сразу же вынул оттуда бутылку с бумажной затычкой. Осторожно
укрепил ее на неровной мшистой  земле  между  собой  и  Бритвиным.  Степка
старался не смотреть туда - делал вид, что занят пальцем на ноге, до крови
сбитым о корень. Есть ему расхотелось, на жаре донимала жажда, и он думал,
что, передохнув, первым делом надо поискать ручей.
   - Ну что ж, тогда дернем! - сказал Бритвин.
   - Заработали, - ухмыльнулся в бороду Данила.
   Бритвин потянул сумку.
   - А там же и закусь была. А ну доставай, что наготовил полицаев сынок.
   Степка легонько вздрогнул - так просто и буднично было сказано это.  Он
недоуменно вскинул голову, ожидая что-то увидеть на лице Бритвина.  Однако
на упругом,  тронутом  свежей  щетиной  лице  того  было  лишь  сдержанное
выражение удовольствия от предстоящей закуски с выпивкой.
   Данила вынул самодельный, с деревянным черепком ножик, развернул  белую
холстинную тряпицу. Толстый ломоть домашнего хлеба, кусок  мяса  и  четыре
крашеных пасхальных яйца заставили их украдкой сглотнуть слюну. Они уже не
могли оторвать взглядов от больших рук  Данилы,  который  принялся  делить
закуску: разрезал на три части хлеб, мясо, разложил яйца, два  из  которых
оказались сильно помятыми, наверно, в дороге. Бритвин одной рукой сразу же
взял бутылку, другой сгреб свою порцию закуски.
   - Ну а Толкач что? Не проголодался?
   Степка слегка нахмурился: слова Бритвина прозвучали  таким  тоном,  что
стало понятно: если он откажется, они упрашивать не будут. Именно по  этой
причине он решительно встал и, вразвалку подойдя ближе, забрал  оставшуюся
на сумке пайку - вторая была уже в руках у Данилы.
   Бритвин тем временем сделал несколько  поспешных  глотков  из  бутылки,
поморщился.
   - Отрава! И как ее полицаи пьют?
   - А пьют. И полицаи и партизаны. И  ничего.  Говорят,  пользительно,  -
заулыбался Данила, перенимая бутылку.
   Последнее время он стал разговорчив, не то что вчера, и Степка подумал:
с чего бы это? Данила тоже выпил. Может, и не  столько,  как  Бритвин,  но
также немало - едва не всю. Подняв бутылку, посмотрел, сколько осталось.
   - Ну а тебе не надо. Мал еще, - сказал он Степке как будто шутя, но и в
самом деле отставил бутылку в сторону.
   Степка перестал жевать.
   - Кто малый, а кто старый. Дай-ка сюда!
   - Сопьешься еще. Пьяницей станешь.
   - Не твое дело. Дай бутылку!
   - Это пусть командиру,  -  вдруг  осклабился  Данила.  -  Командир,  он
голова. Смотри, как все устроил!
   - Ладно, дай и ему! - с полным ртом великодушно позволил Бритвин.
   Данила еще раз прикинул, сколько в бутылке - там было не больше  чем  с
полстакана, - и отдал. Степка хотя и не испытывал к водке  большой  охоты,
теперь, наверно со зла, вытянул все до капли.
   - Гляди ты! - удивился Данила. - А-я-я, вот молодежь пошла.
   Энергично работая челюстями, Бритвин с каким-то затаенным смыслом косил
на него глазами, а Степка, полуотвернувшись, сосредоточенно ел.  Мяса  ему
досталось немного,  он  скоро  проглотил  его,  оставался  кусок  хлеба  и
маленькое, словно голубиное, слегка надтреснутое на боку пасхальное яичко,
которое он приберегал на потом. Ему было наплевать, что о нем  думали  эти
двое, он не уважал их и не чувствовал никакой благодарности за выпивку. Он
едва сдерживал растущее в себе негодование, все определеннее сознавая, что
в этой довольно удачной истории с мостом они все-таки сподличали. То,  что
всю дорогу и теперь Бритвин упрямо обходил в разговоре Маслакова  и  Митю,
только укрепляло его подозрение, и  это  не  могло  не  отозваться  в  нем
прежней неприязнью к ротному.
   - Ни уважения тебе, ни  уступки!  Вот  молодежь!  -  ворчал  между  тем
Данила. - Раньше было не так.
   -  Что  бы  вы  делали  без  этой  молодежи?  -  резко  сказал  Степка,
почувствовав, как с катастрофической неизбежностью в нем нарастает гнев. -
Блох по хатам плодили?
   Обычно сдержанный, флегматичный  Данила  в  этот  раз  из-под  нависших
бровей недобро нацелил в него узенькие щелочки глаз.
   - А ты нам не указ! Не командир, значит, чтоб указывать!
   - Очень ты командиров любишь! Все чтоб командовали! Небось без  команды
и в лес не пошел! Ждал, пока с печи стащат!
   - Мое дело! Не тебе упрекать старших. Сопляк еще!
   - Будет, не заедайтесь! - прикрикнул Бритвин. - Толкач хоть и злой,  но
смелый. Молодец!
   Степка внимательно посмотрел на Бритвина, но тот  невозмутимо  выдержал
его взгляд. Степка  улыбнулся  одними  губами  -  нет,  на  такую  дешевую
приманку его не возьмут.
   - Хвалите? Как и его хвалили?
   - Это кого?
   - Митю, кого!
   Бритвин неопределенно хмыкнул.
   - Ну, знаешь! Надо было, так и хвалил.
   - А теперь не надо? Теперь меня надо? - отрывисто  спрашивал  Степка  и
перестал жевать. Кусок хлеба во рту жестко выпирал за его щекой.
   Бритвин нахмурился.
   - А ты что, недоволен?
   - Доволен!
   - Слава богу! А то я подумал: в обиде. Оттого, что, как вчера Маслаков,
на мост не погнал.
   "Ах вот что!" - мелькнуло в голове у Степки. Может, Бритвин еще  начнет
упрекать его за неблагодарность? Действительно, на мост  не  погнал,  дело
сделали, и все наилучшим образом. Даже взрывчатку сэкономили - на  стороне
достали. И все-таки до Маслакова ему далеко.
   - Маслаков не гнал! - срываясь, выкрикнул Степка. - Маслаков  вел.  Это
ты гнал!
   - Кого это я гнал?
   - А Митю! Вспомни!
   Распоясанный босой Бритвин вдруг вскочил на  ноги,  придерживая  руками
сползавшие темно-синие бриджи.
   - Ах ты сопляк! Оговорить хочешь! У меня вон  свидетель!  А  ну,  пусть
скажет: гнал я или он сам?
   - Сам, сам! - охотно подтвердил Данила. - Просил  Христом-богом.  Чтоб,
значит, за батьку оправдаться.
   - Понял? Полицая сынок к тому же! Учти!
   Степка молчал, несколько растерявшись от  столь  неожиданного  поворота
ссоры. Да, тут они правы. Просился, это верно. И что  сын  полицейского  -
тоже правда. Но что же тогда получается?
   - Выходит тогда, что сын полицая мост взорвал? А не мы? Так?
   - Нет, не так! - твердо сказал, как обрубил, Бритвин. - Мы взорвали. Мы
организовали и руководили. Я руководил. Или ты не согласен с этим?
   Он не знал почему, но с этим он действительно был не согласен,  хотя  и
ругаться больше не стал. Что-то в его захмелевшей голове перепуталось - не
разобраться. Только какой-то самой упрямой и самой ясной частицей души  он
чувствовал, что все-таки Бритвин не прав, и он никак не мог примириться  с
ним.
   Данила желтыми редкими зубами драл кусок мяса и с полным ртом говорил:
   - Это самое... Если бы не они, - кивком бороды он показал на  Бритвина,
- если бы не они, все пропало.
   Степка поднял голову и, почувствовав  что-то  загадочно-важное  в  этих
словах, поглядел на Данилу.
   - Ага. Когда конь подбрыкнул на мост, они бабахнули - и готово. Аккурат
посреди моста.
   - Кого? Коня?
   - Ну. Того Рослика. Вот снайпер, ай-яй! -  низким  голосом  невозмутимо
гудел Данила.
   В  шумной  и  шаткой  голове  Степки   блеснула   запоздалая   догадка.
Ослепленный ею, он минуту не мог произнести ни слова  и  только  переводил
ошеломленный взгляд с Бритвина на Данилу и  обратно.  Но  мало-помалу  все
становилось на свои места, и он совершенно определенно  понял,  почему  не
побежал с моста Митя, - подросток бросился спасать Рослика. А ему, дураку,
показалось тогда, что в коня стрелял полицай.
   - Сволочь! - уже не сдерживаясь, выкрикнул  Степка.  -  Ты  -  сволочь!
Понял?
   Почти не владея собой, Степка вскочил на ноги, его сжатые в кулаки руки
дрожали, он  задыхался  от  возмущения.  Бритвин  минуту  сидел,  обхватив
колени, будто сбитый с толку его словами.
   - Ах вот как! - наконец произнес он и тотчас вскочил на шинели. - Сдать
автомат!
   На этот раз опешил Степка.
   - Автомат? А ты мне его давал?
   Бритвин угрожающе шагнул к Степке, но тот, опередив его, с неторопливой
уверенностью нагнулся и, подняв свой новенький ППШ, закинул его за плечо.
   - Сдать автомат! - гневно потребовал Бритвин.
   - А хрена вот!
   - Ты что, сопляк! Выпил, так бунтовать?! Против командиров идти?!
   - Ты не командир! Ты жулик!
   - Ах так!
   Из-под штабеля с испугом на лице торопливо и неловко поднимался Данила.
Бритвин,  выждав  секунду,   молча   повернулся   и   решительно   схватил
прислоненную к бревну свою трехлинейку. С ней он уверенно шагнул к Степке.
   - Не подходи! - крикнул Степка и вдоль штабеля отступил на один шаг.
   Но Бритвин и  еще  шагнул,  перехватив  винтовку  прикладом  вперед,  -
озлобленный, ловкий и решительный.
   - Не подходи, говорю! - с дрожью в голосе предупредил Степка и рванул с
плеча автомат. От бешенства и волнения он трудно, устало дышал, заходясь в
обиде оттого, что их двое против него одного.
   Бритвин остановился, сомкнул насупленные брови, с  недобрым  блеском  в
суженных глазах, но вдруг  прыгнул  вперед  и  оказался  напротив.  Степка
дернул рукоятку - затвор легко щелкнул в тишине,  став  на  боевой  взвод.
Обдирая о бревна спину, Степка тесно прижался к штабелю.
   В озверевших глазах Бритвина скользнула нерешительность, но тут же  они
вспыхнули  новым  гневом,  он  сделал  резкий  выпад  вперед  и   взмахнул
винтовкой. Степка пригнулся,  но  неудачно  -  боль  электрическим  ударом
пронизала его от шеи до пят. Парень едва не уронил автомат  и  сжал  зубы.
Нестерпимая обида захлестнула его, не своим голосом он крикнул: "Сволочь!"
- и, задохнувшись, ткнул  от  себя  автоматом.  Коротенькая,  в  три  пули
очередь упруго треснула в лесной тишине.
   Выронив винтовку, Бритвин согнулся, обеими руками схватился за живот и,
шатко переступая, начал клониться к земле.
   В гневе и горячке парень едва понял,  что  случилось,  как  на  штабеле
сзади что-то хакнуло, и широкие чужие руки сомкнулись на его груди. Степка
рванулся, стараясь освободиться от насевшей на него тяжести, но силы  были
неравны. Он понял это и, дергаясь и слабея, все ниже  оседал  на  коленях,
пока не воткнулся лицом в мшистую мякоть земли.
   - Сопляк! Стрелять? Ах ты!..
   - Вяжи его! Руки вяжи! - надрывался где-то плаксивый голос.
   Данила уже без надобности крутанул его на  земле,  выше  заломил  руки,
коленом мстительно пнул в ребра ниже лопатки - в глазах у Степки блеснул и
расплылся желто-огненный круг. Но он смолчал, не запросился, изо всех  сил
сдерживая боль и  задыхаясь  от  удушливо-кислой,  разрывавшей  его  грудь
вони...
   Наткнувшиеся на них хлопцы из разведки к  вечеру  принесли  Бритвина  в
отряд.
   Степку со связанными руками пригнал под автоматом Данила.



        "18"

   А теперь вот сиди.
   Солнце  из-за  еловых  вершин  ярко  высвечивает  одну  сторону  ямы  -
становится  теплее.  Лес  вокруг  вовсю  уже  полнится  звуками:   слышно,
переговариваясь, строится невдалеке группа партизан, наверно, на очередное
задание; кто-то из посыльных, громко окликая по пути знакомых, разыскивает
начальника хозяйства Клепца; в другой стороне  отпрягают  коня  -  грохают
брошенные на землю оглобли, слышится тихий перезвон удил  и  скрип  сбруи.
Новый часовой нет-нет да и подойдет к яме, заглянет в нее  -  на  земляные
комья тогда ложится его резкая изломанная тень и тут же исчезает. Хотя  он
и утешал Степку, но, по-видимому, разговаривать с арестованным у него  нет
больше желания, и парень чувствует это.  Какая-то  пугающая  отчужденность
уже обособила его от других, вчерашних его товарищей по отряду и поставила
в особое положение - обидное и угрожающее. Но что ж, наверно, он виноват.
   Наверху, судя по звукам, ничего особенного не происходит, там с  полным
безразличием к нему идет повседневная отрядная жизнь. И потому  неожиданно
донесшийся знакомый голос заставляет его съежиться.
   - Вот где они! А я искал, искал...
   - Чего искать? Вон кухня.
   Степка сразу догадывается, что это за ним. Но почему Данила?
   - Ну, где он? Сидит?
   В земле гулко отдаются шаги, оба с часовым они идут  к  яме,  и  вскоре
Степка видит над собой знакомые взъерошенные космы Данилы. Ну, что ему еще
надобно?
   - Во посадили! Как волка, а? На, поесть принес.
   В  яму  свешивается  на  проволочной  дужке  переделанный  из  какой-то
жестянки котелок, на краю его свежий, едва подсохший потек  кулеша.  Запах
съестного сразу забивает все другие, затхлые запахи  ямы.  Степка,  ощутив
минутную радость, перенимает котелок, зажимает его между колен.
   - Ложка, наверно, есть?
   Ложка у него есть, он тут же  достает  ее  из  кармана  -  свою  давнюю
алюминиевую кормилицу с коротко обрезанным черенком,  -  отирает  пальцами
сор и начинает есть. Данила садится на краю ямы. Рядом стоит часовой.
   - Знаю я этого Бритвина, - говорит часовой. - Занудливый, не  дай  бог.
Вон  зимой  Маланчука  в  Подосиновиках  застрелил.  Будто  за   нарушение
дисциплины. Подлый он.
   - Подлый, да, - легко  соглашается  Данила,  и  Степка  поперхнулся  от
удивления: смотри, как быстро переменил  мнение!  Он  коротко  поглядывает
снизу вверх: Данила не спеша крутит папироску, его  черное  заросшее  лицо
сегодня непроницаемо.
   - Говорят, подрались? - спрашивает часовой.
   - Было, -  неопределенно  отвечает  Данила.  Судя  по  его  настроению,
рассказывать, как и что произошло вчера, он не намерен.
   - На этой проклятой войне все бывает. Ты, может, на закурку богат?
   - Где там! Мусор собрал.
   - Так бычка оставишь. А то два дня не курил - уши опухли. С такими, как
этот Бритвин, лучше не задираться. Ну  их!  Что  нам,  больше  всех  надо?
Делают как знают, черт с ними.
   - Ну, - коротко подтверждает Данила, напустив в яму дыма.
   Разговор не клеится, часовой ждет бычка, и Данила с жадной поспешностью
дотягивает папироску.
   - На, кури.
   Кончиками пальцев часовой берет у Данилы окурок и отходит. Данила молча
и тяжело смотрит, как Степка выскребает котелок.
   - Ну, поел?
   Степка  молчит:  что  ему  разговаривать  с  человеком,   от   которого
неизвестно чего ожидать.
   - Бритвину операцию делать будут. Сказал, чтоб тебя привел.
   Еще чего не хватало! Что ему делать у Бритвина  -  ругаться  разве?  Но
ругань уже окончена. Теперь дело за начальством, оно все и  решит.  В  его
руках судьба Степки.
   - Доктор говорит: плохо целил, - продолжает между тем Данила. - Еще  бы
на сантиметр - и конец!
   Черт с ним! Это сообщение Степку ни радует, ни печалит.  Совсем  он  не
целил. Если бы целил, то доктор, наверно, не понадобился.
   - И это самое... - Данила почему-то  оглядывается,  хотя  рядом  никого
нет, и немного тише гудит над ямой: - Говорил, на тебя не  обижается.  Ну,
выпили, понятное дело... Если по-хорошему, так можно договориться.
   Степка поднимает голову.
   - Это как?
   - А  так,  значит.  Сказать,  что  ненароком.  Случайно,  мол,  автомат
выстрелил. А про Митю, того, молчок. Взорвали, и все.
   - Ну уж нет! Пошел он в одно место!
   - Это самое... Нехорошо ты,  -  настойчиво  ворчит  Данила.  -  О  себе
подумай. А то приедет комиссар...
   - Пусть едет!
   Данила сверху внимательно, будто даже  в  недоумении,  смотрит  в  яму.
Степка встает и ставит порожний котелок возле его сапог.
   - Пусть едет! Я не боюсь.
   Данила   крутит   головой,   вздыхает.   Весь   его   озабоченный   вид
свидетельствует, что он не одобряет парня.
   Молча посидев, он поднимается, обрушивая в яму землю,  потом  подбирает
котелок, поправляет на плече оружие. И Степка только сейчас видит  у  него
свой ППШ. Значит, уже и  вооружился!  Степка  садится  на  прежнее  место.
Что-то твердое и спокойно-уверенное уже овладело им и не исчезает.
   - Нехорошо ты удумал. Жалеть будешь, - ворчит Данила.
   - За меня не бойсь.
   - Да мне что!.. Вот отпуск обещали. А теперь...
   Он не договаривает, озабоченно смотрит в сторону, наверно  на  часового
поблизости, и Степка догадывается, что он имеет в виду. Теперь, когда  они
не сговорились, отпуск у Данилы наверняка сорвется.
   И правильно, что сорвется.
   "Отпуск - за что? Кто действительно заслужил его, тех уже нет. А  этому
за какие заслуги?" - думает Степка. Нет,  ничего  у  них  с  Бритвиным  не
выйдет. Степка виноват, его безусловно накажут, но  прежде  он  расскажет,
как все это случилось, и назовет Митю.
   Комиссар разберется.
   Пусть едет комиссар!
   1968 г.