Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
беспокойтесь, - вскинулся Сташук, - я ведь по делу. На
минуточку.
- Дело-то не минутное, - строго пояснил Капка. - М-да... Эта работа не так
простая. Я тот баркас знаю. С ним возни будет. Работа своего времени требует.
Тут надобно каждый момент наперед учесть. Это ведь не "ать-два, ать-два" или
там на сухом месте веслами водить. Главное, ребята чересчур перегрузку имеют.
Дает себя знать. Достается ребятам. А это уж сверх того будет.
Разговор получался теперь уже деловой, и оба были довольны, что все идет
так всерьез.
- Уж прямо не знаю, что и сказать, - говорил Капка, дуя на блюдечко,
которое он держал в растопыренных пальцах. - Пейте еще... Рима, налей.
Рима налила Сташуку еще одну чашку и села в сторонке молча. Она понимала,
что разговор идет мужской и ей вмешиваться не к лицу.
- Ты уж будь друг, окажи, - сказал Сташук, ожесточенно дуя на горячее
блюдечко, которым только что обжег себе губы.
- А что я, директор? Или кто?
- Ну все ж таки... У тебя авторитет есть, говорят.
- Говорят... Выходит, значит, "ручок-малек" тоже сгодился? - Капка
поставил на стол пустое блюдечко и утер рот уголком скатерти. Рима бросила на
него негодующий взгляд, но он грозно двинул в ее сторону локтем. - Ладно,
сообразим что-нибудь.
- Ну, счастливо, я пошел. - Сташук встал и надел бескозырку. -
Благодарствуй!
- Погоди, чего спешишь? Сиди.
Они не заметили оба, что уже несколько минут говорят на "ты".
- Чего спешите, отдохните, - сказала Рима, хотя она и Лида уж давно были с
Виктором на "ты".
Сташук сел с явным удовольствием.
- Страшно было в Ленинграде-то? - неожиданно и с азартом спросил Капка, и
в глазах его загорелся такой жадный огонек и так разом слетела с него вся
солидная деловитость, что Виктор, собравшийся было ответить, как требовал
морской фасон, что ничего, мол, особенного не было, сказал просто:
- Еще бы не страшно! Знаешь, как нам там приходилось? Это жуткое дело
просто. А народу сколько легло...
И он стал рассказывать о Ленинграде, как жили они в смертельном кольце
блокады, как пришлось им участвовать в бою у Невской Дубровки, когда немцы
чуть было не прорвались к городу и юнги несколько часов сдерживали напор
врага. Капка слушал его, почти не дыша, изредка лишь громко глотая, чтоб
отошло пересохшее от волнения горло.
- Я и к медали представлен за отвагу. Только еще очередь не дошла, а как
дойдет, так, говорят, пришлют непременно. Я такой, знаешь: не боюсь.
- Вот и я тоже такой!
Потом говорили о кино. Тут уж разговор пошел совсем легко. Все болтали
наперебой. Только и слышалось: "А Чарли Чаплин... Помнишь, как он свисток
проглотил?! А сам пошел..."
- Ой, чудак этот Игорь... Помнишь, как он: "Меня мама уронила с шестого
этажа..."
- А это еще помнишь?.. Это уж в другой картине. Его полицейские забирают,
а он так пальцем: "Но, но, без хамства!"
- Капка, покажи, как Игорь Ильинский глазами делает, - просила Рима. - Ох,
он здорово у нас показывает! Ну прямо в точности!
Капка послушно встал, прошелся по комнате семенящей походкой,
по-петушиному отставив зад, страшно скосил глаза и наморщил нос.
- Здорово! Ну прямо Игорь Ильинский, честное слово! - восхитился Сташук.
Тут от шума проснулась Нюшка. Сперва из-под одеяла показался ее один глаз,
потом другой, а затем высунулся любопытствующий носишко; вскоре Нюшка
осторожно высвободила подбородок, окончательно осмелела, села на постели,
прибила руками вокруг себя одеяло.
- Рима, это кто? - громким шепотом спросила она.
- Ты чего? Спи! - И Рима уложила ее, подоткнув со всех сторон одеяло.
Но Нюшка глаз не сводила с гостя и с его странной фуражки без козырька.
- А почему у тебя шапка назадом вперед надета? - спросила она и заглянула,
вытянув шею, за затылок Сташука. - Ой, и сзади козырька нет!
- Дядя - моряк, - поспешила объяснить Рима. - Видишь, у него ленточки
сзади.
- Она у нас какая-то отсталая, оттого что без матери... - пожаловался
Капка Сташуку. - Другие в ее возрасте уже все ордена знают, а наша до сих пор
ромбик от шпалы различить не может. Ну ее! Спи, Нюшка.
- А чего это на ленточке написано спереду? - спросила Нюшка, залюбовавшись
золотой надписью на бескозырке Сташука.
Сташук протянул ей ленточки:
- Вот, гляди. Здесь якоря, а тут написано: "Краснознаменный Балтийский
флот". Ясно? Чтобы видно было, откуда мы.
=- Это если потеряетесь, да?
- Ну тебя, Нюшка, спи! - прикрикнул на нее Капка и повернулся к гостю: -
Знаешь что? Давай-ка, пока время еще есть, сходим к Корнею Павловичу, мастеру
нашему. Надо с ним дотолковаться сперва.
Когда они выходили, какая-то тень метнулась от калитки. Капка и Сташук не
обратили на это внимания.
Они шли по улице. Чернели силуэты домов. Ни огонька не было вокруг -
затемнение в последнее время соблюдали очень строго.
- А у нас в Затоне сомы здоровые есть, - хвастался Капка. - Один раз
человека утащил совсем.
- А камбала у вас есть? - спросил Сташук.
- Нет, камбалы нет.
- Ну то-то!..
Они перешли через улицу, свернули в проулочек, спускавшийся прямо к Волге.
И сразу им дохнуло в лицо тепловатой сыростью.
Волга была рядом, совсем близко, и черная, почти невидимая гладь ее
кое-где была продернута поблескивающими нитями плесов.
ГЛАВА 19
Высокие договаривающиеся стороны
Они подошли к домику Матунина. Он был окружен палисадничком, за которым
росли высокие цветы "золотые шары". Сквозь щели ставня пробивался свет.
- Затемнение-то аховое, - критически заметил Сташук.
- Ты слушай, - предупредил Капка, - я сперва вой-ду и скажу, а потом уж
ты. А то он, знаешь, строгий, наорать может. Как начнет: "Что же это вы,
батеньки-ма-тенькн, полуночники..." Тогда с ним и говорить нечего.
Капка открыл калитку, взошел на крыльцо и постучался в дверь. Сташук,
оставшийся у калитки, слышал, как женский голос окликнул Капку, он что-то
сказал в ответ, щелкнула задвижка, упала цепочка. Капку впустили. Не прошло
двух минут, как Сташук услышал голос Капки: "Сташук, иди сюда.Осторожно, тут
приступочка". Виктор прошел через сени и очутился в чистенькой, просто, но
хорошо убранной комнате. У окон стояли аквариумы. Корней Павлович был большой
любитель по этой части. За стеклами одного аквариума сновали полосатые красные
макроподы. В другом стеклянном ящике медленно проплывали вуалехвосты и
телескопы - золотистые рыбины, похожие на хвостатые бинокли. Короткими
толчками перемещались большие серебристо-полосатые месяцеобразные скаляриусы.
Водоросли, похожие на зеленый стеклярус, шевелились в прозрачной воде. И
позади большого аквариума, стоявшего посреди комнаты, за столом, на котором
горел начищенный медью толстощекий самовар, стояли бутылки и лежала всякая
закуска, Сташук с удивлением заметил мичмана Антона Федоровича Пашкова.
Блестели его шевроны на рукавах.
- Заходите, заходите, деточки, - приветствовала смущенных ребят Наталья
Евлампиевна, аккуратная, чистенькая старушка, супруга мастера.
- О-о, батеньки-матеньки, - заговорил Корней Павлович, - сдружились уже,
видать! Мы-то тут сидим толкуем, как бы это дело сладить, чтоб друг дружке
взаимно помощь давать по надобности, а они уж, видать, Антон Федорович,
наперед нас обскакали... Ну, садитесь. Капа, бери стуло. Вот возьми огурчика
малосольного. И вы, пожалуйста.
На столе стояла керосиновая лампа и в чисто вымытом стекле пламя, легонько
постреливая, пускало тонкие золотые стрелки. Пар кудрявился и таял над
самоваром. Наталья Евлампиевна налила ребятам по чашке, пододвинула варенье.
- Угощайтесь, деточки, это крыжовное. Самая польза от него. Еще до войны
варила. Осталось чуточек. Кушайте.
- Ну, а мы, извиняюсь, еще по одной перепустим, - сказал мастер, наливая
из бутылки гостю и себе.
Он поднял стопочку, наставительно поглядел через нее на свет, чокнулся с
мичманом, опрокинул стопку в рот, зажмурился, нащупал корочку на столе,
понюхал сперва одной ноздрей, потом другой, открыл изумленные глаза, наколол
вилкой ломтик огурца и с хрустом закусил. Мичман тоже выпил и глазом не
моргнул, только большим пальцем распушил усы. Потом моряк свернул цигарку,
вынул кресало, кремень и фитиль, стал высекать огонь.
- Что вы, что вы! - остановил его мастер. - Чай, у нас зажигалка своего,
местного, изготовления имеется... Наташа, где тут моя давеча лежала?
- Это вещь неверная: то камешек сточится, то бензин вышел, - сказал
мичман. - Сказочку слышали про русский огонек?
- Не приходилось.
- Ну так вот, теперь вы послушайте, - сказал мичман, закурил и, отодвинув
в сторону стакан, начал: - Поймал раз один наш боец немца в плен. Ну, фашист
сперва было упирался, потом видит - дело капут. Оружие кинул и ручки задрал.
Повел его наш боец к себе в часть. Идут они, идут, охота стала закурить. Немец
цигаретку в зубы и нашему коробок сует, угощает: "На, кури, рус!" А наш не
берет у него и свертывает себе сам свою дымогарную, в два колена, толщиной в
полено.
Теперь вынул немец свою заграничную блиц-зажигалку. Трык! - загорелась.
"На, рус, прикури!" А наш боец от ихнего фашистского огня отказывается,
брезгает как бы вроде. Вынимает он походное свое кресало, огниво, шнур,
фитиль, и пошла искру выколачивать: чирк-чирк!.. Ну ясно, с одного-то разу
редко чтоб взяло. А немец уже насмешку строит, похваляется. "Ну где, говорит,
тебе, рус, против нашей загранияной техники воевать? Гляди сам". Боец наш
огонек себе высек, запалил свою дымо-гарку да и говорит тому немцу: "А ну,
фашист, дай-ка сюда поближе твою заграничную чиркалку. Крутани еще разок".
Немец это подносит к нему зажигалку свою, трык пальцем колесико - пожалуйте,
битте, горит! А боец как дунет на зажигалку, так сразу у немца и загасло.
Немец трык-трык - не берет больше. Кончилось его дело, бензин весь вышел...
"Ну, - говорит наш боец, - а теперь на-ка, фашист, попробуй мою задуй". И
подносит ему фитилек свой. Стал немец дуть - не тухнет русский фитилек. Немец
кряхтит, тужится, пыжится, щеки накачал с арбуз целый... Чем больше ни дует,
тем пуще огонь раздувает. Тут боец наш ему и говорит, немцу этому: "Эх,
говорит, вы, фрицы! Все у вас скроено с виду на испуг, а дела-то на один фук.
Глядеть, так вроде огонь, а подул - одна вонь. Ну, а мы не сразу полымем,
сперва искоркой. Но уж коли разгорелись, занялся наш русский огонек, так уж
тут дуй не дуй, только пуще распалишь. А чиркалки эти заграничные мы почище
ваших делать можем. Будь покоен, только руки не доходят. Погоди, вот управимся
с вами, не такие еще сообразим". Фашист, однако, попался характерный, упрямый:
дул, дул... да так с перенатуги и лопнул! Вот и вся сказка.
- Ай да сказка! - заметила Наталья Евлампиевна. - Значит, доказал ему
русский огонек.
- Выходит, так.
- Ну-ка, и мы огоньку холодного еще хватим по седьмому кону, - сказал
мастер и налил из бутылки гостю и себе.
Капка понял, что делать ему тут нечего. Ясно было, что мичман уже обо всем
договорился с Корнеем Павловичем.
Но в комнате было так уютно, так хорошо сиделось под большими лапчатыми
листьями рододендронов, растущих в кадке у окна и протянувших ветви свои над
столом, и так вкусно и радушно угощала Наталья Евлампиевна, что уходить не
хотелось.
- А вы бы, ребятки, рыбок посмотрели моих поближе, - сказал мастер. - Вон
гляди, макроподиусы, а те маленькие - пецильки будут. А это вот красота
плывет, скаляриус называется. Меченосцы еще имеются. Да ко мне из области
приезжают за экземплярами. Честное даю слово. Рыбка у меня ученая. Вот
постучу, они сразу и собираются.
Мастер постучал ложкой по краю стекла, и действительно, тотчас к этому
месту со всех сторон кинулись пестрые и жадные рыбки.
Но в это время за окном послышался уже знакомый затонским пронзительный
вой, от которого сразу начинало щемить сердце. Все выше и выше становился
звук, дошел до какой-то исступленной ноты, сбежал вниз и снова пошел забирать
наверх.
- Батюшки, опять тревога! - всполошилась Наталья Евлампиевна и стала
собирать чашки со стола.
Мичман встал.
- Мне по тревоге на месте быть полагается, по своему заведованию.
Где-то далеко застучали зенитки. Заголосили пароходные гудки на Волге.
Зенитки ударили ближе. Затрещали пулеметы у пристани.
Капка вскочил и потянул за собой Виктора.
- Мне тоже надо... Дома-то девчонки одни. Перепугаются.
Мичман, быстро застегнув китель, уже надел фуражку и торопливо двинулся к
выходу.
Но вот сквозь треск, сквозь разнобойный стук зениток проступил какой-то
чужой, враждебный ноющий гул.
- Летит, - сказал мичман, прислушиваясь, и посмотрел на потолок.
Шершавый вой пронесся над крышей, что-то со страшной силой грохнуло
поблизости, домик тряхнуло, пол сместился под ногами, раздался звон стекла и
плеск воды, сорвало ставни на одном окне. Когда все пришли в себя, на полу,
прыгая среди осколков стекла, бились золотистые аквариумные рыбки. У Корнея
Павловича было порезано стеклами лицо, текла кровь, но он, не обращая внимания
на это, дрожащими руками осторожно, как берут бабочек, прикрывал ладонью
бьющееся тельце рыбки и переносил ее в другой, уцелевший аквариум.
ГЛАВА 20
Так будет зваться корабль
Капка и Виктор бежали по улицам. Трескучая сумятица ночной тревоги царила
в черном небе. Над головой, в недоброй выси, гудели моторы самолетов.
Прожекторы толклись в облаках. Огненные паучки зенитных разрывов бегали в небе
над Волгой. Где-то на окраине уже занималось зарево.
- Зажигалками садит, - сказал опытный в таких делах Сташук.
У Капки стучали зубы. Его всего трясло. Первый раз он попал в такую
переделку. До этого дня тревоги были лишь предупредительными и скоро давали
отбой.
- Ну, чего ты? - сказал Сташук и крепко взял Капку за локоть. - Это
ничего. Вот только бы он фугасками не стал опять...
Он не договорил. Снова над ними, свирепо распарывая воздух, что-то завыло,
просвистело... Виктор повалил Капку на землю и прикрыл его сверху своим телом.
- Лежи, лежи смирно, макушку заслони, рот раскрой.
- А зачем рот раскрывать? - почему-то шепотом спросил Капка.
- Физику не знаешь? Чтобы звуку легче было, а то оглохнешь.
Огромная вспышка зло разодрала тьму. Тяжело грохнуло, Земля заходила
ходуном вокруг.
- За переездом трахнуло, - сказал Сташук. - Лежи, лежи, еще летит, рот
раскрой. А глаза, если страшно, лучше зажмурь.
- А ты?
- Я уж на все глядеть привык. Лежи.
Опять полыхнуло, и сразу затем ударило: где-то, значит, совсем близко.
Потом наступила неверная тишина. Казалось, что все прислушивается и только
ждет момента, чтобы снова загрохотать. Зенитки не стреляли. Прожекторы молча
ощупывали небо.
- Побежали! - скомандовал Сташук и, подхватив Капку под мышку, поднял его.
Запыхавшись, прибежали они домой. Дома было темно я пусто. Капка
догадался, что Рима унесла Нюшку в щедь, которая была отрыта во дворе. И
действительно, там-они и нашли девочек. Рима сидела на дне небольшого рва,
держа на коленях закутанную в пуховую шаль Нюшку. Снова рвануло где-то. Нюшка
молчала и лишь смотрела на страшное небо широко раскрытыми, перепуганными
глазищами. Она не плакала; только, когда где-нибудь близко падала бомба, еще
теснее прижималась к сестре.
- Одни вы тут? - спросил Капка, чувствуя себя виноватым перед сестрами.
- Зачем одни? - раздался голос из темноты, и Капка разглядел верного
Валерку Черепашкина.
- Ты здесь откуда?
- А я видел, что ты к мастеру пошел, значит, думаю, дома девчонки совсем
одни. Ну и все!..
- Ясно! - отозвался голос, густой, как тьма, из которой он шел. Это был
Тимсон. - За мной Валерка еще давеча прибежал, когда к тебе флотский этот
приперся. Мало ли что... Отбрил ты его?
- Тихо ты... Вот, познакомьтесь,-пробормотал Капка.
- Сташук! - сказал юнга, наугад протягивая в темноте руку.
Тут какая-то вспышка на минуту ослепила всех. И потом Валерка и Тимсон
долго трясли друг другу руки в кромешной тьме: каждый был убежден, что он жмет
руку юнге Сташуку...
Тревога уходила на юг, за Волгу, как уходит гроза, не сразу угомонившись,
еще погромыхивая вдалеке, напоминая о себе вздрагивающими зарницами. Отбоя не
давали. И, пока тянулись эти ночные часы в щели под нависшим сухим бурьяном
обо всем договорились.
Виктор Сташук обещал завтра же узнать у своего командования, какие должны
быть у баркаса, сообразно возможностям, ходовые качества,
оснастка,вместимость, а может быть, даже и вооружение. Капка решил, не теряя
времени, наутро же переговорить со своими ребятами в Затоне и в случае чего
нажать на их сознательность и местную гордость: пусть ребята чувствуют, что
балтийцы обратились к ним за подмогой. "Кроме того, - сказал Капка, - будут у
нас еще работники... Ну, уж это моя забота". И он незаметно толкнул локтем в
бок Тимку. Тимсон, уже задремавший, воспрянул, промычал что-то несообразное,
но потом вспомнил, о чем идет речь, и, будучи человеком практичным,
осведомился, сколько пассажиров может влезть на баркас за один раз, а также
как будет насчет коек и кухни, если, например, случится идти в далекий поход.
Сташук не преминул на это заметить, что на судах бывает не кухня, а камбуз, по
койкам же судят о госпиталях, а не о кораблях, и приличные люди в плавании
спят на рундуках. Что касается пассажиров, то они вообще тут не предвидятся, а
вот каков будет экипаж судна, это он выяснит у начальства.
Валерка - тот сразу погрузился в мечты. Корабль, настоящий корабль,
собственный корабль будет теперь у них! Уж раз тут дело не обошлось без Капки,
значит, может пригодиться и он, Валерка Черепашкин. Первым делом он стал
прикидывать в своем воображении, как будет выглядеть корабль, в какой цвет его
лучше бы окрасить. Потом фантазия бедного Валерки забушевала, готовая
разорваться на части. Ему хотелось, чтобы маленький корабль мог идти под
парусами. Белогрудый и молчаливый, будет выплывать он из-за острова на
стрежень, на простор речной волны... Но, с другой стороны, на паруснике нельзя
командовать машине "Ти-ха-ай!" и "Вперед до полного!.." Поэтому следовало бы
сделать корабль и с машиной и с парусами, ведь были же такие... Ну хорошо, а
как же будет называться корабль?
Все задумались. Действительно, какое же имя дать кораблю?
И тогда Капка сказал:
- Знаешь, как пусть называется?.. "Арсений Гай". Можно так?
- Ну, это уж как начальник наш решит, - отозвался Сташук.
- Нет, пусть так и зовется: "Арсений Гай", - упрямо и решительно повторил
Капка, сам вслушиваясь в звучание этого имени, которое ему показалось в эту
минуту особенно прекрасным и значительным.
- А кто это такой Арсений Гай? - поинтересовался юнга.
- Это... - Капка остановился, подыскивая слова.
Валерка горестно покачал головой, Тимсон вздохнул в темноте.
- Он наш руководитель был в Доме пионеров... Мы ему всем обязаны, мы ему
клятву дали, когда он уезжал,- проговорил Капка. - Эх, Виктор, вот хороший
был!.. Его на фронте убили...
- Он вместе с нами сам и синегорцев надумал, - выпалил вдруг Валерка,
решив, что скрывать больше уже нечего. - Ой, ты! Тимка, чего ты меня
дергаешь?..
- Ничего.
Но было уже поздно.
- Так это вы и е