чках, сидело двое совсем
маленьких детей, мальчик и девочка; и когда длинный парень, поглазев минутку
на гостей, снова пускал в ход каток, страшно было смотреть, как он,  подобно
катапульте, надвигался на невинных младенцев, готовый их  раздавить,  и  без
вреда для них отходил назад, не дойдя на какой-нибудь  дюйм.  Комнатка  была
чистая и опрятная, с плиточным полом и окном из ромбовидных стекол; каминную
доску украшала ситцевая оборка,  по  натянутым  перед  окном  веревочкам  на
будущее лето должны были виться  турецкие  бобы,  ежели  бог  даст.  Как  ни
благосклонна была судьба в прошлом насчет бобов, она  не  очень-то  жаловала
Бетти Хигден деньгами: нетрудно было заметить ее бедность.
     Она была одной из тех  старушек,  эта  Бетти  Хигден,  которые,  будучи
наделены крепким здоровьем и несокрушимой волей, долгие годы  не  сдаются  в
борьбе, хотя каждый год наносит им, утомленным борьбой, новые тяжкие  удары;
живая старушка, с блестящими темными глазами,  решительным  лицом  и  добрым
сердцем. Рассуждать она не умела, но бог милостив,  и  на  небесах  доброта,
быть может, ценится не меньше рассудительности.
     - Да, как же, как же! - сказала она, когда гости приступили к  делу.  -
Миссис Милви писала мне, сударыня, и я велела Хлюпу прочесть  письмо.  Очень
хорошо было написано. Да она и сама такая милая.
     Гости взглянули на длинного парня,  который  еще  шире  разинул  рот  и
глаза, как бы говоря, что он-то и есть Хлюп.
     - Я сама не мастерица читать по писаному, - продолжала  Бетти,  -  хотя
библию могу читать и вообще печатное разбираю. А газету так очень люблю. Вы,
может, не поверите, Хлюп хорошо читает вслух газеты.  А  полицейские  отчеты
умеет изображать в лицах.
     Гости опять сочли долгом вежливости взглянуть на Хлюпа, а тот, глядя на
них, вдруг откинул голову, разинул рот как можно шире  и  громко  захохотал.
Засмеялись оба  младенца,  невзирая  на  опасность,  грозившую  их  головам,
засмеялась Бетти Хигден, засмеялся сиротка, а там засмеялись  и  гости.  Что
было хотя и весело, но не очень вразумительно. Тут  Хлюп,  словно  одержимый
усердием, принялся за каток и двигал им  над  головами  невинных  малюток  с
таким скрипом и грохотом, что миссис Хигден остановила его:
     - Господам ничего не слышно, Хлюп. Погоди же немножко, погоди.
     - Это и есть тот самый ребеночек, что у  вас  на  коленях?  -  спросила
миссис Боффин.
     - Да, сударыня, это и есть Джонни.
     - Джонни! Его зовут Джонни! - воскликнула миссис  Боффин,  обращаясь  к
секретарю. - Осталось дать ему только фамилию! Славный мальчик.
     По-ребячьи застенчиво, прижав подбородок  к  груди,  Джонни  исподлобья
глядел на миссис Боффин своими голубыми глазами, а пухлую ручку  с  ямочками
подносил к губам старушки, которая время от времени целовала ее.
     - Да, сударыня, славный мальчик, милый мой мальчик, -  это  сынок  моей
внучки, а она была дочкой младшей моей дочери. Но и та  умерла,  как  и  все
остальные.
     - А это разве не брат его и сестра?
     - Нет, что вы, сударыня. Это питомцы.
     - Питомцы? - повторил секретарь.
     - Оставлены на мое попечение, сэр. Я беру детей на  воспитание.  Больше
троих я взять не могу, из-за катка. Но детей  я  люблю,  а  четыре  пенса  в
неделю - все же деньги. Подите сюда, Тодлз и Подлз.
     Тодлз было уменьшительное имя мальчика, Подлз - девочки.
     Маленькими, неверными шажками они перешли через  комнату,  взявшись  за
ручки, словно  перед  ними  лежала  страшно  трудная  дорога  по  местности,
пересеченной ручьями,  и  после  того  как  Бетти  Хигден  погладила  их  по
головкам, они набросились на сироту, радостно  воркуя  и  делая  вид.  будто
хотят утащить его в плен и рабство. Все трое разыгрались и развеселились без
удержу, и Хлюп, заразившись их весельем, опять  захохотал  и  долго  не  мог
уняться.
     Наконец Бетти сочла нужным остановить их, сказав:
     - Ступайте на место, Тодлз и Подлз, - и они, взявшись за руки,  побрели
обратно через те же ручьи, как видно сильно разлившиеся после дождей.
     - А мистер, или... как его, Хлюп? - спросил секретарь, не  в  состоянии
решить, взрослый ли это человек или еще мальчик.
     - Незаконный, -  ответила  Бетти  Хигден,  понизив  голос,  -  родители
неизвестно кто, его нашли на улице. А вырастили в... - тут она вздрогнула  с
отвращением, - в доме.
     - В доме призрения? - спросил секретарь. Суровое и твердое лицо  миссис
Хигден нахмурилось, и она угрюмо кивнула.
     - Вы не любите о нем говорить?
     - Не люблю! - отвечала старуха. - Не пойду туда ни за что, лучше убейте
меня. Лучше бросьте этого славного мальчика под груженый фургон,  прямо  под
конские копыта, только не забирайте его туда. А если мы все будем лежать при
смерти, так уж лучше подожгите нас,  пускай  мы  сгорим  вместе  с  дымом  и
превратимся в кучу золы, только не уносите туда никого из  нас,  хотя  бы  и
мертвыми.
     Удивительная твердость духа сохранилась в этой одинокой  женщине  после
стольких лет тяжелой работы и тяжелей жизни, милорды,  почтенные  господа  и
члены попечительных советов! Как это у нас называется в торжественных речах?
Британская независимость, только отчасти извращенная? Так или  в  этом  роде
звучит ханжеская фраза?
     - Разве я не читала в газетах, - говорила старушка, лаская  ребенка.  -
Помоги, господи, мне и всем таким, как я! Разве я не, читала, как измученных
людей, которые дошли до крайности, гоняют взад  и  вперед,  взад  и  вперед,
нарочно, чтобы измотать их! Разве я не читала, как для них всего жалеют,  во
всем им отказывают и отказывают - в приюте, в докторе, в капле лекарства,  в
куске хлеба? Разве я не читала, как они падают  духом,  перестают  бороться,
опустившись так низко, и как они, наконец, умирают оттого, что им  никто  не
помог? Так вот, я надеюсь, что сумею умереть  не  хуже  всякого  другого,  и
умру, не опозорив себя домом призрения.
     Совершенно невозможно, милорды, почтенные господа и члены попечительных
советов, научить этих людей рассуждать правильно, сколько  бы  ни  трудилась
над этим законодательная мудрость!
     - Джонни, мой голубчик, - продолжала старая Бетти, лаская ребенка, и не
столько говоря с ним, сколько горюя над ним, - твоей  старой  бабушке  Бетти
недалеко уж до восьмидесяти. Никогда в жизни она не просила, гроша милостыни
не брала у прихода. Она платила налоги, платила сколько могла, когда  бывали
у нее деньги; работала, когда могла,  и  голодала,  если  приходилось.  Моли
бога, чтобы у твоей бабки хватило сил (а  она  еще  сильна  для  своих  лет,
Джонни) встать с  постели  в  свой  последний  час,  убежать  и  забиться  в
какой-нибудь угол, да и умереть там.  Только  бы  не  попасть  в  руки  этих
палачей; читаешь  ведь,  как  они  обманывают  и  гоняют  частных  бедняков,
изматывают и мучают, и презирают и позорят их.
     Блестящих успехов вы  добились,  милорды,  почтенные  господа  и  члены
попечительных  советов:  вот  что  думают  о   вас   лучшие   из   бедняков!
Позволительно спросить, разве не стоит поразмыслить над этим?
     Покончив с этим отступлением, Бетти Хигден замолчала, и на  ее  суровом
лице уже не  было  страха  и  отвращения,  свидетельствовавших  о  том,  как
серьезно она говорила.
     - А он вам помогает? - спросил секретарь, осторожно переводя речь опять
на мистера Хлюпа.
     - Да, - ответила Бетти, добродушно улыбнувшись и кивнув  головой.  -  И
еще как помогает.
     - Он здесь и живет?
     - Больше здесь, чем где-нибудь в другом  месте.  Он  ведь  считался  не
лучше  подкидыша  и  сначала  попал  ко  мне  на  воспитание.  Я   уговорила
надзирателя, мистера Блогга, отдать его мне; увидела его как-то в  церкви  и
подумала, что, может быть, и смогу ему помочь. Он ведь тогда слабенький был,
золотушный.
     - Как его зовут по-настоящему?
     - Видите ли, если говорить по правде, настоящего имени у него нет. Его,
должно быть, прозвали Хлюпом потому, что он был найден в дождливую погоду; я
всегда так думала.
     - Он у вас, кажется, добрый малый?
     - Господь с вами, сэр, да он сплошная доброта,  -  возразила  Бетти.  -
Сами можете судить, сколько в нем доброты при таком росте.
     Нескладно скроен был Хлюп. Слишком вытянулся в длину,  слишком  узок  в
ширину, слишком угловат везде,  где  полагается  быть  углам.  Один  из  тех
неуклюжих представителей мужской  породы,  у  которых  отовсюду  выглядывают
пуговицы: каждая пуговица глазела на публику с самым откровенным  и  наивным
видом. Колени, локти, запястья и лодыжки составляли у  него  целый  капитал,
причем он понятия не имел, как разместить  этот  капитал  самым  наивыгодным
образом, и, поместив не туда, куда следует, вечно  оказывался  в  стесненных
обстоятельствах. Правофланговый  Нескладной  роты  среди  новобранцев  нашей
жизни - вот кто был Хлюп, - и все же он имел свои, хоть и туманные,  понятия
о том, что значит быть верным знамени.
     - А теперь поговорим про Джонни. - сказала миссис Боффин.
     Джонни сидел на коленях у бабушки, уткнувшись  подбородком  в  грудь  и
надув губки, и внимательно смотрел  на  гостей,  закрываясь  от  них  пухлым
локотком, а Бетти держала его нежную ручку в своей морщинистой правой  руке,
ласково похлопывая ею по морщинистой левой.
     - Да, сударыня. Про Джонни.
     - Если вы доверите мне ребенка, - говорила миссис  Боффип,  и  ее  лицо
внушало доверие, - то у него будет самый  лучший  дом,  самый  лучший  уход,
самое лучшее воспитание, самые лучшие друзья. Дай бог,  чтобы  я  стала  ему
настоящей матерью!
     - Я вам очень благодарна, сударыня, и мальчик тоже благодарил  бы  вас,
если б мог понимать. - Она все еще похлопывала  маленькой  ручкой  по  своей
руке. - Я бы не стала ему поперек дороги, даже если б передо мной  была  еще
вся жизнь, а не самый  конец  ее.  Не  обижайтесь  на  меня,  но  я  к  нему
привязалась так, что и сказать не могу: ведь  он  у  меня  один  остался  на
свете.
     - Обижаться на вас, голубушка? Разве это можно? Ведь  вы  так  полюбили
его, что взяли к себе.
     - Сколько их сидело у меня на коленях, - говорила  Бетти,  все  так  же
слегка похлопывая ручкой ребенка по своей жесткой, загрубелой руке. - И  все
они умерли, кроме этого одного! Мне совестно, что я как будто все о себе, но
ведь  это  только  так  кажется...  Он  будет  счастлив  и   богат,   станет
джентльменом, когда я умру. Я... я не знаю, что это на меня  нашло.  Я...  с
этим справлюсь. Не обращайте на меня внимания!
     Легкое  похлопывание  прекратилось,  сурово  сжатые  губы  дрогнули,  и
суровое, прекрасное своей энергией старое лицо облилось слезами.
     К великому облегчению гостей чувствительный Хлюп, увидев свою хозяйку в
таком расстройстве, тут же откинул голову и, разинув рот,  заревел  во  весь
голос. Этот сигнал тревоги напугал мальчика  и  девочку,  и  не  успели  они
поднять  оглушительный  рев,  как  Джонни  тоже  впал  в  отчаяние  и,  весь
изогнувшись дугой, нацелился в миссис Боффин, дрыгая  ножками  в  плохоньких
башмачках. Все это было  так  нелепо,  что  уже  не  трогало.  Бетти  Хигден
мгновенно пришла в себя и с такой быстротой призвала  всех  к  порядку,  что
Хлюп оборвал разноголосый рев в самом начале и переключил всю  свою  энергию
на каток, и даже успел сделать несколько движений взад и вперед, прежде  чем
его остановили.
     - Ну-ну-ну! - сказала миссис Боффин, уже  вообразив  себя  чуть  ли  не
самой безжалостной из женщин. - Ничего такого еще не  случилось.  Незачем  и
пугаться. Мы все успокоились, правда, миссис Хигден?
     - Ну еще бы, конечно, - отвечала Бетти.
     - А торопиться, знаете ли, право, незачем, - продолжала миссис  Боффин,
понизив голос. - Не спешите, подумайте хорошенько, голубушка моя!
     - Вы меня не бойтесь больше, сударыня, - сказала Бетти, - я  еще  вчера
это обдумала раз навсегда. Не знаю, что это на меня нынче нашло, только  оно
уже не повторится.
     - Ну что ж, у Джонни будет больше времени подумать об этом, -  ответила
миссис Боффин, - у милого ребенка будет время к этому привыкнуть. И вы  тоже
поможете ему привыкнуть, если вы это одобряете, не правда ли?
     Бетти согласилась и на это с радостью и готовностью.
     - Боже мой, - воскликнула миссис Боффин, с сияющей улыбкой  оглядываясь
вокруг, - ведь мы хотим сделать  всех  счастливыми,  а  не  несчастными!  И,
может, вы дадите мне знать, начинаете ли вы привыкать к этому и как вообще у
вас идут дела!
     - Я пришлю Хлюпа, - сказала миссис Хигден.
     - А вот этот джентльмен, что пришел вместе со  мной,  заплатит  ему  за
труд, - сказала миссис Боффин. - Вы же, мистер Хлюп, когда бы ни  пришли  ко
мне в дом, смотрите не уходите, пока вам  не  подадут  хороший  обед:  мясо,
овощи, пудинг и пиво.
     После этого все стали веселее  глядеть  на  дело:  высокочувствительный
Хлюп сперва вытаращил глаза и широко ухмыльнулся, а потом разразился громким
хохотом, Тодлз и Подлз последовали его примеру, а Джонни развеселился больше
всех.  Тодлз  и  Подлз,   воспользовавшись   удобным   случаем   возобновить
драматическое нападение на Джонни, отправились рука об  руку  в  разбойничий
набег; нападение состоялось в углу за стулом миссис Хигден, и с обеих сторон
была проявлена большая доблесть, после чего отчаянные  разбойники,  взявшись
за ручки, возвратились к своим скамеечкам по сухому ложу горного ручья.
     - Друг мой Бетти, вы скажете мне,  чем  я  могу  вам  помочь,  если  не
теперь, так в следующий раз, - по секрету шепнула миссис Боффин.
     - Спасибо вам, сударыня, только  мне  самой  ничего  не  надо.  Я  могу
работать, я еще крепкая. Я и двадцать миль пройду, если понадобится.
     Старуха Бетти была горда, и при этих словах  ее  живые  глаза  блеснули
ярче.
     - Да, но есть же маленькие радости, от которых вам не стало бы хуже,  -
возразила миссис Боффин. - Господь с вами, я и сама  не  из  благородных,  а
такая же, как вы.
     - А мне  кажется,  -  с  улыбкой  заметила  Бетти,  -  что  вы  и  есть
благородная дама, по-настоящему благородная,  иначе  и  быть  не  может.  Но
только я ничего от вас взять не могу, дорогая моя.  Никогда  ни  у  кого  не
брала. Не то чтоб я была неблагодарная, а только мне больше  нравится  самой
заработать.
     - Ну, ну! - ответила миссис Боффин. - Я ведь говорила о пустяках, иначе
не позволила бы себе этого.
     Бетти поднесла к губам руку своей  гостьи  в  знак  признательности  за
такой деликатный ответ.  Держалась  она  удивительно  прямо,  и  удивительно
твердый был у нее взгляд, когда, глядя в лицо гостье,  она  продолжала  свое
объяснение:
     - Если бы я могла оставить у себя милое мое дитя, не боясь, как  всегда
боюсь, что его постигнет та судьба, о которой я вам говорила, я бы никогда с
ним не рассталась, даже вам не отдала бы! Ведь я люблю его, люблю, люблю!  В
нем я люблю мужа, давным-давно умершего; в нем я люблю  моих  давно  умерших
детей; в нем я люблю давно прошедшие дни юности и надежды.  Я  не  могла  бы
продать эту любовь, а потом глядеть вам в глаза, в ваше доброе, милое  лицо.
Это я дарю по доброй воле. Мне ничего не надо. Когда  силы  мне  изменят,  я
буду рада умереть спокойно и скоро. Я стояла  между  моими  умершими  и  тем
позором, о котором я вам говорила, и все они были от него избавлены. В  моем
платье, - тут она положила руку на грудь, - зашито  ровно  столько,  сколько
нужно на похороны. Приглядите только, чтобы деньги  были  истрачены,  как  я
велю, чтобы я могла отдохнуть спокойно, избавившись навеки от этого  мучения
и позора, и вы сделаете для меня не пустяк, а очень много, все,  чего  хочет
мое сердце от этого мира.
     Гостья пожала руку миссис Хигден. Суровое старое лицо  не  дрогнуло  на
этот  раз,  не  облилось  слезами.  Милорды,  почтенные  господа   и   члены
попечительных советов, оно было так же спокойно, как ваши собственные  лица,
и так же полно достоинства.
     А теперь надо было заманить Джонни на колени к миссис Боффин. Он  никак
не мог расстаться с юбками Бетти Хигден, и только после того как он  увидел,
что оба крохотных питомца по очереди садились к ней на колени и слезли с них
без всякого вреда для себя, удалось в нем пробудить чувство  соревнования  с
ними; но и в объятиях миссис Боффин он проявлял сильнейшее стремление уйти к
бабке, порывался к ней телом и душой: первое выражалось в протянутых  руках,
второе - в нахмуренном личике. Однако подробное описание  игрушечных  чудес,
таящихся в доме миссис Боффин, настолько примирило с  ней  сиротку,  что  он
стал  поглядывать  на  нее  исподлобья,  засунув  кулачок  в  рот,  и   даже
посмеиваться, когда,  между  прочим,  была  упомянута  чудесная  лошадка  на
колесах,  в  богатой  сбруе,   обладающая   волшебным   даром   скакать   по
кондитерским. Смех, подхваченный питомцами, перешел, к общему  удовольствию,
в радостное трио.
     Таким образом, свидание окончилось благополучно, миссис Боффин осталась
очень довольна, и все остальные  тоже.  Не  меньше  других  радовался  Хлюп,
который взялся проводить гостей обратно к "Трем  Сорокам"  по  самой  лучшей
дороге и к которому головастый юноша отнесся очень свысока.
     Уладив это дело, секретарь довез  миссис  Боффин  до  "Приюта",  а  сам
отправился в новый дом,  где  и  пробыл  до  вечера.  А  вечером,  когда  он
возвращался домой, то выбрал дорогу через поля,  -  может  быть,  для  того,
чтобы встретиться с мисс Беллой Уилфер? - одно известно  наверное,  что  она
всегда там гуляла в этот час.
     И она действительно была там.
     Мисс Белла не носила больше траура, на ней было платье самых прелестных
цветов, какие только можно выбрать. Невозможно отрицать, что сама  она  была
так же прелестна, как эти цвета, и что к ней они шли как  нельзя  более.  На
ходу Белла читала книжку, и так как она  не  подала  и  виду,  что  заметила
приближение мистера Роксмита, следует, разумеется, заключить, что она его  и
вправду не заметила.
     - Да? - произнесла мисс Белла, подняв глаза  от  книги,  когда  Роксмит
остановился перед ней. - Ах, это вы!
     - Это я. Прекрасный вечер!
     - Разве? - спросила Белла,  холодно  оглядываясь  по  сторонам.  -  Да,
вероятно, раз вы это находите. Я не думала о погоде.
     - Вы так увлеклись книгой?
     - Д-да-а, - равнодушно протянула мисс Белла.
     - Что-нибудь про любовь, мисс Уилфер?
     - Нет, конечно, а то я не стала бы читать. Тут все  больше  о  деньгах,
чем о чем-нибудь другом.
     - И тут говорится, что деньги лучше всего другого?
     - Право, я уже не помню, что тут говорится, - возразила Белла, - но  вы
и сами можете посмотреть, если угодно. Мне больше не хочется читать.
     Секретарь взял у мисс Беллы  книгу  -  Белла  обмахивалась  ею,  словно
веером, - и пошел рядом с ней.
     - У меня есть к вам поручение, мисс Уилфер.
     - Да что вы, быть не может! - протянула Белла тем же тоном.
     - От миссис Боффин. Она просила передать, что будет очень рада  принять
вас через неделю, самое большее через две.
     Белла повернулась к нему, дерзко приподняв  красивые  брови  и  опустив
ресницы, словно говоря: "А каким образом вам доверили это поручение?"
     - Я только ждал случая сказать вам,  что  я  теперь  секретарь  мистера
Боффина.
     - Мне это ничего не говорит, - высокомерно отвечала мисс Белла, -  ведь
я не знаю, что такое секретарь. А впрочем, это не важно.
     - Совершенно не важно.
     Бросив украдкой взгляд на  Беллу,  он  увидел  по  ее  лицу,  насколько
неожиданным было для нее то, что он так охотно с ней согласился.
     - Так вы всегда будете там, мистер Роксмит? - спросила она таким тоном,
словно считала это помехой.
     - Всегда? Нет. Но очень часто - да.
     - Боже мой! - разочарованно протянула Белла.
     - Но мое положение секретаря  будет  совсем  другое,  чем  ваше,  -  вы
гостья. Вы очень мало будете меня видеть или совсем не будете. Я буду  занят
делом, а вы - тольк