де  всего  воином,  боевым  адмиралом,  он  решительно
отбросил прочь грустные мысли и взвесил, что для победы,  по  крайней  мере,
нужны  три  условия:  хороший  лоцман  из  русских,  быстрота  в  действиях,
храбрость моряков и солдат.
   ...Ветер  начал  "крутить",  и  на  корабле  зазвучали  команды.  Матросы
карабкались по вантам наверх маневрировать парусами, чтобы "поймать" ветер.
   Все было в движении. Летел ветер,  надувая  паруса,  свистя  в  вантах  и
теребя волосы на обнаженной голове боцмана; бежала за бортом вода, бежали по
воде корабли, в глубине темными молниями сновали в родной стихии рыбы.  А  в
небе неведомо куда летели редкие, прочесанные ветром облака.
 
 
   2
 
   Костер дымил, и Гришка, то и дело отворачиваясь от него,  утирал  рукавом
слезящиеся глаза. На тагане висел медный котел, в нем бурлила рыбацкая  уха.
Гришка отхлебнул из ложки, попробовал рыбу. Готово. Можно  теперь  уменьшить
пламя. Он отгреб в сторону  головни,  разложил  новый  костер,  оставив  под
котлом горячие уголья. Принес из зимовки  -  промысловой  ветхой  избушки  -
кусок парусины, деревянные миски, ложки, хлеб и берестяную солоницу.  Сложил
все это возле костра, зорко, молодыми глазами посмотрел на море. Из-за  мыса
показался знакомый парус. Рыбаки возвращались на остров. Зуек сел на валун и
стал ждать.
   Много  дел  у  поморского  мальчишки  -  зуйка.  Гришка  помогал  рыбакам
наживлять мелкой рыбешкой, мойвой, крючки яруса - рыболовной  снасти.  Когда
взрослые уходили в море, он был на стане за  хозяина,  караульщика,  повара,
приводил все в порядок, готовил еду.
   На поморье зуйком  называют  птицу,  похожую  на  чайку,  -  хлопотливую,
непоседливую, озабоченную. Должно быть, потому, что и корабельные  мальчишки
были всегда хлопотливы, непоседливы, рыбаки дали им название "зуек".
   Парус  вскоре  из  расплывчатого  серо-белого  пятна  вырос  в   высокое,
наполненное ветром полотнище. Вот  уже  стало  видно,  как  поблескивают  на
низком солнце мокрые длинные  весла.  Шняка  шла  тяжело,  по  всему  видно:
возвращаются рыбаки с богатым уловом. Гришка встал  на  валун  и,  удерживая
равновесие, замахал приветно и радостно. Со шняки кто-то ответил ему, подняв
над головой шапку. Судно круто повернуло к  берегу,  к  камню,  где  маячила
одинокая тоненькая фигурка Гришки. Сник и исчез с глаз парус - его опустили.
Судно причалило к косе, до сухого берега оставалось пять-шесть шагов. Поморы
попрыгали в воду, забулькали по  ней  бахилами.  Вокруг  валуна  захлестнули
канат и усталой валкой походкой пошли к  костру.  Гришка  уже  разостлал  на
траве скатерть-самобранку.
   Иван Рябов, достав из сумки холщовое полотенце, пошел к ручью  умываться.
За  ним  последовали  остальные.  Вернулись  от  ручья  повеселевшие.   Иван
взъерошил русый вихор на Гришкиной голове:
   - Ну, как дела, хозяинушко? Уха  готова?  Шибко  проголодались  мы.  Улов
удачный. Отдохнем - и домой.
   - Утром?  -  Мальчик  поднял  лицо,  прокопченное  дымом,  со  слезливыми
потеками на щеках.
   - Утром, - ответил Иван. - Поспим и с  зарей  парус  поднимем.  А  ты  бы
умылся! Ишь, все лицо в саже, будто трубы чистил!
   Гришка рассмеялся, побежал к воде. Рыбаки расположились вокруг  брезента,
хлебали уху из мисок, похваливая зуйка.
   - Бери ложку, Гришуня! - Рябов чуть подвинулся, освобождая место рядом. -
Уха у тя добра!
   После еды привели в порядок шняку, спрятали рыбу в кладь,  развесили  для
просушки снасти, а когда стало смеркаться, все  завалились  спать  -  кто  в
избушке, а кто возле нее, на берегу.
   Чайки-разбойницы кружились над стоянкой, над  судном,  накрытым  парусом.
Поживиться им было нечем. Они сердито и визгливо кричали.  Черный  баклан  с
зобом, похожим на пеликаний, ходил поодаль  по  берегу,  косясь  на  рыбаков
круглым блестящим глазом.
 
   3
 
   После визита на Двину Ричарда Ченслера началось торговое  судоходство  на
Белом море и  появилась  необходимость  иметь  здесь  лоцманов,  которые  бы
указывали иностранным судам фарватер. В 1656 году с ведома архангельского  и
двинского воеводы семеро  поморов,  хорошо  знающих  устье,  объединились  в
артель "корабельных вожей" и стали водить суда к пристаням  "без  государева
жалованья" и "без мирской подмоги". За два рубля лоцман-вожа сопровождал  от
Мудьюга к Архангельску купеческое судно, а за шесть рублей вел его обратно в
Двинскую губу.  "Новоторговый  устав",  принятый  во  времена  царя  Алексея
Михайловича, установил пошлины на ввоз товаров, с тем  чтобы  торговля  была
прибыльной для государства.
   Корабельным вожей мог стать не всякий рыбак. Надо было обладать  отменным
знанием своего ремесла, усвоить глубины моря в разных  местах,  расположение
отмелей, рифов, засоренных мест, иметь понятие о грунтах,  о  направлении  и
переменах течений, времени приливов и отливов.  Лоцманы  ориентировались  по
приметам, известным только им.
   Это были предприимчивые  и  мужественные  люди.  А  мужество  требовалось
немалое: днем и ночью в любую погоду, при сильном ветре, иногда и  в  шторм,
по сигналу с иностранного корабля лоцман был обязан выходить  на  карбасе  к
судну и становиться у штурвала.
   Ивану Рябову не раз доводилось провожать  корабли  от  Николо-Корельского
монастыря  в  Архангельск  и  выводить  их  из  запутанного,  нашпигованного
островами и мелями устья Двины не только в Белое море, но  и  сквозь  вечную
толчею волн из горла его в океан. А уж заливы, протоки и устья Иван знал  не
хуже любого лодейного кормщика - с детства плавал на промыслы с рыбаками  до
Мурмана и дальше.
   Но сейчас, покидая остров, направляя суденышко к дому, Иван  не  ведал  о
том, что его знание морского дела может нынче же кому-либо понадобиться.
 
   * * *
 
   Адмирал Шеблад долго сидел в каюте над картой, изучая Двинскую  губу.  Но
карта была неточна, не  так  подробна,  как  требовалось.  На  ней  не  были
отмечены коварные места, о  которых  адмирал  слышал  еще  в  Стокгольме,  и
датские лоцманы, нанятые в Гельзингере для сопровождения эскадры, на подходе
к российским берегам опустили руки. Благополучно проводив корабли морем, они
не могли указывать путь дальше и, считая свой долг выполненным, попивали ром
в отведенной им каюте, не смея больше показываться адмиралу на глаза.
   Оставалось взять лоцмана на острове Мудьюг,  что  расположен  у  входа  в
Двинское устье, в тридцати милях от Архангельска. Шебладу было известно, что
там имелась лоцвахта - лоцманская служба. Но какой русский согласится взойти
на борт вражеского корабля, чтобы привести его с пушками и солдатами в  свой
родной порт? Каждому известно, что Россия воюет со Швецией, и всякий, завидя
в море чужой вымпел, настораживается.
   Шеблад колебался недолго: он вовсе не намерен был  считаться  с  морскими
кодексами и уставами и приказал вестовому позвать флаг-офицера.
   Через минуту в каюту вошел невысокий,  с  тонкий  и  розовощеким,  как  у
девушки, лицом красавец лейтенант. Он вытянулся, отдавая честь.
   - Передайте  приказ:  всем  кораблям  поднять  английские  и  голландские
торговые флаги, - сказал Шеблад и, видя,  что  распоряжение  его  не  совсем
понятно лейтенанту, добавил с усмешкой: - По выбору,  тот  или  другой...  -
Есть!  -  Флаг-офицер  стукнул  каблуками  ботфортов,  повернулся  и  вышел,
почтительно прикрыв дверь адмиральской каюты.
   Капитан передового фрегата Эрикссон, получив приказ адмирала,  поднял  на
мачте голландский торговый  флаг.  Он,  разумеется,  догадался,  что  это  -
маскировка, пиратский прием с целью обмануть бдительность  русских.  Эскадра
приближается к Двинской губе, возможны  встречи  с  рыбаками,  да  и  жители
островов могут заметить шведский флаг и поднять преждевременный переполох.
   Вблизи острова Сосновец, справа по борту, с  фрегата  заметили  небольшой
парус. Эрикссон, глянув в зрительную трубу, увидел рыбачье суденышко.
   Выполняя приказ адмирала  задерживать  рыбачьи  лодьи  и  захватывать  их
экипажи, Эрикссон повернул фрегат наперерез русским.
 
 
 
   * * *
 
   Заметив иностранные суда, Иван Рябов встревожился. Он вспомнил разговор с
Тихоном перед отплытием. Ничем  не  выдавая  волнения,  он  стал  пристально
следить за кораблем. "Трехмачтовик, - отметил про себя. - Большое судно".
   Но чье?
   И как он ни всматривался в  силуэт  корабля,  в  его  оснастку,  рельефно
вырисовывающуюся на серо-зеленом фоне моря, не мог никак разглядеть флаг.
   Было еще далеко.
   За этим кораблем появился другой, такой же, а там еще паруса...
   Вскоре первый корабль приблизился настолько,  что  можно  было  различить
цвет флага на грот-мачте. "Голландец", - отметил Рябов.
   И товарищи подтвердили это предположение:
   - Голландец идет. К нам поворачивает. Видно, что-то ему надобно.
   - Купец?
   - Купец, кажется. Кому еще  быть?  Ноне  все  купцы  в  Архангельск  путь
держат.
   Да, флаг был голландский, Иван успокоился. Но идти на сближение все же не
решался. "Кто знает, что им надо? А вдруг не с добром, а с лихом  идут?"  Он
взял несколькими румбами правее.
   В считанные минуты корабль настиг неповоротливую шняку. Громадина  -  что
тебе гора! Порты? наглухо задраены. На палубе у фальшборта стояли трое. Один
призывно размахивал шляпой и что-то кричал. Что - было  не  разобрать  из-за
плеска волн. Рыбаки сказали:
   - Чего он там орет? Подойдем поближе, Иван! Иван колебался. Любопытство в
нем боролось с осторожностью и осмотрительностью. А человек  все  кричал,  и
вот уже можно было разобрать его слова:
   - Эй! Сюда! Сюда!.. - За спиной человека на  вантах  копошились  матросы,
подрифливая паруса. - Пошалюста, ближе! Есть дело! Мой голландский флаг, мой
мирный купец!
   Шняка тихо  подвалила  к  борту.  Рыбаки,  задрав  головы,  рассматривали
диковинную громадину о трех мачтах, всю увешанную парусами. Такого  большого
корабля они еще не видали. С него спустили штормтрап - веревочную  лестницу.
Человек на палубе нахлобучил шляпу и опять закричал:
   - Смелее! Кто есть ваш шкипер? Надо держать совьет. Наш карта плех...  не
знай куда идти...
   - Вот чудной!  -  звонко  воскликнул  Гришка  и  рассмеялся:  -  "Плех...
плех"...
   Иван  наконец  решился  и  дал  знак  подойти  к  трапу  кормой.   Рыбаки
поостерегли:
   - Гляди в оба, Иван!
   Рябов опять заколебался, но с корабля так настойчиво упрашивали,  что  он
взялся  за  штормтрап  и  быстро  поднялся  на  борт  чужеземного   корабля.
Настороженно осмотрелся: несколько  матросов,  стоявших  поодаль,  о  чем-то
беседовали, смеялись. До русских  им,  казалось,  не  было  дела.  Тот,  что
кричал, пожал руку Ивану и одобрительно похлопал по плечу:
   - Молодец, шкипер!  Сейчас  идем  кают.  Ром  угощать...  -  и  посмотрел
напряженно и пронзительно за борт.
   Иван невольно глянул туда же и оторопел: появившись из-за кормы  корабля,
к шняке подлетела шлюпка, полная солдат. Они нацеливали на рыбаков  мушкеты.
И в ту же секунду Ивана схватили невесть откуда взявшиеся усачи в треуголках
и кафтанах, и в грудь ему уставилось  зловещим  оком  дуло  пистолета.  Иван
глянул на пистолет, на того, кто держал его, -  на  человека,  кричавшего  с
борта. Лицо его было сурово, серые глаза холодны, рот сжат в щелку.
   - Шведы прокля-я-тые-е! - отчаянно закричал Иван, рванувшись.  -  Обманом
взяли!
   _______________________
   ? Порт - герметически закрывающийся  вырез  в  борту  судна.  На  военных
парусниках порты прорезались для стрельбы из пушек - пушечные порты.
   И тут же покачнулся от крепкого удара в скулу. В глазах брызнули искры, в
ушах зазвенело. Его стали обыскивать, обшарили  все  карманы,  вынули  из-за
пазухи монастырскую грамоту - разрешение выйти на лов, сорвали с пояса  нож.
Рябов попытался снова вырваться, но его стали бить куда попало,  и  пришлось
смириться.
   Рыбакам некуда было деваться. Под дулами мушкетов они по одному поднялись
на палубу фрегата, где их  обыскали,  обильно  награждая  тумаками,  и  всех
заперли в трюм.
   ...Полузатонувшая шняка пошла болтаться по волнам, а фрегат взял  прежний
курс и побежал дальше, к острову  Мудьюг.  За  ним  -  все  шесть  остальных
кораблей.
 
   4
 
   Пока эскадра шла от Сосновца к Мудьюгу, рыбаков монастырской шняки  почти
всех перетаскали к капитану на допрос. В трюм они возвращались злые, изрядно
побитые. На допросах или молчали, или разражались отменной поморской  бранью
по адресу шведов, допытывавшихся, как лучше пройти  через  Двинскую  губу  к
Архангельску, чтобы миновать опасные мелководья.
   Рыбаки ссылались на незнание  безопасного  пути,  хотя  некоторые  его  и
знали.
   Настал черед Ивана подняться на палубу. В люк трюма сунулась  рыжебородая
физиономия шведа с бритой верхней губой.
   Солдат, опираясь на мушкет, обронил сверху  в  духоту  трюма:  -  Рябофф!
Живо!
   Иван нехотя поднялся с мешков с балластом,  подошел  к  трапу  и  так  же
нехотя стал вылезать на палубу. Швед ухватил его  за  шиворот,  поставил  на
ноги. Он был высок, силен, голос его гудел.
   Иван, однако, не спешил.  В  синем,  будто  выметенном,  небе  пузырились
паруса,  надутые  ветром.  И  небо,  и  белые  паруса   выглядели   нарядно,
празднично. Матросы на вантах сновали вверх и вниз с обезьяньим проворством.
Огромный корабль, огромные паруса, ловкие  матросы  -  все  это  Иван  видел
впервые в  жизни  и  немного  даже  оробел.  Купеческие  парусники,  которые
доводилось Рябову провожать в море из гавани, были куда меньше.
   Швед-конвоир ткнул его кулаком в спину, больно попав в лопатку: - Живо!
   "Одно только слово и знаешь, поганый!" - зло  подумал  Иван  и,  вспылив,
обернулся, занес руку для удара. Но швед отступил, взяв мушкет  наизготовку,
и Иван понял: шутки тут плохи. Он пошел дальше по чистой, надраенной палубе.
   В каюте за столом сидел узколицый и на вид злой  капитан  с  усиками  под
длинным острым носом. На столе - развернутая карта. В руке капитана исходила
тягучим табачным дымом трубка с прямым чубуком. За спиной  стоял  лейтенант,
исполнявший обязанности переводчика. Но он настолько плохо  знал  по-русски,
что надо было переводить и его самого. Присмотревшись  к  лейтенанту,  Рябов
узнал того шведа, который махал им с борта шляпой.
   "Ну,  от  этих  добра  не  жди!"  -  подумал  Иван.  Лейтенант-переводчик
поморщился и отвернулся, капитан тонким,  длинным  пальцем  поманил  Рябова,
чтобы он подошел поближе, и конвоир еще раз больно сунул ему в спину.
   Рябов вспылил, не утерпел:
   - Что пихаешься, ирод?
   Шведы заговорили меж собой: "Ирод... ирод... что это такое?" Разобрались,
расхохотались и тотчас закрыли рты.
   Солдат  отступил  к  двери.  Капитан,  пососав  трубку,   что-то   сказал
лейтенанту. Тот, сдерживая неприязнь, подошел  к  Рябову,  похлопал  его  по
плечу, как барышник, выбирая лошадь, хлопает ее по крупу:
   - Ты не должен бояться. Мы не сделаем тебе плехо,
   Иван молча стоял - руки за спиной, лицо непроницаемо и неподвижно, как  у
деревянного ненецкого божка. Его подвели к самому столу, и  он  почувствовал
острее запах табака и пудры, которой был обсыпан гладкий, белый  капитанский
парик.
   Капитан  указал  пальцем   на   карту,   что-то   проговорил   устало   и
требовательно. Иван с любопытством посмотрел, куда он  показывал,  и  увидел
желто-зеленые пятна на голубых широких и узких  извилинах.  На  карте  мелко
были обозначены названия островов Двины, ее рукавов и проток. Рябов не  умел
читать по-иноземному и поэтому  ничего  не  разобрал.  Он  знавал  поморские
лоции, где еще прадедами мореходов были аккуратно перечислены все  пункты  в
Белом море, в устье Северной  Двины,  в  ее  дельте.  Но  с  картой  ему  не
приходилось иметь дела. Лоция была в голове, а карта, хоть и на бумаге,  для
него - лес темный. Капитан опять заговорил, и Иван уловил два слова: Мудьюг,
Архангельск.
   - Ты должен сказать, - начал своим  суконным  языком  переводчик,  -  как
лутше проходить фрегат от остров Мудьюг  до  мыс  Пур-Наволок,  то  есть  до
Архангельск.
   "Должен! - неприязненно подумал Иван. - С чего бы я  тебе  должен?  Нашел
должника!" Он поразмыслил, мотнул головой:
   - Не знаю. Не пойму...
   Швед перевел капитану эти слова. Тот снова стал водить по карте  длинным,
прямым, как  чубук  трубки,  пальцем,  опять  стал  спрашивать  терпеливо  и
настойчиво. Иван сделал вид, что с интересом изучает обозначения  на  карте.
Капитан оживился, выдвинул ящик стола и выложил кожаный мешочек с  деньгами.
Деньги звякнули.
   Капитан откинулся на спинку стула и пристально глянул в лицо лоцману.
   - Ты должен знать путь. Ты -  рыбак.  Николо-Корельский  монастырь  имеет
сношения с Архангельском. Не уклоняйся от прямого ответа. Ты  проведешь  нас
так, чтобы фрегат не сел на мель, получишь деньги, и мы тебя отпустим.
   Примерно так перевел лейтенант смысл слов капитана, и Рябов  окончательно
понял, что они от него хотят. Но не стал  торопиться  с  ответом,  обдумывая
его.
   Капитан смотрел на Рябова  выжидательно.  Но  сероглазое  лицо  помора  с
заострившимися  скулами  и   плотно   сжатыми,   бескровными   губами   было
непроницаемо.
   "Что думает этот русский? Понимает ли он, что его жизнь в моих  руках?  И
что  стоит  жизнь  жалкого  невежественного  рыбака?  Только   необходимость
вынуждает меня говорить с ним. Он наверняка знает фарватер, он здесь у  себя
дома. Надо добиться, чтобы он указывал курс". Капитан пожевал губами,  выбил
трубку о массивную бронзовую пепельницу, взял мешочек  с  деньгами,  взвесил
его в руке, не сводя с Рябова глаз.
   А тот думал: "Много ли тут деньжишек? Какой  ценой  ладишь  купить  меня,
русского вожу? Сколь по-вашему, по шведскому, стоит предательство?"
   - Как лутше проходить фрегат до мыс Пур-На-волок?  -  повторил  лейтенант
прежний вопрос. - Укажешь курс?
   - Не знаю... не понимаю... - продолжал твердить Иван, спокойно  глядя  на
шведов.
   Капитан вскочил, стукнул кулаком по столу, потеряв терпение:
   - Лжешь! Все понимаешь! - Он заругался по-своему,  по-шведски,  покраснев
от злости так, что на щеках появились пунцовые пятна. Русские  рыбаки  своим
упрямством вывели Эрикссона из себя, и он готов был  кинуться  на  Рябова  с
кулаками.
   "Лупить будут, - подумал Рябов. - Надо им что-то ответить".
   - Господин капитан, ежели ваша милость хочет, чтобы я вел корабли, то мне
надобно все хорошенько обдумать. Я плохо помню лоцию. Покумекать надо!
   Лейтенант стал переводить и споткнулся.
   - По-ку-ме-кать - что такое? - спросил он.
   Иван невольно улыбнулся и пояснил, сопровождая  слова  жестами,  что  ему
надо собраться с мыслями, все хорошенько обдумать.
   Капитан несколько успокоился. Вспышка гнева миновала. Он сел  вполоборота
к Рябову, побарабанил пальцами по столу и сердито бросил:
   - Сколько будет думать русский лоцман?
   - Дня три надо, - ответил Иван. - Не шибко просто вести  корабль  Двиной.
Осадка у него немалая... Так у нас, у русских, одним махом не бывает.
   - Три дня? Он с ума сошел! - Эрикссон обратился уже к лейтенанту.  -  Жду
только до завтра. Иначе - за борт.
   Лейтенант перевел. Иван постоял, потупив голову и переминаясь с  ноги  на
ногу. Потом глянул хмуро, исподлобья, и кивнул:
   - Твоя воля, капитан!
   Рыбаки ждали Ивана. Как только он спустился по трапу  и  прошел  на  свое
место, все сгрудились вокруг него:
   - Ну как, Иванко, чего пытали?
   - Требовали  указать  путь  на  Архангельск,  -  ответил  Иван,  половчее
устраиваясь на жестких мешках.
   Фрегат ткнулся носом в волну, рыбаков качнуло, и они повалились на настил
днища. Под настилом плескалась вода - трюмная,  затхлая.  Гришка  подполз  к
Ивану, сунулся ему в колени. Рябов нащупал его голову, погладил,  привлек  к
груди.
   - А ты што им сказал? - жарко дыша, спросил мальчик.
   - Ничего... Капитан дал время подумать  до  завтра,  -  спокойно  ответил
Рябов. - А что делать? Что сказать? Не ведаю...
   Рыбаки м