Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
было,
конечно, куда приятнее первого.
Однако общение с ветераном СС многое в мировоззрении Ричарда
изменило. По крайней мере, он задумался над справедливостью
антисемитизма, - и как такового, и своего, личного.
Да, тебе не нравятся евреи или негры, поляки или
русские... Пусть ты не приемлешь их безотчетно,
неаргументированно, либо же - неприязнь твоя обоснована
логически и подкреплена фактами. Однако неприязнь
умозрительная, а, может, и выраженная на уровне бытовых
коллизий - одно; в агрессии же она представляет совершенно
иную величину. Агрессия нарушает заповеди. И - убить еврея в
силу национального признака, убить - нажав на гашетку, либо
- поставив подпись на листе приговора - он бы не смог. С
другой стороны, если глобально стоит вопрос: кто - кого?-
какую-то позицию поневоле придется занимать, ибо в свой стан
инородцев евреи не принимают - это аксиома. Но какую
позицию? Голословного обличителя сионизма? Безжалостного
воина, которого не смутит никакая жестокость и кровь? Легче
всего - отойти в сторонку, умыть руки. Мол, не судья я ни
тем, ни другим.
Но. Наблюдающий с берега за волнами в бушующем океане
и, смахивающий небрежно долетающие до него соленые капли с
бесстрастного лица, рано или поздно может быть утянут в
пучину внезапным цунами...
Философия Краузе исходила из арийского, добиблейского периода
истории; оттуда тянулись по его убеждению в настоящее корни
избранной расы, как, впрочем, мыслил и Гитлер; и теперь
Ричарду стала ясна суть идеи нацистских храмов и
пренебрежение фюрера перед актуальной церковью, основанной
на учении, вышедшем из недр иудейского народа, хотя и
отвергнутому им, равно как халдейская магия и египетские
таинства. Евреи впервые в истории человечества причислили
себя к категории богоподобной, равной Создателю по
нравственным своим признакам. Через них мир познал Творца,
но и установил связь с сатаною, ибо они же зачли и развили
темные культы. В том числе - масонство. Они - носители
мессианской идеи, отторгнув Христа, возжелали мессию иного,
земного, устроителя всяческого блаженства в бытие бренном.
Аргументов в пользу антисемитизма достаточно.
Но возможно ли принятие антисемитизма истинным
христианином? Ведь в этом случае и Спаситель, и Дева-Мария,
и все апостолы - представители "низшей расы", что звучит с
одной стороны кощунственно, с другой - нелепо.
Краузе на такой довод заметил, что Христос - явление
наднациональное, во-первых, а во-вторых, иудаизм не признает
его даже как реальность. Но этот довод Ричард не воспринял.
Чем больше он размышлял над врагами арийцев, тем
отчетливее понимал, что смысл их миссии и даже их золота, из
которого в конечном счете выплавится трон Антихриста, -
пройти вертикаль всего Нового Завета от начала и до конца, и
миссия их - от Бога, постоянно наказывающего их за гордыню,
но и постоянно их спасающего, дабы в итоге пришло к этому
народу, несовместимому с иными, как несовместимо масло с
водой, прозрение и покаяние. Потому-то неправы и юдофилы, и
юдофобы.
Впрочем, кто знает всю правду и кому открыта истина?
...Когда, уже сидя в машине, Глория положила ему голову
на плечо, он уныло подумал:
"Неужели мне простенько и пошло подложили бабу?"
И вдруг, усилием воли, напрочь отринул весь свой опыт
шпиона и аналитика. Стерильный, призрачный, ядовитый опыт,
разрушающий человеческое естество. Дурман ада.
Рядом с ним была молодая, желанная самка. Ждущая от него
любви. Плотской.
И они вошли в спальню его, разлетелась по сторонам
спешно сброшенная одежда, а после звучал в полутьме шепот
отрывистых слов, безмятежное счастье захлестнуло их,
слившихся в целое, и он бесконечно и сладостно целовал
волосы ее и глаза, тонкие руки и нежную грудь...
Настал день, и был снежный склон, тугой воздух, коконом
обволакивающий летящее на лыжах тело в круговерти морозной
пыльцы, вновь - ее губы, пахнущие снегом и солнцем; затем -
семейный обед в присутствии умиротворенно-деликатного
Краузе, и вновь, до следующего полудня - плывшие в глазах
стены спальни...
Он не ведал, что ждет его впереди, но даже и пытался
озаботить себя какими-либо прогнозами и раздумьями. Он
просто жил и любил. Впервые. Чего ранее не позволял себе
никогда.
ЛЭНГЛИ. ЦРУ. 1993 год, январь
- Ну, и как ты оцениваешь провал в Берлине, Майкл?
- Арон... Это - идиотизм обстоятельств. Редчайший...
- Ладно, забудем об этом. Тем более, как ни
парадоксально, все сложилось к лучшему... Единственный
прокол: они "пробили" захваченного полицейского, и сейчас
Краузе ищет в своих рядах "крота", связанного с нами...
- Информатору что-либо угрожает? - Думаю, нет.
- Я готов тщательно проработать операцию захвата
интересующих нас лиц.
- Преждевременно. Они готовят акцию "Прыжок".
Валленберг - исполнитель. Он подошел им по известным тебе
параметрам. Лабораторная мышка. Дезориентированная
полностью. Старый мистификатор крутит им, как хочет. Мешать
им не будем, посмотрим на результат.
- Вытащим каштаны из огня их же руками?
- Совершенно верно.
- А насколько будет полной информация о конечном
результате "прыжка"?
- Настолько, насколько приближен к Краузе наш
человек... К Краузе и - к Валленнбергу. Информация, полагаю,
будет исчерпаюей.
- И тебе удалось настолько глубоко внедрить...
- Нет. Скажу откровенно. Это - не внедрение. Это
вербовка, закрепленная психологическим кодом.
- Даже не представляю, как тебе такое и удалось...
Действительно: как ты сумел?..
- А никакого кода защиты и не было, дорогой Майкл. Мы
имели дело с его любимой и единственной внучкой... Какой
материал, Майкл! Ка-акой материал!.. Очень трудно завидовать
Валленбергу, как ты понимаешь... Но - в настоящий момент...
я бы хотел оказаться на его месте!
МИССИЯ ИЗБРАННОГО
Январским поздним вечером Ричард вышел на опоясывающий виллу
балкон, облокотившись на балюстраду. Морозный ветер свистал
в ночи, растворившей во мраке горы; черное пространство
заполонило мир, и только колючие звезды в бездонности неба
обозначали существование тверди земной, - неразличимой в
круговерти бушевавшей стихии.
Растрескавшийся мрамор балюстрады напоминал о днях иных, канувших в
вечность вместе с теми, кто когда-то отстроил это "орлиное
гнездо", как символ могущества тевтонского духа, венчавшего
неприступный утес; и кто мог ведать, что именно здесь
начнется мистерия древне-германской традиции, и жертвой на
алтаре суждено быть ему, - Ричарду Валленбергу.
Время близилось к полуночи; пора было идти в подземелье
замка, где его ждали двенадцать посвященных, возглавляемых
Великим Магистром Краузе, - тринадцатым.
В преддверии подземелья двое молчаливых лам омыли его
благовонной водой и одели в старинный балахон тибетского
монаха.
Затем распахнулась тяжелая дубовая дверь, окованная черным
железом, и Ричард вошел под низкие своды храма, таящегося в
глубине скалы.
Знание было дано ему, и потому спокойно, даже с толикой
равнодушного отчуждения, он оглядел собравшихся здесь
"рыцарей" в древних одеждах и рогатых шлемах, скрывающих
лица.
Горели свечи, тлели в бронзовых чашах ритуальные гималайские
травы, тени участников действа густо чернели на потолке и
стенах, а над алтарем с магическим кругом медленно вращалась
плоская золотая свастика, подвешенная на тонкой цепи.
Ричард опустился перед алтарем на колени, застыв в молчании
медитации.
Камень амулета, выпростанный из-под балахона, приобрел
оранжевый оттенок, а потом неуклонно начал голубеть, как бы
откликаясь на каждое гортанное заклинание, произносимое
Магистром. "Рыцари" вторили ему, обступая Ричарда замкнутым
кругом.
Магистр поднял старый кинжал, некогда хранившийся в желтом
портфеле, установив его жало в центре круга.
Кинжал словно завис в воздухе, блистая каменьями,
вкрапленными в рукоять; вращение свастики усилилось вместе с
хором голосов, слившихся в таинственной, вкрадчивой
гармонии; перед взором Ричарда поплыла белесая пелена, в
которой различалось лишь пламя свечей, сливавшихся в единый
огонь, и вдруг - он как бы нырнул с открытыми глазами в
теплую мутноватую речку: вот мелькнул свет, наполнявший
верхнюю толщу воды, затем в рыжеватой мути почудились какие-
то бесформенные очертания, но в ту же секунду размытость
призрачных образов исчезла, сменившись ослепительной,
рельефной реальностью.
Он будто обрел иное зрение, различающее все полутона,
каждый штришок, и, казалось, еще мгновение, и взгляд его
познает тайну сцепления частиц, составляющих тот мир, что
внезапно восстал перед ним, заворожив душу жутким, как
осознание падения с высоты, открытием: он - в ином
пространстве и в ином времени, где все носило печать
неземного, чужеродного естества.
Над ним простиралось глубокое фиолетовое небо без
малейшего облачка, вокруг же - дыбились красноватые
растрескавшиеся скалы, и неживая буроватая растительность с
черными, отливавшие блеском антрацита колючками, пробивалась
в трещинах иссохшей почвы, что никогда, как он интуитивно
уверился, не знала дождя.
Ричард стоял на гладкой дороге, по земным понятиям чем-то
соответствующей проселку, однако без каких-либо ухабов и
рытвин; каменистая утрамбованная поверхность была плотной и
ровной, словно впрессованной неведомым гигантским катком в
какую-то также неведомую твердь.
Все это походило на некое наркотическое сновидение, и он
невольно коснулся рукой груди, нащупав амулет с камнем, по
цвету теперь уже напоминавшим сапфир; после перевел взгляд
на кисти рук, и столь же отчетливо, как видел малейшие
камешки на дороге со всеми их рытвинками и гранями, узнал
беловатые шрамы забытых порезов, матовое пятнышко на ногте
мизинца...
Да, это был он - такой как есть, в здравом уме, ясном
восприятии происходящего, одиноко стоящий на неведомой
дороге в монашеском балахоне из мягкой мешковины
бесформенного плетения, удобно облегавшим тело.
Вспомнились рогатые шлемы, склонившиеся над ним, блеск лезвия
кинжала, как бы захваченного вращением свастики и вместе с
ней поворачивающегося по какой-то незримой оси... Но - как
давно и как бесконечно далеко отсюда случилось все это, и
целая вселенная отделяет мистерию в подземелье замка от этих
безжизненных скал и высочайшего неба иного мира; отделяет от
всего того,что когда-то и где-то было с ним прежде...
А может, он попросту испытывает сейчас то, что именуется
смертью? Или же посмертием?.. Однако он жив, он абсолютно и
неоспоримо жив...
- Жив, жив, - уверил его сухой саркастический голос.
Ричарда охватил парализующий сознание страх.
Он с трудом заставил себя обернуться в ту сторону, откуда
донесся голос, полагая, что увидит сейчас если не черта с
рогами, то тиранозавра или же по крайности - злобного гнома.
Перед ним, возникшее словно бы ниоткуда, стояло существо,
одетое в серую сутану с капюшоном. Существо. В таком
определении он почему-то уверился сразу и бесповоротно, хотя
незнакомец, прочитавший его мысли и теперь с мудрой и
снисходительной усмешкой взиравший на него, был вполне
человекообразен: европейского типа лицо, седые кудри длинных
волос, пронзительные черные глаза, а вот уши - длинные,
заостренно, по-волчьи вытянутые вверх, являли собой не
уродство, а признак какой-то надчеловеческой расы...
Тут Ричард уяснил, что радужной оболочки в немигающих
глазах незнакомца нет, ее заменял единый мертвый зрачок...
- Полюбовался? - осведомилось существо. Безгубый рот
при этом даже не раскрылся.
До Ричарда дошло, что слова просто звучат в его сознании,
не выражаясь в каком-либо определенном языке.
- А вы - представитель местных иммиграционных властей?
- также мысленно произнес он. - Тогда предупреждаю: мне
неизвестен тип моей визы...
- А что тебе вообще известно? - брезгливо
поинтересовалось существо, не принимая его юмора, а затем,
как бы вздохнув, добавило: - Ну, идем за мной...
парламентер!
И они двинулись по однообразной дороге, выведшей их к
странной, сложенной из валунов крепости, за стенами которой
Ричард увидел изможденных, в одних рваных набедренных
повязках людей, перетаскивающих огромные каменья к
недостроенной угловой башне бастиона.
При виде незнакомца, сопровождающего Ричарда, люди,
поклоняясь ему, падали ниц; лица их были бесформенно-
размытыми, и в одинаковой схожести этих жалких созданий
угадывалась какая-то обреченная бесполость, словно
наложенная на них проклятием свыше.
Существо в сутане бесстрастно шествовало мимо распростертых
вокруг него тел, и вдруг, обернувшись к Ричарду, вопросило
его со зловещей ухмылочкой:
- Ну и где же, по-твоему, ты находишься?
- Туле, - произнес тот коротко.
- Ах, Туле-е! - произнесло существо нараспев. - Нет,
дружок. То, что ты называешь Туле, - часть небесной страны,
и она - далеко. Твои неискушенные хозяева отправили тебя в
другую дверь, ошибшись адресом... Они выдали желаемое за
действительное, не ведая простейшей географии мироздания,
они нарушили законы, воспрещающие смертным переходить
границы миров, и теперь можешь поздравить себя: ты очутился
в аду, несмышленыш... Впрочем, - добавил глубокомысленно, -
небрежно поставив ступню, обтянутую бархатным темно-синим
тапком с тонкой плоской продошвой на шею недвижного раба, -
попал ты далеко не в худший круг... А ведь мог бы угодить и
на Дно, и в геенну... Ладно! Ступай за мной! - приказал
резко.
По каменной лестнице они поднялись в одну из башен,
оказавшись в просторном помещении, где вдоль стены стояли
лавки из обтесанных плит, а в овальной бойнице окна
виднелись скалистые холмы, однообразно тянувшиеся за
горизонт.
- Как мне вас называть? - спросил Ричард провожатого.
- Эрдан, - откликнулся тот. - Я - надсматривающий за
каменщиками...
- А кто они?
- Они? Умершие. С Энрофа. Так у нас называется мир,
откуда ты незаконно явился сюда.
- Но ведь путь был проложен...
- Да. Но именно теми, кого груз кармы принуждал к
заточению здесь. Однако это не главная ошибка твоего
наставника. Он почему-то решил, что существует какой-то
отдельный, замкнутый сам в себе мир, где существует синклит
арийского духа... В каком-то смысле он прав. Разве что
синклиты атлантов и германцев - абсолютно раздельны, и имеют
свои ипостаси и в мирах Творца, и в мирах Великого Демона.
То есть, он не определился, к кому именно аппелировать и -
заслал тебя, в общем-то, наобум. И ты попал к каменщикам...
В избранное, хочу сказать тебе, общество. Здесь искупают
свою вину те, кого венчали когда-то и королевские короны,
кто властвовал, миловал и казнил, вел войны и заключал
мир... И есть тут, кстати, бывшие вожди твоего наставника...
- И они здесь навечно?
- Отнюдь. Некоторые претерпевают трансформу и - уходят
в Свет, к Тирану, другие склоняются к нам... И тогда мы
освобождаем их от мук, и даем даже возможность инкарнации и
миссии в том же Энрофе...
- Под "Тираном" подразумевается Бог? - спросил Ричард.
- Таков он для нас, - ответил служитель Ада безучастно.
- Ну, а что будет со мной? Я остаюсь тут? Я возвращаюсь
к Магистру? И, если возвращаюсь - то с чем?
- Тут ты не задержишься, ибо не имеешь на то ни права,
ни возможности, - сказал Эрдан. - Под грузом кармы в
посмертии каждый погружается в положенный ему круг. Однако о
возвращении не могу сказать тебе ничего. Ты нарушил устои;
твое оправдание в том, что ты сделал такое, подчинившись
чужой воле, однако судьба твоя - в руках моих повелителей, и
вскоре они будут здесь... Они уже здесь, - поправился он, и
вдруг бесшумно повернулась в стене каменная плита, являвшая
неприметную дверь, и взору Ричарда открылся огромный пустой
зал с мраморным столом, и сидели за столом трое великанов в
черных атласных рясах с одинаково бледными и зловещими
лицами ; с мертвыми невидящими глазами, в которых застыл
мрак бездны...
Эрдан, склонив голову, шагнул к ним в проем двери, и
плита послушно сомкнулась за его спиной.
Ричард остался в одиночестве.
Он сидел, вперившись взором в фиолетовый просвет окна и -
не думал ни о чем, ибо просто не мог ни о чем-либо думать...
Небо начинало чернеть, видимо, и здесь был день и была
ночь, и ночь наступила: внезапная, без сумерек, она
обрушилась на скалистый инфернальный мир густой чернотой
неба с ярчайшими, неведомыми Ричарду хороводами звезд,
обступившими три луны, что разбросанными серебряными шарами
повисли над ущельями и долинами Ада...
Дверь вновь раскрылась и - появился Эрдан.
- Ну, что, подкидыш, - сказал он с высокомерной
ухмылкой. - Ты доставил немало хлопот... Однако - мы вернем
тебя. И позаботится о твоем возвращении Сам...
- Это так сложно? - спросил Ричард.
- Да. Порою вернуться обратно намного сложнее, нежели
куда-то придти... Но прежде, чем мы расстанемся, я отвечу на
твои невысказанные вопросы. Запомни: есть много миров за
границами добра и зла. И твоя земля - частица того общего,
что составляют миры эти в своем противостоянии, зачастую - и
во внутреннем. Ты еще не определился, на чьей стороне.
Советую с этим поспешить. Чем раньше - тем лучше. Ибо выбор
- необходимость для каждого. Что еще? Тебе предстоит
нелегкая и необычная жизнь. И мы... да, мы внимательно
понаблюдаем за развитием ее, обещаю. Далее. Уясни: ты можешь
быть творцом судьбы и событий только в своем Энрофе, то
бишь, на Земле, а не являться сюда в гордыне с планами каких-
то переустройств... Порою, впрочем, с занятными планами.
Хотя...Твой Магистр просил неуязвимого тела? Глупец! Оно
может быть дано лишь Зверю. Он просил бессмертие? А
бессмертия нет! Ни для него, ни для тебя, и даже - ни для
меня! Как нет и смерти! Есть вечная череда трансформ. И
здесь, и там, и повсюду. И - неотвратимость расплаты.
Они сидели в размытом свете трех лун, лившемся в бойницу
башни, и вдруг легкий ледяной воздух повеял из нее,
коснувшись их лиц, и Эрдан вздрогнул, сузив глаза и, пристав
со скамьи. Сказал:
- Вот и он... Пошли.
Они спустились на безлюдную площадь, озаренную космосом
Ада, и Ричард услышал в сознании:
- Встань на колени. И - не смотри на него. Только не
смотри на него, подкидыш!
Страшная, всепоглощающая тень скользнула над миром, и
даже камень сжался в первозданном ужасе перед властелином
мертвого огня и бездонных лиловых бездн; Ричард почувствовал
чудовищную, вселенскую мощь темных крыл, чьим дуновением,
как ураганом подхватило его - сжавшегося в комок посередине
булыжной пустоши человечка, пушинкой отброшенного во мрак
летящего навстречу пространства...
Оглушенный, он очнулся в снегу, на площадке возле
"орлиного гнезда", а, вернее, возле дымящихся бесформенных
руин бывшей горной цитадели.
Занимался тусклый рассвет. Сквозь языки утихающей метели,
гулявшей по склонам, различались редкие огни, горевшие в
отеле, расположенном в долине.
Некоторое время он блуждал среди обломков кирпича, черепицы,
мебели