нова
ездили повозки и ходили коровы.
 -- ...местные жители рассказали нашей съемочной группе прекрасную легенду.
Когда тело Шри Сатья было возложено на погребальный костер, его верная жена,
Чандра Кумари, вошла в огонь и припала к ногам любимого мужа. В это мгновение
с небес раздался голос Шри Сатья: он поклялся, что во всех следующих рождениях
будет искать свою жену. Сати -- самосожжение вдов -- известный в Индии обычай,
однако из-за его крайней жестокости...
 Здесь Лиза окончательно заснула. Ей снилось, что она колотится головой обо
что-то твердое -- это была стена или запертая дверь, -- разбивая лоб до крови.
Проснувшись от ужаса и боли, Лиза поняла, что неотрывно пытается вспомнить то,
что совсем недавно забыла.
 -- О Господи, -- пробормотала она, кутаясь в ночную сорочку, и неожиданно
даже для самой себя громко и отчетливо произнесла: -- Ебанулась.
 Тотчас ей сделалось стыдно и противно, а потом заноза вновь начала сверлить
мозг, и стало до того невыносимо, что Лиза опустилась на пол и в голос завыла.
Немного поголосив, она взяла себя в руки и, пошатываясь, вышла на балкон. С
девятого этажа открывалась мерцающая панорама ночного города: огни, невнятные
силуэты зданий, далекая телевышка. Ветер доносил аромат липы и лай собак. Лиза
заглянула за перила, и тьма показалась ей родной и знакомой, словно море из
детства. Она встала на цыпочки, и тапки незаметно оторвались от пола.
Побалансировав некоторое время, Лиза приняла решение. Она уселась на перила
спиной к ночи, сбросила тапки и, глубоко вдохнув набежавшую липовую волну,
приготовилась. Внезапно новый порыв ветра донес знакомую мелодию. Отвлекшись
на секунду от судьбоносного действа, Лиза прислушалась. Ла Тойя Джексон,
пронеслось в голове. Ла Тойя, Ла Тойя... И вдруг заноза в мозгу взорвалась
тысячью обжигающий брызг (Лиза почему-то подумала о сталеварах) -- Ла Тойя, Ла
Тойя -- кто я?! Именно этот вопрос она безмолвно задавала себе с непонятным
упрямством.
 Кто я? Кто я?.. Н-да. Лиза слезла с перил и молча побрела в кухню. Чад почти
развеялся; теперь просто немного пахло жареной картошкой. Она открыла
холодильник, нашла пакетик творога и принялась с жадностью глотать кусок за
куском. Кто я? Ну как же, говорила она себе, давясь творогом, чтобы не сойти с
ума, я -- Лиза Маякина, Елизавета, можно сказать, Петровна, историческое имя,
хотите -- посмотрите в энциклопедии. Я младший библиотекарь, окончила, если
хотите знать, институт культуры, красный диплом, между прочим, одни пятерки.
Зарплата -- 150 рэ, но зато платят вовремя, без задержек. Вот. Кто я? Ну
как... Здесь Лиза запнулась, словно бы обнаружив невидимую преграду. Если я,
рассуждала она, говорю о себе Лиза Маякина, то она, то есть Лиза, это уже не
совсем я, или как? То есть если кто-то говорит о ком-то, значит этот кто-то --
не Лиза Маякина, так я понимаю? Пойдем дальше. Про Лизу мы уже все поняли,
ладно, а я -- то есть кто я?..
 Неизвестно, чем бы закончился этот метафизический монолог, если бы Лиза не
упала в обморок и не провела в нем остаток ночи, однако, придя в чувство, она
убедилась, что во сне упорно и сосредоточенно задавала себе один и тот же
вопрос: кто я? Не в силах больше выносить эту тяжесть, Лиза как была в одной
сорочке выбежала на улицу. Не замечая изумленных взглядов прохожих, она
вскочила в троллейбус, и он выбросил ее прямо в давешнюю лужу. Лиза отчаянно
прыгнула босыми ногами, и холодные брызги обожгли живот. Нищий у метро смерил
Лизу пронзительным взглядом. Раскинув руки, она побежала к нему и вдруг ни с
того ни с сего выпалила: "Кто я?!!"
 Старик осторожно взял ее за руку и чуть потянул к себе. Лиза повиновалась.
Едкий смрад словно бы не касался ее ноздрей, да и сама она совершенно не
отдавала себе отчета в происходящем.
 -- Ты разве не знаешь? -- ласково сказал он. -- Ты -- Лиза Маякина.
 -- Нет, нет! -- воскликнула Лиза. -- Ни за что.
 -- А ты уверена? -- старик прищурился и заглянул ей в глаза.
 -- Будь что будет, -- прошептала Лиза.
 Старик снял с шеи четки и осторожно, как гремучую змею, одел на Лизу.
 -- Ой! -- шарахнулась она.
 -- А теперь как? -- улыбаясь спросил старик.
 -- Жжет, жжет! -- закричала Лиза, -- не хочу-у!
 Прохожие начали оборачиваться; из-за угла показался милиционер.
 -- У нас мало времени, -- быстро сказал старик.
 -- Кто я?! -- из последних сил вскрикнула Лиза.
 -- Смотри.
 Кругом бушевало пламя, и ничего нельзя было разобрать. Прямо перед глазами
она увидела черные обгорелые ступни. Кожа на них вздувалась волдырями и
лопалась, обдавая Лизу фонтанчиком кипящих брызг.
 -- Помогите, -- прошептала она.
 Вокруг начал собираться народ. Кто-то запел песню на непонятном языке, а еще
один человек ритмично ударял в маленький барабан. "Ом намах Шивайя", -- охнула
какая-то баба в платке. Чернявый карапуз заверещал у нее на руках. Милиционер
сложил руки на груди и поклонился Лизе.
 -- Проснулась? -- улыбаясь, спросил старик. Его счастливое лицо светилось
однородным белым сиянием. -- Ну держись! Недолго осталось.
 Толпа приобрела какой-то призрачный вид и понемногу растворилась в ясном
свете, который источало лицо старика. Постепенно растворялась и Лиза Маякина,
уступая место той, другой, которая уже десять тысяч кальп задавала себе один и
тот же вопрос: кто я? Собственно этот вопрос, обращенный сам себе, был
единственным ответом и объектом в бесконечном сиянии, да и то, не зная, куда
себя девать, исчез.
 -- Ясно? -- долетел до Лизы голос старика.
 Лиза прыснула и открыла глаза. Часы показывали без пятнадцати девять. Она
медленно дотронулась до них взглядом и не прилагая никаких усилий, сбросила с
тумбочки.