожа в грязи.
                      "Вы откуда?" "Мы - из связи".

     В этих-то войсках я и служил. Точнее - МЫ служили.
     Кто это - мы? Ну конечно же, я и Юрик Иноземцев, мой вечный спутник и
корефан.
     Если говорить о том, как служил он, то самое грандиозное приключение,
пережитое им в рядах СА, выглядело следующим образом.
     Пошел как-то Юрик в караул. Ночью, стоя  на  посту  у  знамени  части
(прямо в расположении,  т.е.  в  помещении)  он  неожиданно  и  нестерпимо
возжелал удовлетворить естественную надобность. Как быть? Оставить  знамя?
Это грубейшее нарушение Устава караульной службы, и грозит  оно,  если  не
дисбатом, то, как минимум, десятью сутками "ГАУПТИЧЕСКОЙ вахты" (позднее я
выяснил, что на белом свете не существует такого  прилагательного,  однако
офицеры наши упорно говорили именно так).
     Но  если  "голод  не  тетка",  то  противоположная  ему  потребность,
по-видимому не дядька.  И  Юрик  нашел-таки  выход  из  столь  щекотливого
положения.
     О, нет, он не оставил священное знамя  п