дняется восприятие цветного изображения, видимого по
ту сторону стекла, чем когда зрение проходит через воздух, если (только) то
тело, через которое оно проходит, во сколько-нибудь раз не темнее или
плотнее воздуха. Так бывает, когда зрение проходит через стекло
собственного (обычного) цвета, т.е. к которому не примешан никакой другой
цвет, или через чистейшую (прозрачную) воду, или через кристалл(23), или
через что-либо, имеющее подобный цвет. Но когда проходит то же зрение через
другой цвет, как через стекло не собственного цвета, а цветное, -- оно
воспринимает тот цвет, который ему "встретился" раньше. Вследствие чего,
так как зрение, после того, как оно восприняло один цвет и находясь под
воздействием этого первого цвета (secundum quod illo affectum est),
встречает другой, то оно или вовсе не воспринимает, или менее чисто
воспринимает (этот последний цвет): поэтому оно сообщает (renuntiat) о том,
который оно восприняло раньше, либо об одном (отдельно), либо вместе (в
сочетании) с тем, который встретился позже. Если зрение подвергается
воздействию первого цвета, достаточно сильному, (чтобы "занять" всю)
способность зрения поглощать цвет, то оно не может одновременно чувствовать
другой цвет; если же воздействие первого цвета менее сильно, чем
способность зрения поглощать цвет, то оно может чувствовать другой: так,
когда оно проходит через некоторое тело, вроде стекла, столь совершенно
красного, что само зрение всецело подпадает под воздействие (afficitur) его
красноты, то оно не может в то же время подвергнуться воздействию другого
(diverso) цвета; если же не настолько совершенным нашло оно (invenit)
прежде встреченный красный цвет, насколько (требовала бы) его цветовая
восприимчивость, то зрение, как бы еще не полное (quasi nondum plenus), все
еще может присоединить (assumere) другой цвет -- настолько, насколько его
"цветовая емкость" (capacitas) еще не насыщена первым цветом(24). А кто
этого не знает, тому и кажется, таким образом, будто зрение сообщает, что
все, ощущаемое им после первого воспринятого цвета, само или полностью, или
отчасти того же цвета. Отчего и происходит то, что внутреннее чувство вину
свою вменяет чувству внешнему. Подобным образом, когда целая трость, часть
которой находится в воде, а часть -- над водой, кажется надломленной, или
когда мы думаем, что зрение наше находит в зеркале лицо наше, и когда
многое другое, как нам кажется, зрение и прочие чувства нам сообщают иначе,
чем (дело обстоит) в действительности (quam sint), -- то это не вина
чувств, которые сообщают то, что могут, потому что такую получили
способность; но суждению души (iudicio animae) должно вменить то, что оно
хорошо не различает (discernit), что чувства могут и что должны. Поскольку
показать это (ostendere)25 является делом скорее многотрудным, чем
плодотворным для наших целей, то не думаю, что нужно сейчас тратить на это
время. Достаточно сказать лишь: что бы чувства нам ни сообщали -- по своей
ли природе, по иной ли какой-нибудь причине, они, во всяком случае, делают
то, что должно, и потому творят правильное и истинное; и принадлежит эта их
истина к той же истине (sub illa veritate), которая есть в действии.
Ученик. Убедил ты меня своим ответом, и не хочу тебя дольше задерживать на
этом вопросе о чувствах. Глава VII. Об истине сущности вещей (De veritate
essentiae rerum) Учитель. Теперь погляди, следует ли, помимо высшей истины,
мыслить истину еще в какой-либо вещи сверх уже рассмотренных. Ученик. Что
же это может быть? Учитель. Думаешь ли ты, что существует когда-нибудь или
где-нибудь то, чего не существует в высшей истине и что не получило от нее
то, что оно есть, поскольку оно есть; или что нечто могло бы быть другим,
чем то, что оно есть в ней?(26) Ученик. Нет. Учитель. Итак, все
существующее есть нечто истинное постольку, поскольку оно есть то, что оно
есть в ней? Ученик. Безусловно, можешь заключить, что все существующее
существует поистине, потому что оно есть не иное, чем то, что в ней.
Учитель. Значит, истина есть в сущности (in essentia) всего существующего,
ибо (все существующие вещи) суть то, что они суть в высшей истине. Ученик.
Вижу, что это такая истина, что в ней никакой не может быть лжи, ибо того,
что существует ложным образом (falso est), вовсе не существует. Учитель.
Хорошо. Но скажи, разве нечто должно быть чем-то другим, чем то, что оно
есть в высшей истине? Ученик. Нет. Учитель. Если, значит, все есть то, что
оно есть в ней, -- без сомнения, все есть то, что должно. Ученик. Поистине,
то, что должно. Учитель. Но все, что есть то, что должно, есть (существует)
правильным образом. Ученик. Иначе быть не может. Учитель. Итак, всякое
существующее существует правильным образом. Ученик. Ничего не может быть
последовательнее. Учитель. Если, значит, истина и правильность (rectitudo)
в сущности вещей потому, что сами вещи суть то, что они суть в высшей
истине, -- несомненно, что истина вещей есть правильность. Ученик. Нет
ничего яснее столь последовательного доказательства. Глава VIII. О
различных пониманиях должного и недолжного, возможного и невозможного (De
diversis intellectibus debere et non debere, posse et non posse) Но
согласно истине вещей, как можем мы говорить, что все существующее есть то,
что должно, когда есть много дурных дел (opera mala), которые уж, конечно,
суть не то, что должно? Учитель. А разве удивительно, что одна и та же вещь
должна быть и не быть (debet esse et non esse)? Ученик. Как может быть
такое? Учитель. Ты, наверняка, не сомневаешься в том, что ничто вообще не
существует иначе как по причине Божьего творения или попущения? Ученик. Нет
для меня ничего более очевидного. Учитель. Разве ты осмелишься говорить,
будто Бог что-то творит или попускает немудро или нехорошо? Ученик.
Утверждаю даже, что ничего не делает иначе как хорошо и мудро. Учитель.
Разве станешь ты судить, будто недолжное есть то, что толикая благость и
толикая премудрость творит или попускает? Ученик. Кто в здравом уме решился
бы вообразить такое? Учитель. Итак, равным образом должно -- то, что
возникает и благодаря творению Бога, и благодаря попущению его. Ученик.
Вполне понятно. Учитель. Так скажи, думаешь ли ты, что должным является
влечение (affectum) дурной воли (malae voluntatis)? Ученик. Так же, как
если бы ты спросил, является ли должным дурное дело: с этим никто, будучи в
здравых чувствах, не согласится. Учитель. Однако Бог позволяет некоторым
делать то дурное, которого они хотят дурной волей. Ученик. Пореже бы он это
позволял! Учитель. Одно и то же, значит, является и должным, и недолжным:
именно, должным поскольку хорошо и премудро попускается тем, без чьего
попущения не может возникнуть; и недолжным, поскольку это относится к тому,
чьей неправедной (iniqua) волей затевается (concipitur) 27. Так ведь
Господь Иисус, ибо он один был невинен, не должен был подвергнуться смерти,
и никто не должен был Ему причинить ее; и, однако, должен был подвергнуться
ей, ибо сам премудро, и милостиво, и попечительно (utiliter) пожелал
претерпеть ее. Многими ведь способами одна и та же вещь (eadem res) в
различных отношениях (diversis considerationibus) содержит в себе
противоположности (suscipit contratia): это часто относится к действию,
например, возьмем "побитие" 28. Побитие ведь относится и к действующему
(agentis), и к страдающему, отчего может называться и деянием, и
страданием, хотя согласно самому имени "деяние" или "побитие (actio vel
percussio), и те выражения, которые подобным способом (образованы от
страдательной (основы) и употребляются в действительном значении (quae
similiter dicta a passivis in activa dignificatione dicuntur), скорее,
кажутся страдательными, чем относящимися к действующему. Ведь, с точки
зрения действующего, гораздо уместнее, кажется, было бы говорить "действие"
или "побивание" (agentia vel percutientia), с точки зрения претерпевающего
-- "деяние" или "побитие". Ведь "действие" и "побивание" сказываются от
"действующего" и "побивающего" как "провидение" от "провидящего"
(providentia a providente), "содержание" от "содержащего", каковые, т.е.
"действующий", "побивающий", "провидящий" и "содержащий" суть
действительные (activa); "деяние" же и "побитие" производятся от
"содеянного" и "побитого" (acto et percusso), каковые суть страдательные
(passiva). Но поскольку -- чтобы сказать на одном (этом) примере то, что ты
сам поймешь для остальных (случаев), -- как нет ни побивающего без побития,
ни побития без побивающего, так побивающий и побитие не могут быть друг без
друга. Более того, можно сказать, что одна и та же вещь (una et eadem)
обозначается различными названиями (diversis nomimibus) с различных сторон
(secundum diversas partes): поэтому говорится, что побитие относится и к
побивающему, и к побитому. Поэтому то, согласно чему действующий или
страдающий подлежат одному и тому же суждению или противоположным, --
(согласно этому же) и само действие с обеих сторон (действительной и
страдательной) будет оцениваться (iudicabitur) одинаковым образом или
противоположным. Значит, если тот, кто побивает, правильно побивает, и то,
что побивается, правильно побивается, -- например, когда совершающий грех
наказывается тем, кому он принадлежит, побитие правильно с обеих сторон,
поскольку с обеих сторон оно является должным. Напротив, когда праведника
побивает нечестивец, то поскольку ни этот не должен побивать, ни тот --
быть побитым, с обеих сторон это побитие неправильно, ибо оно ни с одной не
является должным. Когда же совершающий грех побивается тем, кому он не
принадлежит, то так как и одному должно быть побитым, и другому не должно
побивать, побитие это является и должным, и недолжным, а, стало быть,
несомненно, и правильным, и неправильным. Итак, если ты возьмешь суждение,
будто либо с одной стороны, либо с обеих недолжным является побитие, и
рассмотришь его по отношению к верховной мудрости и благости, -- осмелится
ли кто отрицать, что должным является то, что попускается такой благостью и
премудростью? Ученик. Пусть отрицает, кто решится, -- я, во всяком случае,
не решаюсь. Учитель. Что же, если бы ты согласно природе вещей (secundum
naturam rerum) рассмотрел то, что гвозди железные впечатались в тело
Господне, -- разве ты сказал бы, что хрупкая плоть не должна быть пронзена
или не должна страдать, пронзенная острым железом? Ученик. Сказал бы
вопреки природе. Учитель. Итак, может быть такое, что должным согласно
природе является действие или страдание, которое согласно действующему или
страдающему является недолжным, ибо ни тот не должен действовать, ни этот
претерпевать. Ученик. Ничего из этого не могу отрицать. Учитель. Итак,
видишь, что в высшей степени часто может случаться, что одно и то же
действие должно быть и не должно быть в различных отношениях (diversis
considerationibus). Ученик. Столь наглядно ты это показал, что не могу не
видеть. Учитель. Но я хочу, чтобы среди прочего ты усвоил, что, иногда, о
должном и недолжном говорится не в собственном смысле (improprie), -- как
когда я говорю, что я должен быть любим тобою. Ведь, если я действительно
должен, то я должник и (обязан возвратить) то, что должен, и моя вина, если
я не любим тобою. Ученик. Так получается. Учитель. Но, если я должен быть
любим тобою, требовать следует не от меня, а от тебя. Ученик. Приходится
признать, что так. Учитель. Значит, когда я говорю, что я должен быть любим
тобою, то это не так говорится, как если бы я был что-то должен, но в том
смысле, что ты должен любить меня. Подобным образом, когда я говорю, что я
не должен быть любим тобою, не другое нужно понимать как то, что ты не
должен любить меня. Такой же оборот речи есть для "возможности" и
"невозможности" (protentia et impotentia) 29, как когда говорится: "Гектор
мог быть побежден Ахиллом" и "Ахилл не мог быть побежден Гектором". Ведь не
у того была возможность, кто мог быть побежден, а у того, кто мог победить;
как и невозможность не у того, кто не мог быть побежден, а у того, кто не
мог победить. Ученик. По душе мне то, что ты говоришь, потому что я думаю,
что полезно это знать. Учитель. Правильно думаешь. Глава IX. (Что) всякое
действие обозначает или истинное, или ложное Но вернемся к истине
обозначения, с которой начал я для того, чтобы привести тебя от более
знакомого к менее знакомому. Ведь все говорят об истине обозначения, истину
же, которая в сущности вещей (in rerum essentia), рассматривают немногие.
Ученик. На пользу было мне то, что ты в таком порядке вел меня. Учитель.
Посмотрим же, сколь широко простирается истина обозначения. Ибо не только в
том, что мы обычно называем знаками, но и во всем остальном, что мы
говорим, есть обозначение истинное или ложное. Так как ведь не должно быть
сделано кем-нибудь, кроме того, что он должен сделать, то само его действие
есть (как бы) высказывающая речь и обозначение того, что он должен это
делать; и если впрямь должно делать то, что он делает, он (своим действием)
говорит истину, если же не должно -- лжет. Ученик. Хотя, мне кажется, я
понимаю, однако, так как я, до сих пор, не слышал (ничего подобного),
покажи мне для ясности на примере, о чем ты говоришь. Учитель. Если бы ты
был в месте, где знал бы, что есть целебные травы и смертоносные, но не
умел бы их различить, и был бы там некто, в чьем умении различать их ты бы
не сомневался бы, и он тебе на вопрос, какие целебны, а какие смертоносны
(на словах) сказал бы, что целебные одни, а сам ел бы другие, то чему ты
больше поверил бы --слову или делу его? Ученик. Не столько поверил бы
слову, сколько делу. Учитель. Значит, он больше сказал бы тебе о том, какие
целебные, делом, чем словом? Ученик. Да. Учитель. Так, значит, если бы ты
не знал, что не должно обманывать, и тебя кто-то обманывал бы, даже если бы
он сам тебе говорил, что не должно обманывать, то больше он сказал бы тебе
делом, что должно обманывать, чем словом, что не должно. Подобным образом,
когда некто думает или хочет чего-нибудь, а ты не знаешь, должно ли этого
хотеть или об этом думать, пока видишь только желание или мысль, то он
самим делом обозначает, что этого должно хотеть или об этом думать. И если
это должно, он "говорит истину", если же нет -- "лжет". Также в
существовании (existentia) вещей есть подобным образом истинное или должное
обозначение; ибо и само то, что нечто существует, "говорит", что оно должно
существовать" 30. Ученик. Теперь вижу ясно то, чего раньше не замечал.
Учитель. Направимся же к тому, что осталось. Ученик. Ты иди первым, а я
буду следовать за тобой. Глава Х. О высшей истине Учитель. Ты ведь не
отрицаешь, что высшая истина есть правильность? Ученик. Более того, ничем
другим не могу ее признать. Учитель. Заметь, что все правильности, о
которых речь шла раньше, суть правильности потому, что то, в чем они
находятся (illa in quibus sunt), или есть (некое должное), или делает то
же, что (должное), или делает то, что должно; высшая же истина не потому
есть правильность, что она сама должна что-либо, -- в действительности все
в долгу перед ней (omnia illi debent), но сама она никому ничего не должна,
и она есть то, что она есть, не по какой другой причине, кроме то, что она
существует. Ученик. Понятно. Учитель. И то понимаешь, каким образом эта
правильность является причиной всех других истин и правильностей, а ее
причиной ничто не является? Ученик. Понимаю и то замечаю, что среди других
некоторые суть только действия (effecta), некоторые же -- причины и
действия; так, истина, которая находится в существовании (existentia)
вещей, есть действие высшей истины и сама в свою очередь является причиной
истины представления (quae cogitationis est) и той, которая есть в
предложении (propositione), а эти две истины не суть причины никакой
истины. Учитель. Хорошо разбираешь: потому уже можешь понять, как я доказал
в моем "Монологионе" 31, что высшая истина не имеет ни начала, ни конца, на
примере истины речи. Ведь когда я говорил: "Когда не было истинно, что
нечто было будушим", я не хотел сказать, что сама эта речь, утверждающая
нечто как будущее, не имеет начала или что (утверждаемая ею) истина есть
Бог, а то, что немыслимо такое время, когда, если бы была такая речь,
истина в ней отсутствовала бы. Так что поскольку немыслимо (время), когда
эта истина не могла бы существовать, если бы существовала речь, в которой
она могла бы быть, то нужно понимать так, что не имела начала та истина,
которая является первой причиной данной истины. Ведь истина высказывающей
речи не могла бы существовать всегда, если бы не существовала всегда ее
причина, -- что нечто является будущим, если только в самом деле (repisa)
нечто не является будущим; а ничто не является будущим, если оно не есть в
высшей истине. Это же следует понимать и о той речи, которая говорит, что
"нечто является прошедшим". Ведь если истина этой речи, когда она была
высказана (si facta fuerint), не может отсутствовать ни в каком смысле, то
необходимо, чтобы у той истины, которая есть ее высшая причина, нельзя было
помыслить никакого конца. Поэтому-то ведь поистине и называется нечто
прошедшим, что это так на самом деле; и является прошедшим нечто потому,
что это так в высшей истине. Поэтому если никогда не могло не быть истинным
то, что нечто будет, и никогда не сможет быть неистинным то, что нечто
было, -- невозможно, чтобы было начало у высшей истины или что будет у нее
конец. Ученик. Не вижу ничего, что можно было бы возразить твоему
рассуждению. Глава XI. Об определении истины Учитель. Вернемся к разысканию
истины, которое мы начали. Ученик. Все это относится к разысканию истины;
однако, возвращайся куда тебе угодно. Учитель. Итак, скажи мне, кажется ли
тебе, что есть какая-либо иная правильность, кроме тех, которые мы
наблюдали. Ученик. Нет другой, кроме этих, -- разве что та, которая
находится в телесных вещах, как, например, прямизна (rectitudo) палки --
этим она весьма чужда. Учитель. Чем же, по-твоему, она отличается от этих?
Ученик. Тем, что ее можно познать телесным зрением; те же постигаются
созерцанием рассудка (contemplatio rationis). Учитель. Разве же эта
правильность тел не мыслится и не познается, помимо низших чувств, также и
рассудком? Например, если возникнет сомнение в том, является ли прямой
линия отсутствующего тела, и можно показать 32, что она ни в какой части не
изгибается, то не рассудком ли улавливается, что она необходимо должна быть
прямой? Ученик. Пожалуй. Ноэта (правильность), которая таким образом
постигается рассудком, так же ощущается и зрением в подлежащем (in
subiecto)33; те же никаким другим способом, кроме как только сознанием
(sola mente), не могут быть восприняты (percipi possunt). Учитель. Итак, мы
можем, если только я не ошибаюсь, определить, что истина есть правильность,
воспринимаемая одним лишь сознанием (rectitudo sola mente perceptibilis).
Ученик. Не вижу в этом суждении никакой ошибки. Это определение истины
содержит как раз ни больше, ни меньше, чем надлежит, так как "правильность"
отделяет ее от всякой вещи, которая не называется правильностью, а
"воспринимаемая только сознанием" отделяет ее от правильности,
воспринимаемой зрением. Глава XII. Об определении справедливости Но
поскольку ты научил меня, что всякая истина есть правильность, а
правильность мне представляется тем же самым, что справедливость (iustitia)
34, научи меня также и тому, что я должен понимать под справедливостью.
Мне-то представляется, что все, что значит "быть правильным", есть также и
"быть справедливым"; и обратно, все, что значит "быть справедливым", есть
также и "быть правильным". Справедливым ведь и правильным кажется быть огню
горячим и каждому человеку уважать того, кто его уважает. Ведь если нечто
является должным, оно является справедливым и правильным; и ничто другое не
существует справедливо и правильно, кроме того, что является должным; я
думаю, не может быть справедливость ничем другим, кроме правильности. И в
высше