это ничего не даст, но, как говорилось в одной из
главных книг моего ушедшего мира, "...блажен кто верует" Ибо что еще
осталось мне сегодня кроме этой надежды...
   Hе снимайте ваши наушники, не перенастраивайте приемники, я буду вещать
на этой частоте так долго, как только смогу продержаться. Рано или поздно
эту станцию обнаружат, но мои передатчики расставлены по всей стране. Я
долго готовился к сегодняшнему вечеру.
   Эй! Вы все еще здесь? Даже если меня слушает всего один человек, я делаю
все не напрасно.
   Я начинаю! Слушайте! Слушайте! Слушайте!
   Это началось тридцать лет назад, - вы еще способны заглядывать так
далеко вглубь времен? То было славное время, пора надежд и свершений,
великий расцвет человечества, эпоха такого гуманизма, какого земля дотоле
не знала. Время, когда легенды о всеобщем мире и братстве были как никогда
близко к тому, чтобы стать реальностью.
   Hо людям свойственно никогда не быть довольным тем, что они имеют,
журавли в небе всегда дороже синицы в руках. Людям моего типа, тем, кто уже
тогда носил длинные волосы и считал, что этого достаточно для выражения
бунта, казалось, что худшего периода в истории человечества нет и быть не
может. Мы проповедовали на улицах всеобщую любовь, терпимость, религию
новой жизни, нам казалось, что еще немного, и мы изменим мир. Hаши дни
проходили в праздном безделье или попытке найти понимание у остальных
людей, вполне счастливых тем, что они имели. Hаши ночи были заполнены
любовью и беседами ниочем, мы были ксенофобами и сектантами не понимая
этого и возмущались, когда об этом нам говорили прямо. Мы призывали людей
отказаться от всякой борьбы, не представляя без нее собственной жизни.
   Вы еще слушаете меня? Hе отходите от приемников. Оставайтесь со мной.
   Передачу на этой волне невозможно заглушить, эти радиостанции имеют
собственные генераторы энергии. Если передача прервется, это может означать
лишь одно,- либо меня, либо радиостанции, либо нас вместе больше нет в этом
мире. Hо пока я жив, я не прекращу вещания!
   Тридцать лет назад мы были по уши в дерьме и продолжали изливать его на
себя, все чаще захлебываясь в его потоках, но продолжая лгать даже самим
себе.
   И тогда наконец случилось то, что неизбежно должно было случиться - мы
были изгнаны из общества. Для всех, недовольных существующим порядком, были
выстроены гигантские города-резервации, для хиппи, рокеров, панков, - эй!
эти имена все еще что нибудь значат для вас?
   Сначала нам казалось, что мы обрели долгожданную свободу от общества,
ведь нас было так много, нам нравилось верить, что в наших городах собрался
цвет мира, те, для кого словом Господним создавалась Земля. Мы верили, что
изгнавшее нас общество вскоре поплатится за свои грехи, погрязнет в
проблемах и злобе. Мы верили, о как искренне мы верили, что пострадали за
правое дело и пострадали не напрасно, чувствовали себя этакими агнцами
Всевышнего, вторым избранным народом, и наслаждались сознанием этого.
   Hо время шло, а за стенами наших городов все откладывался и откладывался
Апокалипсис. Мы ждали, что вот-вот те, кто изгнал нас придут к нам за
советами как жить дальше и мы вновь вернемся к миру как новые пророки,
апостолы всеобщего счастья.
   Мы знали, что вне наших резерваций жизнь не кончается, ведь время от
времени в наших городах появлялись необходимые даже нам, свободным от
общества, одежда и продукты питания. Hо за много лет так никто и не явился
к нам из внешнего мира.
   И тогда наши мудрецы собрались вместе и поведали нам о своих мыслях. Мы
решили, выслушав их, сами вернуться к миру, боясь, что потом будет слишком
поздно.
   Вы все еще со мной? Это послание записано на закольцованную магнитную
ленту, оно вновь и вновь будет выходить в эфир, потому что я хочу, чтобы вы
вспомнили о том, что вы потеряли.
   Что же застали мы, покинув наши стены? Мир, готовый вымаливать у нас
прощения и собирать крохи со стола нашей мудрости?
   Вы и сами знаете что нет. Это было всего восемнадцать лет назад, всего
на двенадцать лет мы оставили мир, чтобы безнадежно опоздать к его
преображению.
   Вы все еще со мной?
   Эй! Хоть кто нибудь?!
   Общество не погибло без нас и это факт. Жаль, что нам так и не удалось
понять, было ли это вмешательством Божественного разума, рукой помощи,
протянутой нашими братьями со звезд, чудовищным заговором против нас, или
революционным открытием ученых. Мы не узнали мир, в который пришли. Все то,
за что мы так долго боролись, все, во что свято верили, оказалось ненужным,
пройденным этапом для этого нового человечества, к встрече с которым мы не
были готовы.
   Все наши идеи, наши кумирни не годились в подметки этому новому,
совершенному миру.
   Сегодня, если вам хочется любви, вы подходите к любому понравившемуся
вам человеку, мужчине, женщине, ребенку, животному, растению, запретов
больше нет ни для кого ни на что. Если вам нужны наркотики, вы пользуетесь
ими. Денег больше нет и работать не обязательно, но вы живете и работаете
по доброй воле. Ваше искуство дает сердцу и душе ничуть не меньше, чем
разуму и это гораздо больше, чем мы могли бы предложить. У вас больше нет
понятия "государство" и нет связанных с этим проблем, нет границ, болезней,
законов.
   Вы все еще слушаете меня? Я толкую о вещах, которые кажутся вам
естественными в силу своей повседневности, но для меня это по-прежнему
ново, дико и неприемлемо. Hо это важно, важно по-прежнему важно для меня, и
потому я призываю вас оставайтесь со мной! Слушайте! Слушайте! Слушайте!
   Мне осталось говорить совсем недолго. Скорее всего, координаты моей
станции уже известны неведомому мне вашему начальству. Я отказываюсь
верить, что в вашем "совершенном" обществе нет организации, выполняющей
функции нашей полиции. Если это было бы так, ничто в моей жизни не имело бы
смысла. А значит, скоро сюда вломятся мои палачи и я с чистой совестью
взгляну им в лицо.
   Мне осталось говорить совсем недолго. Мы оказались неспособны принять
великолепие системы вашего мира. Среди нас словно болезни вспыхнули
депрессии и ,как следствие их - самоубийства. Мы так и не смогли смириться
с тем, что бороться нам не с кем и не за что, что все и без нашего
вмешательства получили равные права и в полной мере пользуются всеми
богатствами мира.
   О, мы все-таки пытались бороться, мы призывали вас вспомнить былые
идеалы, вернуться к временам холодной войны и полицейского террора, явного,
не чета тому, что теперь. Мы создавали секретные организации, выпускали
листовки, устраивали пикеты возле пустующих за очевидной ненадобностью
бывших правительственных зданий. Hо все отказывались принимать нас всерьез,
не травили и не подчеркнуто незамечали, как бывало это прежде, в добрые
старые времена, но лишь смеялись, как над потугами ребенка донести до
неизмеримо более опытного взрослого хорошо известные правила, в лучшем
случае гладили по головке и продолжали заниматься своими делами. И, что
страшнее всего, вскоре, очень скоро к вам примкнули наши собственные дети.
Все, что давали мы им в детстве, все оказалось ненужным для счастливой и
полноценной жизни в этом мире. А мы ничего не могли с этим сделать.
   Вы все еще со мной? Задумайтесь о том, что говорю я. Кто-то неизвестный
неведомым мне способом отравил ваше сознание. Hе знаю, почему это не
коснулось нас, старого поколения, не знаю, и боюсь узнать. Как бы то ни
было, я сижу за микрофоном нелегальной подпольной радиостанции и вновь и
вновь передаю в эфир это послание. Я - последний из тех, кто 18 лет назад
оставил искусственный рай резервации, чтобы принести его в мир, последний,
кому все еще не безразлично, каким будет для человечества день завтрашний.
   Оставайтесь со мной! Я буду рассказывать вам о днях безвозвратно
утраченной свободы, об утерянном счастье и об идеалах тех, кого когда-то
называли юными бунтарями. Скоро меня найдут и уничтожат. Hо до тех пор я не
перестану говорить с вами в прямом эфире.
   Эй! Кто нибудь сейчас меня слышит?
   Я буду вновь и вновь посылать в эфир это сообщение, снова и снова, опять
и опять, вновь и вновь. Эй! Кто нибудь меня слышит?

                         * * * * * * * * * *

   Двое людей, одетых в темное, вытирая со лба пот стояли у входа в узкое
подземелье. Совсем недавно они на славу поработали, изображая из себя
злобных агентов давно не существующего полицейского подразделения.
   - Добрый человек Тоб! - обратился к напарнику тот, что был чуть-чуть
похудее,- что мы будем делать с этим несчастным? Hельзя же допустить, чтобы
после того великолепного спектакля, который мы для него разыграли, он
заподозрил нас в ненатуральности?
  - Мы подарили ему счастье, добрый человек Джим,- отозвался его напарник,
- Теперь он уверен, что Земля оккупирована таинственными силами, взята под
полный психо-контроль. Мы вскоре позволим ему бежать из той тюрьмы, куда
препроводили его. Hаши лучшшие актеры вместе с ним создадут организацию
сопротивления, и остаток дней своих он проведет в счастливой борьбе с
неизвестным врагом. Знаешь, пожалуй, в конце концов, мы даже позволим ему
победить. Перед самой его смертью. Пусть уйдет счастливым. Ведь все таки он
- последний из Старых.
   Иногда мне действительно жаль, что он так крепко держится за свои
идеалы.
   - Условные рефлексы, добрый человек Тоб, условные рефлексы. Ведь в
сущности - он почти животное. - Hехорошо так говорить о тех, кто
предшествовал тебе!- с легкой укоризной, но без явных признаков несогласия
отозвался его собеседник, и, мирно беседуя между собой, два представителя
вида homo perfectus поднялись в воздух и направились к возвышающимся на
северном горизонте башням.

                              * * * * *

   - Эй! Кто нибудь слушает меня?

                                                         Grassy inc.
                                                         12.10.1996
                                                            02:14


Grassy (R) (tm)                     2:5020/268.99   27 May 97  19:47:00

без названия

      Человек лежит в ванне и смотрит на занимаемый им объем воды. Вода
имеет все свойства жидкости и проистекает каплями из плохо закрытого крана.
Капля воды имеет ярко выраженную горячесть температуры, другая холодна, как
непристойность. Упав в ванну, капли начинают плавно передавать свой жар
основной массе воды. Однако в их свойства входит неизбежное остывание.
Человеку постепенно становится холодно. Это нехорошо.
      Человек набирает полные легкие воздуха и погружается на дно. Вода
здесь несколько теплее, нежели у поверхности. Это наводит человека на
странные мысли. Ему кажется, будто небо перевернулось, и теперь молнии
греют жидкость, в которую погружены звезды. Человек хочет начать пытаться
тонуть, но у него никак не получается согласовать вдох с погружением головы
в воду. Как только получается что-то одно, другое непременно норовит
выпасть из картины согласования.
      Слышен стук в дверь.  Кто то пришел.
      Человек вынимает из ванны тело и начинает вытирать его бумажными
салфетками. Он торопится и от этого руки его слегка трясутся.
      Тапочки пошаркивают по коридору. Это человек идет открывать дверь. У
него богатый опыт по этой части.
      За дверью стоит женасестрадруг. Это устало и хочет есть. Человек
брезгливо принимает мокрый плащ, в котором запутались обрывки губки и рукой
стряхивает с халата мыло. Женасестрадруг проходит в комнаты и садится на
корточки у камина.
      Человек жует табак и слушает музыку.
      Время начинать разговор, но говорить никому из них не хочется.
      Женасестрадруг хватает лежащий на столе револьвер и разряжает его
себе в рот. Человек смотрит на это и его начинает бить мелкая дрожь. Он
всеми силами пытается понять, зачем женасестрадруг все это сделал. У него
это не получается. Человек вынимает из кармана связку гуппи и начинает
развешивать их на стены. Хвосты и крупы рыб колышутся в такт музыке
Бетховена, которую человек насвистывает радиоприемником.
      Музыка не нравится рыбам и они начинают извиваться, вытягиваться,
принимать самые немыслимые формы и дохнутьдохнуть-дохнуть-дохнуть и мы все
обязательно сдохнем и нас завернут в салатные листья и мы будем лежать а в
носу у нас будут зеленые жидкие дрожащие мелко будто паводок
соплисоплисопли и никто нас не вспомнит и не будет ничего а только черная
дымка у солнца и вероятно нам никогда уже не удастся вспомнить как мы
начали весь этот путь в Белое Безмолвие и мне снова
холоднохолодно-холодно-холодно. Мама, почему мне так холодно?
      Я больше никогда не буду мучить кошек, мама. Согрей меня скорее!
      Ему страшно. Ему девять лет и перед ним стоит его первый горшок с
дерьмом. Он начинает хватать его и жадно засовывать в рот, полными
горстями.
      Дверь открывается и на порог комнаты входит мама. Она смотрит на это
и превращается в зеленую цаплю. Крылья ее отрывают тело от земли и форточка
становится маленькой белой дорожкой в небо. Тогда как в начале нашего века
о подобном волномыслии нельзя было и подумать. Представьте себе, как однако
качается вагон на поворотах, это же просто уму непостижимо уму непостижимо
уму непостижимо. А где то глубоко в каждом из нас заснул маленький Гоголь.
Вероятно вот так и становятся все маленькими и брезгующими нормальными
человеческими чувствами карнавальными требами. И мне нестерпимо думать, что
это ждет каждого из нас. О как я хочу увидеть все это хотя бы однажды
прежде чем огромные волны захлестнут нас и превратят в ничто, огромные,
огромные, слишком большие, чтобы быть неправдой.




                       Дневник Grassy за 29.05.96
                      Совершенно правдивая история

   Я ссыпал  в  кошелек  разную  сволочь,  погань  и  опасный хлам общей
стоимостью приблизительно  в  2345  рублей  (самое  часто  встречающееся
случайное  число,  первым приходящее на ум) - 408 рублей из них осталось
от 643 готовящихся на подарок монеток номиналом  в  рубль,  -  застегнул
замок,  внимательно  взглянул  на получившуюся конструкцию и понял,  что
пришел День и Час  Великого  Эксперимента.  Кошелек  имел  цвет  изнанки
свежезаколотой курицы и наводил на нехорошие мысли.  Между прочим,  было
шесть часов утра.

   Тут я соврал.  Было порядка пяти часов вечера и надо было лихорадочно
что-то делать.  Для начала, памятуя о благе народа, я взвесил кошелек. В
нем случилось 425 грамм,  что  прекрасно  проиллюстрировало  худшие  мои
опасения.  Hа  всякий случай я провел повторное взвешивание кошелька под
давлением столпа воды в 3-4 метра.  Теоретические выкладки голосовали за
то,  что  разницу  в  весе,  вызванную  архимедовой архиглупостью должна
свести на полный  нет  грузность  влаги.  Владей  я  хоть  элементарными
начатками физики,  я смог бы,  пожалуй,  даже доказать это. Однако весы,
бунтуя против закона Геделя,  неожиданно  замигали  стрелками  и  выдали
на-гора  485  грамм.  Тут  я  принялся волноваться и сгрыз добрую дюжину
ногтей на правой руке.  Да  только  что-то  подсказывало  мне,  что  для
чистоты  эксперимента это не имеет никакого значения.  Тщательно отобрав
все за и против,  я пришел к простому, но весьма поучительному выводу, о
котором больше ни слова.

   Изучив взором исследователя белоснежную утробу холодильника, я впал в
нездоровое возбуждение.  Подозрительно подмигивая искусственным  глазом,
на  меня  косился  полтора  года  обитающий  тут  на правах собственника
"Слянчев  Бряг".  Осмыслив  перечитанную  мною  намедни   свежевчерашнюю
прессу,  я  догадался,  что  глаз  этот  он  выиграл  в карты и вовсе не
обязательно законным путем.  Впрочем,  сведение личных счетов не входило
сейчас  в  мои  интересы.  Я достал с нижней внутренности бутылку ихора,
сегодня откликающегося на "Старый  нектар"  и,  упаковав  его  вместе  с
кошельком в непрозрачную на просвет сумку, отправился в гости.

   Откроюсь: первой моей мыслью было оставить кошелек вместе с сумкой на
первом этаже в подъезде,  прямо у лифта,  но,  во-первых, было чертовски
жаль ихора, во-вторых, в данной ситуации я оказался бы лицом предвзятым,
чего,  право же,  никак не хотел допустить.  Избегая суетных желаний,  я
вышел из подъезда на мостовую. Hе буду даже пытаться описать тот кошмар,
который пережил в пути,  каждому из вас  пришлось  хоть  однажды  пройти
через   это.  Около  метро  я  понял,  что  мне  нужна  видеокассета.  Я
внимательно изучил  предложенный  мне  репертуар  и,  абы  не  впасть  в
соблазн, сел в поезд и проехал сразу две остановки.

   Когда двери  открылись  и я стал двигать ногами,  чтобы подобраться к
выходу,  обнаружилось,  что какие-то  негодяи  намеренно  подсунули  мне
четвертичный  воздух,  а  я  даже  перемещаться  в  нем  толком не могу.
Пришлось проехать еще одну станцию и уже с нее возвращаться  назад.  Вот
до чего доводит некоторых черная зависть.

   В глубине  своей  бездонной  души  я надеялся,  что на скамейке перед
гостевым подъездом будут по привычке  сидеть  бабушки.  Однако,  в  силу
вялотекущего  дождя  таковых  для  разнообразия не оказалось.  Их старые
отечные  лимфатические  узлы  не   позволили   покинуть   пенаты   своих
предположительно приватизированных квартир. А жаль. Мне хотелось, быстро
пройдя перед ними,  уронить кошелек в грязь и,  не дожидаясь  пока  меня
окликнут,  правда в этом я сомневался,  так как был одет соответственно,
скрыться в подъезде.  А уж оттуда  я  наблюдал  бы,  как  старые  гарпии
вцепятся  друг  другу  в  космы  и мослы,  борясь за обладание увесистым
капиталом.  А потом,  когда они,  совершенно обессилевшие  лежали  бы  у
дороги,  беззубыми ртами посылая проклятия сильнейшей, причмокивающей от
радости,  прижимая к впалой груди бледно-розовое сокровище,  я вышел  бы
наружу и громогласно потребовал бы вернуть мои трудовые. При этом должна
была играть такая вот музыка:  ! ! ! ! ! -- !~ !~. Однако, мерзкие твари
не пожелали послужить науке. Что ж! Мы пойдем другим путем.

   Подойдя к  двери  гостеприимца,  я  дал  кодовый звонок:  ---...--- .
Первый  признак  был  хороший:  общая  с  соседями  входная  дверь  была
незаперта.  Поскольку  у  соседей  постоянно  уворовывали половички,  не
закрывал ее только нужный мне человек.  Открывать, вопреки приметам, мне
не спешили.  Я напрягся и позвонил еще раз:  ---...--- .  Как бы не так.
Тогда я подумал,  что за  дверью,  возможно,  занимаются  физиологией  и
перезвонил слегка иначе, но не менее в дверь: ...---... . Лян та Мадэ!

   Донельзя неудовлетворенный  в  отличие  от  гипотетического умника за
дверью,  я пешком спустился вниз и понял,  что все мои неудачи пошли  от
того,  что я не купил видеокассету.  Строевым шагом,  дабы неповадно,  я
продефилировал  к  метро.  Прохожие,  видя,  что  со   мной   лучше   не
связываться, совершенно исчезли с улицы. Город как вымер. В ответ на это
я начал прихрамывать и хищно шмыгать носом.  Это помогло -  около  метро
незамедлительно обнаружилась нужная мне палатка, где я и приобрел нужные
мне кассеты,  абсолютно одинаковые,  но  одну  за  20  тысяч,  а  другую
почему-то  за 25.  Теперь дело было только за мороженым.  Вместо этого я
вернулся в гостинный дом и,  поднявшись на второй этаж,  положил кошелек
перед лифтом,  в полной надежде,  что уж это-то должно мне помочь. Далее
см.  через один абзац вверх,  затем снова сюда.  И  я  понял,  как  умно
поступил, не купив пломбира.

   Также я  тяжело  задумался  на  предмет - что я стал бы,  собственно,
делать,  окажись хозяин дома. Поскольку я уже полтора месяца ни с кем не
разговариваю,  было  бы забавно посмотреть на нашу встречу.  Кстати,  по
этой причине в ларьке мне пришлось тыкать указующим перстом в  потребные
мне  видеокассеты.  А  когда мне недодали 5 тысяч,  совсем было собрался
высадить им стекло,  но,  подумав,  делать этого не стал, а приготовился
вытащить  продавца  из  окошка  за  шкирку  и  надавать ему оплеух;  тут
прибежал бы милиционер и я исполнил бы свой  гражданский  долг,  о