пругу свою, Ольгу
Степановну, а вы, менты поганые, на пятнадцать суток меня хотите?
 Сержант, конечно, на  Самаева обиделся за такие несправедливые  слова -
тем  более он при исполнении  - и кобуру взялся расстегивать,  попугать чтоб
Самаева. Но не получилось у него ее  расстегнуть. Не успел он. Потому  что у
Самаева же в руке молоток был.  Причем в левой руке. А  он, Самаев,  как раз
левша.
 1990


РАВНОБЕДРЕННЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

 Интимной жизнью Митя Салов жил с двумя женщинами одновременно. И не так
жил, как все прочие  представители мужского пола во всем мире живут, - когда
одна женщина, служит мужчине женой, а другая,  как говорится,  любовницей. У
Мити  Салова  обе они,  его  женщины,  женами  не являлись. С  женами  Салов
расстался раньше: с  первой по  счету  из-за  несхождения  характерами, а со
второй - по  экономическим мотивам.  И теперь  вот  имелось у него в наличии
сразу две женщины, одна из которых была  Мариной, а другая - Галиной или еще
проще - Галей. И имел он их  двух, так  сказать, в единицу времени не потому
что у него был низкий  моральный  облик, а потому что по обстоятельствам так
вышло. Само. И он Марину очень искренно любил, и Галину тоже любил. И каждую
из них  любил Митя  Салов по-своему  и  по  отдельности  от  другой.  И они,
женщины, со своей стороны отвечали, Мите взаимностью чувств и благодарностью
за доставленное счастье в жизни. А  Митя, в  свою очередь,  старался как мог
никого из них не обижать и встречаться и с Мариной, и с Галей приблизительно
на  равных  условиях  и  уделять  им  примерно равное количество  внимания и
времени. Он для себя набросал как бы план в виде графика  по числам месяца и
дням недели и пользовался этим графиком при организации своего  досуга и при
распределении его между Мариной и Галей по справедливости и по  совести - ну
раз  уж  образовался  у  них  такой,  что  ли,  своеобразный  равнобедренный
треугольник. Ведь же Салов не хотел специально, по расчету, чтоб у него было
целых  две  женщины.  Он  хотел,  чтобы  была  только одна какая-нибудь.  Он
конкретно  для  этой цели  и  завязал  знакомство  с  Мариной  в  пансионате
"Лесной".  Он по путевке профсоюза тридцатипроцентной стоимости проводил там
свой  очередной отпуск. И  она,  Марина,  проводила свой  отпуск  в  этом же
пансионате. И они в нем встретились и познакомились, и полюбили друг  друга,
имея в виду далеко идущие намерения на будущее.
 А  с  Галиной  Салова сама  же  Марина и  познакомила, по  собственному
желанию. Уже когда  они отпуск провели  и обратно в город вернулись.  Галина
подругой  была  Марине  со школьной  парты  и,  конечно, Марина ее с Саловым
познакомила,  не утерпела. И, конечно, Салова нельзя обвинять  в том, что он
на нее оказал  неизгладимое впечатление  своей обаятельной наружностью и что
она, Галина, ему понравилась не меньше Марины.  А Марина  тоже  - как раньше
нравилась, так и осталась нравиться,  несмотря на Галину.  И ему захотелось,
чтоб  и Марина  была с ним. как  и прежде до этого, и  Галину  тоже он хотел
сохранить при себе  и любить, тем более что и она, так же, как  и подруга ее
Марина, в браке ни с кем не состояла, и препятствий никаких в этой области у
Салова с ней создаться не могло.
 Вот так, значит, это  все выглядело насчет возникновения у  Мити Салова
двух  женщин  параллельно. И теперь он ходил то  к Марине, то  к Гале.  То с
Мариной  делил  свое личное  время, то с Галиной. А иногда бывало,  что и  с
обеими с ними вместе.  Допустим, надо идти ему к Марине,  а вдруг появляется
желание и Галину  повидать вне плана, ну он ей  позвонит с работы, так как у
него не было  домашнего телефона,  и скажет, что к  Марине сегодня пойдет, а
она тоже тогда созвонится с Мариной и тоже к ней  в гости попросится. И  они
все втроем в таких случаях вечер отдыхали.  И Салов после этого  у Марины не
оставался,  а,  наоборот,  шел с  ее,  Марининого,  согласия  и,  уступая ее
убедительным  просьбам, Галину провожать,  чтоб  не  страшно ей  было поздно
домой возвращаться. И оставался у Галины. И с ней ночевал.
 Конечно, Галину  не  особо радовало и устраивало такое ее двусмысленное
положение в отношениях с Митей, но она придерживалась того мнения, что лучше
иметь  хоть  какую-нибудь свою  личную  жизнь, чем не иметь  вообще  никакой
совсем, тем более  что он, Митя, обещал  ей  связь с Мариной  прекратить, но
как-нибудь  постепенно, чтоб не  причинять  ей  чрезмерной душевной  боли  и
излишних мук и страданий. А Марине Салов никаких  обещаний не давал, так как
она про их с Галей тайную близость  и связь  не догадывалась и находилась  в
полном  неведении.  Но  и  прекращать  с  ней  отношения  в  соответствии  с
обещанием, данным Гале,  Салову  не улыбалось  и не хотелось. Ему же  хорошо
было и с Мариной, и с Галей. С Мариной, например, ему более интересно было в
общении, потому что она и книжек много прочитала и  вообще, а с Галей Салову
лучше было  в  интимном  смысле слова.  И готовить  она умела разные вкусные
блюда восточной кухни.  Ну, короче, они как бы  дополняли в  его глазах одна
другую, и без любой из них ему было бы намного хуже и скучнее жить на свете.
И им без него тоже было бы хуже. А так все-таки всем им троим вместе  взятым
было  вполне  более-менее.  Только  с  праздниками  проблемы  перед  Саловым
вставали,  так как праздники  же  и Марина  хотела праздновать в  компании с
Митей, и Галина хотела быть с ним, а  не в полном одиночестве. А  Салов, как
всегда, и Марине не мог отказать, и Галине.  И поэтому он совсем падал духом
от безвыходности  обстановки и соглашался дежурить на своем производственном
предприятии по двенадцать часов за оплату в двойном размере. А они -  Марина
и Галя  - звонили ему  в дежурку по телефону и разговаривали  с  ним.  И обе
жалели, что он вынужден нести праздничные  дежурства  в то  время, когда все
люди всей страны празднуют и отдыхают в свое удовольствие, и высказывали ему
справедливые нарекания  и  упреки  за  то,  что  он  дает  согласие  на  эти
дежурства, хотя мог бы и  не давать. А Салов говорил им обеим одно и то же -
что не может он не давать  согласия,  если хочет, чтоб ему не мотали нервы и
давали  спокойно работать и  жить. Говорил он  им так, а сам про себя думал,
что  вот же и Новый год уже  не за горами, а  на Новый год этот спасительный
вариант с дежурством никак  не  пройдет, ни под каким соусом и  видом. И  не
надо бы им, Марине то есть и Гале, портить праздничное  настроение и  кровь.
Он же,  Салов, наоборот,  хотел,  чтоб и им,  и  ему хорошо  всегда  было, а
получалось,  что  выходило  прямо  противоположное.  И  надо  было   с  этим
что-нибудь срочно  делать, а  что -  неясно и  неизвестно. И  Салов не делал
вообще ничего. Он пустил все на самотек, чтоб, значит, само собой что-нибудь
произошло  и разрешило  весь  этот гамлетовский  вопрос.  И в конце  концов,
конечно, произошло  то, что  всегда происходит в  результате  тесных половых
контактов  между   мужчиной  и   женщиной.   А  именно,  произошла  у   Гали
беременность.  Салов как-то пришел  к  ней по своему  графику и говорит, что
пошли,  сходим куда угодно, в  кафе, что ли,  мороженого съедим  мягкого дли
вина выпьем в дегустационном зале "Нектар". А Галя говорит ему:
 - Не хочу я.
 А Салов говорит:
 - Почему это ты не хочешь?
 А она отвечает,  что не хочу, вот и все. И пить не хочу, и  мороженого.
Не лезет мне, говорит, внутрь никакая пища. А Салов ей тогда говорит:
 - Может,  тебе,  - говорит, -  в  таком случае  к  врачу сходить  надо,
состояние здоровья обследовать?
 А Галя говорит:
 - Да  была я  у  врача. И состояние  здоровья, -  говорит,  - у  меня в
пределах нормы, если принимать во внимание мое положение.
 - Какое твое положение? - Салов у нее спрашивает.
 А она отвечает:
 - Ну, обыкновенное женское положение. Беременность.
 - Это тебе врач лично сказал? - Салов спрашивает.
 А она говорит:
 - Лично.
 И начинает плакать. А Салов вытер руками ей с лица слезы и говорит:
 - Ты, -  говорит, - это, давай одевайся нарядно. В ЗАГС  пойдем. А Галя
говорит:
 - Честно?
 - А Салов ей отвечает:
 - Ну!
 И Галя быстренько оделась и лицо с прической перед зеркалом подправила.
Собралась, значит, и спрашивает:
 - Митя, а как с Мариной теперь?
 - А с Мариной, -  Салов ей говорит  уверенно,  - теперь  все. Покончено
навсегда.
 Ну и пошли они в райотдел Дворца бракосочетаний и  составили заявления,
что, мол,  желают  создать еще  одну новую  семью и  быть мужем  и женой.  А
оттуда,  из Дворца,  Салов  решил ехать  непосредственно к Марине.  Чтоб  не
откладывать эту тему в долгий ящик.
 - Я, - сказал, - сейчас к ней поеду,  а ты иди домой и жди моего к тебе
скорого возвращения.
 И вот приехал Митя Салов к Марине, а она отперла ему дверь и говорит:
 - О, - говорит, - как удачно, что ты  пришел. Ты, - говорит, - наверно,
почувствовал, да? И пришел.
 А Салов ей отвечает, что просто пришел, по одному делу, и "что это я, -
спрашивает, - мог такого почувствовать?".
 А Марина ему говорит весело:
 - А то, - говорит, - что у нас с тобой ребенок будет.
 - Кто у нас будет? С тобой? - Салов спрашивает.
 - Ну ребенок, - Марина говорит и повторяет еще раз: - ребенок.
 И после повторения этого слова  "ребенок"  у Салова,  видно, что-то  на
лице изменилось. Или отразилось,  может быть.  Потому что  Марина глянула на
его лицо и спросила:
 - Ты что это, - спросила, - не рад?
 А  Салов  сначала  замялся на  какое-то неопределенное  время,  а потом
говорит:
 - Чего это я не рад? Я рад.
 И замолчал. А Марина говорит:
 - Мить, - говорит, - а ты на мне теперь женишься или как?
 - Женюсь,  - Салов ей  отвечает. - Конечно.  Куда ж я,  -  отвечает,  -
денусь?
 Ну, Марина обниматься полезла, а он, Салов, говорит:
 - Только я сейчас  на минутку  забежал. К тебе. По одному делу.  И  мне
обратно надо бежать. Назад. А завтра я  позвоню  и, это, приду. И женюсь. На
тебе.
 И Салов  ушел от Марины и  поехал не  к  Гале, а  к себе.  Домой. Сел в
троллейбус и  поехал.  А в  троллейбусе в этом,  куда  он сел, в  нем  ехали
следующие  люди: сзади ехали двое  парней подросткового возраста с такого же
близкого возраста  девушкой, и девушка эта сидела  на руках у одного парня и
целовалась  с другим парнем.  Потом там ехала группа  женщин,  находящихся в
алкогольном  опьянении  высокой  степени,  а  одеты они  были в  натуральные
меховые изделия, и на пальцах у них  блестело по многу колец с камнями и без
камней, и все они ругали матерными словами  и выражениями сучка Геру Мухина.
Еще  в троллейбусе  ехал  старый дед с  костылем и без левой ноги. Он лежал,
обняв свой костыль, в проходе на полу и  спал, и от него пахло свежей мочой.
А  на  сиденье впереди,  которое развернуто против  хода  троллейбуса,  ехал
плоский человек с зеленой  гармошкой. Человек был  вроде как не в  себе.  Он
таскал гармошку  туда и сюда и дурным голосом на  одной ноте орал украинскую
народную песню:
 Ты ж мэнэ пидманула,
 Ты ж мэнэ пидвэла,
 Ты ж мэнэ молодого
 З ума-розуму звэла.
 Так  орал  этот человек всю дорогу  без  передыху. А  когда  троллейбус
приехал на  конечную остановку  и остановился, и открыл  все  двери, из  них
никто не вышел. Ни один человек  не вышел. И Митя Салов не вышел. И водитель
троллейбуса включил микрофон и  сказал  в него по типу того, как, слышал он,
говорят в метрополитене города Москвы:
 -  Конечная, - сказал  водитель  в  микрофон,  - троллейбус  дальше  не
пойдет, большая просьба освободить салон.
 Но и водителя никто не  послушал. Или же его не услышали. Или не поняли
из-за  звуков  гармошки и  голоса  плоского человека, который  все  громче и
громче  орал свою  жуткую  песню, и песня эта не имела  в его исполнении  ни
конца, ни смысла.
 1990


НОМЕР

 Самолет улетал рано.  То  есть  почти ночью. И  такси Кротов вызвал  по
телефону на  два  тридцать  плюс-минус  пятнадцать  минут. А с  женой он так
договорился  заранее,  что посадит их в это вызванное такси, а сам  с ними в
аэропорт не поедет. Номер такси запомнит, если что на всякий случай и все. И
останется дома, так как  завтра, хоть и суббота, а  надо ему на работу. А на
работе у него был законный выходной и вообще он  оформил  очередной отпуск с
понедельника. И вот, значит, такси пришло в назначенный час, и жена с дочкой
сели в него на заднее  сидение, и Кротов вещи их в багажник захлопнул, и они
уехали. А номер  он, Кротов, вроде бы  и запомнил,  но  цифры тут  же у него
перепутались  и  из  головы выскочили.  А жена  ему перед тем, как в  машину
сесть, сказала, что когда-то  ты меня не только что до аэропорта провожал, а
и  намного дальше.  Это  она  напомнила и намекнула,  как он в первый год их
жизни купил себе  тайно от нее билет на тот  же  самый самолет,  что и ей и,
когда  она уже начала плакать на регистрации, Кротов положил  на стойку этот
свой билет и  паспорт.  И летел  с ней до Львова, а  потом  тем же самолетом
вернулся назад.  Был  такой  у  них  в биографии дурацкий  эпизод. А теперь,
конечно,  все  у  них по-другому и  не  так. И вообще никак. И они  приняли,
значит,  решение, что  она уедет  к своим родителям  в гости,  и они поживут
месяц врозь друг от друга и отдохнут и, может быть, соскучатся.
 И самолет вылетел, считай, вовремя и по расписанию. Вырулил на взлетную
полосу, постоял на ней немного, а потом разогнался и задрал нос и стал лезть
и карабкаться в гору, набирая свою положенную  высоту полета.  И Лина громко
заплакала, потому что ей  заложило уши, и  она  испугалась, не зная, что это
означает.  А  Лариса сказала  ей, что надо проглотить слюну, и  Лина плакать
перестала и взяла у Ларисы  карамель "Мятную", и положила ее в  рот, и стала
сосать.
 И вот прошлась туда и сюда вдоль кресел нечесаная, в прыщах, стюардесса
и объявила, что  самолет набрал свою высоту, и полет протекает нормально,  и
можно  отстегнуть  привязные  ремни. И  все  отстегнулись и  осмотрелись  по
сторонам. А в самолете было неубрано, бардак, можно сказать, был в самолете,
так как  валялся на полу какой-то сор и  грязными  и  засаленными были чехлы
сидений,  и  мутными  иллюминаторы окон.  И  Лариса  подумала, что  дома она
оставила раскардаш  и  не успела  прибрать за собой после  сборов  в дорогу.
Правда, она и  не  стремилась особо к этому, пускай, думала,  остается,  или
пускай его бляди прибирают. А нет, так и в бардаке  посношаются, не сдохнут.
Ей сейчас, тут, отчего-то пришло  на  ум и показалось, что именно вот этим и
будет Кротов заниматься  в период  ее отсутствия  и больше ничем. Потому что
недаром же он никак дотерпеть не  мог и дождаться, пока уедет она.  Наверно,
прямо теперь уже и понавел полную квартиру всякой  шелупени. А самолет вдруг
ни с  чего  закачало и затрясло, и он провалился вниз  сквозь  тучи  и взвыл
всеми моторами и снова полез вверх. А  Кротов  смотрел на часы  и думал, что
вот наконец-то он совсем один и никого у него не осталось, только он  сам. И
он  позвонил Лидке, но телефон Лидкин ему  не ответил. Или она его отключила
на ночь, или же где-то шлялась, тварь болотная. И Кротов  знал, конечно, про
нее, что она тварь, но ему-то что с того, он же не жить с ней собирался и не
венчаться,  а  просто  хотел  поиметь  ее   по-человечески,  без  проблем  и
пережитков прошлого. Потому что Лидка была в  этом  деле специалист широкого
профиля  и пользовалась заслуженным успехом  и  давно  на Кротова зарилась и
положила  на него свой глаз. Но  телефон ее не отвечал ни в какую, и  Кротов
бродил  без  внимания  по  разоренной  сборами жены  квартире  и  тыкался  в
раскрытые двери шкафов  и  в выдвинутые ящики,  и  наступал на  разбросанные
дочкины игрушки, и они хрустели под его ногами. И когда в очередной какой-то
раз Лидкин телефон  не ответил,  Кротов позвонил другу детства и юности Гере
Мухину, и Гера ответил ему матом, то есть, какая это еще сука  резвая звонит
в такую несусветную рань.
 - Это я звоню, - успокоил Геру Мухина  Кротов и спросил: - У тебя телки
есть? А то моя уехала и хата свободная, и от скуки хоть вешайся.
 А  Гера прикинул и сказал, что хата - это, конечно, хорошо и  телок он,
Гера, найдет сколько угодно и пригонит хоть целое стадо.
 А Кротов сказал:
 - Ну так гони.
 И Гера оделся и прошел  на пальцах мимо матери,  которая лежала на боку
лицом  к  стене и  спала. И она не  проснулась  ни  от  прозвучавшего звонка
телефона, ни  от движений  по  комнате,  производимых уходящим Герой. И Гера
вышел и  тихо защелкнул входную дверь,  и  пошел на Красный  рынок, и  через
десять  примерно  минут  ходил между  сонными  рядами  и смотрел ассортимент
товара. А на рундуках сидели скучные телки  всех мастей и разновидностей. Их
за всю ночь никто не взял, и они курили  план или тянули портвейн из горла и
то ли дожидались покупателя, то ли  уже  и не ждали ничего,  а сидели просто
так, по инерции. И  Гера походил по  рынку, прицениваясь, остановился  около
одной, симпатичного и приемлемого вида  и,  потрогав ее руками,  потянул  за
собой, и она спрыгнула с рундука.
 - Куда? - спросила у Геры телка.
 - Еще одну надо, - сказал Гера.
 - А вас сколько? - спросила телка.
 - Два человека, - сказал Гера.
 - Не надо, - сказала телка. - Я сама.
 И они пошли с Герой вниз по улице Карла Либкнехта, к Кротову.
 - Тебя как звать? - спросил Гера.
 - Телка, - сказала телка.
 - А меня Гера,  -  сказал Гера,  - и  она  обняла  его за  талию  и так
держалась  за  него,  опираясь, и  ее  бедро  терлось  о  Герину  штанину  с
шуршанием.
 А когда они пришли к Кротову, телка сказала:
 - Жрать.
 И Кротов вытащил из холодильника кастрюлю с супом и поставил перед ней,
и отошел.  А  она запустила  туда,  в  кастрюлю,  пятерню и  достала кость с
лохмами мяса,  и обглодала  ее дочиста, а кость  опять бросила в суп,  и она
утонула. Потом телка поднесла кастрюлю к лицу и напилась из нее через  край,
и вытерла рот рукой, и сказала:
 - Кирнуть.
 И Кротов налил ей полстакана водки.
 - Еще, - сказала телка.
 И Кротов долил еще, и она выпила водку маленькими короткими глотками, и
стала скидывать с  себя  все. И оказалась  худой и прозрачной,  и кожа у нее
отдавала синевой,  и по ней  перебегали холодные мурашки, и телка ежилась  и
поводила плечами и мелкой грудью.
 - Чего стоите? - сказала она. - Или вас раздеть?
 - Нет, - сказал Кротов, и они с Герой стали раздеваться, и разделись, и
она взялась за них по полной  программе  максимум. Сначала работала  руками,
потом впилась в Геру, а Кротова  пристроила сзади, потом поменяла их местами
и  так далее, и тому  подобное. И все это тянулось долго  и монотонно, и  за
окном  давно уже было утро нового  дня. Потом и Гера, и Кротов умотались,  и
телка оставила их отходить, а  сама пошла на кухню.  И там она поела из супа
гущи, вылавливая ее рукой со дна кастрюли, потом вернулась  и подняла с пола
куклу Катьку,  старую  и  голую, и  без одной  руки.  И она  повертела ее  и
поразглядывала и  вставила себе между ног так,  что  торчать осталась только
Катькина голова,  и  стала ходить по комнате враскоряку  и смеяться дурным и
визгливым  смешком,  и  пританцовывать   по-папуасски  перед   зеркалом,   и
показывать Гере и  Кротову длинный  бледный язык. А  в конце  она  легла  на
спину, прогнулась мостом и сказала:
 - Рожаю.
 И Кротов рванулся  к телке и выдернул из нее Катьку. Катька была мокрая
и скользкая, и он отбросил ее наотмашь.
 - Родила, - сказала телка, и Кротова стошнило. И он добежал до туалета,
давясь и корчась, и упал перед унитазом на колени, и его вырвало и вывернуло
что называется наизнанку. А Лариса с  Линой  вышли из самолета и поехали  на
вокзал, и там купили в кассе билеты до города Червонограда, красного то есть
города, и поехали в этот Червоноград. И там их встретили мать и отец Ларисы.
И они обнимались и радовались их приезду  и встрече, и из дома сразу повезли
на свою дачу. И Лина бегала по огороду и дергала зелень и ела, и ела с земли
клубнику до отвала,  и целовала котенка  Тишку,  и ей б