Александр Бушков. Костер на сером берегу

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Дождь над океаном". М., "Молодая гвардия", 1990
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCъ & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                                  Дерзновенны наши речи,
                                                  но на смерть осуждены
                                                  слишком ранние предтечи
                                                  слишком медленной весны.
                                                            Д.Мережковский


   Так оно порой и получается -  минутное  утреннее  раздражение,  приступ
недовольства  влекут  за  собой   новые,   одно   цепляется   за   другое,
накапливается, копится, и в конце концов тебя уже  начинает  злить  каждая
мелочь, все, что происходит вокруг, приводит в ярость.  Жермена  захворала
женским  и  отказала,  шпорой  порвал  почти  новый  плащ,  под   ложечкой
покалывало от чересчур жирного жаркого, вино кончилось, ехавший слева отец
Жоффруа  сидел  в  седле,  как  собака  на  заборе,  а  капитан  Бонвалет,
прихваченный как знаток всего,  что  имеет  отношение  к  морю,  раза  два
пробовал завязать разговор,  и  пришлось  громко  послать  подальше  этого
широкомордого пропойцу, родившегося наверняка в какой-нибудь  канаве,  без
плаща  было  зябко,  поговаривали,  что  скоро  начнется  новый  поход  во
Фландрию, что означает новые расходы при весьма зыбких надеждах на  добычу
- что-то все  фландрские  походы  кончаются  в  последнее  время  плохо...
Словом,  де  Гонвиль  чувствовал  себя  премерзко.  Сидеть  бы   у   огня,
прихлебывая подогретое вино, да ничего не поделаешь - королевская  служба.
Этот участок побережья был в его ведении, и каждое происшествие  требовало
его личного присутствия. Приказ. Напряженные отношения с Англией, в  связи
с чем предписываются  повышенная  бдительность  и  неустанное  наблюдение.
Приказы не обсуждаются, а то, что отношения с Англией  вечно  напряженные,
что при серьезном вторжении, произойди оно здесь, де Гонвиля с его  людьми
втопчут в песок, ничего они не сделают и никого не успеют  предупредить  -
такие мелочи не заботят тех,  кто  отдает  приказы.  Хорошо  еще,  что  де
Гонвиль обладал правом своей властью наказывать подчиненных. И  если  дело
снова не стоит выеденного яйца - быть арбалетчикам поротыми.  В  интересах
повышенной   бдительности,   чтобы   не   путали    таковую    с    глупой
подозрительностью.   Если   снова   что-то   вроде   давешней   лодки    с
рыбаками-пьянчужками, которых только недоумок  Пуэн-Мари  мог  принять  за
английских шпионов, - долго чьим-то задницам не  общаться  с  лавками.  Де
Гонвиль заранее настраивал себя на ругань, благо долго стараться  не  было
нужды, он и так почти кипел, косясь на отца Жоффруа - того бы он выпорол с
отменным удовольствием и самолично. Хорошо, что даже святая инквизиция  не
способна проникать в мысли на тысяча триста семнадцатом году от  рождества
Христова...
   Всадники проехали меж холмов, и перед ними открылся песчаный берег,  за
которым до горизонта катились серые низкие  волны  Английского  канала.  И
небо было - сплошная серая хмарь. Иногда де Гонвилю  приходило  в  голову,
что в аду нет ни огня, ни котлов с кипящей  смолой  -  только  бесконечные
дюны, серая пелена вместо неба, серое море, серый воздух и Вечность. После
долгой  службы  на  этом  паршивом  побережье  ничего   в   таких   мыслях
удивительного нет. Просто ничего более отвратительного человек  уже  не  в
состоянии представить себе, и грех его за  это  осуждать,  попробовали  бы
сами послужить здесь...
   Капитан Бонвалет присвистнул,  и  де  Гонвиль  уже  с  явным  интересом
натянул поводья. Кажется, порку придется отложить...
   Очень длинная лодка непривычного вида наполовину вытащена на  берег,  и
несколько трупов разметались в разных позах там, где их  застигла  смерть.
Их об®единяло одно - они  лежали  как-то  нелепо.  Неожиданно  застигнутый
смертью  человек  всегда  выглядит  нелепо.  Вокруг  бродили  арбалетчики,
перебирали что-то в  лодке,  переругивались,  доносился  их  бессмысленный
хохот. И вдруг все стихло. Пуэн-Мари заметил всадников, побежал  навстречу
своему начальнику.
   Де Гонвиль спрыгнул с коня и пошел к нему, расшвыривая сапогами  песок.
Следом косолапо поспешал морской побродяжка  и  пылил  подолом  рясы  отец
Жоффруа -  де  Гонвиль  начал  подозревать,  что  инквизитору  доложили  о
случившемся даже быстрее,  чем  ему  самому.  Кто  из  людей  де  Гонвиля,
интересно? Воронье... Среди казненных несколько лет назад  тамплиеров  был
родственник де Гонвиля, дальний, с которым он редко виделся и уж никак  не
дружил, но кто знает, не отложилось ли наличие  такого  родства  в  памяти
черного воронья - порядка ради, на черный день, как припасы в кладовке...
   Они встретились на полпути от лошадей к лодке и трупам.  По  хитреньким
глазкам Пуэна-Мари  видно  было:  чует,  что  на  сей  раз  обойдется  без
выволочки. Гнусавя и помогая себе  жестами,  он  рассказывал,  что  к  ним
прибежал рыбак Косорылый Жеан и рассказал о приставшей к  берегу  лодке  с
несомненными  чужаками,  и  они  с  арбалетчиками  залегли  за  дюнами   и
наблюдали, как явно утомленные длинным путем чужаки, числом девять человек
мужского пола, буйно выражали радость,  а  потом  стали  творить  действо,
смысл коего сразу стал ясен столь опытному  человеку  и  старому  солдату,
каковым является Амиас Пуэн-Мари, - он  быстро  сообразил,  что  прибывшие
об®являют открытую ими землю неот®емлемым и безраздельным владением своего
неизвестного, но несомненно нечестивого  монарха  -  точь-в-точь  как  это
делают,  достигнув  земель  язычников,   христианские   мореходы.   Такого
нахальства никак не могла вынести благонамеренная  и  верноподданная  душа
слуги короля и господа бога Амиаси Пуэна-Мари, и он приказал  арбалетчикам
стрелять.  Что  было  незамедлительно  исполнено  и  повлекло   за   собой
молниеносное и поголовное уничтожение противника, о  чем  Пуэн-Мари  имеет
счастье доложить, и да послужит это  к  вящей  славе  его  христианнейшего
величества Филиппа V...
   - Значит, об®являли владением?
   - Именно так, мессир, их жесты свидетельствовали...
   - Насколько я помню, из всех существующих на свете жестов тебе  понятен
лишь поднесенный к носу кулак,  -  хмуро  сказал  де  Гонвиль,  ничуть  не
сердясь, впрочем. - Ну, пойдем посмотрим.
   Он присел на корточки над ближайшим трупом, пробитым тремя  арбалетными
стрелами, отметил странный медно-красный цвет лица  и  тела,  яркие  перья
неизвестных птиц в  волосах,  пестротканую  накидку  в  ярких  узорах.  Не
вставая с корточек, де Гонвиль вырвал у арбалетчика  шнурок  со  странными
украшениями, костяными, ракушечными и матерчатыми, явно снятый с  убитого.
Повертел, бросил рядом с  трупом  и  отер  перчатки  о  голенище.  Мощного
сложения люди,  хотя  изрядно  исхудавшие,  воины  из  них  получились  бы
неплохие. Он встал и заглянул в лодку. Ничего  особо  интересного  там  не
оказалось - обломок мачты, весла, какие-то сосуды, лук, пестрое тряпье.
   Он вопросительно глянул на морехода,  и  тот  верно  расценил  это  как
приказ высказать свое мнение:
   - Да все тут ясно, мессир. Мне, во всяком случае. Унесло, их  далеко  в
море от какого-то берега, сломало мачту, болтались по  волнам  черт  знает
сколько,  пока  сюда  не  пристали.  Всего  и  делов.  Лодка  не  морская,
прибрежная...
   - Да, - сказал де Гонвиль. - Только откуда их могло принести? В  Африке
живут черные, в Китае - желтые. Никто никогда нигде не видел краснокожих.
   - Море приносит много загадок, мессир, -  сказал  капитан  Бонвалет.  -
Когда мы ходили на Азоры, вылавливали стволы неизвестных деревьев. И ветки
со странными ягодами. Другие тоже. Говорят, то ли Пьеру Одноухому,  то  ли
Божьему  Любимчику  попадались  странные  утопленники,  вроде  бы  даже  и
краснокожие.
   - Многое можно выловить в чарке, - тихо заметил отец Жоффруа.
   - Ветки с ягодами я сам видел. Говорят, встречались в открытом  море  и
лодки с людьми, каких никто до того...
   Де Гонвилю стало еще холоднее, когда его взгляд натолкнулся  на  взгляд
монаха. Захотелось оказаться где-нибудь подальше, потому что густой дым  с
отвратительным запахом щекотал ноздри, откуда его несло - с острова  Ситэ,
где сгорели тамплиеры, или откуда-нибудь еще, из  Лангедока,  из  Наварры?
Будь проклят этот серый берег...
   - Я поясню свою мысль, чтобы она легче дошла до сознания этого имеющего
печальную склонность к преувеличениям, как все моряки, человека,  -  тихо,
совсем тихонечко говорил отец Жоффруа. - Я напомню этому человеку, что  мы
живем на плоской земле, омываемой безбрежным океаном, сотворенной господом
богом и осененной его благодатью. Будь за  пределами  нашего  мира  другие
земли и населяющие их народы, мы  знали  бы  об  этом  из  Святой  Библии,
хранящей божественную мудрость и ответы на все вопросы. В противном случае
нам пришлось бы допустить еретическую мысль - будто существуют иные земли,
сотворенные не господом, а кем-то другим, народы, происшедшие на  свет  не
от потомков Адама, а от кого-то другого. Это ты  хочешь  сказать,  капитан
Бонвалет, - что есть вещи, неизвестные Библии? Что есть  земли  и  народы,
сотворенные не господом?
   - Те, кто ходил на Азоры, взять Пьера Одноухого... - забубнил было свое
просоленный болван, а де Гонвиль, охваченный ужасом и - вот странное дело!
- ощутив вдруг, что  Бонвалет  близок  ему  в  чем-то,  чего  не  выразить
словами, заорал:
   - Заткнись, болван, ты же пьян с утра!
   Арбалетчики заинтересованно придвинулись было, но  де  Гонвиль  яростно
махнул рукой, и они шарахнулись на почтительное расстояние.
   -  Тебе  разве  не  знакомы  козни,  на  которые  пускается  враг  рода
человеческого, их изощренность и разнообразие? - ласково спросил  капитана
отец Жоффруа.  -  Для  чего  же  тогда  существуют  проповеди  и  духовные
наставники? Может быть, ты нуждаешься в подробных  и  долгих  наставлениях
специфического характера?
   Жирный  дым  щекотал  ноздри,  и  де  Гонвиль,  презирая  себя,  слушал
собственный севший голос:
   - Отец мой, этот человек туп и пьян, и требуется известное время, чтобы
он понял. Но ты ведь понял, правда?
   - Я... это... - капитан шумно  высморкался  на  песок.  -  Чего  ж  тут
непонятного, духовные наставники, конечно... Святая  Библия,  она  на  все
вопросы... Свечу я всегда ставлю после плавания, и на храм жертвую, святой
отец...
   - Я рад, - сказал отец Жоффруа. - В таком случае ты понял - как  только
огонь уничтожит следы дьявольского наваждения, ты забудешь о них и об этом
огне. И храни тебя бог...
   Капитан Бонвалет часто кивал, не поднимая глаз. Лица на нем не было.
   - Иди, - сказал ему отец Жоффруа,  и  капитан  побрел  прочь,  загребая
песок косолапыми ступнями. Арбалетчики недоуменно пялились  ему  вслед.  -
Мессир  де  Гонвиль,  вы  лучше  знаете  своих  солдат  и  умеете  с  ними
разговаривать. Любой, кто заикнется, любой, когда бы то ни было,  даже  на
святой исповеди...  Не  должно  остаться  ни  малейшего  следа.  Вам  всем
приснился сон из тех, о которых не рассказывают...
   Он сжал худыми сильными пальцами локоть де Гонвиля, ободряюще покивал и
вдруг произнес  непонятные  слова:  "Неужели  Атлантида?"  -  так,  словно
спрашивал кого-то, кого не было здесь. Тут же в его глазах мелькнул страх,
глаза были умные и грустные, отец  Жоффруа  отвернулся,  и  ровным  счетом
ничего не понявший де Гонвиль подумал: а что,  если  и  за  отцом  Жоффруа
следит кто-то в рясе или мирской одежде, и за тем, следящим, следят, и  за
ними... где конец этой цепочки, есть ли кто-то, свободный от взгляда?  Его
святейшество папа? Или и...
   Отец Жоффруа пошел вдоль берега, перебирая четки. Ряса его оставляла на
песке змеистый след. Люди де Гонвиля  заметались,  как  шевелящие  грешные
души черти, и вскоре над серым берегом  и  серой  водой  затрещало  пламя.
Солдаты пялились на него с тупым раздражением и любопытством, с непонятным
выражением смотрел в море отец Жоффруа, капитан Бонвалет сидел  на  песке,
свесив голову меж колен, отвернувшись и  от  моря,  и  от  пламени.  А  де
Гонвиль словно плыл  куда-то  через  безбрежный  океан,  впереди  вставали
неразличимые яркие миражи, и при  попытках  представить  себе  необозримые
расстояния, многоцветные берега,  чужие  причудливые  города,  неизвестные
ароматы диковинных цветов сердце ухало в сладкий ужас,  это  было  слишком
страшно, и он гнал искушающие  мысли  прочь,  насильно  возвращал  себя  к
скучным дюнам, низким тяжелым волнам, серой хмари облаков, миру без четких
теней, серому ленивому прибою, шлепающему  в  берега  Английского  канала,
долгим моросящим дождям.
   Как звучит прибой, омывающий Азорские острова?