не
приходилось слышать такого громогласного концерта. Пение  этих  болотных
певцов не напоминало отрывистого  кваканья  обычных  лягушек.  Оно  было
довольно мелодично и протяжно, как завыванье ветра. В конце  концов  оно
нагоняло тоску.
   Когда глаза привыкли к темноте, Морель увидел  полосы  фосфорического
света - это летали светящиеся насекомые.
   Москиты, комары и клещи, которыми была усыпана трава не давали Морелю
уснуть.
   "Хоть бы скорее рассвет!" - мучительно думал он, ворочаясь во  мху  и
расчесывая руки и шею. Только под утро он заснул тревожным сном.
   Его разбудил визг обезьян.
   Они сидели в ветвях над самой его головой и  пронзительно  кричали  и
визжали. На обезьяньем языке эти  звуки,  очевидно,  обозначали  крайнее
удивление, потому что на шум сбегались новые стаи обезьян посмотреть  на
редкое зрелище - очкастую  обезьяну,  лежащую  на  земле.  Более  смелые
спустились  по  лианам  и,  держась  хвостом,  размахивали  "руками"  на
расстоянии какого-нибудь метра  от  головы  Мореля  с  явным  намерением
познакомиться с ним поближе.
   Но Морелю было не до обезьян. Он поднялся, махнул  на  них  сачком  и
зашагал в глубь леса. Обиженные  таким  приемом,  обезьяны  загалдели  с
новой силой и долго преследовали Мореля.
   Морель шатался от голода и усталости,  но  упорно  пробирался  сквозь
чащу. Наконец он вышел к небольшой  речке,  струившейся  в  заболоченных
берегах. Несколько огромных лягушек прыгнуло в воду при его приближении.
   "Все дороги ведут в Рим, - рассуждал Морель. - Все  речки  впадают  в
Амазонку. Если я пойду по этой речке, то выйду на Амазонку немного  выше
или ниже нашей экспедиционной базы. Это будет  дальше,  но  вернее,  чем
искать по лесу обратный путь".
   И он отправился вниз по реке.
   Однако через час пути он с разочарованием увидел, что речка впадает в
одно из болот, которыми так изобилует бассейн Амазонки.
   - Неужели я заблудился? -  прошептал  Морель.  И  эта  мысль  впервые
заставила его подумать обо всей серьезности положения.
   Он был один среди  девственного  леса.  На  тысячу  миль  вокруг  нет
человеческого жилья. Сачок для  ловли  насекомых  был  его  единственным
оружием, а в небольшом мешке и фанерном ящике лежали только его  научные
принадлежности: увеличительное стекло, шприц, булавки, пинцеты...
   "Ithomia  Pusio,  -   по   привычке   продолжал   Морель   заниматься
определением пролетавших бабочек. - Слава дается нелегко!"
   Небольшой ручей, впадавший в болото, пересек Морелю дорогу. На  сырой
земле были видны отпечатки звериных  следов.  Здесь  же  валялись  кости
тапира, съеденного каким-нибудь крупным хищником, всегда  подстерегающим
животных в местах водопоя. Это открытие для Мореля было не из  приятных.
Морель перешел ручей и почувствовал под ногами  более  сухую  и  твердую
почву. Здесь пальмы чередовались с фикусами и лавровыми деревьями, а еще
выше поднимался лес фернамбуков, палисандров и кастанейро.
   Морель поднял валявшийся на земле плод кастанейро величиною с детскую
голову, разбил его, вынул орехи, заключенные в твердую кожуру,  и  начал
поглощать маслянистые сердцевины.
   "Здесь  по  крайней  мере  не  умрешь  с  голоду,  -  подумал  он.  -
Подкреплюсь, отдохну и отправлюсь на поиски дороги".
   И вдруг неожиданно для самого себя он громко сказал:
   - Солнце - огромный золотой паук! - ив  тот  же  момент  его  охватил
приступ сильнейшего  озноба.  -  Лихорадка!  Этого  еще  недоставало!  -
проворчал Морель, щелкая зубами.

Глава 4

"СУМАСШЕДШАЯ" ПУМА

   Что было дальше?
   Много  дней  спустя,  вспоминая  это  время,  Морель  с  трудом   мог
восстановить в памяти последовательность событий.
   Солнце - "золотой паук" спустился по вертикальной паутине  с  неба  и
впился в голову Мореля, охватив ее огненными лапами. Морель закричал  от
ужаса и бросился бежать. Отовсюду  -  с  листьев  пальм,  из-под  корней
деревьев, из цветков орхидей - выбегали огненно-красные пауки,  кидались
на Мореля и впивались в его истерзанное тело. И тело горело как в  огне,
разрываемое бесчисленными челюстями огненных пауков. Морель  кричал  как
безумный и бежал, бежал, отрывая от  своего  тела  воображаемых  пауков.
Потом он упал и провалился в черную бездну...
   Когда припадок лихорадки прошел,  Морель  открыл  глаза.  Он  не  мог
определить, сколько времени пролежал без сознания. Было утро. В траве  и
на листьях копошились пауки - серые, рыжие, черные, красные. Но это были
обыкновенные пауки. И солнце было только  солнце.  Оно  поднималось  над
лесом, освещая золотистых  ос,  пестрые  крылья  бабочек,  яркие  наряды
попугаев. Мысли Мореля были ясны, но он чувствовал во  всем  теле  такую
слабость, что едва мог приподнять голову. Нестерпимая жажда томила  его.
У края поляны протекал ручей. Но Морель не мог добраться  до  него.  Вид
струившейся воды увеличивал его страдания, и Морель испытывал  настоящие
муки  Тантала.  А  солнце  поднималось   все   выше.   Зной   становился
нестерпимым. Морель обливался потом, еще больше ослаблявшим его.
   "Если я сейчас не выпью глотка воды, то погибну", - подумал Морель  и
сделал попытку подняться. Шатаясь и опираясь на руки, он сел  на  землю.
Потом он опустился на  четвереньки  и  пополз  к  ручью.  Этот  путь,  в
несколько десятков метров, показался ему бесконечно долгим. Но все же он
дополз и, лежа на животе, прикоснулся почерневшими губами к воде и начал
пить. Казалось, он хотел выпить ручей. Вода  освежила  его.  Отдохнув  у
ручья, Морель почувствовал себя настолько хорошо, что смог подняться  на
ноги. Но в тот же момент он едва не свалился снова.
   На поляну выбежал огромный зверь с густой короткой  желтовато-красной
шерстью. На спине шерсть была темнее, на животе - красновато-белая.
   "Пума!" - с ужасом подумал Морель,  напрягая  все  усилия,  чтобы  не
упасть и этим не привлечь к себе внимания зверя.
   Пума не могла не заметить Мореля, и тем не менее она не  обращала  на
него  никакого  внимания,  как  будто  желая  продлить  пытку  человека,
обреченного на смерть. Эта огромная кошка, достигавшая вместе с  хвостом
почти двух метров длины, вела себя как домашний  котенок:  она  бесшумно
прыгала по поляне, гоняясь  за  летавшими  крупными  бабочками.  И  надо
сказать, что она это делала гораздо удачнее  Мореля.  Несмотря  на  весь
ужас своего положения,  Морель  невольно  залюбовался  изящными  ловкими
прыжками золотистого зверя. Испуганные бабочки поднялись выше,  и  пума,
наконец, обратила внимание на Мореля. Час его настал.  Мягкой  волнистой
походкой пума приближалась к человеку.
   "Только бы не показать, что я боюсь ее!" - подумал  Морель  и  сделал
несколько шагов навстречу зверю. Пума махнула хвостом, сделала небольшой
прыжок и остановилась перед  Морелем.  Глаза  их  встретились.  Животное
сощурило глаза, подобрав находившиеся под ними белые пятнышки. Оно будто
смеялось...
   "Да ну же, ешь скорее!" - подумал Морель, не будучи в силах перенести
эту пытку. Но пума продолжала свою странную игру. Оно подошла  к  Морелю
вплотную и толкнула его пушистой головой, как бы ласкаясь. Этого мягкого
толчка было достаточно, чтобы сбить Мореля с ног. "Конец!" - подумал он.
   Но это было только начало. Пума  упала  на  землю  рядом  с  Морелем,
перевернулась на спину и начала  толкать  его  в  бок  головой,  как  бы
приглашая играть. При этом она мурлыкала, как кот.
   "Это какая-то сумасшедшая пума! -  думал  Морель.  -  Она,  вероятно,
помешалась от жары, поэтому и делает такие безумные поступки: ласкается,
вместо того чтобы сожрать меня".
   Морель не был склонен поддерживать игру. Подражая животным, он  решил
притвориться мертвым. Пуме это не понравилось. Чтобы  растормошить  свою
игрушку, она легла на грудь Мореля, слегка прижав его плечо одной лапой,
другую подняла над его лицом, и открыла пасть, обнаруживая ряд  страшных
клыков.
   "Вот когда конец!" - подумал Морель. Но и  на  этот  раз  он  ошибся.
Неодобрительно фыркнув, пума вскочила и убежала в заросли кустарников.
   Это было невероятно! Морель поднялся без единой царапины. Оправившись
от потрясения, он почувствовал сильный приступ голода  и  отправился  на
поиски орехов.
   Вечером Морель вновь почувствовал приближение  приступа  малярии.  Но
прежде чем он потерял сознание, "сумасшедшая"  пума  еще  раз  навестила
его. Она, как тень,  выскользнула  из  кустарников,  уже  погруженных  в
сумрак, подошла к лежавшему  Морелю  и  обнюхала  его  лицо.  Морель  не
шевелился.  Пума  улеглась  рядом  с  ним  и  широко  зевнула,  как   бы
располагаясь на ночлег вместе с ним.
   Почти совсем стемнело. Стихли крики обезьян, хлопотливо размещавшихся
на ночлег в высоких ветвях, умолкли птичьи  голоса.  Не  слышалось  даже
лягушачьих  заунывных  песен.  Лес  засыпал.  Ни  звука.  Только  тонкое
жужжанье комаров, не нарушая безмолвия ночи, пронизывало воздух...
   "Гаучосы называют пуму другом человека. Они уверяют, что она  никогда
не нападает на человека и не трогает ни спящего, ни ребенка. Неужели это
правда?" - подумал Морель, искоса поглядывая на своего косматого соседа.
Пума лежала неподвижно. Только уши зверя едва заметно шевелились,  точно
он прислушивался к отдаленным звукам. Как ни напрягал  Морель  слух,  он
ничего не мог уловить, кроме жужжанья  комаров.  Лихорадка  все  сильнее
овладевала Морелем. Он старался не дрожать, но от времени до времени его
тело судорожно напрягалось, и его подбрасывало вверх,  как  на  пружине.
Однако, видимо, не это беспокоило зверя. Пума протянула лапы,  выпустила
когти и собралась в клубок,  словно  готовясь  к  прыжку  на  невидимого
врага. Прошла еще минута  напряженного  ожидания,  и  Морель  заметил  в
густых зарослях у ручья две светившиеся  зеленоватым  огнем  точки.  Это
могли быть только глаза  хищного  зверя.  Мысли  Мореля  мутились.  Бред
охватывал его, и ему казалось, что зеленые  точки  расширяются,  на  них
вырастают мохнатые лапы... Два чудовищных зеленых паука  приближаются  к
нему. Морель застонал и потерял сознание... Среди бредовых кошмаров  ему
слышались  ужасающий  рев,  крики,  стоны,  словно  тысячи  злых   духов
сорвались с цепи, ревел ураган, завывал ветер, рычали  звери,  и  кто-то
хохотал громовыми раскатами. И опять черная бездна тишины. Небытие...
   Зарево тропического утра. Солнце еще не видно,  но  небо  уже  пылает
пурпуром. Морель открывает глаза. Он все еще жив.  Кругом  буйная  жизнь
играет всеми цветами, кричит тысячеголосым хором пернатых и насекомых. И
опять жажда, нестерпимая жажда...
   Морель тащится по земле, как змея с перешибленной  спиной,  к  ручью.
Здесь он видит необычайное зрелище. У  самой  воды  лежит  распростертый
труп  огромного  ягуара  -  этого  вечного  врага  пумы.  Его   красивая
золотистая шерсть с черными продолговатыми пятнами  изорвана  в  клочья.
Правое ухо откушено. Один глаз вытек. На шее огромная рана. Земля залита
вокруг кровью. Трава вырвана и разбросана, кустарник изломан. Здесь была
страшная битва не на жизнь, а на смерть. Морель  наклонился  над  убитым
зверем и с жутким любопытством посмотрел  в  единственный  сохранившийся
глаз, тусклый, остекленевший. Неужели глаза этого зверя преследовали его
по ночам? Морель вспомнил, что несколько раз замечал  две  фосфорические
точки, мелькавшие в кустах. Но он не был  охотником  и  думал,  что  это
ночные светящиеся насекомые, которых так много в тропических лесах.  Да,
его подстерегал ягуар. И вот  он  лежит  поверженный!  Морель  оглянулся
кругом и увидел, Что кровавый  след  уходит  в  сторону  и  пропадает  в
кустах. Ученый не верил своим глазам. Но все, что он видел, не оставляло
сомнения в том, что пума спасла его. Она охраняла его во  время  болезни
и, рискуя сама, храбро бросилась на врага, чтобы спасти жизнь человека.
   Это была неразрешимая загадка инстинкта. Невольно Морель почувствовал
благодарность и даже нежность к своему спасителю.  Но  спаслась  ли  она
сама? Бедная необычайная пума! Она уползла в чащу зализывать свои раны и
теперь, быть может, издыхает, даже не сознавая своего героизма.

Глава 5

ВОЗДУШНОЕ ЖИЛИЩЕ

   Мореля охватило желание  разыскать  раненого  зверя  и,  если  можно,
помочь ему. Несмотря на слабость, он отправился по  следу.  Но  кровавый
след уходил в густую чащу. Морель был еще слишком слаб, чтобы продолжать
поиски. Сделав несколько десятков шагов,  он  упал  у  зарослей  хинного
дерева, вдыхая душистый запах розовых и желто-белых цветов.  У  ног  его
валялась четырехгранная сломанная ветка.
   "А ведь это хина! Почему  бы  мне  не  полечить  свою  лихорадку?"  -
подумал он и, отодрав зубами кору, начал жевать ее, морщась  от  горечи.
Морель начал лечить лихорадку хинной корой,  подобно  индейцам,  которые
издавна пользуются этим народным  средством.  Приступы  лихорадки  стали
ослабевать, и скоро Морель почувствовал себя здоровым.  Но  он  был  еще
очень слаб. Ему приходилось питаться только растительной пищей. К орехам
он скоро прибавил новое блюдо  -  муку,  которую  он  добывал  из  корня
кассовы. Из этой муки он умудрялся даже  печь  лепешки,  разжигая  огонь
увеличительным стеклом. Иногда ему удавалось даже  полакомиться  печеной
рыбой. Он ловил ее на крючок, сделанный из булавки и воткнутый  в  конец
прута. Приманкой служили черви и насекомые.
   Морель еще не оставлял мысли найти своих спутников или спуститься  по
одному из притоков к Амазонке и достигнуть  жилых  мест.  Для  этого  он
хотел использовать дождливое время года: с ноября по  март  беспрерывные
ливни превращают ручьи в  широкие  реки.  О  направлении  заботиться  не
нужно. Морель устроит плот, сделает запасы пищи и отправится в путь.
   Однако в ожидании этого времени надо было подумать  о  более  оседлом
существовании. До сих пор Морель жил, как лесной зверь:  день  бродил  в
поисках  добычи  и  засыпал  там,  где  заставала  его  ночь.   Но   так
продолжаться  не  могло.  Его  лицо  и  руки  были  совершенно  изъедены
москитами и комарами. Когда Морель  смотрелся  в  стоячие  воды,  он  не
узнавал себя: так опухло его лицо. Клещи заползали под  одежду.  Вырвать
их с головой не удавалось. Если же в теле  оставалась  голова,  на  этом
месте образовывался нарыв, который причинял  Морелю  большие  страдания,
чем живой, сосущий его кровь клещ.
   Но это было еще не все.  Каждую  минуту  он  рисковал  встретиться  с
лесными хищниками: ягуаром, мексиканской дикой кошкой,  красным  волком,
дикой собакой. Из них ягуар был  самым  страшным.  Один  ягуар  погиб  в
борьбе с пумой, но тысячи их еще бродили в лесу. Иногда  Морель  замечал
во тьме зеленые точки и спешил развести костер, добывая  огонь  кремнем.
Но огонь нужно было поддерживать, и Морель не высыпался. В конце  концов
он решил, что самое безопасное  -  проводить  ночь  на  ветвях  высокого
дерева, усаживался среди сучьев  и  привязывал  себя  ремнем  к  стволу.
Морель долго не мог привыкнуть к  такой  "спальне".  Когда  он  засыпал,
голова его опускалась, и ему казалось, что он падает с дерева. Морель  в
ужасе просыпался, инстинктивно хватаясь за  ветви.  Но  со  временем  он
привык к своей воздушной кровати и хорошо высыпался. На высоте москиты и
комары меньше  беспокоили  его.  Крупные  хищники  не  замечали  добычи,
укрывшейся в густой зелени дерева.
   Постепенно из каких-то глубин  его  существа  поднимались  и  оживали
первобытные инстинкты, утраченные человеком  на  протяжении  тысячелетий
культурной  жизни.  Морель  научился  крепко  спать  и  в  то  же  время
прислушиваться к малейшему шуму. Слух и обоняние его обострились. Только
глаза ученого оставались такими же  близорукими.  Впрочем,  в  очках  он
видел неплохо. Эти  очки  составляли  предмет  его  непрестанных  забот.
Однажды, когда он спал на  земле,  положив  возле  себя  очки,  какая-то
птица, очевидно такая  же  любительница  блестящих  вещей,  как  сорока,
подхватила клювом очки и унесла. Взмахи крыльев разбудили Море-ля, и  он
погнался за птицей. К счастью,  она  уронила  очки.  С  тех  пор  Морель
никогда не снимал очков, даже во время сна.
   Была середина сентября, и дожди перепадали уже  довольно  часто.  Они
неожиданно налетали, опрокидывая на лес целые водопады, и так же  быстро
проходили. Ветви деревьев не могли защитить Мореля,  и  он  промокал  до
костей. И Морель занялся устройством кровли  над  головой  из  ветвей  и
листьев. Это была трудная работа. Несколько раз он едва  не  срывался  с
дерева. Вдобавок ему приходилось вести борьбу с  обезьянами.  Достаточно
было Морелю спуститься с дерева за сучьями и хворостом, как  целые  стаи
обезьян собирались на его стройку и пытались "помогать". Может быть, они
делали это с самыми лучшими намерениями,  но  после  их  набегов  Морелю
каждый  раз  приходилось  начинать  строить  заново.  Так   продолжалось
несколько дней, пока Морелю не посчастливилось  найти  очень  прочные  и
тонкие вьющиеся растения, которыми он туго связал остов крыши. Убедились
ли обезьяны, что человек хорошо справляется с работой без их помощи, или
им надоела эта новая забава, но скоро они оставили его в покое, и Морель
благополучно достроил свое временное жилище. Теперь он  был  защищен  от
дождя. Морель втащил к себе на дерево даже некоторые запасы  пищи:  муки
из кассовы, орехов и меда медовых мух -  свое  новое  приобретение.  Эти
запасы могли пригодиться во время плавания. Вместе с тем они освобождали
его от необходимости искать пищу во время дождя.
   В его новом жилище  было  подобие  кровати,  сделанной  на  ветвях  и
устланной  мхом  и  листьями.  Теперь  он  мог  с  некоторым   комфортом
растянуться. Когда дождь мешал ему заниматься устройством плота,  Морель
лежал у себя на дереве и переносился мыслью в Париж.  Но  это  было  так
далеко и так не похоже на то, что окружало Мореля, что Париж казался ему
далеким сном.
   В солнечные дни Морель усиленно трудился над устройством  плота.  Без
топора работать было трудно. Морель нашел  несколько  острых  кремней  и
попытался сделать каменный топор, перейдя, таким  образом,  к  следующей
ступени культуры - в каменный век.  Зажав  кремень  в  рогатину,  Морель
привязал его к топорищу тонкими лианами. Но кремень соскочил с  топорища
при первом же ударе. Тогда Морель решил сделать топор по  всем  правилам
искусства, пробив дыру в кремне ударами другого кремня. Этот  египетский
труд истомил его. Морель с отчаяньем бросил работу.
   "Нет, видно, я не гожусь в робинзоны!"
   Однако мысль о  топоре  не  оставляла  его.  Дерево  легче  поддается
обработке. Надо начинать с топорища. Морель нашел подходящий корявый сук
крепкого железного дерева и начал прожигать  углями  "игольное  ушко"  -
продолговатую дыру. Это была тоже египетская работа, но  все  же  дерево
поддавалось обделке легче кремня. Скоро  "игольное  ушко"  было  готово.
Морель вставил  острый  плоский  камень  и  закрепил  его  растительными
волокнами, старательно для  этого  приготовленными.  Этот  топор  скорее
напоминал булаву с необычайно большим набалдашником - так много  намотал
Морель "веревок", но  все  же  это  был  топор.  Он  перерубал,  вернее,
перебивал ветви в палец толщиной.  Он  мог  служить  некоторой  защитой.
Таким топором можно было даже  срубить  толстое  дерево.  Но,  занявшись
"хронометражем", Морель высчитал, что на каждое дерево потребовалось  бы
не менее месяца. А ему для плота  нужен  был  по  крайней  мере  десяток
деревьев.
   Морель приуныл. При такой быстроте работы ему не выбраться ранее  чем
через год.
   Тогда Морель решил использовать для плота бурелом и стволы подходящей
длины, валявшиеся в руслах высохших рек. Их приходилось тащить отовсюду,
часто издалека. Морель изнемогал от этой непосильной работы. Чтобы найти
бревно подходящей длины, ему иногда приходилось  уходить  на  расстояние
целого дня пути от своего жилища. В этом лесу, однообразном, несмотря на
все   расточительное   многообразие   древесных   пород,