Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
о распрощалась с детьми.
Оцепенение Ольги прервал хозяин. Он вошел с каким-то странным видом: его
круглые птичьи глаза сверкали, а руки судорожно сжимались.
- Ольга, иди в каретник и жди меня там, - сказал он. - Я должен серьезно
поговорить с тобой.
Женщина быстро встала. Безумная надежда мелькнула в ее душе.
"А вдруг хозяин решил отпустить меня и хочет объявить об этом наедине..." -
подумала Ольга.
Она поспешила исполнить приказ Андрокла. Прошла по опустевшему атриуму и
вошла в просторное помещение каретника. Ольга присела на подножку кареты и
стала ждать. Минуты шли, а ювелира все не было. Он стоял у выхода из своих
покоев с острым ножом в руках, но никак не мог решиться на убийство. Он
многих должников довел до разорения и гибели, но зарезать человека своими
руками...
Наконец, собравшись с духом, Андрокл растворил дверь. И в этот момент
сильный стук потряс ворота. Калитка приоткрылась. Каллистрат разговаривал с
какими-то поздними посетителями. Потом во двор вошла целая компания: купец
Ефрем, за ним Зоря и Светлана, Неждан, бродник Угар, Ондрей Малыга.
Они отошли от Андроклова подворья версты на две, как вдруг Ефрем внезапно
остановился.
- Нет, не могу! - отчаянно вскрикнул он. - Не могу...
- Чего не можешь? - спросил Угар.
- Не могу оставить здесь Ольгу! Чую, богородица накажет меня за нарушение
обета. Пойдем назад. Буду торговаться с этим живодером: может, возьмет хоть
не целую сотню золотых, а половину...
Зоря и Светлана, онемев от радости, следовали за Ефремом. И вот они снова
на Псамафийской улице, у дома Андрокла, стучат, входят во двор. Их
встречает Ольга.
Андрокл едва успел спрятать нож, когда русские подошли к нему.
Их поразил странный вид ювелира: казалось, он был чем-то сильно напуган.
- Что с тобой, почтенный Андрокл? - спросил новгородец.
- Зачем ты вернулся? - крикнул грек. - Чего еще вы от меня хотите?
Голос его звучал хрипло и растерянно.
- Видишь ли, Андрокл, мы покидаем Византию завтра ранним утром. И я хотел
поговорить с тобой о выкупе Ольги в последний раз.
Ондрей Малыга перевел слова Ефрема. И вдруг внезапное чувство освобождения
от невыносимого страха охватило ювелира.
Русские уезжают на рассвете! Значит, можно обойтись без этого опасного
убийства, причины которого может раскопать проницательный Левкипп.
"Отдать, отдать ее, - лихорадочно думал Андрокл, - и отдать не за ту
сумасшедшую цену, которую я заломил из жадности... Разве время думать о
сотне номисм, когда дело идет о десятках тысяч, более того, о жизни...
Ольга покинет Царьград через несколько часов, и тогда хитрый сыщик
останется в дураках..."
Эта мысль так ободрила ювелира, что он любезно обратился к новгородцу:
- Чтобы русские люди не увезли из благословенного Царьграда воспоминание о
жадности и неуступчивости ромеев, я меняю свое решение. Ефрем, я уступаю
тебе Ольгу по законной цене - за десять номисм!
Малыга еще не кончил переводить, как все уже поняли смысл слов ювелира.
Раздался всеобщий гул восхищения.
Дети со слезами радости бросились обнимать Ольгу. Ефрем крепко пожимал руку
аргиропрату, а Неждан и Угар так громко восхваляли благородство Андрокла,
что их, наверное, было слышно за версту кругом.
Взглянув на Ондрея Малыгу, который стоял с безнадежно унылым видом,
новгородец воскликнул:
- Почтенный Андрокл! Заодно уступи мне и этого старого раба. Я полагаю, ты
за него недорого возьмешь.
Ювелир прикинулся великодушным. Он сказал:
- Э, да что там, ладно, бери впридачу!
А сам подумал: "От него надо отделаться. Это тоже опасный свидетель. Он не
раз видел, как Евмений приезжал ко мне в эргастерий".
Малыга низко поклонился бывшему хозяину.
- Весь век буду бога за тебя молить, почтенный Андрокл! - воскликнул
Малыга.
Деньги у Ефрема с собой были. Он сразу же расплатился. Ювелир написал
отпускную грамоту своим бывшим невольникам и приложил к ней печать.
- А с этой грамоткой их выпустят из города? - спросил осторожный
новгородец.
- Не беспокойся, - с гордостью возразил грек, - мою печать все знают!
Как ни спешила киевлянка оставить место постылой неволи, она не захотела
уйти, не попрощавшись со своим маленьким питомцем. Добрая женщина
привязалась к ребенку, которого воспитывала долгие месяцы.
Стратон раскинулся в постельке, его полные щечки разгорелись румянцем,
кудри растрепались... Ольга поцеловала мальчика в лоб, в последний раз
поправила сползшее одеяло и печально подумала: "Бедняжка, какое горе ждет
тебя завтра..."
Русские покинули дом Андрокла, не веря себе. Счастье, которое еще час назад
казалось недостижимым, теперь было у них в руках.
Что заставило ювелира так круто изменить свою позицию? Ни Ольга, ни ее
друзья не подозревали этого, да и какое им было дело! Их переполняла
несказанная радость, и они с улыбкой взглянули на чудаковатого Левкиппа,
который опять кого-то выслеживал у стены Константина. Веселая компания не
знала, что из-за этого человека Ольга только что была на краю гибели. Но
ему же она была обязана и своим освобождением. Ведь если бы Андрокл не
боялся сыщика, он не отпустил бы Ольгу, которую так любил его сын.
А ювелир, проводив посетителей, подошел к привратнику.
- Каллистрат, ты помнишь, неделю назад ранним утром приезжал ко мне
замаскированный всадник? - спросил он.
- Помню, господин, - услужливо ответил негр. - Я еще тогда подумал, что это
проигравшийся на пиру гуляка приехал за деньгами.
- И ты бы его узнал, если бы тебе показали?
- А как же, господин! Обязательно узнал бы, - простодушно похвалился
привратник.
"Ну, так ты его никогда не увидишь", - подумал Андрокл.
На следующий день ювелир продал Каллистрата на плантации.
- Приходи теперь, Левкипп! - злорадно рассмеялся он.
Глава тринадцатая. РИЗА ВЛАХЕРНСКОЙ БОГОМАТЕРИ
Прошло много месяцев, прежде чем похищение драгоценной ризы Влахернской
богоматери было замечено. Произошло это случайно. Аргиропрат Марк из
Фессалоник [Фессалоники - второй по значению город Византийской империи],
не раз в своей жизни приезжавший в Царьград по торговым делам, пришел во
Влахерны помолиться. Когда ювелир отбивал поклоны перед чудотворной иконой,
его зоркий глаз заметил, что бриллианты на ризе светятся как-то по-иному,
не так, как раньше, да и у самой ризы был иной оттенок. Марк, как
благочестивый христианин, поднял тревогу. Обследование показало, что алмазы
на ризе фальшивые и риза сделана заново. Настоятель Феоктист приказал
клирикам держать язык за зубами и отправился к своему двоюродному брату
сакелларию. Над Феоктистом нависла серьезная опасность: его могли обвинить
в соучастии с грабителями. К счастью, Марк, отличный знаток своего дела,
утверждал, что похищение совершилось около года назад. Значит, вину за это
надо возложить на Евмения.
Стали искать Евмения. И тут обнаружилось, что бывший настоятель
Влахернского храма три месяца назад утонул, купаясь в Пропонтиде.
Люди рассказали, что Евмений повадился во время купания заплывать очень
далеко в море. И после одного из таких заплывов протоиерей не вернулся. Его
одежда лежала на песке, его конь сиротливо ржал, призывая хозяина...
Сакелларий Антонин доложил обо всем патриарху. Резолюция святейшего была
такова:
"Поскольку главный виновник святотатства уже наказан безвременной кончиной
и душа его, без сомнения, жарится в аду, оставить дело без последствий.
Если его поднять, всколыхнется вся империя, и о нас, служителях бога,
пойдет самая нелестная молва.
Поддельные алмазы настоящими не заменять, чтобы не вводить в искушение
грабителей. Святость иконы в глазах верующих не уменьшится от того, что не
настоящие, а фальшивые бриллианты осеняют чело богоматери.
Всех причастных к раскрытию тайны обязать страшной клятвой на кресте
молчать об этом деле даже на исповеди".
Так было замято преступление, раскрытие которого могло грозить ужасной
карой аргиропрату Андроклу. Он мог только благословлять память Евмения,
который догадался так своевременно утонуть.
Но бывший протоиерей не утонул. Перехитрив весь Царьград, он жил теперь в
Дамаске под именем Гассана-муллы.
Когда наступил теплый сезон, Евмений прикинулся ярым любителем купания и
приучил соседей по пляжу к тому, что он уплывает далеко в море и остается
там часа по два и более. Прекрасному пловцу Евмению это ничего не стоило.
Потом он сговорился за десяток номисм с капитаном сирийского корабля,
покидавшего Царьград, и тот в назначенный день и час подобрал его в море за
несколько верст от берега. В головном уборе беглеца были скрыты векселя
Андрокла, а в набедренной повязке несколько золотых. Предупреждая возможные
покушения на свою особу, Евмений заявил, что его осенила благодать аллаха и
его пророка Мухаммеда и он намерен принять истинную мусульманскую веру.
Личность новообращенного стала неприкосновенной для капитана и его экипажа.
В Дамаске, явившись к великому муфтию [муфтий - глава мусульманского
духовенства], он вдохновенно повторил ему свою сказку. Муфтий был
растроган. Обняв мошенника, он сказал своим приближенным:
- Сколь велика святость нашей религии! Она привлекла к нам даже служителя
христианского бога.
Нет нужды говорить, что Евмений назвался вымышленным именем и скрыл
настоящее место службы. Ренегат [ренегат - вероотступник] прошел все, что
требовалось для принятия мусульманства, и был торжественно посвящен в сан
муллы.
Гассана-муллу назначили настоятелем одной из богатых дамасских мечетей.
Учтя векселя Андрокла, он купил великолепный дом с большим садом и
фонтаном. Свои длинные волосы Гассан-мулла сбрил, бороду подстриг и стал
неузнаваем.
Выкинув из головы воспоминания о жене и детях, брошенных в Царьграде,
Гассан женился сразу на четырех женах, благо мусульманская религия поощряет
многоженство. Он зажил спокойно и счастливо, справедливо полагая, что все
религии хороши, если они дают возможность жить припеваючи за счет верующих.
Так разрешилось дело с похищением драгоценной ризы Влахернской богоматери.
ЭПИЛОГ
Глава первая. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
В ночь после выкупа Ольги и Ондрея Малыги русский лагерь долго не мог
угомониться. Ондрея и Ольгу, ее детей, Угара, Неждана поздравляли все -
знакомые и незнакомые. Появились чары с медом, пили за здоровье
освобожденных невольников, за Ефрема и его удачу в делах.
Уехать из византийской столицы на рассвете, как собирались, не удалось.
В ночь перед отплытием с подворья святого Мамы сбежало несколько гребцов и
воинов из Онфимова каравана. Такие случаи бывали и раньше, и потому купцы
велели кметам доглядывать в эту ночь особенно тщательно.
Наказ оказался невыполненным: вместе с беглецами скрылись три стража.
Ушли те из наемников, на которых висели самые тяжелые долги богатым гостям.
Отрабатывать эти долги было очень трудно, и должники решили порвать свои
цепи одним ударом.
Искать "утеклецов" поручили Лютобору с несколькими надежными людьми.
Задача была трудная: предстояло обойти царьградские пригороды, а они
раскинулись на обширном пространстве от Золотого Рога до Пропонтиды. И вряд
ли найдутся сбежавшие: вероятно, они заранее подготовили себе надежные
убежища.
- Дураки, право слово, безмозглые дураки! - бормотал кормчий Хрисанф,
провожая поисковый отряд.
- Почему дураки, деду? - вскинулся любопытный Митяй.
- А потому дураки, что не понимают: хрен редьки не слаще. Они думают, тут
им будет привольное житье. Как бы не так! Здешние богачи закабалят их не
хуже наших - новеградских, киевских и прочих. И еще потому они дураки, что
долги их все равно не порушатся - жены и дети будут их отрабатывать...
К Ефрему робко подошел Неждан. Его круглое веснушчатое лицо пылало от
смущения.
- Что тебе, парень? - ласково подбодрил его новгородец, любивший Неждана за
веселый, милый нрав, за всегдашнюю услужливость, за ту незабываемую услугу,
когда он вместе с Зорей спас Митяя от гибели на охоте.
- Ты, господине, заплатил своим воям по гривне серебра за послуги, - чуть
слышно заговорил Неждан. - Я, правда, за одни харчи рядился к тебе, но,
может, ты и мне гривну дашь?
- Эвося? - На лице Ефрема выразилось веселое удивление. - А зачем тебе
гривна серебра? Ведь батька твой на Подоле хороший нажиток имеет.
- Видишь ли, гуляя по городу, заглядывал я в лавки книжных списателей -
каллиграфов, по-здешнему. И узрели мы там с Зорей одну псалтырь, ах,
хороша! Вот бы такую моему дяде, иноку Геронтию, подарить. Я ему обещал
книгу из Царьграда привезти. Только за нее две номисмы просят, а по-нашему
гривну серебра.
Любуясь разгоряченным лицом Неждана, купец сказал:
- А что же ты раньше молчал? Кабы не эти беглецы, мы бы уже морем плыли.
- Не о том я думал, господине. У меня только и было в мыслях, как помочь
Светлане с Зорькой.
Купец в полной мере оценил благородство поведения Неждана. Давая парню
деньги, он дружески пошутил:
- Может, добавить на убрус для Светланы?
Но тут лицо парня загорелось таким пожаром, что новгородец милосердно
перевел разговор на другое:
- А что, псалтырь-то по-славянскому написана?
- Нет, по-ихнему, по-гречески, да отец Геронтий разберется.
И вот псалтырь, красиво переписанный минускулом [минускул - греческая
скоропись, сложившаяся в Византии в IX-X веках нашей эры], с изящными
миниатюрами-заставками, в простом, но прочном переплете был куплен.
Лютобор, который отправился с людьми на поиски беглецов, вернулся к вечеру.
Как и предполагал Хрисанф, они никого не нашли: беглецы запрятались крепко.
Зато с Лютобором явились трое из тех, что сбежали в прошлые годы. Завидев
на улицах предместий своих - русских, они сумели обмануть бдительность
теперешних хозяев и ускользнули от их надзора.
Рассказывая о бесчисленных мытарствах, которые им пришлось претерпеть
здесь, в чужой стране, беглецы со слезами на глазах просили принять их и
довезти до родных краев.
Их просьба была удовлетворена.
Царьград покинули на заре. Его золотые купола, медные крыши дворцов, храмы
и крепостные башни уходили под горизонт, терялись в рассветной дымке.
Единственный город во Вселенной, неповторимый город, переживавший последние
столетия своей всемирной славы [Царьград был завоеван турками в1453 году],
оставался за кормой русских кораблей.
Возвратившиеся беглецы как величайшей милости просили посадить их за весла.
Они будут грести изо всех сил, и пусть их помощь будет слаба, но она хоть
сколько-нибудь приблизит час возвращения на родину.
Рвался к веслу даже дед Ондрей Малыга.
Ефрем ласково уговаривал его:
- Ну куда ты лезешь, старче? Разве мало на нашей лодье молодых и сильных?
- То молодые, а то я сам...
Кое-как уложили старика на волчью шкуру, и он радостно смотрел на
уплывавшие назад великолепные берега Босфора, впервые открывшиеся его
взорам два года назад.
Далекий путь предстоял русскому каравану, и надо было воспользоваться
последними неделями хорошей погоды. Придет осень, загудят бури на Русском
море, и тогда плохо придется несчастным мореходам, которые окажутся в их
власти.
Русские лодьи шли под парусами. Когда затихал попутный ветер, шли на
веслах, и усталых гребцов сменяли воины.
А потом за весла "Единорога" садились Ефрем, Митяй, Лютобор, старик Малыга
и даже женщины - Ольга и Светлана. И только неугомонный Хрисанф с
развевающейся белой бородой день и ночь стоял у правила, и непонятно было,
когда он спит. Прикорнет днем часа на два, на три, поручив руль одному из
опытных гребцов, и, смотришь, опять на ногах.
Пора осенних ураганов еще не наступила, и путешествие протекало
благоприятно.
После десяти дней упорного труда флотилия Онфима увидела Белобережье.
Как и на Березани, в низовьях Днепра русские караваны не имели права
зимовать. Это было установлено по договору, заключенному Игорем и
Святославом с греками.
Русские ватажники распускались за время долгого зимнего безделья и обижали
греческих колонистов, живших в тех местах. Начинались ссоры, драки и даже
грабежи и убийства. Вот почему следовало, оставляя эти места, спешить
вперед.
Осенью течение Днепра было тише, чем весной и летом, и во многих местах
караванщики плыли на веслах. Где позволял берег, гребцы и воины
превращались в бурлаков и тащили лодьи на бечеве.
И снова на пути плавателей появились пороги. Они выглядели не так грозно,
как весной, и опасен был только Ненасытец, грохотавший с неослабной силой.
Часть порогов обошли по берегу, некоторые преодолевали по воде.
Теперь не приходилось опасаться печенегов: к осени они уходили в свои
зимовки.
На крутом берегу Днепра показался Черторый. Ольга и ее дети смотрели с
великой радостью на раскинувшиеся по берегу избенки. Общую радость не мог
разделить с ними Угар. Он сошел на берег раньше - за два дневных перехода.
В Черторые его ждала жестокая казнь за поджог княжеского имущества.
Бродник благоразумно решил обойти Киев по сухопутью и присоединиться к
ватаге Ефрема выше города. Купец обещал дать ему приют и работу в
Новгороде.
От "Единорога" отчалил челнок, в котором сидели Ольга, Светлана, Зоря. С
косогора сломя голову мчался саженными прыжками Стоюн...
Пока команда Ефрема налаживала челны для плавания по верхнему Днепру и
Ловати, новгородец с сыном были постоянными гостями в счастливой семье
Стоюна.
Расстались с уверениями в вечной дружбе.
Ефрем пообещал и в следующий поход взять с собой Зорю и Светлану, но мать
посмотрела на них таким взором, что ребята наотрез отказались.
Глава вторая. ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Провожать великодушного новгородца явилось на Угорскую пристань все
население Черторыя. Махали шапками, выкрикивали напутственные приветствия,
пока хватало голоса.
Потом черторыйцы вернулись домой, к своим заботам. Приближался месяц
листопад, и осень уже раскрасила леса и рощи в желтый, оранжевый, малиновый
цвет. Кружась, опускались на киевские улицы зубчатые листья каштанов,
журавли с призывным курлыканьем направлялись к югу.
В хату Стоюна вернулось утраченное счастье. Величавой походкой ходила по
двору и дому бывшая царьградская пленница, помолодевшая и похорошевшая. Муж
и дети не могли наглядеться на нее, не могли с ней наговориться.
Да, теперь было не то, что в доме ювелира Андрокла, когда редкие часы
свидания Зори и Светланы с матерью омрачались капризами маленького
Стратона.
И странно устроено сердце человека! Когда Ольга вспоминала кудрявого
черноглазого ромея, ее охватывала жалость. Хотелось приголубить мальчика,
совсем не видевшего ласки от бессердечной щеголихи-матери.
Стоюн и дети стремились неотлучно быть рядом с Ольгой. Она иногда с
притворным гневом прогоняла их на работу: мужа к сетям, а Зорю и Светлану
заниматься по хозяйству. Старого и хворого деда Малыгу рыбак приютил у
себя. И тот, бесконечно довольный, лежал по целым дням на печи, окруженный
соседскими ребятишками, которым рассказывал страшные были о своих двух
полонах...
Побег Угара не был забыт княжеским тиуном. И Стоюн обрадовался, что о
появлении бродника в ватаге Ефрема Ольга и дети рассказали ему наедине, без
посторонних.
- Это вы ладно сделали, - прошептал рыбак, оглядываясь на запертую дверь. -
Коли будет о том узнано, крепко накажут Зорю за то, что сразу не донес о
беглеце. Плохо придется и самому Угару. Боярин Ставр пошлет погоню. И
страшно подумать, что он сделает с бродником, ежели его поймает.
Тайна была сохранена. Только много позже Стоюн под величайшим секретом
рассказал жене Угара, Овдотьице, о судьбе ее мужа. Следующей весной женщина
с детьми сбежала в Новгород.
В этом году боярин Ставр лютовал хуже, чем в прошлом, и подати взыскивал
без всякого милосердия. Еще нескольким горемыкам, у кого плохо уродился
хлеб на полях, пришлось брать заем у боярина и переходить в закупы.
Совершенно неожиданным для семьи рыбака был приход ключника Тараса.
- Здесь живет смерд Ондрей Малыга? - грубым голосом спросил Тарас.
- Здесь, батюшка, здесь, - слабо отозвался с печки старик.
- Да будет тебе ведомо, Ондрей, - объявил ключн