Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
е говорила! Я испробовала все, что можно. Ты был еще маленьким и
не помнишь, но я сделала все, что могла. Я всем говорила, что ты будешь
учиться в колледже и станешь ученым. Надо мной смеялись, а я верила!
Она улыбнулась сквозь слезы, потом вдруг отвернулась, взяла тряпку и,
двигаясь словно во сне, принялась протирать плинтусы.
Снова залаяла собака. Слышно было, как входная дверь открылась и
хлопнула и женский голос произнес:
- Все в порядке, Наппи, это я.
Слышно было, как запертая в спальне собака радостно кидается на дверь.
У меня не было ни малейшего желания видеть Норму, и я почувствовал, что
попал в ловушку. Нам нечего сказать друг другу, а в доме нет черного хода...
Можно было выпрыгнуть в окно, но мне не хотелось, чтобы меня приняли за
взломщика.
Услышав скрежет ключа в замке, я, не понимая зачем, прошептал:
- Норма пришла...
Но мама не обратила внимания на мои слова, она была слишком занята.
Дверь открылась. Норма посмотрела на меня и нахмурилась. В комнате было
темно, она не узнала меня. Поставила сумку на пол, включила свет...
- Кто вы такой?
Прежде чем я успел ответить, рука ее метнулась ко рту, и она без сил
прислонилась к стене.
- Чарли!!!
Она сказала это так же, как и мама - на одном выдохе. И выглядела она,
как мама в молодости - мелкие, острые черты лица...
- Чарли! Боже мой, Чарли! Ты мог бы предупредить, позвонить... Как же
так... - Она посмотрела на маму, сидящую на полу рядом с раковиной. - Как
она? Переволновалась?
- У нее было просветление, мы немного поговорили.
- Хорошо. Она уже почти ничего не помнит. Это старость... Доктор
Портман посоветовал мне отдать ее в дом для престарелых, но я отказалась. Не
могу представить ее там...
Она открыла дверь спальни, собака выскочила оттуда, и Норма подняла ее
и прижала к себе.
- Я просто не могу сделать такое со своей матерью...
Норма посмотрела на меня и неуверенно улыбнулась.
- Все это так неожиданно... Я и подумать не могла... Дай-ка мне
посмотреть на тебя. Встреть я тебя на улице, ни за что не узнала бы. Ты
совсем другой. - Она вздохнула. - Я очень рада видеть тебя, Чарли!
- В самом деле? Мне казалось, что ты никогда больше не захочешь знать
меня.
- Ох, Чарли! - Она взяла меня за руку. - Не надо так говорить! Я и
вправду рада тебя видеть. Я ждала тебя. Я не знала когда, но верила, что ты
обязательно придешь, с тех самых пор, как я прочитала, что ты сбежал с
конференции... Ты не представляешь, сколько я думала о тебе - где ты, что
делаешь. Этот профессор... Когда же он появился? Да, в марте. Семь месяцев
назад... Я даже не знала, что ты жив. Мать твердила, что ты умер в Уоррене.
Я так и думала. Когда мне сказали, что ты жив и нужен для какого- то
эксперимента, я растерялась. Профессор... - Немур, так его звали? - не
разрешил мне повидаться с тобой, он не хотел волновать тебя перед операцией.
Потом я увидела в газетах, что операция удалась и ты стал ге- нием... Боже
мой! Я рассказала всем на работе и в клубе... показывала твою фотографию в
газете и говорила, что скоро ты придешь навестить нас. И вот ты пришел! Не
забыл!
Она снова обняла меня.
- Чарли, Чарли... Как же чудесно узнать, что у меня есть старший брат!
Садись, я приготовлю тебе чего-нибудь перекусить, а ты расскажешь все, что с
тобой было и что ты собираешься делать дальше. Я... я просто не знаю, о чем
тебя спрашивать. Наверно, я сейчас глупо выгляжу, как девица, узнавшая, что
ее брат - герой, кинозвезда или что-то в этом роде.
Не скрою, я не ожидал такой встречи с сестрой и был весьма смущен. Не
учел я, что столько лет наедине с матерью могут изменить ее. Но это было
неизбежно. Она перестала быть капризным, испорченным существом моих
воспоминаний. Ока выросла и превратилась в женщину, способную любить.
Мы разговорились. О маме. Говорили так, словно ее не было сейчас с
нами. А ведь она была, в этой самой комнате. Пока Норма рассказывала о жизни
с ней, я иногда поглядывал на Розу: слушает ли она нас? Но казалось, ей нет
никакого дела до наших разговоров - так глубоко ушла она в свои мысли. Она
двигалась по кухне как привидение, все время что-то переставляя,
перекладывая с места на место... Она совсем не мешала нам. Пугающее зрелище.
Норма принялась кормить собаку.
- Наконец-то ты заполучила его. Наппи - это сокращенно от Наполеона?
Норма выпрямилась и внимательно посмотрела на меня.
- Откуда ты знаешь?
Я объяснил, что недавно вспомнил, как она принесла домой свою
контрольную по истории, как завела разговор о собаке и как Матт отшил ее. -
Я ничего этого не помню... Ах, Чарли, неужели я была такой стервой?
- Есть еще одно воспоминание, о котором мне хотелось тебя спросить.
Никак не пойму, то ли это было на самом деле, то ли мне приснилось. Тогда мы
с тобой последний раз играли как друзья. В подвале. Надели на головы
абажуры, представив себя китайскими кули, и прыгали на старых матрасах. Тебе
было лет семь или восемь, мне - тринадцать. Ты неудачно прыгнула и ударилась
головой о стену. Не сильно, но ты закричала, Тут же прибежали мама с папой.
Ты сказала им, что я хотел убить тебя. Роза обвинила Матта, что он не
смотрит за мной и оставил нас одних. Потом она била меня ремнем, пока я не
свалился без чувств. Помнишь? Это так и было?
Норма была потрясена моим описанием.
- Все так смутно... Я помню, как мы напялили абажуры, как прыгали на
матрасах. - Она подошла к окну и выглянула на улицу. - Я ненавидела тебя,
потому что родители все время занимались только тобой. Тебя никогда не
пороли за плохие отметки. Ты прогуливал уроки, играл, сколько душе угодно, а
мне приходилось трудиться изо всех сил. Как я ненавидела тебя! Ребята в
классе рисовали на доске мальчишку в шутовском колпаке, а внизу подписывали:
"БРАТ НОРМЫ". Они писали на асфальте: "СЕСТРА КРЕТИНА" и "ГОРДОНЫ - ДУРАКИ".
Одни раз меня не пригласили на день рождения к Эмилии Раскин, и я знала, что
это из-за тебя. Вот тогда, в подвале, я и решила рассчитаться с тобой. - Она
заплакала. Я соврала и сказала, что ты хотел убить меня. Чарли, Чарли, какой
же я была дурой, какой дурой... Прости меня...
- Не вини себя так... Тебе было нелегко. Для меня домом были кухня и
вот эта комната, все остальное не имело значения. Тебе же приходилось
сталкиваться с окружающим миром.
- Чарли, почему тебя выгнали из дома? Разве ты не мог остаться и жить
вместе с нами? Я много думала об этом, а мама каждый раз говорила, что там
тебе лучше.
- Может, она и права.
Норма покачала головой:
- Она отказалась от тебя из-за МЕНЯ, правда? Ах, Чарли, ну почему такое
должно было случиться именно с нами?
Я не знал, что ответить. Страдаем ли мы за грехи отцов или исполняем
волю какого-нибудь греческого оракула? Но ответить ЕЙ мне было нечего. И
себе тоже. Я сказал:
- Все в прошлом. Я ряд, что повидал тебя. Теперь мне будет легче жить
на свете.
Вдруг Норма схватила меня за руку.
- Чарли, ты представить себе не можешь, что это такое - жить с ней! Эта
квартира, улица, моя работа... Какой это кошмар - идти домой, не зная, что с
ней, жива ли она еще, и мучиться от этих мыслей!
Я встал, прижал Норму к себе, и она, положив голову мне па плечо, тихо
заплакала.
- Чарли, до чего же я рада, что ты вернулся! Мне так трудно одной, я
так устала!
Когда-то я мог только мечтать о таком. Но вот это случилось, и что? Я
не собирался говорить сестре, что будет со мной. Вправе ли я принять ее
любовь? Будь я прежним Чарли, разве стала бы она так разговаривать со мной?
Скоро, скоро время сорвет с меня маску...
- Не плачь, Норма, все будет хорошо, - услышал я свой нежный голос. - Я
буду заботиться о вас. У меня есть деньги, и вместе с тем, что платит фонд
Уэлберга, их вполне хватит, чтобы посылать еще и вам.
- Разве ты уходишь? Ты должен остаться с нами...
- Мне нужно еще кое-куда съездить, кое над чем поработать, прочитать
несколько докладов, но я обязательно буду навешать вас. Заботиться о маме,
она через многое прошла. Я буду помогать вам, пока смогу.
- Чарли, нет! Не уходи! - Норма вцепилась в меня. - Мне страшно!
Вот роль, которую мне всегда хотелось сыграть - Старший Брат.
В этот момент я почувствовал, что Роза, которая до этого тихо сидела в
углу, смотрит на нас. Что-то изменилось в ее лице, глаза расширились, и вся
она подалась вперед. Она показалась мне орлицей, готовой броситься на защиту
своего гнезда.
Я оттолкнул Норму и не успел произнести ни слова, как Роза вскочила со
стула, схватила со стола кухонный нож и наставила его на меня.
- Что ты делаешь? Не смей прикасаться к ней! Сколько раз я говорила,
чтобы ты не смел прикасаться к своей сестре! Грязное животное! Тебе нельзя
жить с нормальными людьми!
Мы оба отпрыгнули назад. По какой-то непонятной причине я почувствовал
себя виноватым, словно меня застали за постыдным занятием. Я догадывался,
что Норма чувствует то же самое. Слова матери сделали наши объятия
непристойными.
Норма крикнула:
- Мама! Положи нож!
Вид Розы с ножом в руке сразу заставил меня вспомнить тот вечер, когда
она вынудила Матта увести меня из дома. Сейчас она словно заново переживала
тот случай. Я же не мог сдвинуться с места. Волной прокатилась по телу
тошнота, знакомое удушье, гул в ушах... Внутренности завязались в тугой узел
и натянулись, будто хотели вырваться из моего грешного тела.
У Розы - нож, у Алисы - нож, и у отца был нож, и у доктора Штрауса
тоже...
К счастью, Норма сохранила достаточно самообладания, и ей удалось
отнять у Розы орудие убийства. Но Роза продолжала вопить:
- Гони его отсюда! Ему нельзя смотреть так на свою сестру!
Потом она упала в кресло и заплакала.
Ни я, ни Норма не знали, что говорить и что делать. Оба мы были ужасно
смущены. Теперь она поняла, почему меня лишили дома.
Интересно, сделал ли я хоть раз в жизни что-нибудь такое, что
подтвердило бы опасения матери? По крайней мере, сам я не мог вспомнить
ничего подобного, но как я мог быть уверен, что в моем истерзанном мозгу
никогда не зарождались ужасные мысли? Наверно, я уже не узнаю этого, но
нельзя ненавидеть женщину за то, что она защищает свою дочь. Если я не прощу
ее, в жизни моей не останется ничего.
Норму била дрожь.
- Успокойся, - сказал я. - Она не ведает, что творит. Не на меня
наставляла она нож, а на того, прежнего, Чарли. Она боялась ЕГО. А мы...
давай не будем вспоминать о НЕМ. Он ушел навеки. Правда?
Она не слушала меня. На лице ее появилось задумчивое выражение.
- Со мной только что случилась странная вещь... Мне показалось, что все
это уже было, и та же самая сцена в точности повторяется...
- Все хоть раз в жизни испытывали нечто подобное...
- Да, но когда я увидела ее с этим ножом, я подумала, что это сон,
который приснился мне много лет назад.
Зачем говорить ей, что это не сон, что она не спала в ту далекую ночь и
все видела из своей комнаты? Что видение это подавлялось и видоизменялось,
оставив после себя ощущение нереальности? Не надо отягощать ее душу правдой,
ей еще придется хлебнуть горя с мамой. Я с радостью снял бы с нее этот груз
и эту боль, но нет никакого смысла начинать то, что не сможешь закончить. Я
сказал:
- Мне пора уходить. Береги ее и себя. Я сжал ее руку и вышел. Наполеон
облаял меня. В доме у Розы я сдерживался, но когда вышел на улицу, у меня не
осталось на это сил. Трудно писать об этом, но когда я шел к машине, то
плакал, как ребенок, а люди смотрели мне вслед. Я ничего не мог поделать с
собой, до людей же мне не было дела.
Я шел, и в голове моей зазвучали непонятные стишки, звучали снова и
снова, подстраиваясь под ритм моих шагов:
Три слепых мышонка... три слепых мышонка,
Как они бегут! Как они бегут!
Они бегут за фермерской женой,
Отрезавшей им хвостики кухонным ножом.
Ты когда-нибудь видал такое?
Три... слепых... мышонка..?
Я не мог выбросить эту чепуху из головы. Обернулся я всего один раз и
увидел глядящее на меня детское лицо, прижавшееся к оконному стеклу.
ОТЧЕТ No 17
3 ОКТЯБРЯ. Все быстрее вниз под уклон. Появляются мысли о самоубийстве,
чтобы остановить падение, пока я еще могу контролировать свое поведение и
осознавать окружающий мир. Но тут я вспоминаю ждущего у окна Чарли. Я не
могу распоряжаться ЕГО жизнью. Я всего лишь ненадолго одолжил ее, и теперь
меня просят вернуть долг.
Нельзя забывать, что я - единственный, с кем случалось подобное. До
последнего момента я буду записывать свои мысли и чувства. Это подарок
человечеству от Чарли Гордона.
Я стал злым и раздражительным. Поссорился с соседями из-за того, что
допоздна не выключаю проигрыватель. Я часто так делаю с тех самых пор, как
перестал играть на рояле. Конечно, я не прав, что постоянно кручу пластинки,
но музыка не дает мне спать. Я знаю, что должен иногда спать, но дорожу
каждой секундой бодрствования. Это не только из-за кошмаров, но и потому,
что я боюсь поглупеть во сне.
Не устаю напоминать себе, что высплюсь, когда на меня падет тьма.
Мистер Вернор, сосед снизу, никогда раньше не жаловался на шум, но в
последнее время взял привычку колотить по трубам отопления или в потолок
своей квартиры. Поначалу я игнорировал эти звуки, но вчера ночью он явился
ко мне в халате. Мы поругались, и я захлопнул дверь перед его носом. Через
час он вернулся с полицейским, и тот объяснил мне, что не следует заводить
пластинки так громко в четыре часа ночи. Ухмылка на физиономии Вернора была
настолько отвратительной, что я с трудом удержался, чтобы не ударить его.
Когда они ушли, я разбил все пластинки, а заодно и проигрыватель. Все равно
такая музыка мне совсем не нравится.
4 ОКТЯБРЯ. Самый непонятный сеанс терапии в моей жизни. Штраус явно не
ожидал этого и здорово разозлился
То, что произошло (я не осмеливаюсь назвать это воспоминанием), больше
всего походило на галлюцинацию. Не буду пытаться объяснить или
интерпретировать этот случай, просто опишу его.
В кабинет Штрауса я вошел в состоянии легкого раздражения, но он
притворился, что не заметил этого. Я сразу улегся на кушетку, а он, как
водится в таких случаях, уселся на стул сбоку от меня и чуть-чуть сзади, как
раз вне пределов видимости. Сел и стал ждать, когда же я начну лить на него
скопившиеся в моем мозгу нечистоты.
Я украдкой посмотрел на Штрауса. Он выглядел постаревшим, каким-то
потасканным и напомнил мне Матта, ждущего посетителей. Я сказал об этом
Штраусу. Он кивнул и продолжал ждать. Тогда я спросил:
- А ВЫ тоже ждете клиентов? Вам следовало бы сконструировать кушетку в
форме парикмахерского кресла. Когда речь зайдет о свободных ассоциациях, вам
надо будет только откинуть кресло с пациентом назад, как парикмахеру, когда
он собирается намылить жертву. Проходит пятьдесят минут, кресло возвращается
в исходное положение, и вы вручаете бедняге зеркало, чтобы он мог как
следует рассмотреть свое свежевыбритое "я".
Штраус молчал, и хотя мне было стыдно за свое словоблудие, я уже не мог
остановиться:
- Потом пациент перед каждым сеансом будет говорить: "Снимите немного с
верхушки волнения, пожалуйста" или "Не стригите мой эгоизм слишком коротко".
Он может попросить даже яич... я имел в виду я- шампунь. Ага! Заметили
оговорку, доктор? Я сказал, что нужен яичный шампунь вместо я-шампуня.
Яйцо... Я. Близко, вам не кажется? Не означает ли это, что мне хочется
отмыться от грехов? Возродиться? Что это? Баптистский символизм? Или все же
мы стрижем слишком коротко?
Я ждал его реакции, но он только поерзал в кресле.
- Вы не уснули? -спросил я.
- Я внимательно слушаю, Чарли.
- Только слушаете? Вам случалось когда-нибудь выходить из себя?
- А тебе этого очень хочется?
Я вздохнул.
- Непоколебимый Штраус... Вот что я вам скажу: мне надоело таскаться
сюда. Какой смысл в терапии? Вам не хуже меня известно, что будет дальше.
- Мне почему-то не кажется, что наши сеансы тебе надоели, - сказал
Штраус.
- Но это же глупо! Пустая трата времени, и моего, и вашего!
Я лежал в полутемной комнате и разглядывал квадратики, которыми был
выложен потолок - звуконепроницаемые панели, тысячами дырочек впитывающие
каждое слово. Звук, похороненный заживо...
В голове вдруг образовалась пустота. Мозг опустел, и это было необычно,
потому что во время таких сеансов мне всегда находилось что сказать. Сны...
воспоминания... проблемы... ассоциации...
А сегодня - только дыхание Непоколебимого Штрауса позади меня.
- Я очень странно себя чувствую, - сказал я.
- Расскажешь мне?
О, как он блестящ, как искусен! Какого черта я приперся сюда? Чтобы мои
ассоциации поглощались маленькими дырочками в потолке и огромными дырами в
моем терапевте?
- Не уверен, хочется ли мне говорить об этом... Непонятно почему, но
сегодня я чувствую враждебность к вам... - И тут я выдал Штраусу все, что я
о нем думаю.
Даже не видя Штрауса, я догадывался, как он задумчиво кивает головой.
- ...Это трудно объяснить, - продолжал я, - такое у меня бывало всего
один или два раза, перед тем как я терял сознание. Головокружение... Все
чувства обострены до предела... Конечности немеют...
- Продолжай! - Теперь его голос был резким и взволнованным. - Что еще?
- Я не чувствую своего тела. Кажется, что Чарли где-то рядом. Мои глаза
открыты... Я уверен в этом... Они открыты?
- Да, широко открыты.
Из стен и потолка исходит голубовато-белое сияние... оно собирается в
мерцающий шар... Висит в воздухе... Свет... Он впивается в глаза... в
мозг... все сверкает... Я плыву... нет, я расширяюсь... Я не смотрю вниз, но
знаю, что лежу на кушетке. Что это - галлюцинация?
- Чарли, что с тобой?
Не это ли описывают в своих сочинениях мистики? Я слушаю голос Штрауса,
но не хочу отвечать. Меня раздражает его присутствие. Не буду обращать на
него внимания. Успокойся и дай ЭТОМУ, чем бы оно ни было, наполнить меня
светом, поглотить меня...
- Что ты видишь, Чарли? Да что с тобой?!
Я лечу вверх, словно подхваченный потоком теплого воздуха листочек.
Ускоряясь, атомы моего тела разлетаются в разные стороны. Я становлюсь легче
и больше... больше... Взрываюсь и превращаюсь в солнце. Я - расширяющаяся
вселенная, всплывающая в спокойном море. Тело мое поглощает комнату, здание,
город, страну... Если я посмотрю вниз, то увижу, как течь моя затмевает
планету.
Вот-вот я прорву оболочку существования, словно рыба, выпрыгивающая на
поверхность океана, но тут начинаю чувствовать, как что- то тянет мена вниз.
Я разозлился и хочу стряхнуть, с себя невидимые путы. На грани полного
единения со Вселенной я слышу вокруг себя шепот. Он зовет меня вниз, в мир
смертных. Волны медленно опадают, мой непомерно разросшийся дух возвращается
в земные измерения - отнюдь не добровольно, я предпочел бы потеряться, - но
потому, что меня тянут вниз... к себе... в себя, и через мгновение я снова
лежу на кушетке, натягивая перчатку своего бренного тела на пальцы сознания.
Если я захочу, то смогу поднять руку или подмигнуть - но только если захочу.
Однако я не хочу! Я не сдвинусь с места!
Я лежу и жду. Чарли не хочет, чтобы я раздвинул занавес мозга. Чарли не
желает знать, что скрывает