озевать,  вовремя  принять  решение.
Наверное, смысл партизанской борьбы заключался  в  том,  чтобы,  отстаивая
собственную жизнь, чинить вред врагу, и тут он чувствовал себя полноценным
партизанским бойцом.
   -  Мамка,  мамка  идет!  -  вдруг   радостно   вскричала   детвора   за
перегородкой.
   Рыбак метнул взглядом в  окно  и  увидел  на  стежке  женщину,  которая
мелкими шажками  торопливо  семенила  к  избе.  Длинноватая  темная  юбка,
замызганный  полушубок   и   платок,   толсто   накрученный   на   голову,
свидетельствовали не о первой молодости хозяйки,  хотя,  по-видимому,  она
еще не была и старой. Следуя за ней взглядом, Рыбак  осторожно  подвинулся
за окном. От детского крика встрепенулся за столом  Сотников,  но,  увидев
Рыбака поблизости, опять вытянулся на скамье.
   Когда в сенях стукнула щеколда, Рыбак отодвинулся  на  конец  скамьи  и
постарался принять спокойный, вполне добропорядочный вид.  Надо  было  как
можно приветливее встретить хозяйку, не напугать и не обидеть  ее:  с  ней
предстояло договориться о Сотникове.
   Она еще не открыла двери, как из-за перегородки высыпала детвора -  две
девочки, приподняв занавеску, остались на  выходе,  а  лет  пяти  мальчик,
босой, в рваных, на шлейках штанишках, бросился к порогу навстречу:
   - Мамка, мамка, а у нас палтизаны!
   Войдя, она сразу подалась вперед, чтобы подхватить мальчика на руки, но
вдруг выпрямилась и с недоуменным  испугом  взглянула  на  незнакомого  ей
человека.
   - Здравствуйте, хозяйка, - со всей доброжелательностью, на  которую  он
был способен сейчас, сказал Рыбак.
   Но хозяйка уже согнала с усталого лица удивление, мельком взглянула  на
стол с пустой миской, и что-то на ее лице передернулось.
   - Здравствуйте, - холодно ответила она, отстраняя от  себя  ребенка.  -
Сидите, значит?
   - Да вот как видите. Вас ждем.
   - Это какая же у вас ко мне надобность?
   Нет, тут не заладилось что-то, женщина явно не хотела настраиваться  на
тот тон, который ей предлагал Рыбак, - что-то суровое,  злое  и  сварливое
послышалось в ее голосе.
   Он пока смолчал, а она  тем  временем  расстегнула  старенький  латаный
тулупчик, стащила с головы платок. Рыбак пристально вглядывался  в  нее  -
свалянные, нечесаные волосы, запыленные мочки ушей,  утомленное,  какое-то
серое, не очень еще и  пожилое  лицо  с  сетью  ранних  морщин  возле  рта
красноречиво свидетельствовали о непреходящей горечи ее трудовой жизни.
   - Какая еще надобность? - Она бросила платок на шест возле печи,  опять
повела взглядом на конец стола с миской. - Хлеба? Сала? Или, может, яиц на
яичницу захотелось?
   - Мы не немцы, - сдержанно сказал Рыбак.
   - А кто же вы? Может, красные армейцы? Так красные  армейцы  на  фронте
воюют, а вы только по зауглам шастаете.  Да  еще  подавай  вам  бульбочки,
огурчиков... Гэлька, возьми Леника! - крикнула она  старшей,  а  сама,  не
раздеваясь, на скорую руку  начала  прибирать  возле  печи:  горшки  -  на
загнетку, ведро - к порогу, веник - в угол.
   За столом начал настойчиво кашлять Сотников, она  покосилась  на  него,
нахмурилась, но промолчала; продолжая убирать, задернула грязную занавеску
над лазом в подпечье.  Рыбак  поднялся,  сознавая,  что  допустил  ошибку:
видимо,  обращаться  с  ней  надо  было  построже,   с   этой   сварливой,
раздраженной бабой.
   - Напрасно, тетка. Мы к вам по-хорошему, а вы ругаться.
   - Я разве ругаюсь? Если бы я ругалась, вашей бы и ноги здесь  не  было.
Цыц вы, холеры! Вас еще не хватало! - прикрикнула она на  детей.  -  Гэля,
возьми Леника, сказала! Леник, побью!
   - А я, мамка, палтизапов смотлеть хочу.
   - Я тебе посмотрю! - с  угрозой  топнула  она  к  перегородке,  и  дети
исчезли. - Партизаны!
   Рыбак внимательно наблюдал за ней, размышляя: отчего бы ей  быть  такой
злой, этой Демчихе? В голове его возникали самые различные  на  этот  счет
предположения: жена полицая, какая-нибудь  родня  здешнего  старосты  или,
может, чем-либо  обиженная  при  Советской  власти?  Но,  поразмыслив,  он
отбросил все эти домыслы,  явно  не  вязавшиеся  с  нищенским  видом  этой
женщины.
   - А где твой Демка? - вдруг спросил Рыбак.
   Она выпрямилась и как-то настороженно,  почти  испуганно  взглянула  на
него:
   - А вы откуда знаете Демку?
   - Знаем.
   - Чего ж тогда спрашиваете? Разве теперь бабы  знают,  где  их  мужики?
Побросали, вот и живи как хочешь.
   Она взяла  с  порога  веник  и  начала  заметать  возле  печи.  Все  ее
размашистые движения свидетельствовали о  крайнем  нерасположении  к  этим
непрошеным гостям. Рыбак все думал, не зная, как  наконец  подступиться  к
Демчихе с тем главным разговором, ради которого он дожидался ее.
   - Тут, видишь ли, тетка, товарищ того...
   Она разогнулась, подозрительно  взглянула  на  Сотникова  в  углу.  Тот
двинулся, попытался встать и  заметно  подавил  стон.  Демчиха  на  минуту
замерла с веником в руках. Рыбак поднялся со скамьи.
   - Вот видишь, плохо ему, - сказал он.
   Сотников минуту корчился от боли  в  ноге,  обеими  руками  держась  за
колено и сжимая зубы, чтобы не застонать.
   - Черт, присохла, наверно.
   - А ты не дергайся. Лежи. Тебя же не гонят.
   Пока Рыбак устраивал на скамье его  ногу,  Демчиха  все  хмурилась,  но
мало-помалу резковатое выражение на ее лице стало смягчаться.
   - Подложить что-нибудь надо, - сказала  она  и  пошла  за  перегородку,
откуда  вынесла  старую,  с  вылезшими  клочьями   серой   ваты,   измятую
телогрейку. - На, все мягче будет.
   "Так, - мысленно отметил Рыбак. - Это другое дело. Может, еще подобреет
эта злая баба".  Сотников  приподнялся,  она  сунула  телогрейку  под  его
голову, и он, покашливая, тут же опустился снова. Дыхание его  по-прежнему
было частым и трудным.
   - Больной, - уже другим тоном, спокойнее сказала Демчиха. - Жар, видно.
Вон как горит!
   - Пройдем - отмахнулся рукой Рыбак. - Ничего страшного.
   - Ну конечно, вам все не страшно,  -  начала  сердиться  хозяйка.  -  И
стреляют вас - не страшно. И что мать где-то убивается - ничего. А  нам...
Зелья надо сварить, напиться, вспотеть. А то вон кладбище рядом.
   - Кладбище - не самое худшее, - кашляя, сказал Сотников.
   Он как-то  нехорошо  оживился  после  короткого  забытья,  наверно,  от
температуры резко  раскраснелись  щеки,  в  глазах  появился  лихорадочный
блеск, неестественная порывистость сквозила в его движениях.
   - Что же еще может быть хуже? - допытывалась Демчиха, убирая  со  стола
миски. - Наверно ж, в пекло не верите?
   - Мы в рай верим, - шутливо бросил Рыбак.
   - Дождетесь рая, а как же.
   Забрякав заслонкой, хозяйка полезла в  печь,  задвигала  там  чугунами.
Однако похоже было на то, что она уже успокоилась, даже  подобрела.  Рыбак
чувствовал это и думал, что, может, как-либо все еще устроится.
   - Нам бы теплой водички - рану обмыть. Ранили его, тетка.
   - Да уж вижу. Не собака укусила. Вон всю ночь под Старосельем бахали, -
как бы невзначай сообщила  она,  опершись  на  ухват.  -  Говорят,  одного
полицая подстрелили.
   - Полицая?
   - Ну.
   - А кто сказал?
   - Бабы говорили.
   - Ну, если бабы, то верно, - улыбнулся на конце скамейки Рыбак.  -  Они
все знают.
   Демчиха сердито оглянулась от печи.
   - А что, нет? Бабы-то знают. А вы вот не знаете. Если  бы  знали  -  не
спрашивали.
   Она подала им воду в чугунке и направилась за занавеску к детям.
   - Ну, вы уж сами. А то не хватало мне еще вам портки снимать.
   - Ладно, ладно, - согласился Рыбак и ступил к Сотникову. - Давай  бурок
снимем.
   Сотников сжал зубы, вцепился руками в скамью, и Рыбак с усилием  стащил
с его ноги мокрый, окровавленный бурок. Дальше надо было  снять  брюки,  и
Сотников, поморщившись, выжал:
   - Я сам.
   Видать по всему, ему было мучительно больно, и все же,  расстегнув,  он
сдвинул до коленей также окровавленные  штаны.  Среди  подсохших  кровавых
подтеков  на  теле  Рыбак  увидел  наконец  рану.  Она  оказалась   совсем
небольшой, подпухшей,  с  синеватым  ободком-вокруг  и  с  виду  вовсе  не
страшной - типичной пулевой раной, которая еще  чуть-чуть  кровоточила.  С
другой стороны бедра выхода не было, что значило: пуля  застряла  в  ноге.
Это уже было похуже.
   - Да, слепое, - озабоченно сказал Рыбак. - Придется доставать.
   - Ладно, ты же не достанешь,  -  начал  раздражаться  Сотников.  -  Так
завязывай, чего разглядывать.
   - Ничего, что-то придумаем. Хозяюшка, может, и перевязать чем найдется?
- громче спросил Рыбак, а сам  мокрым  полотенцем  начал  отирать  с  тела
подсохшую кровь.
   Нога  Сотникова  болезненно  вздрагивала,  тот,  однако,  напрягался  и
терпел, и Рыбак подумал, что, в общем, ранение не  слишком  тяжелое,  если
только пуля не задела кости. Если пулю извлечь, то за месяц все  зарастет.
Куда важнее было этот месяц  где-то  перепрятаться,  чтобы  не  попасть  к
немцам.
   Вскоре Демчиха появилась в дверях с чистым полотняным обрывком в руках,
и Сотников стеснительно съежился.
   - Не бойтесь! Нате вот, перевязывайте, чем нашла.
   Все время, пока Рыбак бинтовал бедро, Сотников, сжимая  зубы,  подавлял
стон и, как только все было окончено, пластом свалился  на  скамью.  Рыбак
сполоснул в чугунке руки.
   - Ну вот операция и закончена. Хозяюшка!
   - Вижу, не слепая, - сказала Демчиха, появляясь в дверях.
   - А что дальше - вот загвоздка. - Рыбак с очевидной заботой сдвинул  на
затылок шапку и вопросительно посмотрел на женщину.
   - А я разве знаю, что у вас дальше?
   - Идти он не может - факт.
   - Сюда же пришел.
   Наверно,  она  что-то  почувствовала  в  его  дальнем  намеке,  и   они
пристально и настороженно посмотрели друг другу в глаза. И эти их недолгие
взгляды  сказали  больше,  чем  их  слова.  Рыбак  снова  ощутил  в   себе
неуверенность - что и говорить: слишком тяжел был  тот  груз,  который  он
собирался переложить на плечи этой вот женщины. Впрочем, она,  видать,  не
хуже его понимала, какому подвергалась риску, если бы согласилась с ним, и
потому решила стоять на своем.
   В довольно беглом, до сих  пор  ни  к  чему  не  обязывающем  разговоре
наступила  заминка.  Сотников  выжидательно  притих  на  скамье,  а  Рыбак
озабоченно взглянул в окно.
   - Немцы!
   Как ужаленный он отпрянул к порогу, за какую-то  долю  секунды  все  же
успев схватить взглядом нескольких вооруженных людей, стоящих на кладбище.
Они именно стояли, а не шли, хотя он даже не понял, куда были обращены  их
лица, - он только увидел  их  силуэты  с  торчащими  из-за  спин  стволами
винтовок.
   Сотников поднялся в углу, зашарил возле себя рукой,  стараясь  схватить
оружие. Хозяйка как стояла, так и замерла, кровь  разом  отхлынула  от  ее
лица, вдруг ставшего совершенно серым. Рыбак сначала бросился к двери,  но
тут же вернулся, чтобы еще раз взглянуть в окно.
   - Идут! Трое сюда идут!
   Действительно, трое с кладбища не спеша шли вниз  к  стежке,  как  раз,
наверно, по их недавним следам. Как только Рыбак увидел это, внутри в  нем
все сжалось в щемящем предчувствии беды. Никогда он не пугался  так,  даже
сегодняшней ночью в поле. Казалось, самым разумным теперь было бежать,  но
он бросил взгляд на скорченного на скамье  Сотникова,  сжимавшего  в  руке
винтовку, и остановился.  Бежать  было  нельзя.  Демчиха,  наверно,  также
поняла это и вдруг затвердила паническим шепотом:
   - На чердак! На чердак! Лезьте на чердак!
   Ну, разумеется, на чердак, где же еще можно спрятаться  в  крестьянской
избе. Они сунулись в темноватые сени, в углу которых чернел квадратный лаз
на чердак, но лестницы под ним не было, и Рыбак вскочил на каменные  круги
жерновов. Там он перебросил на чердак винтовку и оглянулся.
   - Давай твою!
   Сотников, расставив руки, перебирался через порог, Демчиха поддерживала
его. Он подал винтовку, и Рыбак также сунул  ее  в  темную  дыру  чердака.
Затем, едва не опрокинув жернова, втащил на них Сотникова. Верхнее  бревно
отсюда было еще высоко, но Рыбак все-таки дотянулся до него  и,  гремя  по
стене сапогами, как-то взобрался наверх. Тут же ухватил за протянутые руки
Сотникова. Демчиха все время усердно, хотя и не  в  лад,  помогала  снизу;
Сотников ослабело карабкался,  напрягаясь  из  последних  сил,  и  наконец
перевалился через верхнее бревно стены.
   - Там пакля! За паклю лезьте! - подсказывала снизу хозяйка.
   Рыбак пробежал по  мягкой  чердачной  засыпке.  Тут,  как  и  в  сенях,
господствовал полумрак, хотя из-под  крыши  и  сквозь  маленькое  слуховое
окошко во фронтоне пробивалось немного света, в котором был виден  широкий
столб кирпичной трубы, какие-то обноски на длинном шесте, сломанная прялка
внизу. Поодаль под крышей он рассмотрел порядочный ворох пакли.
   - Сюда давай!
   Сотников, подобрав винтовку, на четвереньках подался под скос  крыши  в
угол, куда указал Рыбак, и тот, поддев  сапогом,  навалил  на  него  ворох
пакли. Потом и сам затиснулся под крышу за спину товарища.
   Замерев, они лежали, едва справляясь с дыханием. В  нос  шибало  резким
пеньковым запахом, костра из пакли обсыпала лицо и кололась за воротником.
Напрягая слух, Рыбак старался понять, шли  немцы  по  их  следам  или  так
просто направлялись в деревню.  Если  по  следам,  то,  разумеется,  будут
искать. Тогда вряд ли им тут отсидеться. В груди Сотникова громко хрипело,
это мешало слушать, и все же они старались не пропустить ни  одного  звука
снаружи. Голоса раздавались уже так близко, что Рыбака  охватила  оторопь:
немцы заговорили с Демчихой.
   - Привет, фрава! Как жисть?
   Оказывается, это были полицаи, Рыбак  узнал  их  с  первого  слова.  Не
останавливаясь, они прошагали  по  двору,  кажется  направляясь  к  двери.
Демчиха почему-то молчала, и Рыбак весь напрягся,  страстно  желая,  чтобы
они прошли мимо.
   - Что молчишь? Зови в гости, - глуховато донеслось снизу.
   - Пусть вас на кладбище зовут, таких гостей, - был им ответ.
   "Э, не надо так, - с сожалением пронеслось в голове у Рыбака.  -  Зачем
задираться!" Чутко вслушиваясь, он почти со страхом переживал грубые слова
хозяйки и очень опасался, что та каким-нибудь неосторожным словом разозлит
их, и тогда не миновать беды.
   - Ого! Ты что, недовольна?
   - Довольна. Радуюсь, а как же!
   - То-то! Водка есть!
   - А у меня лавка, что ли??
   - Тогда гони пару колбас!
   - Еще чего захотели! Из кошки я их вам наделаю?  Подсвинка  забрали,  а
теперь колбас им!
   - Вот как ты  нас  встречаешь!  -  ехидно  заскрипел  другой  голос.  -
Партизан так, наверно, сметанкой кормила бы.
   - Мои дети полгода сметаны не видели.
   - А мы сейчас это дело проверим!
   Ну конечно, нельзя было так задиристо обращаться с ними, вот они  и  не
прошли мимо - их тяжелые шаги затопали уже в сенях. Но, кажется,  дверь  в
избу еще  не  открывали,  и  Рыбак  похолодел  от  неожиданного  и  такого
естественного  теперь  предположения:  а  вдруг  полезут  на   чердак   за
колбасами? Но нет, пока что стучали  в  сенях,  наверно,  откинули  крышку
сундука, что-то там упало и с громким жестяным стуком покатилось  на  пол.
Боясь шевельнуться, Рыбак тихо лежал, вперив глаза  в  сухое,  почерневшее
стропило, и думал: нет,  пришли  не  за  ними.  Ищут  продукты  -  обычный
полицейский промысел в  деревне,  а  на  кладбище,  по  всей  вероятности,
пост-засада - будут караулить дорогу.
   Они все еще шарили в сенях, как Сотников рядом неестественно  напрягся,
в груди у него что-то ужасающе всхлипнуло, и Рыбак почти обмер в испуге  -
показалось, закашляет. Но он не закашлял, как-то сдержался, притих, а  они
там, внизу, уже стукнули дверью, и вскоре их голоса приглушенно  зазвучали
в избе.
   - Где хозяин? В Московщине?
   - А мне откуда знать?
   - Не знаешь? Тогда мы знаем. Стась, где ее мужик?
   - В Москву, наверно, подался.
   - О, сука, скрывает! А ну врежь ей!
   - А-яй! Гады вы! - дико  закричала  Демчиха.  -  Чтоб  вам  околеть  до
вечера! Чтоб  вам  глаза  ворон  повыклевывал!  Чтоб  вы  детей  своих  не
увидели!..
   - Ах вот как! Стась!
   В избе испуганно заверещала детвора, вскрикнула и  умолкла  девочка.  И
вдруг из напряженной груди Сотникова пушечным выстрелом грохнул кашель.  У
Рыбака как будто оборвалось что внутри, руки под паклей сами  рванулись  к
Сотникову, но тот кашлянул снова. В избе все враз смолкли, будто выскочили
из нее. Рыбак с невероятной силой зажимал Сотникову рот, и тот  мучительно
давился в неуемных потугах. Но, видимо, было поздно - их уже услышали.
   - Кто там? - наконец прозвучало внизу.
   - А никто. Кошка там у меня простуженная, ну и кашляет, - слышно  было,
перестав плакать, испуганно заговорила Демчиха.
   Но ее не слишком уверенный голос, наверно, не убедил полицейских.
   - Стась! - властно скомандовал громкий свирепый бас.
   Рыбак на выдохе задержал дыхание, с необыкновенной  ясностью  сознавая,
что все пропало. Наверно, надо было защищаться, стрелять, пусть бы погибли
и эти наемники, но неизвестно откуда явилась последняя  надежда  на  чудо,
подумалось: а вдруг пронесет!
   От  удара  двери  о  стену   задрожала   изба,   полицаи   с   грохотом
потревоженного стада ринулись в  сени,  наружная  дверь  распахнулась,  на
чердаке под крышей вдруг стало светлее. Невидящим взглядом Рыбак уставился
в черное ребро стропила, за которым торчал в  соломе  старый  поржавленный
серп. Несколько проникших на  чердак  теней,  скрещиваясь,  заметались  по
соломенной изнанке крыши.
   - Лестницу! Лестницу давайте! - громким басом командовал внизу полицай.
   - Нету  лестницы,  никого  там  нету,  чего  вы  прицепились?  -  снова
заплакала Демчиха.
   Стук, удар в  стену,  скрежет  сапог  по  бревнам  и  совсем  близко  -
задыхающийся голос:
   - Так темно там. Ни черта не видать.
   - Что не видать? Лезь, я приказываю, туды-т твою мать!
   - Эй, кто тут? Вылазь, а то гранатой влуплю! - раздалось почему-то  под
самой крышей.
   Но шагов по потолку еще не было слышно - наверно, полицай  все-таки  не
решался перелезть стену.
   - Так он тебе и вылезет! - гудел снизу командирский бас. - Заначка  там
есть какая?
   - Есть. Сено будто.
   - Пырни винтовкой.
   - Так не достану.
   - От, идрит твою муттер! Тоже вояка! На автомат! Автоматом чесани!
   "Это уже все, точка", - сказал себе Рыбак, почти физически ощущая,  как
его тело вот-вот разнесет в клочья горячая  автоматная  очередь.  Стараясь
использовать последние секунды, он мысленно метался в поисках  выхода,  но
абсолютно нигде не находил его: так ловко  попались  они  в  эту  ловушку.
Наверно, все уже было кончено, надо было вставать, и вдруг ему захотелось,
чтобы первым поднялся Сотников. Все-таки он  ранен  и  болен,  к  тому  же
именно он кашлем выдал обоих,  ему  куда  с  большим  основанием  годилось
сдаваться в плен. Но Сотников лежал будто неживой, выгнулся, напрягся всем
телом, похоже даже перестал и дышать.
   - Ах, не лезешь!
   Под  крышей  раздался  сухой  металлический  щелчок  -  слишком  хорошо
знакомый Рыбаку звук автоматного  затвора,  сдвинутого  на  боевой  взвод.
Дальше должно было последовать то  самое  худшее,  за  чем  ничего  уж  не
следует. Только какая-нибудь секунда отделяла их от этого последнего  мига
между жизнью и смертью, но и тогда Сотников не  шевельнулся,  не  кашлянул
даже. И Рыбак, в последний раз ужаснувшись, отбросил ногами паклю.
   - Руки вверх! - взвопил полицай.
   Рыбак поднялся, с опаской подумав, как бы тот сдуру не  всадил  в  него
очередь. На четвереньках он выполз из-под крыши и  встал.  Над  бревном  у
лаза настороженно и  опасливо  застыла  голова  в  кубанке,  рядом  торчал
направленный на него ствол автомата. Теперь самым страшным для Рыбака  был
этот ствол - он решал все. Искоса, но очень пристально поглядывая на него,
Рыбак  поднял  руки.  Очереди  пока  что  не  было,   гибель   как   будто
откладывалась, это было  главное,  а  остальное  для  него  уже  не  имело
значения.
   -  А,  попались,  го