к!.. Я и сказал - Антек!
     - Что ты врешь, сволочь!.. Все слышали, как ты себя называл Ясем!..
     - Эге!..  -  удивленно заметил парень.  -  Коли  так,  я,  должно быть,
оговорился.
     Антек  был  хорошо  известен  полиции;  принесли его  личное  дело,  из
которого явствовало,  что уличный мальчишка неоднократно подвергался аресту.
Один раз - за то, что пытался заткнуть трубки фонтана перед почтой; другой -
за  то,  что вышиб камнем стекло в  омнибусе;  потом -  за  то,  что обокрал
пуделя, отняв у него ошейник и намордник; потом - за то, что непристойно вел
себя на улице,  за то,  что отвинчивал медные дверные ручки,  за то, что при
участии какого-то солдата учинил скандал в  шинке...  У пана Анзельма волосы
встали  дыбом,  когда  он  сопоставил  юный  возраст  хулигана  с  несметным
множеством его проступков!
     В   результате  рабочий,   старая  женщина,   рассыльный  и  городовой,
отыскавшие мальчишку, ушли не солоно хлебавши.
     Почти  в  ту  же  самую  минуту  пану  Анзельму  сообщили две  новости.
Во-первых,  что  честный Ендрусь,  ученик  Дурского,  обвиненный в  краже  у
мастера,   уже  занял  в   ратуше  ложу  для  почетных  граждан  со  стороны
Даниловической  улицы.  Второе  известие  было  тревожное:  кто-то  высказал
предположение,  что Ясь утонул, так как в тот момент, когда на Висле треснул
лед, раздался чей-то крик.
     По  просьбе пана Анзельма,  для выяснения достоверности этого известия,
во все концы города разослали депеши: оказалось, что лед на Висле треснул на
участке между Варшавой и Прагой, а крик в эту самую пору слышали за Вольской
заставой. Доказано было также, что кричал не Ясь, а некая Магдалена Робачек,
избитая   мужем   Валентием   Робачеком,   поденщиком,   который   отличался
пристрастием к спиртным напиткам.
     Когда все  сомнения разъяснились,  наиболее удовлетворительным образом,
отчаявшийся шляхтич  оставил  ратушу  и  несколько  часов  подряд  бесцельно
скитался по улицам.  Прошел Старе Място,  побывал на Новом Зъязде, бродил по
варшавскому берегу Вислы и  только часов около шести вечера повернул назад к
гостинице.
     Если бы  в  тот  момент пан  Анзельм внимательней посмотрел вокруг,  он
заметил  бы  худенького мальчика,  который,  притоптывая ногами  и  дыша  на
озябшие руки,  забегал то с  правой,  то с  левой стороны и заглядывал ему в
глаза с выражением неописуемого беспокойства.
     Но  пан  Анзельм  ничего  не  замечал и  задумчиво шел  дальше.  Пройдя
несколько улиц,  он  добрался  до  гостиницы,  неверным  шагом  поднялся  по
лестнице и отворил дверь в свой номер.
     Когда,  зажегши свечу,  пан Анзельм повернулся к открытой двери,  чтобы
притворить ее,  он  чуть не споткнулся о  кучку дрожащих лохмотьев,  которая
упала к  его  ногам.  Одновременно он  почувствовал,  что кто-то  целует его
колени, и среди стонов и рыданий различил слова:
     - Пан Анзельм!.. Дорогой пан...
     У шляхтича замерло сердце.  Он подхватил ребенка в объятия,  поднял его
перед собой, вгляделся в худенькое личико и воскликнул:
     - О дитя, сколько огорчений ты мне доставил!..
     Это  был  Ясь,  оборванный,  усталый и  голодный.  Но  кто же  его сюда
привел?..
     Вероятно,  тот,  кто перелетным птицам,  аистам и ласточкам,  указывает
верную дорогу...
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Третьего января один из  учеников Дурского встретил на  улице Паневку в
весьма плачевном виде. Подмастерье был так пьян, что едва держался на ногах.
     - Что с вами?.. - воскликнул изумленный парень.
     - Иди к черту!.. - проворчал Игнаций.
     - А вы знаете, что вчера нашелся Ясь?
     - Что ты болтаешь?..
     - А вот нашелся,  и теперь он у одного шляхтича в Польской гостинице, -
ответил ученик.
     У Паневки заблестели глаза.  Мигом протрезвев и распрямив плечи,  он со
всех ног побежал в гостиницу; столкнувшись у ворот с швейцаром, он обрушился
на него с вопросами:
     - Где Ясь?.. Где тот мальчик, которого взял какой-то шляхтич?
     - А вам что до него?
     - Скажите, где он?.. - умолял Паневка, хватая швейцара за руки.
     - Уже  уехали  на  почту  с  тем  господином!  -  ответил  оскорбленный
представитель  администрации,  лишь  бы  поскорей  высвободиться из  объятий
посетителя.
     Паневка во  весь дух  помчался по  Медовой улице.  Когда он  свернул на
Козью,  сзади послышался сигнал рожка. Он оглянулся. В этот момент мимо него
проехала почтовая карета, в глубине которой мелькнуло бледное лицо Яся.
     Собрав все силы,  Игнаций припустил за каретой;  расстояние между ним и
громоздким экипажем  не  увеличивалось,  но  было  и  не  меньше  нескольких
десятков шагов.
     - Не догнать мне его! - бормотал Паневка, чувствуя, что вот-вот упадет.
     У  моста карета,  попав в  скопление экипажей,  замедлила ход.  Паневка
приблизился к ней немного и крикнул во всю мочь:
     - Ясь!.. Ясь!..
     - На   улице  кричать  не   полагается!   -   предостерег  его   чей-то
начальственный голос.
     Подмастерье взбежал на  мост и  гнался за каретой еще несколько секунд,
продолжая звать:
     - Ясь!.. Ясь!..
     Внезапно карета  покатилась быстрее.  Последние силы  оставили Паневку;
тяжело дыша, он смотрел вслед удаляющемуся экипажу.
     - Даже не взглянул на меня... - прошептал он с горечью.
     Он тоже был сиротой.


        "ПРИМЕЧАНИЯ"

        "СИРОТСКАЯ ДОЛЯ"

     Рассказ впервые опубликован в 1876 году.
     Во  вступительной статье  к  избранным произведениям Б.Пруса  (Варшава,
1957)  Мария Домбровская замечает:  "Возможно,  что  частые в  произведениях
Пруса  картины  бедного,  трудового и  грустного детства  ("Сиротская доля",
"Грехи  детства")  наполнены воспоминанием о  собственных детских  годах,  о
которых мы почти ничего не знаем".
     Интересно проследить, как тематика рассказов "Сиротская доля" и "Дворец
и  лачуга" перекликается с  содержанием многих  статей  и  фельетонов Пруса.
Столь же иронически, как в рассказах, пишет Прус о благотворительных балах в
одном из своих фельетонов:  "Несомненно, благотворительность нашего города в
определенных случаях можно представить следующим образом:  Красивая женщина,
сильно декольтированная.  Волосы взбиты и  и посыпаны пудрой.  Платье за 120
рублей серебром смято и оборвано. Эта дама, намучившись на 10 руб. серебром,
истратив на туалет,  карету,  букет, туфли и т.д. около 200 рублей серебром,
заработала для бедных грош, который им и жертвует".
     В своих статьях Прус уделяет также много места судьбе нищих и бездомных
в  капиталистическом городе:  "Безусловные  признаки  на  небе  и  на  земле
предсказывают весну,  -  пишет Прус в одной из статей 1883 года, - известная
часть  более  и  менее  постоянных обитателей Варшавы переберется на  летнее
время в  водопроводные трубы.  Как раз на  этой неделе бдительное око прессы
заметило гражданина,  который раздевался,  готовясь ко  сну  именно в  такой
трубе.  Он  использует ее,  очевидно,  во  время дождя,  другие же дни будет
проводить на открытом воздухе, что очень советуют врачи".
     "Присмотритесь к этой человеческой тени,  которая осторожно пробирается
вечером по улице,  в рваном пальто,  под которым нет рубашки, - пишет Прус в
другой  статье  (1884),   -   когда  вблизи  нет   сторожа,   этот   человек
прокрадывается к  какому-нибудь дому и  влезает в мусорный ящик.  Переночует
там.  Вот  уж  несколько  дней  он  не  имеет  такой  прекрасной постели.  А
сосчитайте  поденщиков  без  работы,  которым  отказали  в  угле...  молодых
девушек, которые завтра вынуждены будут поселиться в публичном доме. Где они
проводят ночи?"