зала:
   - Сядьте тоже.
   И только когда он сел, выпустила его руку.
   "Теперь или никогда!" -  подумал  он.  Он  снова  попытался  заговорить
насмешливым и равнодушным тоном, улыбнулся, поглядел  в  пространство.  Ну
же, смелее.
   - Что ж это такое, вы обручены, а мне, своему старому соседу,  об  этом
ни слова!
   Она задумалась.
   - Я не об этом хотела говорить с вами сегодня, - сказала она.
   Сразу сделавшись серьезным, он тихо отозвался:
   - Да я и так уже все понял.
   Пауза.
   Он продолжал:
   - Я всегда знал, что как бы я ни старался... все равно, не я... Я всего
лишь сын мельника, а вы... Ну да  ничего  не  поделаешь.  Я  даже  сам  не
понимаю, как у меня хватает смелости сидеть с вами рядом, да еще  заводить
такой разговор. Я бы должен стоять перед вами  или,  вернее,  пасть  перед
вами на колени. Так было бы правильнее. А я сижу... Должно быть, годы, что
я не жил дома, сделали свое. Я как-то осмелел. Я ведь знаю, что я  уже  не
ребенок, знаю, что вы не можете бросить меня в тюрьму, даже если захотите.
Вот почему я осмелел. Только не сердитесь на меня, уж лучше я помолчу.
   - Нет, говорите. Скажите все, что хотели сказать.
   - Можно? Все, что хотел? Но тогда и ваше кольцо не будет мне помехой.
   - Да, - тихо сказала она. - Пусть оно не будет вам помехой.
   - Правда? В самом деле? Благослови вас  бог,  Виктория,  неужели  я  не
ослышался? - Он вскочил с места и наклонился,  чтобы  видеть  ее  лицо.  -
Разве кольцо ничего не значит?
   - Сядьте.
   Он снова сел.
   - О, если бы вы знали, как неотступно я думал  о  вас  все  это  время.
Господи!  Да  разве  хоть  на  одно  мгновение  в  мое  сердце   закралась
какая-нибудь другая мысль! Кого бы я ни встречал, с кем бы ни  знакомился,
на свете существовали лишь вы одна. И  думал  я  все  время  только  одно:
Виктория всех лучше и всех прекрасней, к я знаком с  ней!  И  при  этом  я
думал всегда - _фрекен_ Виктория. О, я прекрасно понимал,  что  я  от  вас
дальше, чем кто бы то ни было, но я был знаком с вами -  а  для  меня  это
вовсе не такая уж малость, - знал, где  вы  живете.  А  вдруг  вы  изредка
вспоминаете обо мне? Конечно, вы  обо  мне  не  вспоминали,  но  часто  по
вечерам, сидя в своей комнате, я думал: а вдруг вспоминаете. И  я  был  на
верху блаженства и писал вам стихи, фрекен Виктория, на  все  свои  деньги
покупал вам цветы, приносил их домой  и  ставил  в  воду.  Все  мои  стихи
посвящены вам, кроме нескольких, но те не напечатаны. Но вы, наверное,  не
читали и тех, что напечатаны. Теперь я взялся за большую книгу. О господи,
как я благодарен вам, ведь я так полон  вами,  в  этом  все  мое  счастье.
Каждую минуту я слышал или видел что-нибудь, что напоминало мне о  вас,  и
днем и ночью. Я написал ваше имя на потолке, я лежу и смотрю на  него.  Но
девушка, которая у меня прибирает, его не видит - я написал его маленькими
буквами, только для себя. И в этом для меня особая радость.
   Она отвернулась, вынула из-за корсажа листок бумаги.
   - Посмотрите, - сказала  она,  прерывисто  дыша.  -  Я  вырезала  их  и
спрятала. Зачем скрывать - я перечитываю их по вечерам. В первый  раз  мне
показал их папа, и я подошла к окну, чтобы их  прочесть.  -  Где  же  они?
Никак не найду, - сказала я, разворачивая газету. Но на самом  деле  я  их
увидела сразу и успела прочитать. И я была так счастлива.
   Листок бумаги пропитался ароматом ее  кожи,  она  развернула  листок  и
показала ему, это было одно из его первых стихотворений,  четыре  короткие
строфы, обращенные к ней, наезднице на белом коне. Это было  признание  из
глубины сердца, бесхитростное и взволнованное, порыв,  который  невозможно
сдержать, каждая строчка источала его, как звезды - свет.
   - Да, - проговорил он, - это написал я. Это было давно, стояла ночь,  я
писал стихи, а за моим окном громко шелестели тополя. Как, вы  прячете  их
снова? Спасибо! Вы их спрятали снова. О! -  прошептал  он  в  смятении,  и
голос его был едва слышен. - Подумать только,  вы  сидите  так  близко  от
меня. Я касаюсь рукой вашей руки, от вас веет теплом. Часто, когда я думал
о вас в одиночестве, я холодел от волнения. А сейчас мне тепло. Когда я  в
последний раз  приезжал  домой,  вы  были  прекрасны,  но  сейчас  вы  еще
прекраснее. Глаза, брови или улыбка - нет, не знаю, все вместе, просто  вы
сами.
   Она улыбалась и смотрела на него из-под полуопущенных век, за  длинными
ресницами темнела глубокая синь. Щеки ее  порозовели.  Казалось,  она  вся
лучится радостью, бессознательным движением руки она вторила его словам.
   - Спасибо, - сказала она.
   - Нет, не благодарите меня,  Виктория,  -  ответил  он.  Вся  его  душа
рвалась к ней,  ему  хотелось  говорить  еще  и  еще,  это  были  какие-то
сумбурные возгласы, он был как пьяный. - Но если  я  хоть  немножко  дорог
вам, Виктория... Этого не может быть, но скажите, что дорог, даже если это
неправда. Пожалуйста! О, тогда  даю  вам  слово,  я  чего-нибудь  добьюсь,
добьюсь многого, почти недостижимого. Вы даже не представляете себе,  чего
я  могу  добиться.  Иногда  я  чувствую,  что  во   мне   огромный   запас
нерастраченных сил. Часто они рвутся наружу, ночью я  встаю  и  расхаживаю
взад и вперед по комнате, потому что видения обступают меня. За  стеной  в
постели лежит сосед, я мешаю  ему  спать,  он  стучит  мне  в  стенку.  На
рассвете он приходит ко мне и бранится. Но что мне за дело до него, ведь я
так долго мечтал о вас, что мне начинает казаться, будто вы рядом со мной.
Я подхожу к окну и пою, брезжит рассвет, шумят тополя.  "Доброй  ночи!"  -
говорю я утру. Но это я говорю вам. Теперь она спит, думаю я, доброй ночи.
Благослови ее бог! И сам ложусь спать. И так ночь за ночью.  И  все  же  я
никогда не представлял, что вы так прекрасны. Теперь, когда вы  уедете,  я
буду вспоминать вас такой, какая вы сейчас. Я буду  так  явственно  видеть
вас...
   - А вы не приедете домой?
   - Нет. Я еще не закончил работу. Что это я,  приеду,  конечно,  приеду.
Сию же минуту. Я еще не закончил работу, но я сделаю все, что вы захотите.
А вы иногда гуляете возле Замка по саду?  А  вечерами  выходите  из  дому?
Тогда я мог бы посмотреть на вас, поздороваться с вами,  о  большем  я  не
мечтаю. Но если я хоть немножко дорог вам,  не  противен  вам,  не  гадок,
скажите мне... Доставьте мне эту радость...  Знаете,  есть  такая  пальма,
талипотовая пальма, она цветет один раз в жизни, а живет она до семидесяти
лет. Но цветет она раз в жизни. Вот и я теперь расцвел. Да, да,  я  добуду
денег и поеду домой. Я продам все, что уже написал, я пишу сейчас  большую
книгу, вот ее я и продам, продам завтра же  все,  что  уже  написано.  Мне
заплатят довольно много денег. А вы хотите, чтобы я приехал домой?
   - Да.
   - Спасибо, спасибо вам! Простите меня,  если  я  питаю  слишком  смелые
надежды -  это  такое  блаженство  верить  в  несбыточное.  Сегодня  самый
счастливый день в моей жизни...
   Он снял шляпу и положил ее рядом с собой.
   Виктория оглянулась, в конце улицы показалась  какая-то  дама,  а  чуть
подальше - женщина с корзиной. Виктория встрепенулась, посмотрела на  свои
часы.
   - Вам пора? - спросил он. - Скажите мне что-нибудь, прежде чем  уйдете,
дайте мне услышать... Я люблю вас, вот я сказал вам это. От вашего  ответа
зависит... Я весь в вашей власти... Ответьте же мне!
   Пауза.
   Он поник головой.
   - Нет, не говорите, - попросил он.
   - Не здесь, - сказала она. - Я отвечу вам там, у дома.
   Они пошли по улице.
   - Говорят, что вы женитесь на этой  девочке,  на  девушке,  которую  вы
спасли. Как ее зовут?
   - Вы имеете в виду Камиллу?
   - Да, Камиллу Сейер. Говорят, что вы женитесь на ней.
   - Ах, вот как. Почему вы спросили об этом?  Ведь  она  еще  ребенок.  Я
бывал у них в доме, это большой и  богатый  дом,  настоящий  замок,  вроде
вашего. Я бывал там не раз. Но она еще ребенок.
   - Ей пятнадцать лет. Я ее видела, встречалась с  ней  у  знакомых.  Она
очень понравилась мне. Она прелестна!
   - Я не собираюсь жениться на ней, - сказал он.
   - Вот как.
   Он посмотрел на нее. По его лицу прошла тень.
   - Почему вы заговорили о ней? Вы хотите привлечь мое внимание к другой?
   Она ускорила шаги и не ответила на его вопрос. Вот и дом камергера. Она
схватила его за руку и повлекла за собой в парадное, по ступеням лестницы.
   - Я не хочу заходить, - сказал он с удивлением.
   Она нажала кнопку звонка, повернулась к нему, ее грудь вздымалась.
   - Я люблю вас, - сказала она. - Понимаете? Люблю вас.
   И вдруг поспешно потянула его вниз - три ступеньки,  четыре,  -  обвила
его руками и поцеловала. Он чувствовал, что она вся дрожит.
   - Я люблю вас, - повторила она.
   Наверху отворилась дверь. Она высвободилась из его объятий  и  побежала
вверх по лестнице.



4

   Время  близится  к  рассвету,  занимается   заря,   синеватое   знобкое
сентябрьское утро.
   В  саду  негромко  шелестят  тополя.  Окно   распахивается,   из   него
высовывается человек и  что-то  напевает.  Он  без  пиджака  -  полуодетый
безумец, нынче ночью он захмелел от счастья.
   Вдруг он оглядывается - в дверь  постучали.  "Войдите",  -  кричит  он.
Входит сосед.
   - Доброе утро, - говорит он соседу.
   Сосед - пожилой человек, бледный и раздраженный, в руке у  него  лампа,
потому что рассвет только чуть брезжит.
   - Я еще раз заявляю вам, господин Меллер, господин Юханнес  Меллер,  вы
ведете себя совершенно неприлично, - раздраженно бурчит он.
   - Вы правы, - отвечает Юханнес. - Вы  совершенно  правы.  Понимаете,  я
кое-что написал, это вышло само собой, поглядите, вот видите,  все  это  я
написал за ночь, сегодня мне выпала счастливая ночь. Но теперь я кончил. Я
открыл окно и стал напевать.
   - Вы стали орать, - поправляет  сосед.  -  Разве  можно  так  надрывать
глотку? Да еще среди ночи.
   Юханнес хватает бумаги, разбросанные по  столу,  целый  ворох  листков,
больших и маленьких.
   - Поглядите, - восклицает он. - Никогда в жизни мне еще не писалось так
легко. Точно все вокруг озарилось молнией. Я  видел  однажды,  как  молния
бежала по телеграфному проводу,  словно  огненная  лента.  Вот  и  во  мне
вспыхнула сегодня такая же молния. Что мне было делать? Я  уверен,  вы  не
будете сердиться, если узнаете, как все получилось. Я сидел здесь и писал,
я ни разу не встал со стула,  я  все  время  помнил  о  вас  и  сидел,  не
шелохнувшись. А потом наступил момент, когда я забыл про  все,  грудь  мою
распирало, может, я тогда и  встал,  может,  я  и  ночью  вставал  и  даже
прошелся по комнате. Я был так счастлив.
   - Как раз ночью-то я ничего особенного не слышал, - говорит сосед. - Но
открывать окно в этакую рань, да еще вопить  во  весь  голос  -  форменное
безобразие.
   - Вы правы. Конечно, безобразие. Но я ведь вам объяснил, как это вышло.
Понимаете, я пережил необыкновенную ночь. Вчера  в  моей  жизни  произошло
огромное событие. Я шел по  улице  и  встретил  свое  счастье,  слышите  -
встретил свою звезду и свое счастье. Понимаете? И она поцеловала  меня.  У
нее такие алые губы, я люблю ее, она поцеловала меня и ее поцелуй  опьянил
меня. Вас охватывал когда-нибудь такой трепет, что вы не  могли  вымолвить
ни слова? Я не мог вымолвить ни слова, а сердце стучало так,  что  я  весь
дрожал. Я прибежал домой и мгновенно уснул; уснул прямо на стуле. К вечеру
я проснулся. В моей душе все кружилось от восторга, я начал писать. Что  я
писал? Вот это! Какое-то великолепное, небывалое состояние овладело  мною,
я был в раю, моя душа раскрылась, точно под лучами  солнца,  ангел  поднес
мне вино, я выпил его; это было хмельное вино, и пил я его  из  гранатовой
чаши. Разве я мог слышать бой часов?  Разве  мог  видеть,  что  моя  лампа
погасла? Дай вам бог понять меня! Я опять пережил все сначала: я снова шел
по улице с моей возлюбленной, и прохожие глядели  ей  вслед.  Мы  вошли  в
парк, мы встретили короля, на радостях я снял шляпу и  поклонился  ему  до
земли, а король поглядел вслед моей возлюбленной, потому что она стройна и
прекрасна. Мы снова вернулись в город, и все школьники глядели  ей  вслед,
потому что она молода и на ней светлое платье. Мы очутились возле красного
каменного дома и вошли в него. Я поднялся за нею  по  ступенькам  и  хотел
преклонить перед ней колена. И тут она обвила меня  руками  и  поцеловала.
Это случилось со мной вчера вечером, совсем недавно. Хотите знать,  что  я
написал? Я написал нескончаемый гимн  радости  и  счастью.  Мне  казалось,
будто  счастье  во  всей  своей  смеющейся  наготе  лежит  передо  мной  и
протягивает ко мне руки.
   - Не о чем мне с вами больше толковать, - отчаявшись,  сердито  говорит
сосед. - Но я вас предупредил, и это в последний раз.
   Юханнес останавливает его у дверей.
   - Погодите минутку. Если бы вы только видели - сейчас  ваше  лицо  было
как бы освещено солнцем. Вот сейчас, когда вы обернулись,  эта  лампа,  ее
свет лег солнечным пятном на ваш  лоб.  И  я  увидел,  что  вы  больше  не
сердитесь. Все верно, я открыл окно и пел слишком громко. Я был счастлив и
по-братски любил всех вокруг. Так иногда  случается.  Рассудок  молчит.  Я
должен бы сообразить, что вы еще спите...
   - Весь город еще спит.
   - Ну да, ведь еще рано. Я хочу вам кое-что подарить. Вы примете от меня
этот подарок? Это серебряный портсигар, мне самому его подарили.  Подарила
девочка, которую я когда-то  спас.  Пожалуйста.  В  него  входит  двадцать
сигарет. Не хотите? Ах, вы не курите! А вы научитесь. Можно, я зайду к вам
утром попросить прощения? Мне так хочется что-нибудь  сделать,  извиниться
перед вами...
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи. Сейчас я лягу. Обещаю вам. Вы не услышите  больше  ни
звука из моей комнаты. А впредь я буду следить за собой.
   Сосед ушел.
   Юханнес вдруг снова распахнул дверь и крикнул ему вслед:
   - Да, ведь я же уезжаю. Я вам больше не буду мешать, я завтра уезжаю. Я
совсем забыл об этом.


   Он  не  уехал.  Разные  причины  задержали  его:  надо  было  закончить
кое-какие дела, что-то купить, с кем-то расплатиться, так прошел еще  один
день и настал вечер. Он метался по городу словно в чаду.
   Наконец он позвонил у двери камергера.
   - Фрекен Виктория дома?
   Виктория куда-то отлучилась.
   Он объяснил, что они  с  фрекен  Викторией  земляки,  он  просто  хотел
заглянуть на минутку, если она дома, взял на себя  смелость  заглянуть  на
минутку. Ему  хотелось  послать  весточку  своим.  Ну  что  ж,  ничего  не
поделаешь.
   И он отправился бродить по городу. Вдруг он встретит ее, вдруг  увидит,
может, она сидит в карете. Он бродил целый вечер. Он ее увидел  у  театра,
поклонился ей, улыбнулся и поклонился, она  ответила  на  его  поклон.  Он
хотел подойти ближе -  их  разделяло  всего  несколько  шагов,  -  но  тут
заметил, что она не одна, с ней Отто, сын камергера.  На  нем  была  форма
лейтенанта.
   Юханнес подумал: "Сейчас  она  подаст  мне  какой-нибудь  знак,  может,
незаметно посмотрит  в  мою  сторону".  Но  она  поспешила  в  театральный
подъезд, вся покраснев и опустив голову, точно желала спрятаться.
   Что, если попытаться увидеть ее в театре? Он  купил  билет  и  вошел  в
подъезд.
   Он знал, где  находится  ложа  камергера,  -  ну  да,  у  этих  богачей
собственная ложа. В ложе  сидела  Виктория,  нарядная  и  прекрасная.  Она
смотрела по сторонам, но в его сторону она не взглянула. Ни разу.
   Во время антракта он подстерег ее в фойе. Он снова поклонился  ей.  Она
поглядела на него с некоторым удивлением и кивнула.
   - Прохладительное подают там, - сказал Отто, указав куда-то вперед.
   Они прошли дальше.
   Юханнес смотрел им вслед. Странная пелена  затуманила  его  взгляд.  На
него ворчали, его толкали, он  машинально  просил  извинения  и  продолжал
стоять на месте. Она ушла.
   Когда она появилась снова, он низко поклонился ей и пробормотал:
   - Извините, фрекен...
   Отто ответил на поклон и, прищурившись, смерил его взглядом.
   - Это Юханнес, - представила она. - Помнишь его? Вы,  наверное,  хотели
узнать новости о родных, - продолжала она, и  лицо  ее  было  прекрасно  и
спокойно. - Толком я не знаю, но думаю, что все здоровы. Да, да,  здоровы.
Я передам привет вашим родителям.
   - Спасибо. Вы скоро возвращаетесь домой, фрекен?
   - На днях. Так я передам привет.
   Она кивнула и ушла.
   Юханнес снова проводил ее взглядом, пока она не исчезла, потом вышел из
театра. Он бесцельно бродил по улицам, тяжело и уныло шагал взад и вперед,
он старался убить время. В десять часов он стоял  перед  домом  камергера.
Скоро кончится спектакль, и она приедет.  Вдруг  ему  удастся  открыть  ей
дверцу  кареты  и,  сняв  шляпу,  поклониться,  открыть  дверцу  кареты  и
поклониться до земли.
   Наконец спустя полчаса она приехала. Удобно ли торчать у самых ворот  и
снова напоминать о себе? Быстро, не  оглядываясь,  он  перешел  на  другую
сторону улицы. Он слышал, как открылись  ворота  камергерского  дома,  как
карета въехала во двор и ворота закрылись снова. Тогда он обернулся.
   Целый час он расхаживал взад и вперед возле дома. Он никого не  ждал  и
не строил никаких планов. Вдруг  дверь  отворяется,  и  на  улицу  выходит
Виктория. Шляпы на ней нет,  она  просто  набросила  на  плечи  шаль.  Она
улыбается  испуганной,  смущенной  улыбкой  и  спрашивает,  чтобы   начать
разговор:
   - Вы гуляете и о чем-то думаете?
   - Думаю? Нет, - отвечает он. - Просто гуляю.
   - Я увидела, что вы ходите взад и вперед, и решила... Я увидела вас  из
окна. Мне надо сейчас же вернуться.
   - Спасибо, что вы вышли, Виктория. Еще  минуту  назад  я  был  в  таком
отчаянии, а теперь все прошло. Не сердитесь, что я поздоровался с  вами  в
театре. Я сделал еще большую глупость, я заходил сюда, я надеялся  увидеть
вас и узнать, что вы хотели сказать, что вы имели в виду.
   - Но вы же сами знаете, - отвечает она. - Позавчера я сказала  вам  так
много, вы не могли неправильно понять меня.
   - И все-таки я не могу поверить.
   - Не будем больше говорить об  этом.  Я  сказала  много,  даже  слишком
много, и сейчас я нехорошо поступаю по отношению к ним. Я люблю вас, я  не
солгала позавчера и сейчас не лгу, но  нас  разделяет  слишком  многое.  Я
очень привязана к вам, мне так приятно разговаривать с вами, приятнее, чем
с кем-нибудь другим, но... Мне нельзя дольше здесь оставаться,  нас  могут
увидеть из окна. Юханнес, есть причины,  которых  вы  не  знаете,  поэтому
никогда не просите меня больше говорить вам, что я имела в виду. Я  думала
об этом день и ночь, я сказала вам правду. Но это невозможно.
   - Что невозможно?
   - Все. Все вообще. Юханнес, избавьте меня от необходимости быть  гордой
за нас обоих.
   - Извольте. Я избавлю вас! Но, стало быть, позавчера вы просто дурачили
меня. Выходит, я  случайно  попался  вам  на  улице,  вы  были  в  хорошем
настроении, и вот...
   Она повернулась, собираясь уйти.
   - А может, я в чем-то провинился? - спросил он. Его лицо побледнело  до
неузнаваемости. - Иначе как я мог потерять вашу... За эти два  дня  и  две
ночи я, наверное, совершил какой-то дурной поступок.
   - Нет, дело совсем не в том. Просто  я  все  обдумала.  Неужели  вы  не
подумали о том же? Поймите, это всегда было невозможно. Я привязана к вам,
ценю вас...
   - И уважаю.
   Она смотрит на него и,  оскорбленная  его  улыбкой,  продолжает  с  еще
большей горячностью:
   - Боже мой, неужели вы сами не понимаете, что папа вам  откажет?  Зачем
вы принуждаете меня говорить вам это? Вы ведь сами понимаете.  К  чему  бы
это привело? Разве не так?
   Пауза.
   - Так, - говорит он.
   - И вообще, - продолжает она, - есть столько  причин...  Нет,  в  самом
деле, вы не должны больше  преследовать  меня,  вы  меня  так  напугали  в
театре. Не надо.
   - Не буду, - говорит он.
   Она берет его за руку.
   - Может, вы ненадолго приедете домой? Я была бы так рада. Какая  у  вас
гор