делались упорнее. Я  приказал войти в город
Вильманстрандскому    пехотному   и   2-му    егерскому   полкам,
составлявшим резерв. Они способствовали нам удержаться, но уже не
в прежнем  выгодном расположении,  и часть артиллерии  я приказал
вывезти из города.

Испросивши    позволение    генерала    Дохтурова,   я    поручил
генерал-адъютанту  графу Орлову-Денисову  от имени  моего донести
фельдмаршалу  во  всей  подробности о  положении  дел  наших и  о
необходимости ускорить движение армии, или город впадет во власть
неприятеля.  Армия  стояла  на  реке  Протве  у  села  Спасского.
Неприятным  могло  казаться  объяснение  мое фельдмаршалу,  когда
свидетелями были  многие из генералов. Он  отправил обратно графа
Орлова-Денисова без всякого приказания.

Не с  большою благосклонностью  принят был вторично  посланный от
меня (также многие из генералов находились при фельдмаршале), и с
настойчивостию  объясненная потребность  в  скорейшем присутствии
армии  могла  иметь вид  некоторого  замечания или  упрека. Он  с
негодованием   плюнул  так   близко   к  стоявшему   против  него
посланнику,  что тот  достал из  кармана платок, и  замечено, что
лицо его имело более в том надобности.

Небесполезно    однако    же    оказалась   употребленная    мною
настойчивость,  ибо   к  трем   часам  прибыли  генерал-лейтенант
Раевский с своим корпусом [79]. Занявши с правого фланга довольно
большую часть  города и устроив свои  резервы, он дал возможность
войскам, прежде там бывшим, подвинуться вперед.

Прежде  вечера прибыл  фельдмаршал с  армиею[80],  которая заняла
позицию   по  обеим   сторонам  дороги,   идущей  в   Калугу,  по
возвышенностям  в двух  верстах с  половиною от  города. Приказал
генерал-лейтенанту  Бороздину 1-му  вступить с корпусом  в город,
сменив  утомленные  полки, с  самого  начала сражения  защищавшие
город, после чего и  я не возвращался уже туда; приказал также на
ближайший  от  черты города  пушечный  выстрел строить  несколько
редутов и тотчас приступить к работам.

С величайшим упорством дрались французы, и в особенности теснимый
корпус  генерала Бороздина  не мог  уже противостоять.  Место его
заняли свежие  войска в значительных  силах. Окончательно введены
гренадерские полки, и  почти до полуночи продолжалась жесточайшая
борьба.  Войсками  распоряжался  дежурный  генерал Коновницын,  с
обычною его  неустрашимостию, и  из последних сил  оставил город.
Овладевши  им   неприятель,  в  крайней  черте   его  (в  опушке)
расположил артиллерию и в  продолжение ночи ничего не предпринял!

13-го числа  октября поутру армия занимала  ту же позицию. Атаман
генерал  Платов,  собравши  на  оконечности левого  нашего  крыла
большое количество Донских войск,  перешел речку Лужу и ударил на
неприятельскую  конницу.  Внезапное  нападение произвело  большой
беспорядок  и смятение.  Казаки взяли  пленных, тридцать  пушек и
одно знамя.  Отступили тогда, как большие  массы войск обратились
на  них.  При  сем случае  понес  огромную  потерю уланский  полк
польской армии.

Атаман Платов оставил  несколько полков, приказавши им находиться
и  по  возможности   действовать  в  тылу  неприятельской  армии.

По  приказанию фельдмаршала  взятые  пушки и  знамя провезены  по
лагерю для показания войскам.

Призвавши  меня, князь  Кутузов сказал  о намерении его  отойти с
армиею по направлению на  Калугу. Стараясь убедить его остаться в
позиции если не на  весь день, по крайней мере несколько часов, я
должен был войти в подробности и говорил, что с самого начала дня
не умножена  артиллерия на  опушке города, ничто  не обнаруживает
приуготовлений к действиям  наступательным. Не от Наполеона можно
ожидать  безрассудной  решительности атаковать  нашу  армию в  ее
выгодной позиции, имея в  виду город, в малом числе тесные улицы,
повсюду неудобные к речке  спуски, пагубные в случае отступления,
мосты  под нашими  выстрелами. Армия  наша превосходила  в силах,
особенно после  отправления на  Можайск польской армии  и тяжелой
артиллерии[81] . Кавалерия  наша свежая и в  хорошем состоянии; у
неприятеля большой в ней  недостаток. Можно было подозревать, что
город занят одним авангардом,  ибо главные массы обозрены были за
речкою Лужею.  Фельдмаршал настаивал  доказать выгоду отступления
армии. Меня  спросил он, как я  думаю. Я допускал движение армии,
но  только на  малое  расстояние по  направлению на  Медынь. "Как
можно это в виду неприятеля?" Я отвечал, что Платов взял пушки на
той стороне  речки Лужи.  "Я люблю говорить с  тобою, ибо никогда
обстоятельства  не представляются  тебе  в худом  виде". Таковыми
конечно  казались они  всякому. Я  уверен, что Кутузов  не ожидал
атаки  со стороны  Наполеона; не противоречил  рассуждению моему,
что недостаточно целого дня, чтобы подвинуть через весь город всю
армию  с  артиллериею и  необходимо  иметь  пространство, где  бы
расположить ее в каком-либо  предварительном порядке. Со всем тем
армия  на  один  переход  отошла  по Калужской  дороге,  где  уже
находился  Кутузов  14-го числа  октября  при  самом начале  дня.
Оставлен   арриергард  под  начальством   генерала  Милорадовича,
составленный  из   II-го  пехотного   корпуса,  бывшего  генерала
Багговута;    IV-го    пехотного    корпуса   графа    Остермана;
кавалерийского   корпуса   генерал-адъютанта   барона   Корфа   и
нескольких    донских   полков   с    генерал-майором   Карповым.

14-го  числа октября  пред  полуднем выслан  из города  небольшой
отряд  пехоты;  бывшая  при  нем  артиллерия  перестреливалась  с
артиллериею передовых постов нашего арриергарда. Прочие войска не
приняли  в том  участия,  и день  кончился без  последствий [82].

Ночью уже возвратился я в главную квартиру, и отогреваясь в своей
избе, не имел нужды быть у фельдмаршала. Вдруг неожиданно требует
он  меня  к себе.  Первые  слова его:  "Милорадович доносит,  что
неприятелем  оставлен  Малоярославец  и  занят  нашими  войсками.
Наполеон  с  армиею в  пяти  верстах за  городом". С  покорностию
изъявил я ему, что без внимания оставлена просьба моя не отдалять
армии к Калуге. Фельдмаршал продолжал: "Неприятеля наблюдают одни
передовые  казачьи посты. Милорадович  приказал генерал-адъютанту
барону  Корфу  с   кавалерийским  корпусом  и  донскими  казаками
генерала Карпова  следовать за неприятелем  по исправлении мостов
через  речку  Лужу, в  самом  городе обоим  пехотным корпусам  не
сделал назначения.  Отправляйся теперь же  к Милорадовичу, объяви
на то мое повеление. Мне обо всем давай знать подробно. Впредь до
особенного  приказания   оставайся  у  Милорадовича!  Ты  знаешь,
голубчик, что  в рапорте  не все можно писать  и потому уведомляй
меня  просто  записками!  Движение  армии  я  буду  согласовывать
содействиями авангарда". Отправляясь, я доложил фельдмаршалу, что
как уже объяснилось решительное отступление Наполеона, то полезно
усилить авангард  и выпросил генерал-майора Паскевича, известного
храбростию,  с  командуемою  им  26-ю пехотною  дивизиею,  и  ему
приказано тотчас следовать.  Милорадовича нашел я в Малоярославце
и за  ужином у барона Корфа  веселую беседу. Много оставалось еще
ночи, и в расположении  войск не было никакой перемены. На том же
месте  стоял  лагерь Наполеона,  вероятно  давая время  собраться
разбросанным  в  разные стороны  отрядам.  Известия от  окрестных
жителей противоречили одни другим.  Слышно было, что большие силы
замечены к стороне Боровска и Вереи. Я объявил волю фельдмаршала,
чтобы  с  рассветом II-й  и  IV-й пехотные  корпуса выступили  по
направлению в город Медынь. С началом дня кавалерийский корпус, с
ним  генерал  барон  Корф   и  все  донские  полки  были  в  виду
неприятеля.  Наполеон  продолжал  отступление,  далеко  в  правой
стороне оставляя город Верею, но точного направления нелегко было
угадать.  Не дошедши  до Медыни,  я получил сведения,  что атаман
Платов преследует  неприятеля, взял уже фланг  его, что посланный
от  него  с частию  казаков  генерал-адъютант граф  Орлов-Денисов
нанес  совершенное   поражение  выступившему   из  Медыни  отряду
польских войск.

Генерал  Милорадович,  ускорив движение  свое,  прошел чрез  село
Одоевское,  село Кременское  на речке  Луже и  село Георгиевское,
местами спокойными, где жители не оставляли домов своих, и нам ни
в чем не было недостатка.

Атаман  Платов между  тем близ  Колоцкого монастыря на  дороге от
Можайска на Гжатск отнял двадцать пять орудий без больших усилий;
во  множестве   пленные  доставлялись   ежедневно;  всякого  рода
недостатки  обнаруживали  худое  состояние  поспешно  отступающей
французской  армии.  Преследуя  до  Гжатска, Платов  сближался  с
авангардом Милорадовича,  который доходил до  села Никольского на
дороге  от  Гжатска  до  Юхнова.  Здесь  установлено  между  нами
сношение. Из  села Георгиевского писал я  фельдмаршалу, что армия
может сократить путь прямо  на Вязьму, будучи совершенно закрытою
авангардом. Он  взял предложенное мною направление,  но ничего не
отвечал, и  мы знали только, что армия  из лагеря при селе Дичине
пошла  на Медынь.  По известиям  атамана Платова и  по показаниям
пленных   подтверждалось,  что  Наполеон,   сопровождаемый  своею
гвардиею,  идет впереди  на  целые сутки;  три корпуса  его армии
вместе, но  в величайшем беспорядке.  Начальствующий ими Евгений,
вице-король   италианский,   видя   всегда   одних  казаков,   не
подозревает, чтобы  на левом фланге его  могла быть пехота наша в
значительных силах, скрытно  наблюдавшая его в близком расстоянии
от  большой дороги.  Недостаток  кавалерии у  французов лишил  их
возможности обозревать окрестности.

Основательно   заключал  генерал   Милорадович,  что   отрезав  у
неприятеля  единственную  дорогу, стать  одним авангардом  против
всей  армии   было  небезопасно:   он  решился  идти   к  селению
Царево-Займище,   где   хорошо   известное   нам   местоположение
представляло нам большие выгоды.  На последнем переходе к селению
особенно  подтверждено было  начальникам  идущих в  голове войск,
чтобы место  ночлега их  скрыто было непременно;  воспрещены были
огни на бивуаке. Никогда не было более необходимо присутствие при
них самого Милорадовича, но вот что произошло.

При Милорадовиче находился  отлично способный и храбрый полковник
Потемкин, нечто  вроде начальника штаба. В  этот день на переходе
давал он обед Милорадовичу; восхваляем был искусный его повар; не
без внимания  смотрели на щеголеватый фургон,  в котором хранился
фарфоровый  сервиз и  во множестве  разные лакомые  припасы. Было
место и для шампанского. Полки проходили с песнями и кричали ура!
Короток  был день  и ночлег  неблизок. Не  доехавши еще  до него,
услышали  мы ружейные  выстрелы.  Поспешно прискакавши,  мы нашли
сильную  уже  перестрелку. Начальник  4-й  дивизии принц  Евгений
Виртембергский вопреки распоряжению  не только не старался скрыть
пребывания своего,  но так  близко к дороге,  по которой беспечно
проходил неприятель, подвинул посты свои, что он должен был взять
предосторожности, выслать  стрелков и составленные с поспешностию
массы  в   особенном  устройстве.  Безрассудное  действие  принца
Евгения, любимого  войсками, неустрашимого, но  мало способного к
соображениям, хотя  несколько сложным,  поставило в необходимость
графа  Остермана  подкрепить  его  IV-м корпусом  и  всем  прочим
войскам  приказал   быть  в   готовности.  Неприятель,  пользуясь
темнотою  продолжительной  ночи  и  не остановясь  на  ночлег,  с
поспешностию продолжал движение. Генерал Милорадович, человек при
дворе ловкий,  сообразив, что принц  Евгений принадлежал царскому
нашему  дому,  был к  нему  весьма  снисходительным. Я,  объяснив
важность последствий  неисполненного распоряжения, сообщил, что в
звании моем я обязан донести обо всем фельдмаршалу, и уверен был,
что  принц   почитал  его   несравненно  превосходящим  ловкостию
генерала Милорадовича.

Если   бы  неприятель   не   был  встревожен   неожиданным  нашим
появлением,  он расположился бы  на ночлег  и на другой  день был
атакован  на   марше.  Авангард  мог  напасть   на  часть  войск,
соразмерную своим силам, и ее уничтожить.

Выступивши рано на другой  день, мы нашли за селом Царево-Займище
весьма длинное  дефиле, состоящее  из высокой насыпи,  по которой
пролегла  вязкая  дорога,  обсаженная  огромными тополями.  Видно
было,  какие  она  представляла  затруднения  проходившему  ночью
неприятелю. Во  многих местах  оставлены в грязи  тяжелые орудия,
фуры  с  зарядами  и  обозы,  или  сброшены с  дороги,  чтобы  не
препятствовали  последующим. Не  менее двух часов  употребили мы,
чтобы авангард продвинуть чрез дефиле.

После записки моей фельдмаршалу, посланной из села Георгиевского,
послал  я  другую, прося  убедительно  прийти с  армиею к  городу
Вязьме 22-го октября. Теперь, как видно, я вполне оправдан самими
обстоятельствами,   и  конечно   не  иначе  можем   мы  встретить
сопротивление,  как приближаясь  к Вязьме. От  имени фельдмаршала
получил я  письмо полковника  Толя, в котором  чувствительно было
негодование  за  настойчивость моих  представлений,  и что  князь
конечно предупредил  бы сам  таковым распоряжением, если  бы чаще
извещаем был о действиях авангарда, и сообщил, что армия прибудет
21-го числа октября в окрестности города Вязьмы.

Генерал Милорадович получил повеление фельдмаршала: 26-ю пехотную
дивизию  с  генерал-майором Паскевичем [83]  и три  кавалерийские
полка отправить к войскам атамана Платова, действующим по большой
дороге. Он желал[84], чтобы я был с ним, и 22-го числа я переехал
к нему.

Неприятель  во весь  день отступал  поспешно, слабо  защищаясь, и
атаман Платов имел ночлег в 27 верстах от города Вязьмы. Известно
было от  пленных, что  неприятель немеревался удерживать  город и
что   Наполеон   впереди  на   расстоянии  небольшого   перехода.
Милорадович и Платов, желая вознаградить потерянные труды четырех
переходов верным успехом при  селении Царево-Займище, не могли им
воспользоваться  и   потому  назавтра  22-го  октября  условились
действовать   всеми  силами  соединенно.   Авангард,  проселочною
дорогою  ускорив  движение, должен  быть  в готовности  атаковать
правый  фланг  неприятеля,  когда   отступая  придет  он  к  селу
Феодоровскому.   Платов   тот  день   начал  преследовать   позже
обыкновенного,  рассчитывая, что  авангард не  прежде одиннадцати
часов  может прийти  к  назначенному месту,  отправил два  отряда
казаков с артиллериею и  при них генерал-майоров Иловайского 5-гo
и Кутейникова.  Из 26-й пехотной дивизии,  бывшей еще в некотором
отдалении,  посадив на  конь  300 человек  5-го егерского  полка,
приказал  прибыть  поспешнее, и  сам  выступил с  ночлега в  семь
часов.  Неприятель  показал  арриергард  слабый. В  девять  часов
слышна  была  с  левой  стороны канонада,  предполагаемая  против
отрядов Иловайского и Кутейникова, но вскоре они присоединились и
известили,  что неприятель  в  больших силах  удерживает движение
авангарда.  Прибыли посаженные  на  конь егеря  и с  чрезвычайною
скоростию приближался  генерал-майор Паскевич  с дивизиею. Атаман
Платов поручил  в распоряжение  мое регулярные войска,  придав им
несколько  казачьих  полков. Неприятель  упорно защищал  выгодную
возвышенность,  умножил  на  ней  силы. Я  подвинул  прибывшие  с
полковником  князем Вадбольским  кавалерийские полки,  и началась
канонада.  Курляндский драгунский  полк ударил  на приближавшуюся
пехоту,  и не  взирая  на картечный  огонь рассеял  с  большим ее
уроном,  но  полки наши  не  только  оттеснены были,  но и  самой
батарее было  угрожаемо. В  это самое время  прибежали полки 26-й
пехотной  дивизии,   восстановили  порядок  и  неприятеля  весьма
усилившегося  отразили.  Авангард  Милорадовича,  встречая  менее
сопротивления,   подвинулся  вперед.   Донские  полки   с  частию
артиллерии  посланы были  обойти собравшуюся  не в  большой массе
неприятельскую конницу  с правого фланга. Она  не допустила атаки
нашей кавалерии, поддерживаема будучи сильною пехотою. Одну из ее
колонн храбро атаковал и опрокинул Каргопольский драгунский полк.
Войска  атамана Платова  вошли в  связь с войсками  авангарда, по
всей  линии  загорелась сильная  канонада,  и неприятель,  упорно
сопротивляясь, отступил  во всех пунктах,  направляясь на лежащую
недалеко   гораздо  лучшую   позицию,  сосредоточив   свои  силы.
Сократилась и наша линия.  Происходили между частей войск удачные
и   не  вполне   успешные   схватки.  Казалось   нам  всем,   что
вспомоществуемый  выгодою местоположения  он удержится до  ночи и
займет город для  удобнейшего отступления. Но совершенно удивлены
мы  были,  увидев,  что  по мере  приближения  нашего  неприятель
оставлял  позицию. Быстро  преследовали  войска наши,  умножая на
каждом  шагу   замешательство  в  полках   неприятельских,  и  не
останавливаясь на лежащей  перед городом равнине, соединился весь
авангард генерала Милорадовича. Сильно занята была опушка города,
и некоторое время одна артиллерия была в действии. На оконечности
правого нашего  крыла Войска Донские с  их артиллериею находились
под  личным  предводительством атамана.  Нам  известно было,  что
фельдмаршал стоял  с армиею  в близком расстоянии, но  с места не
двигался.  Но в  продолжение  канонады нашей  прибыла кирасирская
дивизия с гвардейскою конною артиллериею и открыла батареи свои с
малым  весьма   вредом  неприятелю,   который  приметно  уменьшил
принятые   им  вначале   предосторожности,  увидев   одну  только
кавалерию.   Командующий  генерал-адъютант   Уваров  благоразумно
избегал бесполезной потери  в лучших полках армии кавалергардском
и  конной гвардии.  Когда видел  я генерала  Беннингсена, который
говорил  мне, что  армия наша  недалеко, что он  здесь любопытным
зрителем происшествий.  В то  же время приезжал  Коновницын, но в
звании дежурного  генерала ни  во что не  вмешивался. Становилось
уже  темно, и  генерал  Беннингсен, чувствуя  холод, сказал,  что
отогреется чаем в главной квартире.

Замечено,  что слабее  охраняема  опушка города,  и решена  общая
атака по  всей линии.  Со стороны авангарда  назначен г[енералом]
Милорадовичем  начальник   11-й  пехотной  дивизии  генерал-майор
Чоглоков, и  полки Перновский  и Кексгольмский ударили  в штыки и
вошли в город. Встретившая  их колонна гренадер италианской армии
поражена  и  преследована в  городе.  В  то же  самое  время и  в
ближайшую улицу из войск, порученных атаманом в мое распоряжение,
генерал-майор Паскевич  с 26-ю дивизиею штыками  открыл себе путь
по  телам  противоставшего неприятеля,  и  минуты не  остановясь,
перешел  реку, преследуя  бегущих  до крайней  черты города.  Сам
атаман  Платов  с правой  оконечности  нашей вступил  в город  и,
перейдя реку,  занял большую  часть оного. Мгновенно  ворвались в
город; состоявший при Милорадовиче  адъютант мой поручик Граббе с
командою  стрелков  и  двумя  орудиями  конной  артиллерии,  а  с
противоположной  стороны  партизаны  Сеславин  и Фигнер.  Повсюду
уступал неприятель; поспешно удаляясь, зажег несколько домов, где
была   артиллерийская  лаборатория,  и   пламя,  распространяясь,
охватило большой  военный госпиталь,  сделавшийся жертвою. Войска
наши, занимая  город, частию  сил расположились по  наружности. В
этот  день взято  нами  в плен:  один генерал,  много  офицеров и
нижних  чинов более  двух тысяч,  два знамени и  несколько пушек.
Пленные   показали,  что   их   было  три   корпуса:  вице-короля
италианского  Евгения, маршалов  Даву  и Нея,  всего сорок  тысяч
человек. Маршал Ней был  уже в 17 верстах за городом, но, услышав
канонаду,  возвратился  в  помощь  сражающимся.  Говорят,  но  не
утверждая, что и сам Наполеон был в городе, когда мы приближались
к  нему, но  отправился к  гвардии своей и  войскам, продолжающим
отступление к Смоленску.

Неприятель, оставив