римлян достойными наказания,  то
он, как точно некогда на ассирийцев, сейчас обрушился бы  на  римлян  -  еще
когда Помпей наложил свою руку на народ, или позже,  когда  нагрянул  Сосий,
когда Веспасиан опустошал Галилею и, наконец, в  настоящие  дни,  когда  Тит
приблизился к городу. Однако Магнус и Сосий не только не разбиты, но  они  и
город  взяли  силой,  Веспасиан  в  войне  с  нами   достиг   императорского
достоинства, а что касается Тита, то для него даже источники обильно потекли
водой - те источники, которые раньше иссякли для вас. До его  прибытия,  как
вам известно, Силоам и все  источники  вне  города  высохли,  так  что  вода
покупалась по мере; теперь же эти источники стали столь изобильными, что они
щедро наделяют водой не только ваших врагов и их скот,  но  даже  сады.  Это
чудесное знамение вам уже знакомо из прежних времен, а именно: при нашествии
названного вавилонского царя, который разгромил город и сжег храм,  а  между
тем тогдашние наши предки не могли упрекнуть себя в таких преступлениях, как
вы. А потому я думаю, что божество бежало из своей  Святая  Святых  и  стоит
теперь на стороне тех, с которыми вы воюете. Если праведныйт  человек  бежит
из порочного дома и  с  презрением  отворачивается  от  его  обитателей,  то
неужели вы думаете, что Бог будет сопутствовать вам в вашей греховной жизни,
- он, который видит  сокрытое  и  слышит  умалчиваемое.  Впрочем,  вы  разве
етараетесь что-либо скрыть от зрения  и  слуха  Ведь  все  ваши  дела  стали
известны даже врагам; вы  ведь  хвастаете  нарушением  законов  и  ежедневно
оспариваете друг у  друга  первенство  в  злодеяниях.  Ваши  бесстыдства  вы
выставляете напоказ, точно это - добродетели. Но несмотря на все  это,  вам,
если захотите,  остается  еще  путь  спасения,  и  божество  охотно  прощает
осознающего свою вину и кающегося в своих  грехах.  Бесчувственные!  Бросьте
ваше вооружение, сжальтесь над полуразрушенным  уже  отечеством!  Оглянитесь
вокруг себя и смотрите: какое великолепие, какой город, какой храм, скольких
народов приношения вы хотите принесть в жертву! Кто хочет  предать  все  это
огню? Кто  желает,  чтобы  все  это  исчезло?  Что  еще  больше  заслуживает
сохранения, чем это? Но если вы, непреклонные и  более  бесчувственные,  чем
камни, перед всем этим закрываете глаза, так подумайте о  ваших  семействах!
Пусть каждый представит себе мысленно своих детей, жену и родителей, которых
вскоре похитит голод или меч! Я  знаю,  что  опасность  витает  и  над  моей
матерью, моей женой, моей не беззнатной фамилией и издревле известным родом;
вы думаете, что из-за них, быть может, я вам так советую.  Нет!  Убейте  их,
берите мою собственную кровь за ваше спасение! И я сам готов  умереть,  если
только после смерти моей вы образумитесь".

        "ГЛАВА ДЕСЯТАЯ"
     Многие из народа пытаются бежать к римлянам.  Страдания  оставшихся  от
голода и бедствий, от него происшедших.

     1. Мятежники не поддавались на  слезные  призывы  Иосифа,  ибо  они  не
считали изменение образа действий  безопасным  для  себя,  но  среди  народа
возникло движение в пользу перехода к римлянам. Одни продавали  за  бесценок
свое имущество -  свои  драгоценности,  вырученные  за  них  золотые  монеты
проглатывали, чтобы они не были найдены разбойниками,  и  бежали  в  римский
лагерь. Когда золото вновь появлялось наружу, они употребляли  его  на  свои
необходимейшие потребности, так как большинству из них Тит позволил селиться
на любом месте в стране. Это еще больше подстрекало  осажденных  к  бегству,
ибо таким путем они  освобождались  от  внутренних  потрясении,  не  делаясь
вместе с тем рабами римлян. Одновременно с  тем  же  люди  Иоанна  и  Симона
старались воспрепятствовать побегу со стороны  иудеев  еще  ревностнее,  чем
вторжению со стороны римлян, и предавали немедленной казни всякого, на  кого
только падала тень подозрения.

     2. Богатым людям, однако, оставаться в городе было  опасно,  ибо  и  их
обвиняли в желании бежать к неприятелю для того, чтобы их казнить и овладеть
их богатством. С голодом возрастала свирепость бунтовщиков, и с каждым  днем
оба  бедствия  делались  все  более  ужасающими.  Когда  жизненные  продукты
перестали появляться на  рынках,  мятежники  вторгались  в  частные  дома  и
обыскивали их. Если находили что-нибудь, они били хозяев за то,  что  те  не
выдавали добровольно; если  ничего  не  находили,  они  также  их  истязали,
предполагая, что припасы тщательно ими сокрыты. Присутствие или отсутствие у
кого-либо съестных припасов они определяли по наружному виду  несчастных:  у
кого вид был  еще  здоровый,  тот,  значит,  имел  запас  пищи;  истощенных,
напротив, они не беспокоили, так как не было причины убивать тех, чья  жизнь
подкашивалась уже голодом. Богатые отдавали тайком  все  свое  имущество  за
одну только меру пшеницы, менее состоятельные - за меру  ячменя,  затем  они
запирались в самых затаенных утолках  своих  домов  и  в  своем  нестерпимом
голоде пожирали зерно немолотым или, по мере того как обстоятельства и страх
позволяли, еле спеченным. Стол нигде не накрывался  -  пищу  выхватывали  из
огня еще сырой и в таком виде проглатывали ее.

     3. Жалкое было питание, и сердце сжимадось при  виде  того,  как  более
сильные забирали лучшую часть, тогда как слабые изнемогали в отчаянии. Голод
господствовал над всеми чувствами, но ничто не подавлялось  им  так  сильно,
как чувство стыда; все, что при обыкновенных  условиях  считалось  достойным
уважения, оставлялось без внимания под влиянием голода. Жены вырывали пищу у
своих мужей, дети у своих родителей и, что было немилосерднее всего,  матери
у своих бессловесных детей; любимые детища у них на руках умирали от голода,
а они, не робея, отнимали у них последнюю каплю молока, которая могла бы еще
продлить им жизнь. Но и с такими средствами питания они  не  могли  укрыться
мятежники подстерегали их повсюду, чтобы и это похитить у них. Запертый  дом
служил им признаком того, что обитатели его кое-что  поедают;  внезапно  они
выламывали двери, вторгались вовнутрь  и  вырывали  у  них  кусок  почти  из
глотки. Стариков, цепко державшихся  за  свою  пищу,  они  били  беспощадно,
женщин, скрывавших то, что имели  в  руках,  волочили  за  волосы,  не  было
сожаления ни к  почтенной  седине,  ни  к  нежному  возрасту;  они  вырывали
последние куски и у детей, которых швыряли на землю, если те не выпускали их
из рук. С теми, которые для предупреждения разбойников наскоро  проглатывали
то, что в противном случае  было  бы  у  них  похищено,  они  поступали  еще
суровее, точно у них отнималось неотъемлемо им принадлежащее. Пытки ужасного
рода они изобретали для того, чтобы выведать места  хранения  припасов:  они
затыкали несчастным срамные отверстия горошинами и  кололи  им  заостренными
палками в седалище. Иные подвергались неимоверным мучениям только ради того,
чтобы они выдали кусок хлеба  или  указали  на  спрятанную  горсточку  муки.
Пытавших можно было бы назвать менее жестокими, если  бы  их  поступки  были
вызваны нуждой, но они не терпели голода, а стремились на ком-либо  вымещать
свою свирепую злобу и хотели при этом заготовить себе  припасы  на  будущее.
Бывали смельчаки, которые ночью прокрадывались чуть ли не до римского лагеря
и там собирали дикие овощи и травы, но возвратившись  с  добычей,  довольные
тем, что спаслись от рук неприятеля, они под вергались  нападению  своих  же
людей, которые все у них отнимали и не оставляли ничего, если даже те молили
и именем Бога заклинали уделить им хоть часть того, что было  добыто  ими  с
опасностью для жизни: ограбленный должен был довольствоваться тем,  что  ему
по крайней мере пощадили жизнь.

     4.  Такие  насилия,  впрочем,  терпело  простонародье  от  прислужников
тиранов, но люди именитые и богатые были приведены к самим тиранам. Там одни
были умерщвлены по ложному обвинению в заговоре, другие - под предлогом, что
они хотят  предать  город  римлянам,  чаще  же  всего  выступали  подставные
свидетели, обвинявшие их в том, что они имели в виду перебежать к  римлянам.
Ограбленные Симоном были препровождаемы к  Иоанну,  а  разоренные  последним
передавались в руки первого. Так поочередно они пили кровь своих сограждан и
делили между собой трупы несчастных. Воюя между собой за  верховную  власть,
они были единодушны  в  злодействах.  Кто  препятствовал  друтому  принимать
участие в насилиях над согражданами, считался самолюбивым негодяем,  а  тот,
который был устранен от участия, жалел о том, что лишился  случая  совершить
жестокость, как о потере доброго дела.

     5. Описать в отдельности их изуверства нет возможности. Коротко говоря,
ни один город не переносил чего-либо подобного, и ни одно  поколение  с  тех
пор, как существует мир, не  сотворило  больше  зла.  В  конце  концов,  они
издевались  еще  над  еврейским  народом  для  того,  чтобы  казаться  менее
безбожными в отношении чужестранцев. Но этим они  ясно  показали,  что  сами
были рабы, скопище бродяг и незаконнорожденное отребье своего народа. Они-то
и разрушили город, они принудили римлян, против своей собственной воли, дать
свое имя печальной победе и сами же  почти  своими  руками  втащили  в  храм
замедливший огонь. Без скорби и слез смотрели  они  из  Верхнего  города  на
пожарище, тогда как оно у  римлян  вызвало  чувство  сострадания.  Об  этом,
впрочем, еще  будем  иметь  случай  поговорить,  когда  дойдем  до  описания
соответствующих событий.

        "ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ"
     Множество иудеев было распято перед стенами города. Об антиохе Эпифане.
Иудеи разрушают укрепления римлян.

     1. Тит, между тем, быстро закончил сооружение валов,  несмотря  на  то,
что солдаты много терпели от защитников стены. После этого он  послал  часть
всадников  для  поимки  тех  иудеев,  которые  в  поисках  средств   питания
спускались в загородные овраги. Между ними попадались также и воины, которые
не могли уже насыщаться одними грабежами, но большей частью это были бедняки
из простого народа. Если они не переходили к римлянам, то лишь  потому,  что
боялись за судьбу  своих  семейств,  ибо  бежать  с  женами  и  детьми  было
невозможно из-за бдительности бунтовщиков, оставить же их на  произвол  этих
злодеев, значило бы преднамеренно обречь их на смерть. Голод, однако, внушал
им смелость покидать город, но и  после  того,  как  им  удавалось  обмануть
стражу, опасность угрожала им  еще  от  внешнего  врага.  Попадаясь  в  руки
римлян, они невольно из страха перед  казнью  оборонялись,  а  раз  оказавши
сопротивление, они считали уже бесполезным просить  после  о  помиловании  и
погибали. После предварительного бичевания и всевозможного  рода  пыток  они
были распяты  на  виду  стены.  Тит  хотя  жалел  этих  несчастных,  которых
ежедневно было приводимо пятьсот человек, а иногда и больше,  но,  с  другой
стороны, он считал опасным отпускать на свободу людей, взятых в плен  силой,
а если бы он хотел их охранять, то такая масса  охраняемых  скоро  могла  бы
превратиться в стражу для своей стражи.  Главной  же  причиной,  побуждавшей
Тита к такому образу действия,  была  надежда,  что  вид  казненных  склонит
иудеев к уступчивости из опасения, что в случае дальнейшего сопротивления их
всех постигнет такая же участь. Солдаты  в  своем  ожесточении  и  ненависти
пригвождали  для  насмешки  пленных  в  самых   различных   направлениях   и
разнообразных позах. Число распятых до того возрастало, что не хватало места
для крестов и не хватало крестов для тел.

     2. Мятежники, однако, не только не отрезвились этим ужасающим зрелищем,
а, напротив, коварно воспользовались им для  склонения  на  свою  сторону  и
остального народа. Они пригоняли к стене родственников  переметчиков  и  тех
граждан, которые были миролюбиво настроены, и  указывали  им  на  то,  какая
участь постигает бежавших к римлянам, утверждая при этом, что распятые  были
не военнопленниками, а просители помощи и пощады. До поры до  времени,  пока
дело  не  разъяснилось  в  настоящем  своем  виде,  многие,   действительно,
воздерживались от бегства и оставались в городе, но иные  тотчас  же  бежали
оттуда с преднамеренной целью погибнуть как можно скорее, так как смерть  от
рук врага считалась уже усладой в сравнении с мучительной смертью от голода.
Тит, между тем, приказал отрубить руки многим пленникам для того, чтобы  они
не были приняты за перебежчиков  и  своим  искалеченным  видом  вызывали  бы
доверие осажденных, и в таком виде послал их к Иоанну и Симону со  следующим
предложением: пора  бы  им  остановиться  и  раскаянием  спасти  хотя  бы  в
последнюю минуту собственную жизнь,  величественный  родной  город  и  храм,
который  не  имеет  равного  себе  удругих  народов;  если  же  они  его  не
послушаются, то они будут вынуждены уничтожить весь  город.  Одновременно  с
тем он объехал валы и поторопил рабочих, желая этим  показать,  что  за  его
угрозами последует и исполнение. Но те, на стене,  в  ответ  на  эти  слова,
поносили Цезаря и его отца. "Смерть мы презираем, - восклицали они, - смерть
гораздо приятнее нам, чем рабство. Но пока мы еще дышим, мы будем  причинять
римлянам столько вреда, сколько  у  нас  хватит  сил  и  возможности.  Нашим
городом мы нисколько не дороожим, так как мы,  как  ты  сам  заявляешь,  все
равно должны погибнуть; что же касается храма, то Бог имеет  лучший  храм  -
вселенную. Однако мы еще надеемся, что и  этот  храм  будет  оберегаем  тем,
который в нем обитает. С ним в союзе мы осмеиваем всякие угрозы, от  которых
действительность еще далека, ибо исход дела в руках божиих!"

     3. В это время в римский лагерь прибыл Антиох Эпифан  во  главе  многих
тяжеловооруженных воинов и со свитой  так  называемых  македонян.  Это  были
исключительно  его  ровесники,  люди  высокого  происхождения,  едва  только
вышедшие из отроческого возраста, вышколенные и вооруженные  на  македонский
манер, откуда и их  название:  "македоняне".  Большинство,  однако,  из  них
далеко не достигало славы этой нации. Из всех царей,  подчиненных  римлянам,
самым счастливым был царь коммагенский; но и он испытал на себе изменчивость
судьбы. Уже на закате лет он представлял собой пример  того,  что  никто  до
самой смерти не может считать себя счастливым. Сын его, появившийся  туда  в
такое время, когда отец его находился на высоте своего счастья, выражал свое
удивление по поводу того, что римляне так медлят с покорением стены. Он  сам
был храбрый воин, обладал твердой, непреклонной  волей  и  могучей  телесной
силой, которая в связи с его отвагой  была  почти  непобедима.  Тит  на  его
слова, посмеиваясь, отвечал - "Наше желание вполне совпадает с вашим". Тогда
Антиох со своими македонянами сделал приступ на стену. Благодаря своей  силе
и ловкости он лично успел увернуться от иудейских  стрел,  осыпая  в  то  же
время иудеев своими стрелами, но  его  юные  воины,  за  исключением  только
немногих, были смяты; они бились  изо  всех  сил,  чтобы  доказать,  что  не
отделяют слово  отдела,  но  покрытые  многочисленными  ранами  должны  были
все-таки уступить. Они узнали тогда, что и истые македоняне, для того  чтобы
побеждать, должны еще обладать счастьем Александра.

     4. С большими усилиями и после беспрестанной  семнадцатидневной  работы
римляне в 29-й день артемизия окончили сооружение валов, начатое  ими  12-го
того же месяца. Они построили четыре главных вала: один, против Антонии, был
проведен пятым легионом посреди так называемого Воробьиного  пруда;  другой,
почти в двадцати локтях от первого,  был  воздвигнут  двенадцатым  легионом;
десятый  легион  возвел  свое  укрепление  на  значительном   отдалении   от
последнего, у так называемого  Миндального  пруда,  на  севере,  наконец,  в
тридцати локтях дальше,  у  гробницы  первосвященника,  находились  шанцевые
сооружения пятнадцатого легиона. На всех  этих  валах  были  уже  поставлены
машины. Тогда  Иоанн  приказал  провести  изнутри  под  находившиеся  против
Антонии укрепления нодземный ход и подпереть столбами как самый ход,  так  и
сооружения, находившиеся под ним, затем он  заложил  туда  дров,  обмазанных
смолой и асфальтом, и приказал все это поджечь. Когда подпоры сгорели,  мина
обвалилась и за  ней  с  большим  грохотом  обрушились  сооружения.  Вначале
поднялся густой столб пыли, так как огонь был наполовину потушен мусором, но
когда весь свалившийся лес обрушился, огонь возгорелся ярким пламенем. Страх
объял римлян при этом неожиданном зрелище,  все  мужество  их  пропало,  они
считали уже себя близкими к победе и вдруг лишились  этой  надежды  даже  на
будущее. Тушить огонь они считали бесполезным делом, ибо если бы  и  удалось
прекратить пожар, то самих валов уже больше не существовало.

     5. Два дня спустя Симон со своими людьми предпринял нападение на другие
валы, на которых римляне уже установили тараны и ими потрясали стену.  Некий
Тефтай  из  галилейского  города  Гарсиса  и  Мегассар,  из  преданных  слуг
Мариаммы, далее сын Наватая из Адиабены,  по  прозвишу  Хагейр,  что  значит
хромой, схватили факелы и сделали вылазку на машины. Более удалых и  опасных
воинов, чем этих  трех,  город  не  имел  в  этой  войне.  Словно  навстречу
товарищам, а не густо сплоченной вражеской массе,  без  страха  и  колебания
ринулись они сквозь ряды неприятеля  и  начали  поджигать  машины.  Обданные
градом стрел, встреченные со всех сторон  ударами  мечей,  они  не  покидали
своего опасного поста до тех пор, пока  огонь  не  охватил  строения.  Когда
пламя вспыхнуло, римляне  бросились  туда  на  помощь  из  стана,  но  иудеи
старались со стены отгонять их прочь и завязывали  также  рукопашный  бой  с
огнетушительной командой, нисколько не щадя  при  этом  своей  жизни.  Когда
римляне вытаскивали тараны из-под горевших уже  защитных  кровель,  иудеи  и
тогда старались овладевать ими, бросались в самый огонь и не выпускали машин
из рук, если даже им приходидось держаться за раскаленное железо.  От  машин
огонь распространился дальше до валов, так что вспомогательный отряд  прибыл
уже поздно. Окруженные везде огнем, римляне увидели себя не в  силах  спасти
свои сооружения и потянулись  обратно  в  лагерь.  Но  иудеи,  подкрепленные
приливом сил изнутри и ободренные успехом,  с  неудержимой  стремительностью
бросились вперед, протеснились до лагерных шанцев и  вступили  в  схватки  с
часовыми. (Перед лагерем у римлян всегда стоит  особая  вооруженная  стража,
которая каждый раз сменяется другой, а за  оставление  поста  часовым  закон
наказывает его смертью). Стражники, предпочитая геройскую смерть в бою казни
преступника, удерживали свои посты. Многие  из  бежавших  устыдились,  когда
увидели своих товарищей в крайней опасности и опять вернулись на свои места.
Они поставили на лагерный вал метательные машины и посредством их удерживали
нахлынувшую  из  города  толпу,  не  позаботившуюся   ни   о   каких   мерах
предосторожности к своей безопасности и защите.  Ибо  иудеи  схватывались  с
каждым  человеком,  попадавшимся  им  на  пути,  тяжестью  своей  массы  они
опрокидывали врагов, в своем порыве, не знавшем никакой  осторожности,  сами
натыкались на копья; их превосходство  заключалось  не  столько  в  успешных
результатах,  сколько  в  собственном  своем  мужестве,  а   римляие,   если
отступали, то не из-за того, что они терпели значительные потери,  а  больше
всего потому, что избегали их бешеной отваги.

     6. Вскоре, однако, появился Тит с замка  Антония,  где  он  высматривал
позиции для других валов. Прежде всего он сделал солдатам строгий выговор за
то, что они, господствуя уже над вражеской стеной, покидают свои собственные
укрепления, что, выпустив иудеев из заключения, они как будто сами натравили
их на себя и теперь сами пришли в положение осажденных. Затем он  со  своими
собственными отборными отрядами набросился  на  непр