нут, и  они  смогут
убежать вместе с детьми. Он приник к ней, обхватил ее обеими руками, положил
голову поближе к бьющемуся сердцу, а руки Фа крепко обнимали  его,  и  стая,
которая  теперь  опять  кружила,  стала  претворяться  в  далекий  мир  сна,
наступившего от изнеможения.

ДЕВЯТЬ


     Он проснулся, пытаясь вырваться из рук, которые пригнетали  его  книзу,
чьи-то локти лежали  у  него  на  плечах,  а  ладонь  гладила  по  лицу.  Он
заговорил,  залопотал  глухо  под  пальцами,  почти  готовый   их   укусить,
охваченный привычным уже, хотя вместе с ^ем новым для себя, страхом. Лицо Фа
было совсем близко, она не давала ему вырваться, а он  колотил  кулаками  по
листве и гнилому, заплесневелому дереву.
     - Молчи!
     Она сказала это почти громко, сказала таким простым, обыденным голосом,
будто новых людей вокруг уже и в помине не  было.  Он  перестал  вырываться,
проснулся окончательно и увидал, что на темной листве дрожит и играет  свет,
блики его местами освещают окружающую  темноту  и  беспрестанно  мечутся  из
стороны в сторону. Над деревом во множестве горели звезды, они  были  совсем
крошечные и едва светились по сравнению с ярким  костром.  Пот  струился  по
лицу Фа, и ее мохнатое тело, Лок это чувствовал, тоже  было  мокрым.  Увидав
ее, он сразу же услыхал ч новых людей, которые расшумелись, как  целая  стая
волков. Они кричали, смеялись, пели, гомонили  на  своем  птичьем  языке,  а
огонь в костре неистово метался вместе с ними.  Лок  повернулся  и  запустил
пальцы в листву, чтоб проделать отверстие и увидать, что происходит.
     Вся прогалина была залита светом костра. Новые люди выволокли на  берег
огромные бревна, которые переправил через реку Хвощ, и поставили их наклонно
вокруг костра, так что верхними концами они упирались друг в  друга.  Костер
не давал ни тепла, ни успокоения - он был страшен, как водопад, как  большой
злобный кот. Лок видел кусок того бревна, которое убило Мала, его прислонили
к груде, и твердые, похожие на уши грибы, казалось, были раскалены докрасна.
Из груды дров извергались огненные языки, будто их  выдавливали  снизу,  они
были красные, и желтые, и белые, а вокруг сыпались, исчезая из виду,  мелкие
искорки. Концы огненных языков там, где  они  тускнели,  вздымались  до  той
высоты, где сидел Лок, и окутывавший их синий дым  был  едва  видим.  Вокруг
груды, из которой выбивалось пламя, свет затоплял всю прогалину, но свет  не
теплый, а враждебный, красный, даже раскаленный добела, ослепительно  яркий.
Свет этот трепетал, как сердце, так что деревья, обступавшие  поляну,  с  их
скопищами кудрявой листвы, будто прыгали из стороны в сторону и отверстия  в
листве вьюнка тоже.
     Да и сами новые люди походили на огонь, они были желтые и белые, потому
что сбросили с себя меховые шкуры и остались нагими, только полосы кожи были
обмотаны  вокруг  чресел.  Они  прыгали  из  стороны  в  сторону  наравне  с
деревьями, и волосы их ниспадали и разметались, так что  Локу  нелегко  было
отличить мужчин. Сытая женщина привалилась к  одному  из  долбленых  бревен,
обхватив себя обеими руками, обнаженная до пояса, тело у нее  было  белое  с
желтым отливом. Голову она запрокинула, шею изогнула, рот был  разинут,  она
хохотала, а ее спутанные волосы свисали до  самого  дна  долбленого  бревна.
Туами присел на земле подле нее, припав лицом к ее левой руке; при  этом  он
двигался, не просто покачиваясь то взад, то вперед,  как  пламя  костра,  он
тянулся кверху, скользя губами, перебирая пальцами, всползая все выше, будто
пожирал ее плоть, и тихонько подбирался к обнаженному плечу. Старик  валялся
в другом полом бревне, и ноги его торчали над боковинами. В руке  он  сжимал
округлый камень, то и дело поднося его ко рту, а в промежутках  пел.  Другие
мужчины и женщины как попало расселись на прогалине.  Они  держали  в  руках
такие же округлые камни, и теперь Лок увидал, что новые люди пьют из них. Он
учуял острый запах напитка. Этот напиток был слаще и крепче прежнего, он был
могуществен, как огонь и водопад. Это была пчелиная вода, она пахла медом, и
воском, и прелью, она  одновременно  притягивала  и  отталкивала,  пугала  и
будоражила, как и сами новые люди. У костра лежало еще много таких камней  с
дырками наверху, и особенно сильный запах исходил именно оттуда. Лок увидал,
что люди, когда кончали пить, подходили к этим камням, подбирали их  и  пили
опять. Девочка Танакиль лежала навзничь перед  одной  из  пещер  совсем  как
мертвая. Рядом мужчина и женщина дрались и целовались, хрипло вскрикивая,  а
другой мужчина беспрерывно ползал вокруг костра, как бабочка  с  обожженными
крыльями. Он все ползал на четвереньках, но остальные не обращали на него ни
малейшего внимания и лишь шумели вовсю.
     Туами уже подобрался к шее сытой женщины.  Он  тянул  ее  к  себе,  она
смеялась и трясла головой, а руками стискивала его плечи.  Старик  распевал,
люди дрались, мужчина  все  ползал  на  четвереньках  вокруг  костра,  Туами
припадал к сытой женщине, и все это время прогалина металась  взад-вперед  и
из стороны в сторону.
     Света было полным-полно, и Лок ясно  видел  Фа.  Глаза  его  устали  от
беспрерывного мельтешения, поскольку он старался уследить за всем, и  теперь
он, повернувшись, стал глядеть на  нее.  Она  тоже  мельтешила,  но  не  так
быстро; здесь, в отдалении от костра, лицо у нее было очень спокойное. Глаза
смотрели пристально, они будто ни разу не мигнули и не скосились вбок с  тех
пор, как он проснулся. Видения в голове Лока приходили и  сразу  же  уходили
опять, трепетные, как пламя костра. Они не содержали никакого смысла и вдруг
вихрем завертелись, так что голова  его,  казалось,  сейчас  расколется.  Он
нашел слова, которые мог бы произнести,  но  язык  никак  не  поворачивался,
наконец он все же вымолвил:
     - Что это?
     Фа не пошевельнулась. Какое-то смутное  знание  пришло  к  нему,  столь
неопределенное, что уже одно это вызывало ужас, будто он  сопереживал  с  Фа
видение, но внутри головы не было глаз, чтоб его разглядеть. Было это чем-то
сродни  тому  предчувствию  смертельной   опасности,   которое   Лок-внешний
сопереживал с нею так недавно; но теперь все ощущал  Лок-внутренний,  и  это
никак в нем не  укладывалось.  Оно  ворвалось  в  него,  вытеснив  радостное
чувство, которое наполняло его после сладкого сна, и вихрь видений, разрушая
проблески мысли, острое чувство голода и нестерпимую жажду. Оно завладело им
целиком, и он не знал, что это.
     Фа медленно повернула  к  нему  голову.  Глаза,  в  которых  отражались
крохотные костры, похожие друг на друга,  как  близнецы,  вращались  подобно
глазам старухи, когда она плавала в воде. От шевеления кожи вокруг рта - что
вовсе не означало намерения  заговорить  -  губы  ее  дрогнули,  затрепетали
совсем как у новых людей, сомкнулись; потом они разомкнулись  опять  и  тихо
произнесли:
     - Оа не рождала этих людей из своего чрева.
     Сперва словам не сопутствовало  видение,  но  они  влились  в  чувство,
переполнявшее Лока, и оно стало  еще  сильней.  Он  опять  вгляделся  сквозь
листву, чтоб понять смысл услышанных слов, и сразу увидел рот сытой женщины.
Она брела прямо к дереву, опираясь на Туами, пошатываясь и визгливо  смеясь,
так что Лок мог видеть ее зубы. Они были узкие, хорошо  приспособленные  для
того, чтоб грызть и жевать; кроме того, они были маленькие,  и  два  из  них
оказались длинней остальных. Зубы эти походили на волчьи.
     Костер рухнул с ревом, рассыпая вокруг рои искр. Старик уже  больше  не
пил, он лежал недвижно в долбленом  бревне,  а  остальные  люди  сидели  или
лежали плашмя, и звуки пения вокруг  костра  постепенно  замирали.  Туами  и
сытая женщина неверной походкой прошли под деревом и  скрылись,  после  чего
Лок повернулся, чтоб проследить за ними. Сытая женщина  направилась  было  к
воде, но Туами схватил ее за руку и заставил вернуться.  Они  стояли,  глядя
друг на друга, сытая женщина казалась бледной с одного боку, откуда  светила
луна, и багровой с  другого,  где  горел  костер.  Вскинув  голову,  женщина
засмеялась прямо в лицо Туами и  показала  ему  язык,  а  он  уговаривал  ее
скороговоркой. Вдруг он сгреб ее обеими руками, тесно прижал к груди, и  они
стали бороться, тяжко дыша от усилий, но без единого слова. Туами перехватил
женщину повыше, вцепился в спутанные волосы  и  потянул,  так  что  лицо  ее
запрокинулось, исказившись от боли. Она подняла правую руку, впилась ногтями
ему в плечо и рванула вниз, так же сильно, как он рвал ее за  волосы.  Тогда
он притиснул лицо к лицу женщины и опрокинул  ее  назад,  подставив  колено.
Рука его ползла кверху,  покуда  не  обхватила  ее  затылок.  Рука  женщины,
вцепившаяся в мякоть его  плеча,  ослабила  хватку,  скользнула  неуверенно,
обняла его, и вдруг они соединились, напряженно сопряглись воедино, чресла к
чреслам, уста  к  устам.  Сытая  женщина  стала  сползать  наземь,  и  Туами
склонялся вослед. Он неловко упал на одно колено, а она  обвила  руками  его
шею. При свете луны было видно, как она повалилась навзничь, зажмурив глаза,
тело ее обмякло, грудь вздымалась  и  опадала.  Туами  стоял  на  коленях  и
обшаривал шкуру, прикрывавшую ее бедра. Потом  он  издал  звук,  похожий  на
рычание, и набросился на нее. Теперь Лок опять увидал оскал  волчьих  зубов.
Сытая женщина ворочала головой, лицо ее обращалось то в одну,  то  в  другую
сторону и опять исказилось, как в тот миг, когда она боролась с Туами.
     Лок повернулся к Фа. Она все стояла на коленях и пристально  оглядывала
прогалину, в особенности раскаленную докрасна кучу бревен,  и  на  шкуре  ее
тускло поблескивал пот. Внутри его головы вдруг вспыхнуло видение: он вместе
с Фа забирает детей и убегает прочь с этой прогалины. Тут  он  насторожился.
Приблизив губы к ее уху, он шепнул:
     - Может, заберем детей сейчас?
     Она отодвинулась ровно настолько, чтоб видеть его  в  меркнущем  свете.
Вдруг она содрогнулась, будто лунное сияние, которое проникало сквозь покров
вьюнка, леденило, как зимний снег.
     - Ждать!
     Двое под деревом издавали громкие звуки,  будто  ссорились  меж  собой.
Сытая женщина ухала, как сова, а Туами  рычал,  как  бывает,  когда  человек
старается осилить зверя, даже не надеясь одержать верх. Лок поглядел на  них
сверху и увидал, что Туами не только лежит с сытой женщиной, но  и  пожирает
ее, потому что с уха у нее струилась кровь.
     Лок забеспокоился. Он протянул руку и прикоснулся к Фа, но  она  только
обратила к нему окаменелые глаза, и сразу ее  тоже  обуяло  то  непостижимое
ощущение, которое было страшней, чем ощущение близости Оа, которое он  сразу
узнал, но так и не мог понять. Он поспешно отдернул руку и  стал  раздвигать
листву, покуда не проделал отверстие, через которое были видны как на ладони
костер и прогалина. Почти все люди скрылись в пещерах. Старика уже не  было,
только его ноги бессильно свисали над боковинами долбленых бревен.  Мужчина,
который ползал вокруг костра, теперь лежал ничком, уткнувшись лицом в  землю
средь округлых камней, в которых была пчелиная вода,  а  страж  все  так  же
торчал у заслона из кустов терновника, опираясь на  палку.  Но,  вглядевшись
пристально, Лок увидал, как он тихонько соскользает по  этой  палке,  падает
под кусты и лежит недвижно, а лунный свет играет  на  его  обнаженной  коже.
Танакиль давно ушла, и вместе с ней  сморщенная  женщина,  теперь  прогалина
стала  всего  лишь  голой  землей  вокруг  все  еще  красной,   но   заметно
потускневшей груды дров.
     Лок повернулся и глянул сверху  на  Туами  и  сытую  женщину:  они  уже
изведали верх  удовольствия  и  теперь  лежали  недвижно,  в  поту,  который
поблескивал на их телах,  источая  тяжелый  запах  плоти  и  соблазнительный
медовый дух, влитый в них из округлых камней. Лок поглядел на Фа, а она  все
безмолвствовала, и вид ее был страшен, она явно видела внутри  головы  нечто
такое, чего не было в темноте под густым покровом вьюнка. Лок потупил  глаза
и невольно  стал  шарить  рукой  по  трухлявому  дереву,  стараясь  отыскать
какую-нибудь еду.  Но  тут  он,  поглощенный  поисками,  вдруг  почувствовал
нестерпимую жажду, а уж почувствовав, больше не мог  от  нее  избавиться.  В
смятении он поглядел вниз на Туами и сытую  женщину,  потому  что  изо  всех
поразительных и необъяснимых событий, которые происходили на прогалине,  это
было ему всего понятней и особенно разжигало любопытство.
     Их свирепая волчья грызня кончилась. Казалось,  они  скорей  стремились
одолеть, сожрать друг друга, чем совокупиться, и об этом говорила  кровь  на
лице женщины и  на  плече  мужчины.  Теперь,  когда  борьба  прекратилась  и
восстановился мир или что-то, чему трудно было найти название,  оба  целиком
предались любовной игре. Игра эта была затейлива  и  увлекательна.  Не  было
такого зверя в горах или на равнине, не было такой  увертливой,  исхищренной
твари в кустарнике или в лесу, у которой достало бы хитрости и  соображения,
чтоб измыслить подобные игрища, как не достало бы досуга и  времени  до  сна
для таких игр. Они  охотились  за  удовольствием,  как  волки  преследуют  и
настигают конский табун; они будто шли по следам невидимой добычи и,  нагнув
головы,  с  напряженными   и   отрешенными   при   бледном   свете   лицами,
прислушивались,  когда  же  раздадутся  ее  первые  крадущиеся   шаги.   Они
резвились, оттягивая последний миг, подобно тому, как лисица  забавляется  с
лакомой, жирной птахой, которую ей посчастливилось  изловить,  и  не  спешит
загрызть ее до смерти, потому  что  хочет  вдвойне  насладиться  пожиранием.
Теперь оба молчали, лишь изредка издавая отрывистые рыки и  вздохи,  да  еще
время от времени слышался затаенный журчащий смех сытой женщины.
     Белая сова стремительно пролетела над деревом, а  еще  через  мгновение
Лок заслышал ее крик, который доносился будто издали,  хотя  сама  она  была
совсем близко. Теперь Лок опять глядел на Туами и сытую женщину, и  то,  что
они делали, уже волновало его не так бурно, как прежде, когда они  грызлись,
потому что они были бессильны утолить его насущную жажду.  Он  не  осмелился
заговорить с Фа не только из-за  ее  непривычной  отчужденности,  но  еще  и
потому, что Туами и сытая женщина теперь  совсем  притихли  и  опять  всякое
слово таило в себе опасность. Ему не терпелось забрать детей и убежать.
     В костре слабо тлели красноватые головни,  и  свет  его  едва  достигал
сплетения веток, почек и побегов, сплошняком окружавших прогалину,  так  что
они казались темным пятном на  светлеющем  небе.  Земля  на  прогалине  была
погружена в  беспросветный  мрак,  и  Лок,  чтоб  все  разглядеть,  поневоле
использовал свою способность видеть ночью. Костер существовал сам по себе  и
будто плыл куда-то. Туами и сытая женщина, пошатываясь, вышли из-под дерева,
но не вместе, и направились, погруженные в тень почти  по  грудь,  к  разным
пещерам. Водопад ревел, и слышались лесные голоса, хруст  и  шелест  чьих-то
быстрых, невидимых  ног.  Еще  одна  сова  парящим  полетом  пронеслась  над
прогалиной и умчалась за реку.
     Лок повернулся к Фа и шепнул:
     - Пора?
     Она придвинулась к нему вплотную. Голос ее  обрел  то  же  тревожное  и
властное звучание, какое он уже слышал, когда она велела ему повиноваться на
уступе:
     - Я схвачу нового и перепрыгну через кусты. Когда  скроюсь,  спрыгни  и
беги следом.
     Лрк поразмыслил, но ничего не увидал внутри головы.
     - Лику...
     Она стиснула его обеими руками:
     - Фа говорит: сделай так!
     Он круто повернулся, и листья вьюнка заметались с громким шелестом.
     - Но Лику...
     - Я много вижу внутри головы.
     Руки ее разжались и отпустили Лока.  Он  приник  к  верхушке  дерева  и
увидал все, что произошло за минувший день, видения эти опять закружились  в
его  голове.  Он  услыхал  над  ухом  дыхание  Фа,  листья   вьюнка   громко
зашелестели,  и  он  тревожно  глянул  на  прогалину,  но   там   никто   не
пошевельнулся. Он разглядел только  ноги  старика,  торчащие  из  долбленого
бревна, да еще непроглядные черные дыры там, где были  пещеры  из  веток.  А
костер все  плыл,  окутанный  тусклым  багрянцем,  но  сердцевина  светилась
гораздо ярче, и синие языки лизали недогоревшие головешки.  Туами  вышел  из
пещеры, постоял у  костра,  глядя  на  затухающий  огонь.  Фа  тем  временем
высунулась по грудь из вьюнка и приникла к толстым сучьям дерева со  стороны
реки. Туами подобрал сук и стал сгребать им горячую золу в  кучу,  а  оттуда
сыпались искры, и взмывали дымные струи, и  подмигивали  маленькие  огненные
глаза. Сморщенная женщина выползла на прогалину и отняла у него  сук,  после
чего миг или два оба стояли пошатываясь и разговаривали. Потом Туами ушел  в
пещеру, а еще через миг Лок услыхал шорох, означавший, что  Туами  повалился
на подстилку их сухих листьев. Лок понимал, что женщина сейчас  уйдет  тоже;
но она сперва стала забрасывать землей костер, покуда он  не  превратился  в
черный холмик со сверкающей верхушкой. Женщина принесла дернину  и  швырнула
ее поверх  холмика,  так  что  трава  вспыхнула  и  затрещала,  а  прогалину
захлестнула волна яркого света. Она стояла дрожа у конца своей длинной тени,
а свет трепетал, колебался и вскоре  угас  совсем.  Лок  слышал  и  угадывал
чувством, как она ощупью добралась до пещеры, упала на четвереньки и вползла
внутрь.
     Теперь он опять обрел  способность  видеть  ночью.  На  прогалине  была
полнейшая тишина, и в этой  тишине  он  расслышал,  как  шкура  Фа  обдирает
дряхлую кору на мертвом дереве, а это значило, что она спускается на  землю.
Ощущение неотвратимой опасности овладело Локом; при мысли,  что  вот  сейчас
они перехитрят этих людей, несмотря на все их непостижимые  уловки,  что  Фа
подкрадывается к ним, у него перехватило горло, так что он не мог вздохнуть,
и сердце заколотилось, сотрясая все его тело с головы  до  ног.  Он  стиснул
трухлявый  ствол  и  спрятался  за  вьюнком,  зажмурив   глаза,   безотчетно
возвращаясь к тем часам, которые они провели на  мертвом  дереве  более  или
менее в безопасности. Запах Фа донесся  с  той  стороны,  где  раньше  пылал
костер, теперь он сопереживал с нею видение и увидал пещеру,  возле  которой
огромный медведь когда-то встал на дыбы. Запах Фа больше не доносился снизу,
видение ушло, и он знал, что Фа превратилась в глаза, уши  и  нос,  бесшумно
подползая к пещере у кострища.
     Сердце его колотилось уже не так отчаянно, и он решился опять взглянуть
на прогалину. Луна выплыла из-за плотного  облака  и  окропила  лес  тусклым
голубоватым светом. Он увидал Фа, она залегла, припала к земле, вдавившись в
нее всем телом на расстоянии не больше чем в два ее роста от темного холмика
на месте костра. Вслед за первым облаком наплыло  второе,  и  всю  прогалину
объяла темнота. Лок услышал, как  у  кустов,  которые  преграждали  путь  на
тропу, страж заперхал и с трудом поднялся на ноги. Потом стало  слышно,  как
его рвет,  и  раздался  протяжный  стон.  Чувства  Лока  смешались.  У  него
мелькнула смутная мысль, что новые люди решили остаться здесь навсегда;  они
встанут, и начнут разговаривать, и будут  настороже  или  беспечны,  глубоко
уверенные в своем могуществе, считая себя в полнейшей безопасности. К  этому
примешалось еще видение, он увидал, как Фа не осмеливается  первой  побежать
по бревну, плавающему в воде  возле  уступа;  теплое  чувство,  которое  его
охватило, и неодолимое желание быть рядом  с  ней  тесно  слились  со  всеми
остальными чувствами. Он шевельнулся под покровом вьюнка,  раздвинул  листву
со стороны реки  и  нащупал  сучья,  которые  торчали  из  ствола.  Он  стал
спускаться раньше, чем его чувства успели перемениться и  превратить  его  в
прежнего покорного, робкого Лока; он спрыгнул в высокую  траву  под  мертвым
деревом. Теперь им целиком завладела мысль о Лику, и он пополз мимо  дере