том стебель, потрогал головки, похожие на шарики, и колючие  листья.  По
народному поверью, чертогон охраняет домашний очаг от нечистой силы.
   Аэродром закрывала гряда мелкогорбых холмов, и перистые облака на  окоеме
вытянулись седыми неряшливыми  косами.  И  вот,  будто  разметав  их,  из-за
холмистой гряды, как черные стрелы, вылетели два истребителя. Они залезли  в
голубизну и начали рисовать огромные невидимые  восьмерки  -  дежурная  пара
барражировала над аэродромом.
   Еще один истребитель вынырнул из-за горизонта. Он набрал высоту почти над
лесом  и  начал  крутить  высший  пилотаж.  "Иммельманы",   "пике",   боевые
развороты, горизонтальные и вертикальные, "бочки" вязались в единый красивый
комплекс.  Пилот  будто  дорвался  до  неба   и   отводил   душу   в   вихре
головокружительных фигур.
   Неводов вернулся к радисту, глубоко вздохнул и  посмотрел  на  часы.  Уже
пять минут упражнялся в небе истребитель.
   - Как там?
   - Ничего, товарищ майор! - сморщил кислую мину радист.
   - Давайте! - кивнул Неводов аэрофотосъемщику. Тот нацелил ствол объектива
на истребитель. Зажужжали ролики, перематывая пленку.
   Истребитель ходил плавными кругами, отдыхал после  блестяще  выполненного
каскада. Но того, что сделал Неводов, не было. Аэрофотосъемщик в  кинокамере
сменил касету. Подходило время, когда истребитель  пойдет  на  посадку.  Шли
самые  длинные  минуты  в  жизни  Неводова.  Расчет  не  оправдывался.   Все
радиопосты молчали.
   Истребитель задрал нос. Не завершив "петлю", он вышел из  нее  судорожным
рывком и полетел прямо. "Генерал приказал садиться", - подумал Неводов и еле
успел проследить стремительный путь истребителя к  земле.  Пилот  перевернул
машину через крыло и падал на лес в крутом  пикировании.  Звук  Отставал  от
темного  тела  машины.  Над  самым  лесом,  почти  задевая  верхушки  берез,
истребитель переломил невидимый отвес и над самой землей пошел к  аэродрому.
Ревущий, раскатистый звук  двигателя  ударил  в  уши  Неводова,  оглушил,  и
поэтому кричащий что-то аэрофотосъемщик показался ему чудной,  размахивающей
руками и беззвучно открывающей рот фигурой.
   Все побежали в глубь леса. Неводов сделал  несколько  замедленных  шагов,
застыл и бросился за  ними.  Догнал  их  у  низкорослого  кривого  дерева  с
обугленным стволом. Они смотрели вверх  на  крону,  где  за  одну  из  веток
зацепился зеленый парашютик, а на тонкой тесьме подвесной системы  болтались
два ящичка, смотанные шпагатом.
   - Осторожно! - закричал Неводов и с трудом перевел дух. - Не трогайте!
   Все стояли вокруг березы и оценивали происшедшее. Неводов признался себе,
что  никак  не  ожидал  такого  фокуса.   На   дереве   висел,   несомненно,
радиопередатчик. Зачем он бросил его? Нет, не бросил, а спустил на парашюте.
Автоматическая передача с земли? По расчетам Неводова, передатчик мог давать
ясные сигналы только с большой высоты. Когда он работал в день покушения  на
Шейкина, его с трудом  засекли  ближние  пеленгаторы.  И  неужели  ОН  решил
отказаться от предупреждения о бомбардировке ставки Гитлера?
   Неводов повернулся к радисту.
   - Придется поработать тебе и по. смежной специальности.  Там,  бесспорно,
мина. Осмотри и снимай осторожно.
   Радист полез на березу. Двумя  пальцами  взялся  за  купол  парашютика  и
отцепил от ветки. Спустился ниже, передал ящички Неводову. Спрыгнул на землю
и принял от Неводова опасный  груз.  Все  отошли  на  приличное  расстояние.
Радист колдовал над ящичками недолго. Развязал их. Один серый, маленький,  в
точности как папиросная коробка  "Северной  Пальмиры".  Второй  -  побольше,
радист отсоединил от него провода и тонкие проводки, вынул медный детонатор,
а потом и пиропатрон. Призывно махнул рукой.
   Неводов взял "Северную Пальмиру" и поднес к уху. Внутри  тикал  механизм,
похожий на часовой.
   -  Передайте  на  пост  аэродрома:   подполковника   Лаврова   немедленно
арестовать!
   ВМЕСТО ЭПИЛОГА ОТ АВТОРА
   С полковником в  отставке  Борисом  Петровичем  Неводовым  мы  сидели  на
балконе за маленьким столиком и  пили  кофе.  Под  нами  разноголосо  шумела
вечерняя Набережная Космонавтов, в бетонный берег толкалась  тяжелой  волной
желтоватая под  закатным  солнцем  Волга.  С  того  момента,  когда  чекисты
Саратова проложили первый загадочный пеленг  в  район  аэродрома  авиашколы,
прошло двадцать пять лет.
   Борис Петрович рассказывает не торопясь, с удовольствием вспоминает конец
истории.
   - Выкладываю я тебе все сжато, потому почти ничего не говорю о  некоторых
наших ошибках, а они ведь были. Вот сейчас думало, все-таки зря мы выпустили
Лаврова в воздух, ведь мог улететь далеко за десять-то  минут.  От  патруля,
конечно, трудновато скрыться, лучшие ребята глаз не спускали, пальцы держали
на гашетках, но уж больно он классным летчиком был. Воспитывался в Берлине в
семье богатых русских эмигрантов, куда его отец определил,  чтоб  пропитался
малец русским духом. С десяти лет его взяла на прицел  военная  разведка,  в
шпионских науках  преуспевал,  а  в  семнадцать,  официально  не  заканчивая
училища, стал летчиком. Набивал руку у Мессершмитта, испытывал его самолеты.
Звался он тогда не Слюняевым и не Лавровым, а  Куртом  Хорстом  с  прибавкой
баронского титула. И вот подошло время его переброски.  Ты  знаешь  -  немцы
педанты, но тут они превзошли себя. Им оказалось  мало  подготовить  лесника
Слюняева к приему "сына", они решили полностью замести его след...
   Я слушал  Бориса  Петровича,  рассказ  которого  строился  на  показаниях
Лаврова - Хорста, и представлял давние события.
   1933 год. Берлинское предместье. Серые тучи сыплют мелкий  колючий  дождь
на военный аэродром  и  одинокий  самолет,  стоящий  посреди  летного  поля.
Угловатые крылья и черный длинный фюзеляж будто покрыты  незастывшим  лаком,
стекающим по бортам.
   К застекленному зданию командного пункта подкатывает "мерседес", из  него
вылезает человек и, прикрывая полой пиджака фотоаппарат,  висящий  на  груди
без футляра, разбрызгивая лужи, бежит к двери.
   - Хальт! - останавливает его  у  входа  солдат,  но,  увидев  на  лацкане
пиджака значок "Пресса. Германия", отступает в сторону.
   Из  глубины  комнаты  навстречу  журналисту  поднимается  офицер.   Пряча
настороженные глаза в тени широкого козырька  военной  фуражки,  он  щелкает
каблуками и протягивает руку:
   - Прошу!
   - Здравствуйте! Надеюсь, не опоздал? - спрашивает журналист, усаживаясь в
предложенное кресло.
   - Точны, как хронометр. - Офицер снимает трубку с телефонного аппарата. -
Алло! Приготовьтесь. Да, я, - и, бросив трубку, поворачивается к журналисту.
- У вас вопросы, молодой человек?
   - Прежде всего с кем имею честь?
   - Представитель фирмы Мессершмитта.
   - Задача сегодняшних испытаний?
   - Всепогодный истребитель. Благодаря модернизации он развивает  скорость,
намного превышающую скорость обычных машин, не теряя их маневренности.
   - Позволите? - журналист нацеливает объектив на лицо офицера,  но  ничего
не видит - объектив закрывает ладонь.
   - Оставьте, молодой человек! Моя физиономия  не  фотогенична.  Что  нужно
будет сфотографировать, я скажу, - негромко говорит офицер. - Еще вопросы?
   - Кто будет пилотировать самолет?
   - Молодой испытатель гауптман Курт  Хорст,  сын  известного  аса  империи
оборота Хорста-старшего. Да вот и он, - офицер шагает  навстречу  сухопарому
старику в серой чесучовой паре и приветствует его.
   - Время! - говорит старик. -  За  мной  следует  гауптман.  Прошу  вас  к
выходу.
   Тучи посветлели, но мелкий дождь продолжает  сечь  землю.  К  стеклянному
зданию  подъезжает  машина  с  высоким  закрытым   кузовом.   Она   еще   не
останавливается,  а  из  открывшейся  задней  дверцы  выпрыгивает  летчик  в
ярко-желтом комбинезоне на "молниях", в кожаном шлеме  с  поднятыми  на  лоб
летными очками.
   - Фотографируйте, - подсказывает  журналисту  офицер.  -  Это  испытатель
гауптман Хорст.
   Курт Хорст приветствует всех взмахом руки и подходит к отцу.
   - Пожелай удачи.
   - Благословляю! Возьми, - старый Хорст снимает с руки фамильный  перстень
и надевает его на безымянный палец сына. - Он всегда служил мне талисманом.
   - Спасибо, отец.
   Пилот поворачивается к автомашине, открывает дверцу и исчезает в  темноте
кузова. Автомобиль едет к одинокому самолету.
   - Приготовьте телеобъектив, - трогает за локоть журналиста офицер.
   И когда из машины вылезает человек в ярко-желтом комбинезоне,  встает  на
крыло самолета и поднимает руку - щелкает затвор фотоаппарата.
   Самолет выруливает на взлетную  полосу,  двигатель  берет  высокую  ноту,
из-под винта летит водяная пыль, истребитель быстро отрывается  от  бетонки,
поднимает к тучам острый нос.
   Спрятавшись от дождя под небольшой крышей  входной  двери,  три  человека
наблюдают искусный пилотаж .испытателя. Потом  офицер  незаметно  отходит  в
сторону, проскальзывает в здание и зажимает в кулак телефонную трубку.
   - Доложите о готовности!
   - Готовы!
   Офицер через  большое  стекло  смотрит  на  самолет.  Нервно  подрагивают
синеватые мешочки под глазами. Вот истребитель, бросая к  земле  прерывистый
гул, пошел на "петлю" и нижней частью фюзеляжа почти коснулся тучи.
   - Импульс! - шепчет офицер в трубку.
   Через долю секунды под тучами блещет  взрыв.  Ломаясь  на  куски,  падает
истребитель. Свистят горящие обломки. Мотор вместе с кабиной пилота падает в
центре бетонки, с грохотом поднимая фонтаны мокрого щебня.
   К  месту  катастрофы,  беспрестанно  воя   сиреной,   мчится   санитарный
автомобиль. На левой подножке машины старый  Хорст;  на  правой  -  успевший
вскочить на ходу, жаждущий сенсации журналист.
   На следующий день почти  все  немецкие  газеты  оповещают  о  трагической
гибели талантливого летчика военно-воздушных сил  Германии  гауптмана  Курта
Хорста. В четкие шрифты некрологов были вкраплены серые, неконтрастные из-за
съемок при дожде фотографии...
   -  Понял,  какую  трагикомедию  разыграли?  -  продолжает  рассказ  Борис
Петрович. - В автомашине сидел другой летчик, одетый так же, как  Хорст.  Он
сел в самолет, а Хорст остался в кузове и уехал. В машине он подарил летчику
отцовский перстень, как талисман.  Перстень  с  баронской  короной  послужил
единственным предметом опознания  человека,  от  которого  почти  ничего  не
осталось!.. Ну а потом  все  идет  по  задуманному  плану.  Хорст  переходит
границу, навещает своего "папаню", берет в сельсовете кое-какие документы, в
том числе справку о пролетарском происхождении, поступает в летное  училище,
становится Кторовым, получает  командирское  звание,  уезжает  в  отпуск,  в
кишлаке Тахтыш-Чок женится, берет фамилию жены, и теперь он уже Лавров!  Так
Лавров и прибывает в воинскую часть. Как  видишь,  сработано  чисто!  Теперь
главное - проникнуть в верхи  командования  ВВС  Красной  Армии.  Для  этого
используется все - и прекрасная техника  пилотирования  самолетов,  помогшая
ему отличиться на Халхин-Голе, и глубокие знания, полученные  в  Германии  и
Советском Союзе, статьи и рефераты по тактике, многие из которых написаны не
им, а вручены ему заранее. При допросе он рассказал  о  случаях,  когда  ему
представляли спарринг-партнеров в обусловленном месте, в заранее назначенное
время, в одном случае это ^ыло над нашим  аэродромом,  и  он  сбивал  их  на
глазах у своих ведомых,  на  глазах  у  воинов  наземных  частей.  Это  были
блестящие  демонстрации  умного,  молниеносного  боя,  если  бы  у  немецких
истребителей в пулеметно-пушечных кассетах  были  настоящие  снаряды,  а  не
холостые. Ему просто подсылали людей на убой! Как видишь, влезал  он  к  нам
солидно, даже не забыли его жене прислать "похоронку" после Халхин-Гола.  До
сорок третьего года он не сделал никакого вреда, потому что  не  получал  от
абвера заданий. Его берегли. И вот когда немцам стало туго, он  понадобился.
Ему придают Тугова, и они начинают действовать. Финал известен.
   - Расскажите, как вы лично напали на след?
   - Мой вклад мизерный! Основная заслуга сотрудников полковника Старикова и
дешифровщиков-москвичей. Они проделали адскую кропотливую работу. Ну а  я...
Первый посыл пришел во сне, как Менделееву его таблица  или  Вольтеру  новый
вариант "Генриады". Я вспомнил, что на  совещании  у  генерала  Смирнова  по
поводу бомбардировки плавучего моста Лавров, перечисляя слабые пункты плана,
отогнул палец от сжатого кулака. Ты читал в  "Смене"  интервью  с  Рудольфом
Ивановичем Абелем? Помнишь, в ответ на вопрос о бдительности  он  рассказал,
как по нескольким фразам выявил двух немецких лазутчиков? Ну вот и  я  тогда
вспомнил, что Лавров отогнул палец.  А  ведь,  считая  по  пальцам,  русский
загибает их, а немец разгибает. Правда, он быстро поправился, но память  моя
успела зафиксировать и отдала этот факт мне же во сне. Подвел его  расчет  и
на трудность пеленгации радиосеансов. Известно  -  самое  уязвимое  звено  в
рабочей цепи разведчика - это  связь.  А  он  был  уверен,  что  у  нас  нет
пеленгаторов, способных  накрыть  его  ультракоротковолновый  передатчик.  И
оставил след. А инициатива Тугова гаркнуть с борта "ахтунг!"  -  черт  знает
какая глупость! Но  ведь  без  ошибок  не  бывает.  В  1892  году  профессор
Владимиров в  книге  "Закон  зла"  писал:  нет  той  прозорливости,  которая
предусмотрела бы  всех  возможных  изобличителей  преступления,  и  нет  той
ничтожной  соломинки,  которая  не  могла  бы  вырасти  в   грозную   дубину
обвинителя. После шума, поднятого  Туговым  в  эфире,  Лавров  посчитал  его
конченным и решил провалить совсем,  используя  его  будущие  признания  как
дезинформацию. Тут-то он и срабо1ал под Хижняка.
   - Минутку, Борис Петрович! Пока не забыл. Что-то о Хижняке мне непонятно?
Больно он уж вездесущ. Там Хижняк, здесь Хижняк,  а  словесные  портреты  на
него все разные. Хамелеон?
   - Нет, все намного проще. Такого человека вообще не было. Даже  документы
на имя Хижняка Арнольда Никитича не фабриковались. Трюк! Ты знаешь, что один
агент может работать под несколькими фамилиями и  кличками.  А  здесь  немцы
применили обратный трюк: разные агенты представлялись своим подчиненным  под
именем Хижняка и этим вводили в заблуждение наших чекистов. Ясно теперь? Так
вот, Лавров, сработав под Хижняка, внушил Тугову, что Тринадцатый -  Шейнин.
Такие штучки иногда удавались, а здесь Лавров просчитался.  Ведь  с  первого
его практического шага ему противодействовали наши  люди:  курсанты  поймали
ракетчицу, чекисты Саратова засекли  передачу,  у  лейтенанта  Гобовды  было
много   помощников,   Татьяна   Языкова   через   "скрип"    догадалась    о
передатчике-автомате, она же опознала голос Тугова. Всех, помогающих нам, не
перечислить.
   - Ну а какова дальнейшая судьба Тани Языковой и Шейнина?
   - После войны Таня Языкова уехала в Выборг. Дочка у нее хорошенькая,  муж
шофер... Как-то летом сорок,  пятого  года  я  шел  от  поселка  к  полевому
аэродрому. Дорога мягкая, пыльная. Смотрю, низко проходит  штурмовик.  Номер
даже  видно:  десятка.  Из  кабины  пилот  посматривает.   Пролетел,   потом
разворачивается и на меня. Давит  брюхом,  негодяй,  струей  шибает.  Четыре
захода сделал, извалял меня в пыли, как отбивную в сухарях. Я чуть не лопнул
от злости! Вылез из кювета, прочихался и рысью на  аэродром.  Придумываю  на
большом ходу кару безобразнику. Шутка ли, майора армейского масштаба носом в
пыль тыкать! Прорываюсь сразу к командиру полка и рычу:  "Подать  хулигана!"
Он за компанию  со  мной  чихнул  разок-другой  и  посылает  за  летчиком  с
"десятки". Приходит тот, капитан, весь в орденах, как будто  ждал  вызова  и
нарочно иконостас на груди сделал, и, не обращая на меня внимания,  отвечает
командиру: "Перепутал, - говорит, - принял этого грязного дядю за  немецкого
диверсанта".  Я  тут  совсем  взбеленился.  "Какого  такого  грязного  дядю,
племянничек? Я блестел как начищенный пятак,  сукин  ты  сын!  Под  трибунал
захотел?" Ну, командир ему с ходу десять суток гауптвахты влепил. А  он  так
невинно отвечает: "Слушаюсь! Только с кем ошибок не бывает. Помню, служил  я
с одним капитаном контрразведки, так он тоже путал и уверял, что  я  шпион".
Тут я узнал бывшего подследственного Шейкина. Полез он в карман, протянул на
ладони монету: "Вот, - говорит, - полтора года  тому  капитану  передать  не
могу, таскаю в  кармане  по  всем  фронтам".  Я  за  монету.  Ба!  Старинная
болгарская лева! Остыл я, попросил снять взыскание с шалопута.
   Разговор мы закончили в полночь. По невидимой Волге плыли огни.  Холодный
ветер загнал нас в комнату. Уже  прощаясь,  но  еще  полный  любопытства,  я
спросил:
   - Ну а лично вы рисковали часто?
   - В каком смысле? Жизнью, что ли?.. Не было. Если только раз...
   Он достал свою обширную коллекцию монет. На черном бархате под  блестящим
рядом  тувинских  акш  и  монгольских  тугриков  особнячком  лежала  крупная
румынская лея со свинцовым следом от пули.
   - В левом кармане была, - сказал Борис Петрович и сдул  с  нее  невидимую
пылинку.
   1 СМЕРШ -  название  отделов  военной  контрразведки  (буквально  "Смерть
шпионам").
   2 БАО - батальон аэродромного обслуживания.
   3 СКП - стартовый командный пункт.
   4 Бискунак - в переводе на русский язык "семь гостей".
   5 АДД - авиация дальнего действия.