Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
".
Молода, мила, приятна, работает, шьет, все пришьет, все зашьет.
И тут Бульбезов даже удивился - как это ему раньше не пришла в голову
такая мысль? Ведь если бы он раньше додумался, теперь бы пуговица сидела на
месте, и сам бы он сидел на месте, и не надо было бы тащиться к этой самой
Утиной, объясняться в чувствах, а сидела бы эта самая Утина тоже здесь и
следила бы любящими глазами, как он работает.
Откладывать было бы глупо.
Он переменил воротничок, пригладился, долго и с большим удовольствием
рассматривал в зеркало свой крупный щербатый нос, провалившиеся щеки и
покрытый гусиной кожей кадык.
Впрочем, ничего не было в этом удовольствии удивительного. Большинство
мужчин получает от зеркала очень приятные впечатления. Женщина, та всегда
чем-то мучается, на что-то ропщет, что-то поправляет. То подавай ей длинные
ресницы, то зачем у нее рот не пуговкой, то надо волосы позолотить. Все
чего-то хлопочет. Мужчина взглянет, повернется чуть-чуть в профиль - и
готов. Доволен. Ни о чем не мечтает, ни о чем не жалеет.
Но не будем отвлекаться.
Полюбовавшись на себя и взяв чистый платок, Бульбезов решительным шагом
направился по Камбронной улице к Вожирару.
Вечерело.
По тротуару толкались прохожие, усталые и озабоченные.
Ажан гнал с улицы старую цветочницу. Острым буравчиком ввинчивался в
воздух звонок кинемато-графа.
Бульбезов свернул за изгнанной цветочницей и купил ветку мимозы.
"С цветами легче наладить разговор".
Винтовая лестница отельчика пахла съедобными запахами, рыбьими,
капустными и луковыми. За каждой дверью звякали ложки и брякали тарелки.
- Антре! - ответил на стук голос Марьи Сергеевны.
Когда он вошел, она вскочила, быстро сунула в шкаф какую-то чашку и
вытерла рот.
- Да вы не стесняйтесь, пожалуйста, я, кажется, помешал, - светским тоном
начал Бульбезов и протянул ей мимозу: - Вот!
Марья Сергеевна взяла цветы, покраснела и стала поправлять волосы. Она
была пухленькая, с пушистыми кудерьками, курносенькая, очень приятная.
- Ну, к чему это вы! - смущенно пробормотала она и несколько раз метнула
на Бульбезова удивленным лукавым глазком. - Садитесь, пожалуйста. Простите,
здесь все разбросано. Масса работы. Подождите, я сейчас свет зажгу.
Бульбезов, совсем уж было наладивший комплимент ("Вы, знаете ли, так
прелестны, что вот не утерпел и прибежал"), вдруг насторожился.
- Как это вы изволили выразиться? Что это вы сказали?
- Я? - удивилась Марья Сергеевна. - Я сказала, что сейчас свет зажгу. А
что?
И, подойдя к двери, повернула выключатель от верхней лампы. Повернула и,
залитая светом, кокетливо подняла голову.
- Виноват, - сухо сказал Бульбезов. - Я думал, что ослышался, но вы снова
и, по-видимому, вполне сознательно повторили ту же нелепость.
- Что? - растерялась Марья Сергеевна.
- Вы сказали: "Я зажгу свет". Как можно, хотел бы я знать, зажечь свет?
Вы можете зажечь лампу, свечу, наконец, спичку. И тогда будет свет. Но как
вы будете зажигать свет? Поднесете к огню зажженную спичку, что ли? Ха-ха!
Нет, это мне нравится! Зажечь свет!
- Ну чего вы привязались? - обиженно надув губы, проворчала Марья
Сергеевна. - Все так говорят, и никто никогда не удивлялся.
Бульбезов от негодования встал во весь рост и выпрямился. И,
выпрямившись, оказался на уровне прикрепленного над умывальником зеркала, в
котором и отразилось его пламенеющее негодованием лицо.
На секунду он приостановился, заинтересованный этой великолепной
картиной. Посмотрел прямо, посмотрел, скосив глаза, в профиль, вдохновился и
воскликнул:
- "Все говорят"! Какой ужас слышать такую фразу. Или вы действительно
считаете осмысленным все, что вы все делаете? Это поражает меня. Скажу
больше - это оскорбляет меня. Вы, которую я выбрал и отметил, оказываетесь
тесно спаянной со "всеми"! Спасибо. Очень умно то, что вы все делаете! Вы
теперь навострили лыжи на стратосферу. Вам, изволите ли видеть, нужны
какие-то собачьи измерения на высоте ста километров. А тут-то вы, на земле,
на своей собственной земле, - все измерили? Что вы знаете хотя бы об
электричестве? Затвердили, как попугай, "анод и катод, а посередине искра".
А знаете вы, что такое катод?
- Да отвяжитесь вы от меня! - визгнула Марья Сергеевна. - Когда я к вам с
катодом лезла? Никаких я и не знаю и знать не хочу.
- Вы и вам подобные, - гремел Бульбезов, - стремятся на Луну и на Марс. А
изучили вы среднее течение Амазонки? Изучили вы Центральную Африку с ее
непроходимыми дебрями?
- Да на что мне эти дебри? Жила без дебрей и проживу, - кричала в ответ
Марья Сергеевна.
- Умеете вы вылечивать туберкулез? Нашли вы бациллу рака? - не слушая ее,
неистовствовал Бульбезов. - Вам нужна стратосфера? Шиш вы получите от вашей
стратосферы, свиньи собачьи, неучи!
- Нахал! Скандалист! - надрывалась Марья Сергеевна. - Вон отсюда! Вон!
Сейчас консьержку кликну...
- И уйду. И жалею, что пришел. Тля!
Он машинально схватил ветку мимозы, которая так и оставалась на столе, и,
согнув пополам, ткнул ее в карман пальто.
- Тля! - повторил он еще раз и, кинув быстрый взгляд в зеркало, пощупал,
тут ли мимоза, демон-стративно повернулся спиной к хозяйке и вышел.
Марья Сергеевна долго смотрела ему вслед и хлопала глазами.
Атмосфера любви
Начало той истории, которую я хочу вам рассказать, довольно банально:
дама позвала к себе в гости тех людей, которые, по ее мнению, ее любят и
поэтому никаких неприятных моментов ей не доставят.
Собрать таких людей, между прочим, вовсе не так-то просто. Ну, вот вы,
например, знаете, что такой-то Иван Андреевич очень многим вам обязан, но
чувствует ли он к вам благодарность - это еще вопрос. Может быть, именно
терпеть вас не может за то, что многим вам обязан? Разве этого не бывает?
И вот та дама, о которой идет речь, долго обдумывала и решила, что
позвать можно только тех, кто отдал ей когда-то кусок души. Человек никогда
не забывает того места, где зарыл когда-то кусочек души. Он часто
возвращается, кружит около, пробует, как зверь лапой, поскрести немножко
сверху.
Это, впрочем, касается скорее мужчин. Женщины - существа неблагодарные.
Человека, который от них отошел, редко вспоминают тепло. О том, с которым
прожили лет пять и прижили троих детей, могут отозваться примерно так:
- И этот болван, кажется, воображал, что я способна на близость с ним!
Мужчины относятся благодарнее к светлой памяти прошедшего романа.
Итак, дама, о которой идет речь, решила пригласить четырех кавалеров.
Двое из них принадлежали ее прошлому, один настоящему и один будущему.
Первый из принадлежащих прошлому был не кто иной, как разведенный муж
этой самой дамы. Когда-то он очень страдал, потом переключил страдание на
безоблачную дружбу, женился и, когда новая жена надоела, опять переключился
на умиленную любовь к прежней жене. Выражалось это в том, что он приходил к
ней иногда завтракать и дарил ей десятую часть на Национальную лотерею.
Звали его Андреем Андреичем.
Второй из прошлой жизни был тот, из-за которого пришлось развестись. Он
был давно переключен на дружбу, однако полную обожания и благодарности за
незабываемые страницы - конечно, с его стороны. Его приглашали в дождливую
погоду для тихих разговоров и чтения вслух. Он умел красиво говорить, он
играл на гитаре, вздыхал и брал взаймы небольшие суммы. Звали его Сергей
Николаич.
Принадлежащий настоящему был Алексей Петрович. Как и полагается герою
текущего романа, он был подозрителен, ревнив, всегда встревожен, всегда
готов закатить скандал. Словом - в его чувстве сомнений быть не могло.
Человек будущего был дансер Вовочка. Вовочка еще был в стадии мечтаний и
желаний, в эпохе комплиментов и моментов. Он был чрезвычайно мил.
Словом, вся компания, весь мажорный аккорд из четырех нот обещал быть
приятным, радостным, поднимающим настроение и дающим сознание своих
женственных сил. А у каждой женщины известных лет (которые вернее было бы
называть "неизвестными") бывают такие настроения, когда нужно поднять
бодрость духа. А ничто так не поднимает этот упавший дух, как атмосфера
любви. Чувствовать, как тобой любуются, как следят за каждым твоим движением
влюбленные глаза, тогда все в чуткой женской душе - прибавленные за
последние дни два кило веса и замеченные морщины в углах рта - исчезает,
выпрямляются плечи, загораются глаза, и женщина смело начинает смотреть в
свое будущее, которое сидит тут же, подрыгивает ногой и курит папироску.
Итак, дама, о которой идет речь, - звали даму Марья Артемьевна, -
пригласила этих четырех кавалеров к обеду.
Первым пришел олицетворяющий настоящее - Алексей Петрович. Узнав, кто еще
приглашен, выразил на лице своем явное неодобрение.
- Странная идея! - сказал он. - Неужели эти люди могут представить
какой-нибудь интерес в обществе? Впрочем, это дело ваше.
Он стал задумчив и мрачен, и только имя Вовочки вызвало на лице его
улыбку.
- Милый молодой человек. И вполне серьезный, несмотря на свою профессию.
Марья Артемьевна немножко как будто удивилась, но удивления своего не
выказала.
Словом, все обещало идти как по маслу и началось действительно хорошо.
Бывший муж принес конфеты. Это было так мило, что она невольно шепнула
ему:
- Мерси, котик.
Второй представитель прошлого, Сергей Николаич, принес фиалки, и это было
так нежно, что она и ему невольно шепнула:
- Мерси, котик.
Вовочка ничего не принес и так мило сконфузился, видя эти подарки, что
она от разнеженности чувств шепнула и ему тоже:
- Мерси, котик.
Ну, словом, все было прелестно.
Конечно, Андрей Андреич покосился на фиалки Сергея Николаича, но это было
вполне естественно. А Сергея Николаича покоробило от конфет Андрея Андреича
- и это было вполне понятно. Разумеется, Алексею Петровичу были неприятны и
цветы, и конфеты - но это вполне законно. Вовочка надулся - но это так
забавно!
Пустяки - пусть поревнуют. Тем веселее, тем ярче.
Она чувствовала себя веселой пчелкой, королевой улья среди гудящих
любовью трутней.
Сели за стол.
Зеленые щи с ватрушками. Коньяк, водка. Все разогрелись, разговорились.
Марья Артемьевна, розовая, оживленная, думала:
"Какая чудесная была у меня мысль позвать именно этих испытанных друзей.
Все они любят меня и ревнуют, и это общее их чувство ко мне соединяет их
между собой".
- А ватрушки сыроваты, - вдруг заметил Алексей Петрович, представитель
настоящего, и даже многозначительно поднял брови.
- Н-да! - добродушно подхватил бывший муж. - Ты, Манюрочка, уж не
обижайся, а хозяйка ты никакая.
- Ну-ну, нечего, - весело остановила их Марья Артемьевна. - Вовсе они не
так плохи. Я ем с большим удовольствием.
- Ну, это еще ничего не значит, что вы едите с удовольствием, - довольно
раздраженно вступил в разговор Сергей Николаич, тот самый, из-за которого
произошел развод. - Вы никогда не отличались ни вкусом, ни разборчивостью.
- Женщины вообще, - вдруг вступил в разговор Вовочка, запнулся, покраснел
и смолк.
- Ну, господа, какие вы, право, все сердитые! - рассмеялась Марья
Артемьевна.
Ей хотелось поскорее оборвать этот нудный разговор и наладить снова
нежно-уютную атмосферу.
Но не тут-то было.
- Мы сердитые? - спросил бывший муж. - Обычная женская манера сваливать
свою вину на других. Подала сырое тесто она, а виноваты мы. Мы, оказывается,
сердитые.
Но Марья Артемьевна все еще не хотела сдаваться.
- Вовочка, - сказала она, кокетливо улыбаясь представителю будущего. -
Вовочка, неужели и вы скажете, что мои ватрушки нельзя есть?
Вовочка под влиянием этой нежной улыбки уже начал было и сам улыбаться,
как вдруг раздался голос Алексея Петровича:
- Мосье Вовочка слишком хорошо воспитан, чтобы ответить вам правду. С
другой стороны, он слишком культурен, чтобы есть эту ужасную стряпню.
Надеюсь, дорогая моя, вы не обижаетесь?
Вовочка нахмурился, чтобы показать сложность своего положения. Марья
Артемьевна заискивающе улыбнулась всем по очереди, и обед продолжался.
- Ну вот, - бодро и весело говорила она. - Надеюсь, что этот матлот1 из
угрей заставит вас забыть о ватрушках.
Она снова кокетливо улыбалась, но на нее уже никто не обращал внимания.
Бывший муж заговорил с Алексеем Петровичем о банковских делах. Разговор их
заинтересовал Сергея Николаича так сильно, что хозяйке пришлось два раза
спросить у него, не хочет ли он салата. В первый раз он ничего не ответил, а
на второй вопрос буркнул:
- Да ладно, отстань!
Эту неожиданную реплику услышал Вовочка, покраснел и надулся.
Марья Артемьевна почувствовала, что ее будущее в опасности.
- Вовочка, - тихонько сказала она, - вам нравится мое жабо? Я его надела
для вас.
Вовочка чуть-чуть покосился на жабо, буркнул:
- Толстит шею.
И отвернулся.
Ничего нельзя было с ним поделать.
А те трое окончательно сдружились. Хозяйка совершенно перестала для них
существовать. На ее вопросы и потчеванье они не обращали никакого внимания,
и раз только бывший муж спросил, нет ли у нее минеральной воды, причем
назвал ее почему-то Сонечкой и даже сам этого не заметил.
Они, эти трое, давно уже съехали с разговора о банковских делах на
политику и очень сошлись во взглядах. Только раз скользнуло маленькое
разногласие - Андрей Андреич слышал от одного француза, что большевики падут
в сентябре, а Сергей Николаич знал сам от себя, что они должны были пасть
еще в прошлом марте, но по небрежности и безалаберности, конечно, запоздали.
С политики переехали на анекдоты, которые рассказывали друг другу на ухо
и долго громко хохотали.
Потом им надоело шептаться, и Андрей Андреич сказал Марье Артемьевне:
- А вы, душечка, пошли бы на кухню и присмотрели бы за кофе, а то выйдет,
как с ватрушками. А мы бы здесь пока поговорили. Удивляюсь, как вы сами
никогда ни о чем не догадываетесь.
И все на эти слова одобрительно загоготали.
Марья Артемьевна, очень обиженная, ушла в спальню и чуть-чуть всплакнула.
Когда она вернулась в столовую, оказалось, что гости уже встали и,
отказавшись от кофе, куда-то очень заторопились.
- Мы хотим еще пройти на Монпарнас, куда-нибудь в кафе, подышать
воздухом, - холодно объяснил хозяйке Алексей Петрович и глядел куда-то мимо
нее.
Весело и громко разговаривая, стали они спускаться с лестницы.
- Вовочка! - почти с отчаянием остановила Марья Артемьевна своего
дансера. - Вовочка, еще рано! Останьтесь!
Но Вовочка криво усмехнулся и пробормотал:
- Простите, Марья Артемьевна, было бы неловко перед вашими мужьями.
И бросился вприскочку вниз по лестнице.
Мудрый человек
Тощий, длинный, голова узкая, плешивая, выражение лица мудрое.
Говорит только на темы практические, без шуточек, прибауточек, без
улыбочек. Если и усмехнется, так непременно иронически, оттянув углы рта
книзу.
Занимает в эмиграции положение скромное: торгует вразнос духами и
селедками. Духи пахнут селедками, селедки - духами.
Торгует плохо. Убеждает неубедительно:
- Духи скверные? Так ведь дешево. За эти самые духи в магазине шестьдесят
франков отвалите, а у меня девять. А плохо пахнут, так вы живо принюхаетесь.
И не к такому человек привыкает.
- Что? Селедка одеколоном пахнет? Это ее вкусу не вредит. Мало что. Вот
немцы, говорят, такой сыр едят, что покойником пахнет. А ничего. Не
обижаются. Затошнит? Не знаю, никто не жаловался. От тошноты тоже никто не
помирал. Никто не жаловался, что помирал.
Сам серый, брови рыжие. Рыжие и шевелятся. Любил рассказывать о своей
жизни. Понимаю, что жизнь его являет образец поступков осмысленных и
правильных. Рассказывая, он поучает и одновременно выказывает недоверие к
вашей сообразительности и восприимчивости.
- Фамилия наша Вурюгин. Не Ворюгин, как многие позволяют себе шутить, а
именно Вурюгин, от совершенно неизвестного корня. Жили мы в Таганроге. Так
жили, что ни один француз даже в воображении не может иметь такой жизни.
Шесть лошадей, две коровы. Огород, угодья. Лавку отец держал. Чего? Да все
было. Хочешь кирпичу - получай кирпичу. Хочешь постного масла - изволь
масла. Хочешь бараний тулуп - получай тулуп. Даже готовое платье было. Да
какое! Не то что здесь - год поносил, все залоснится. У нас такие материалы
были, какие здесь и во сне не снились. Крепкие, с ворсом. И фасоны ловкие,
широкие, любой артист наденет - не прогадает. Модные. Здесь у них насчет
моды, надо сказать, слабовато. Выставили летом сапоги коричневой кожи.
Ах-ах! во всех магазинах, ах-ах, последняя мода. Ну, я хожу, смотрю, да
только головой качаю. Я такие точно сапоги двадцать лет тому назад в
Таганроге носил. Вон когда. Двадцать лет тому назад, а к ним сюда мода
только сейчас докатилась. Модники, нечего сказать.
А дамы как одеваются! Разве у нас носили такие лепешки на голове? Да у
нас бы с такой лепешкой прямо постыдились бы на люди выйти. У нас модно
одевались, шикарно. А здесь о моде понятия не имеют.
Скучно у них. Ужасно скучно. Метро да синема. Стали бы у нас в Таганроге
так по метро мотаться? Несколько сот тысяч ежедневно по парижским метро
проезжает. И вы станете меня уверять, что все они по делу ездят? Ну, это,
знаете, как говорится, ври, да не завирайся. Триста тысяч человек в день, и
все по делу! Где же эти их дела-то? В чем они себя показывают? В торговле? В
торговле, извините меня, застой. В работах тоже, извините меня, застой. Так
где же, спрашивается, дела, по которым триста тысяч человек день и ночь,
вылупя глаза, по метро носятся? Удивляюсь, благоговею, но не верю.
На чужбине, конечно, тяжело и многого не понимаешь. Особливо человеку
одинокому. Днем, конечно, работаешь, а по вечерам прямо дичаешь. Иногда
подойдешь вечером к умывальнику, посмотришь на себя в зеркальце и сам себе
скажешь:
"Вурюгин, Вурюгин! Ты ли это богатырь и красавец? Ты ли это торговый дом?
И ты ли это шесть лошадей, и ты ли это две коровы? Одинокая твоя жизнь, и
усох ты, как цветок без корня".
И вот должен я вам сказать, что решил я как-то влюбиться. Как говорится -
решено и подписано. И жила у нас на лестнице в нашем отеле "Трезор"
молоденькая барынька, очень милая и даже, между нами говоря, хорошенькая.
Вдова. И мальчик у нее был пятилетний, славненький. Очень славненький был
мальчик.
Дамочка ничего себе, немножко зарабатывала шитьем, так что не очень
жаловалась. А то знаете - наши беженки - пригласишь ее чайку попить, а она
тебе, как худой бухгалтер, все только считает да пересчитывает: "Ах, там не
заплатили пятьдесят, а тут недоплатили шестьдесят, а комната двести в месяц,
а на метро три франка в день". Считают да вычитают - тоска берет. С дамой
интересно, чтобы она про тебя что-нибудь красивое говорила, а не про свои
счеты. Ну, а эта дамочка была особенная. Все что-то напевает, хотя при этом
не легкомысленная, а, как говорится, с запросами, с подходом к жизни.
Увидела, что у меня на пальто пуговица на нитке висит, и тотчас, ни слова не
говоря, приносит иголку и пришивает.
Ну я, знаете ли, дальше - больше. Решил влюбляться. И мальчик
славненький. Я люблю ко всему относиться серьезно. А особенно в таком деле.
Надо умеючи рассуждать. У меня не пустяки в голове были, а законный брак.
Спросил, между прочим, свои ли у нее зубы. Хотя и молоденькая, да ведь
всякое бывает. Бы