Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
роигрыш причинял не только моральные, но и физические
страдания. Вы не замечали, как множатся у человека повреждения, травмы и
всяческие недомогания - именно в том случае, когда игра оборачивается не в
его пользу? Последняя наша партия завершилась с неясным результатом, и я
поспешил истолковать его в пользу соперника. В тот поздний час меня
интересовал не столько исход игры, сколько быстрое ее окончание. Оказаться
под крышей, между четырех стен, - вот чего я хотел солнце садилось, уже
веяло прохладой, и при глотании я ощущал першение в горле, которое могло -
без хорошего душа и чашки горячего чая - закончиться ангиной. Среди
наблюдавших за игрой, - новичок, незнакомый с подлинной жизнью клуба, всегда
следит с интересом за подобными партиями, - я разглядел Марго, из недавно
пополнивших наши ряды: дама необычайно розовая, белокурая и таких
преувеличенных размеров, что кажется высокой. Я думал о скором заходе
солнца, но должен был отвлечься для ответа на замечание:
- Неудачная партия.
- Мой противник как раз считает ее удачной.
Я направился к скамейке, чтобы надеть свитер и другую оставленную там
одежду. При этом я сумел как-то обойти Марго, преграждавшую мне путь.
- Вам безразлично, проиграете вы или нет?
- Думаю, что ему было небезразлично выиграть.
- И чтобы он выиграл, вы сдали ему партию?
- Ну да.
- Вот это великодушие. Настоящий спортивный характер.
Путаясь в рукавах, я взглянул на нее. Мне показалось сперва, что она
говорила в шутку. Но я ошибался. В огромных голубых глазах заблестели слезы,
пальцы привычным движением стирали с лица расплывшуюся тушь.
Вместе мы вернулись на площадку. Мак-Дугал - один из тех тупиц, что,
заметив вас с женщиной, тут же отходят с подчеркнутой учтивостью, -
пробормотал:
- Всего доброго.
И отошел почти бегом. Марго шагала медленно. Должно быть, ей казалось,
что ее типу красоты соответствует величественная походка. Я спешил, пот
струился у меня по плечам и по груди. То раздражаясь, то раскаиваясь в этом,
я сначала обгонял Марго, а затем поджидал ее. Марго, все еще под
впечатлением от моего поступка, не обратила внимания на эту странность.
- Нет, что же вы так! - воскликнула она. - На вашем месте мне бы не
хватило тихого удовлетворения в глубине души. Я искала бы всеобщего
одобрения и обязательно - какой-нибудь награды.
- Не преувеличивайте.
- А я и не преувеличиваю. Вы заслужили это. Какой замечательный
проигрыш. Настоящий спортсмен.
Снова мне показалось, что она издевается надо мной, но все исчезло из
памяти при одном виде ее бюста. Самое замечательное, что в нем было, - это
величина. Когда мы подошли к зданию клуба, Марго принялась уверять меня, что
футбольные матчи явно лишены рыцарского духа. Если мое здоровье под угрозой,
я могу временами проявлять решительность. Поэтому я пробормотал нечто
неразборчивое и побежал вверх по лестнице к мужской раздевалке. Здесь я
наконец оказался в безопасности. Я не оглядывался назад: меня веселила одна
лишь мысль о том, как должна опешить несчастная сеньора.
Раздевшись, я ни на секунду не задержался в обществе приятелей,
жаждущих поговорить со мной, - зачем мне было простужаться, оставшись без
одежды? - обменялся не то чтобы деланными, но мимолетными приветствиями и
поспешил в душевую, где отдал себя под долгожданную защиту горячей воды. Не
обращая внимания на ворчание галисийца: "Больше трех минут - тройной тариф",
- я стал переговариваться с Мак-Дугалом через стену кабинки. Окутанные
облаками пара, мы обсуждали, посредством крика, наших одноклубников,
возможные варианты сыгранной партии. Неожиданно Мак-Дугал сказал:
- Поздравляю, приятель. Подцепил толстушку.
С каким бы презрением я ни относился к вульгарностям подобного рода,
сказанное мне польстило. Одевшись, я отыскал Мак-Дугала, надеясь выпить с
ним чаю.
- Я еще задержусь, - послышалось в ответ. - Меня не жди.
Он явно хотел сыграть роль учтивца. Я промолчал, не желая лишних
объяснений.
Спустившись в столовую, я сел за один из маленьких столиков - по
счастью, свободный, - заказал крепкого горячего чаю, тосты и десерт. Первая
чашка уже начала оказывать благотворное действие, когда чья-то рука, легшая
на мое плечо, заставила меня прервать поглощение тостов.
- Я не помешаю? - Слова Марго звучали до невозможности серьезно.
Простодушие этой девицы побуждало меня попеременно то окружить ее
заботой, то задеть побольнее. Маленький психолог-всезнайка - тот, что сидит
в каждом из нас, - нашептывал, что здесь не обходится без желания. Я охотно
воображал Марго в виде округлого золотистого плода: колоссальной сливы,
громадного чувственного персика или абрикоса.
Ее общество не досаждало мне. Находясь в довольно-таки скользком
положении, мы нашли общий язык, наперебой требуя добавки десерта, тостов и
чая. Мы поглощали все это в дивном согласии: я набивал желудок по причине
болезни, она - по ненасытности, изначально свойственной тучным людям.
Развалившись за столиком, мы все еще отдувались, переваривая пищу,
когда перед нами возник Модуньо. Благодаря умению напевать, в итальянской
манере, сладкие парагвайские и карибские песенки он сделался сказочным Дон
Жуаном, настоящим соловьем клуба. В тот день Модуньо облачился в нечто вроде
белого скафандра с довольно-таки глубоким вырезом на груди. Не понимаю, как
я узнал его в этом шарообразном одеянии. Пикантность ситуации была в том,
что он меня не узнал. По крайней мере, он прошел мимо, не поглядев в мою
сторону. То, что он не поприветствовал сидевшую рядом женщину, еще можно
было простить, но меня? Я едва сдержался, чтобы не запеть партию для тенора
из "Все сошли с ума".
- Я ухожу, - заявил я.
- Вы на машине? Не подвезете меня? - спросила Марго.
Если ты ее не проломишь, сказал я про себя. Когда мы вышли вдвоем, весь
клуб в молчании смотрел на нас. В приступе мужской гордыни мне подумалось:
"Я шествую под руку с королевой".
Пока заводился мотор, шлагбаум переезда опустился перед самым нашим
носом. Я выбрал дорогу через парк. Примерно минуту разговор вертелся вокруг
достоинств моей машины. "Лучшей нельзя и желать!" - повторяла Марго,
упираясь головой в крышу. Как и следовало ожидать, когда мы оказались в
довольно глухом и темном уголке парка, девица сообщила, что я заслужил
награду. Я обернулся к ней. Гнусная и понимающая ухмылка исчезла с моих губ
при виде абсолютной невинности, написанной у нее на лице. Я, не теряя
хладнокровия, покрыл ее поцелуями. Она стонала, как будто мы были уже в
постели. В подходящий момент такие стоны - награда для мужчины, тогда же они
сбили меня с толку слишком ранним и бурным появлением. Окажусь ли я на
высоте? Но и на этот раз я не растерялся. Марго была слишком светловолосой,
слишком большой и слишком нежной поэтому я решил отвезти ее в один из
отелей за Сельскохозяйственной выставкой.
Не приписывая себе невообразимых подвигов, скажу тем не менее, что
внутри отеля все пошло как надо. Больше всего это напоминало многократное
погружение в воду с головой и заставило меня совсем позабыть о простуде.
Позабыть совершенно я, должно быть, допустил не одну неосторожность, так
что к утру, хотя я пытался глотать без усилия, мой голос из довольно
звучного превратился в сдавленный шепот. Неудивительно, что в припадке
раздражения я свалил всю вину на Марго: обвинять самого себя - ненормально и
не дает удовлетворения. Все же считать Марго демоном, посланным с целью
увековечить мою простуду и свести меня в могилу, было с моей стороны
несправедливо. Новость, ждавшая меня в гараже, только усилила раздражение.
Моя машина стояла, слегка наклонившись вправо. "Парнишка со шляпой
набекрень", - весело подумал я, не сообразив сразу, что произошло. В
мастерской механик заявил:
- Повреждена рессора. Нужна замена.
В субботу телефон трезвонил так, что я вскакивал поминутно. Марго
звонила, не слышала меня, бросала трубку, звонила снова. Я пытался объяснить
этой дуре, что потерявший голос человек не очень-то способен к разговору.
Бесполезно: Марго обрывала связь, как если бы я не говорил вообще.
В то утро я почувствовал себя лучше и добился того, что Марго меня
наконец расслышала. Она немедленно сообщила:
- Хочу сказать, что в тот вечер ты был неподражаем.
- Да и ты не отставала.
- Нет-нет, я о другом. О том вечере, когда ты сдал партию. По-моему, я
недостаточно тебя вознаградила.
- Не бери в голову. Ты дала мне больше, чем нужно. (Отмеряла коробами,
прибавил я мысленно).
- Когда мы увидимся?
Мои отговорки не умерили ее пыла, и я покорился, устав от разговоров.
- Ну хорошо, можно отправиться в Тигре, - дал я наконец свое согласие.
- Пропустить по рюмочке.
- Где встречаемся?
- Сегодня я без машины, - в моем голосе звучала досада. - Не знаю, как
случилось: машина со сломанной рессорой, а я без голоса. Цена славы, -
заключил я ободряюще.
Марго родилась через много лет после премьеры фильма и поэтому
пропустила намек мимо ушей.
- Значит, поедем поездом? - спросила она. Посмотрим, насколько ты
тверда в своем решении меня вознаградить, подумал я.
- На поезде или как хочешь, но каждый добирается по отдельности, -
последние слова я отчеканил с особенной четкостью. - Ты занимаешь свободный
столик в каком-нибудь кафе на Луханской набережной и терпеливо, как умная
девочка, ждешь меня. Я появлюсь во время вечернего чая.
Итак, место и время были точно определены никаких неясностей. Бедная
Марго, сказал я про себя пророчески.
Вечером состояние моего горла не располагало к тому, чтобы
проветриваться на речном берегу. Доставить радость толстушке или принять душ
в клубе? Никаких колебаний! Правда, я поглядел на часы, но с единственной
целью: убедиться, что времени позвонить ей у меня нет.
В раздевалке нестройная группа одноклубников развлекалась сомнительного
вкуса историями о любовных интригах и вообще о женщинах. Рядом, словно
шакал, не осмеливающийся принять участие в трапезе хищников, кружил один из
новых членов: один из тех бедняг, которым навсегда остается недоступна
подлинная жизнь клуба. Рассказчики сменяли друг друга, он же не переставая
копался в своей сумке. Я наблюдал за ним не без жалости: по своим габаритам
этот шакал напоминал скорее слона или по меньшей мере гориллу. Я
присоединился к группе, не из желания обнаружить свое присутствие - в клубе
меня знают все, - а скорее повинуясь стадному инстинкту. Из-за больного
горла мне приходилось молчать. Тот, кто молчит, присутствуя при товарищеской
беседе, начинает смертельно скучать. В конце концов я решил отправиться в
душ.
У выхода тот самый новичок окликнул меня:
- Сеньор, вы на машине?
Люди этой породы никогда не забывают вставить слово "сеньор". Я
отрицательно покачал головой.
За его спиной гримасничали несколько насмешников, выражая удивление
моей наивностью. Одни делали знаки рукой: "Не иди с ним!", другие с помощью
мимики изображали тумаки и пощечины. Как будто из-за одной поездки в чужом
автомобиле я должен был отречься от своих убеждений.
В машине новичок спросил меня:
- Что вы можете сказать о тех господах из клуба? Я предпочитаю молчать,
чтобы не прибегать к слишком резким выражениям. Несчастные женщины, если
послушать, как говорят о них мужчины. Нет, разумеется, я не касаюсь
настоящих мужчин, вроде вас, сеньор.
Нужно было наконец показать, что я не глухонемой. Скрывая по мере
возможности свой недуг, я заметил:
- Чистейшая правда. Но надо еще послушать, как женщины отзываются о
нас.
- Утешительная мысль. Однако все же этим пошлостям нет оправдания. Так
говорить о женщинах, которых мы должны окружать почтением и защитой! Я вам
тоже расскажу о женщине. Только искренне, без дешевых сарказмов. Там, в
клубе, вы были так исполнены достоинства, что я подумал: "Я едва знаю его, -
тем лучше. Вот беспристрастный судья. Посоветуюсь с ним".
Шлагбаум оказался закрытым мы поехали через парк. В том месте, где я
поцеловал Марго, новичок остановил машину. Мы прошли вдоль длинного ряда
освещенных автомобилей. В машинах находились пары.
- Жалкие сопляки.
Я предположил:
- Может быть, остановимся там, где больше света? Он не слушал.
Знаете, это ведь в духе таких вот сопляков, - скверно рассуждать о
женщинах. Впрочем, хватит. - И тут внезапно полилось признание: - Вот что
меня очень и очень беспокоит: моя жена. Мы обожаем друг друга. Близкие
знакомые называют нас ласково "два великана" - конечно же, ласково,
по-дружески. С намеком на наши габариты. Моя жена - это само великодушие,
сама строгость, сама чистота. Выше любви для нее нет ничего! Говорить с ней
о супружеской жизни, основанной на общих интересах или привычке, бесполезно,
- она не слушает. Попросту не слушает, как если бы при ней издевались над
святыней. К женщинам она питает неподдельное уважение, и ничто не сможет его
уменьшить. А теперь перейдем к самому деликатному. Обещайте только, что не
поймете меня превратно. Когда я - в воспитательных целях - рассказываю жене
истории о знаменитых куртизанках, купавшихся в роскоши, глаза ее блестят.
Догадайтесь, почему? Я-то знаю, отчего появляется этот блеск. Она считает,
что те женщины - украшение всего женского пола. Не думайте, прошу вас, что у
нее появляется хоть малейшее желание им подражать. Моя жена не забывает
никогда, что она настоящая сеньора, и ведет себя соответственно, - но,
невероятным образом, в то же время дарит себя. Я говорил вам о ее
великодушии. Представьте себе, сеньор, что некто совершил героический, хотя
бы бескорыстный - в общем, благородный, - поступок. Моя жена спешит
вознаградить этого человека. Любой красивый жест совершенно ослепляет ее.
Конечно же, все женщины в своем тщеславии тешат себя сладостными мечтами о
том, что им суждено вручить мужчине высший дар. Моя жена претворяет мечты в
действительность. Вы меня, вероятно, поймете: в случаях никогда не бывает
недостатка, и бедняжка отдается столько раз, что это даже вредно для
здоровья. Я же оказываюсь в сложном положении. Зная, что я всегда ее пойму,
она ищет моего сочувствия. Мне не хочется ее разочаровывать. Pour la
oleexxiii: мои представления о жизни связывают меня по рукам
и ногам, и защита чести становится безнадежным делом. Конечно, я каждый раз
ищу удовлетворения. Раз в месяц или два жена рассказывает о своих
донкихотствах, и если мужчины вели себя не по-рыцарски, я - по порядку -
наказываю их со всей силой, данной мне Господом. Одному ломаю щиколотку,
другому - ключицу, третьему - одно-два ребра.
Я обладаю неплохой интуицией и живым воображением, и на этом месте
сразу представил себе досадную неожиданность, приготовленную для моего
собеседника.
- Мне думается, что со временем, - продолжал тот, - слухи о сделанных
мной внушениях воздвигнут вокруг Марго непреодолимый барьер. А какой совет
вы дали бы мне?
Вдали показался мигающий огонек, врезавшийся в длинную цепь неподвижных
огней. Я понял со страхом: полиция проверяет, чем занимаются парочки в
машинах.
- Полиция! - воскликнул я. - Только бы нас не спутали с этими.
- Еще чего не хватало, - с апломбом возразил мой попутчик.
- Все-таки я бы на вашем месте постарался избежать неприятностей.
Он не торопясь завел машину и продолжал выпрашивать совет. Я попросил
времени на размышление.
- Где вы живете? Я отвезу вас домой.
- Нет-нет, ни в коем случае.
Я вышел у станции метро "Агуэро". Дома поспешно приготовил чемодан. И
вот я провожу ночь в отеле, сообщив главному редактору, что беру отпуск на
месяц и что незаменимых людей нет. Завтра я сажусь в поезд и уезжаю. Что
ждет меня после возвращения? Не знаю. Пока я полагаюсь на слова
предсказателя: "Прожил день - и слава Богу".
Примечания
Баня-Бланка - город-порт на Атлантическом побережье, в провинции
Буэнос-Айрес.
Трес-Арройос - город в южной части провинции Буэнос-Айрес.
Пелота - игра в мяч, напоминающая бейсбол.
Цена славы... - "Цена славы" - северо-американский фильм 1926г.,
посвященный событиям Первой мировой войны (режиссер Рауль Уолш). В фильме
снималась популярная во всей Латинской Америке мексиканская актриса Долорес
дель Рио.
... ня Луханской набережной - Лухан - река, протекающая севернее
аргентинской столицы, по пригороду Тигре.
Перевод с испанского А.Миролюбовой, 2000г.
Примечания В.Андреев, 2000г.
Источник: Адольфо Биой Касарес, "План побега", "Симпозиум", СПб, 2000г.
OCR: Олег Самарин, olegamari@mail.ru, 20 декабря 2001
Адольфо Биой Касарес. Большой серафим
Он шел вдоль скал - хотел найти более-менее удаленный пляж. Поиски не
заняли много времени, ибо в этих местах ни за одиночеством, ни за самой
удаленностью не надо было далеко ходить. Даже на пляжах, примыкавших к
маленькому волнорезу, откуда удили рыбу, на тех самых, которые хозяйка
гостиницы окрестила Негреско и Мирамар, народу было немного. Так вот
Альфонсо Альварес и обнаружил место, которое самым восхитительным образом
соответствовало сокровеннейшим порывам его сердца: романтичную бухточку,
дикую, бесприютную, - и сразу счел ее одним из удаленнейших мест на всей
земле. Ultima Thule, Приют Последней Надежды, а может, что-то еще более
далекое - Альварес теперь облекал свои размышления в восторженный шепот:
Беспредельные Волшебные Берега, Фурдурстранди... Море втискивалось между
бурых отвесных скал, где открывались пещеры. Скалы оканчивались сверху и по
бокам остриями и шпилями, обточенными пеной волн, ветрами и течением лет.
Все здесь представало величественным наблюдателю, лежащему на песке: без
труда можно было забыть о масштабах пейзажа, на самом деле крохотных.
Альварес вышел из глубокой задумчивости, разул свои маленькие бледные ножки,
- босые, они под открытым небом казались трогательными порывшись в
полотняной котомке, закурил трубку и приготовил душу свою к долгому
смакованию ничем не нарушаемого блаженства. Но с изумлением отметил, что не
испытывает счастья. Его переполняло беспокойство, мало-помалу оформившееся в
некий смутный страх. Он глянул по сторонам, убедился: тут ничего не
произойдет. Отринул абсурдную гипотезу о пиратском набеге, исследовал свою
совесть, затем небеса, наконец море, - и не обнаружил ни малейшего повода
для тревоги.
Пытаясь отвлечься, Альварес принялся размышлять о скрытых достоинствах
моря, которое требует ненасытного созерцания. Он сказал себе: "В море
никогда ничего не случается, разве что лодка или пресловутая стайка
дельфинов, которая появляется строго по расписанию - в полдень движется к
югу, затем к северу: подобных безделок достаточно, чтобы люди на берегу
стали показывать пальцами, вереща от восторга". Наблюдателю воздается
фальшивой монетой: мечтами о приключениях, дальних странствиях,
кораблекрушениях, набегах, змеях, чудищах, к которым нас влечет потому, что
их никогда не бывает. Таким-то мечтам и предался Альварес, чьим любимым
занятием было строить планы. Без тени сомнения он верил, что будет жить
вечно и времени хватит на все. Хотя профессия его скорее касалась лишь
прошлого - Альварес преподавал историю в Свободном институте, - он всегда с
любопытством вглядывался в грядущие времена.
Иногда он забывал о своем беспокойстве, и утро удавалось провести почти
приятно. Приятные утра и вечера, хороший сон по ноч