шло несколько минут, прежде чем  сбежались  люди  и
стали стараться сдвинуть с тела чешского ученого ледяную глыбу.
   - Что это? - спрашивали люди. - Откуда это?
   - С неба, - говорили другие.
   Наконец я нашел в себе силы, чтобы произнести нужные слова:
   - Это ледяной метеорит. И это не просто ледяной  метеорит,  а  убийство
человека, который проник в тайну звездных пришельцев.
   Люди оборачивались ко мне и многие готовы были счесть меня сумасшедшим,
но им мешало это сделать то, что я тридцать лет проработал  в  школе  N_2,
стал ее завучем и каждый второй в городке в то или  иное  время  был  моим
учеником.
   Кто-то побежал звать пожарную команду, которая располагалась как раз за
углом, но пока бегали, откуда-то появилась ненавистная  мне  рыжая  хромая
Дина Иосифовна.
   - Доктор идет! - закричали люди. - Доктор идет, расступитесь!
   Дина Иосифовна поглядела на останки Милана и сказала:
   - Никакой это не метеорит. Принюхайтесь.
   Люди стали принюхиваться, и многие, в том числе и  я,  поняли,  что  от
тающей глыбы пахнет мочой. И вернее  всего,  она  не  могла  быть  ледяным
метеоритом из космоса.
   - Разве вы не видите, - продолжала женщина-врач, -  что  это  упало  из
туалета пролетающего мимо самолета.
   - Такого  размера  из  самолета?  -  крикнул  я.  -  Постыдитесь,  Дина
Иосифовна!
   Тут прибежали пожарные и с помощью ломов откатили глыбу льда в сторону.
Еще сильнее стало пахнуть мочой.
   На Милана Свазека было страшно смотреть.
   Милана положили на носилки и отнесли в морг больницы.
   Пока его уносили,  кто-то  позвонил  в  часть  ПВО,  которая  стоит  за
оврагом. Оттуда приехали  специалисты,  с  кем-то  связались  по  рации  и
сказали, чтобы люди не волновались и расходились. А так как командир  роты
в этой части Володя Бутт был отцом моего ученика, кстати, очень хорошего и
способного мальчика, то он  сказал  мне  по  секрету,  что  ледяная  глыба
оторвалась от космической станции "Салют", а  вовсе  не  от  самолета.  По
расчетам, она должна была превратиться в пар,  не  долетев  до  Земли,  но
случилось что-то, не поддающееся расчетам, из-за чего она даже не растаяла
и достигла Земли в виде куска ледяного аммиака.
   Я понял, что правды я здесь не добьюсь, и не стал спорить с  командиром
роты. Схваченный печалью, я пошел домой. На углу нашей улицы меня  догнала
рыжая докторша.
   - Что он успел тебе рассказать? - спросила она зловещим шепотом.
   Я знал, что должен сохранить свою жизнь, - иначе не удастся разоблачить
наших недругов.
   - К сожалению, - сказал я, глядя ей прямо в зеленые бесстыжие глаза,  -
он не успел мне ничего рассказать.
   Я ускорил шаги и быстро оторвался от хромоножки. За пазухой у меня была
спрятана карта газового пояса, которую я успел  вынуть  из  пальцев  моего
погибшего соратника. Я смею называть его соратником, ибо у нас была  общая
цель и если из наших рядов выпадает один боец, другой  должен  занять  его
место.
   Ужасная трагическая история на  этом  не  закончилась,  так  как  через
неделю я встретил моего знакомого капитана Володю Бутта, и тот под  особым
секретом, под видом беседы об успехах его чада, сообщил мне,  что  ледяную
глыбу, когда она растаяла, разлили по сосудам и отвезли на исследование  в
Звездный городок. Но по дороге спецгрузовик, который вез сосуды,  попал  в
аварию...
   - Понятно, - сказал я.
   - Это была случайная авария, - возразил  комроты,  который  не  знал  о
предыдущих событиях и жертвах,  если  не  считать  смерти  чешского  гостя
Милана Свазека, которую он тоже  считал  случайностью  -  ведь  его  убило
глыбой льда, которая падала сама по себе, а не была направлена  злодейской
рукой. Рука руке рознь, хотел сказать я, но сдержался - все равно  он  мне
не поверит.
   - По счастливой случайности один из сосудов остался  цел,  -  продолжал
мой  собеседник.  -  И  его  удалось  отвезти  в  лабораторию.  Так   вот,
оказалось...
   - Оказалось, что никаких выбросов фекалиев со станции "Салют" не было и
не могло быть, потому что она работает на замкнутом  цикле,  о  чем  знает
каждый мальчишка, - твердо сказал я.
   - Ну, Семен Семенович, вы прямо как в воду глядели! - заявил комроты. -
Это была совершенно чуждая нам жидкость, и, вернее всего, это все  же  был
метеорит, вечный странник в глубинах космоса, который случайно  столкнулся
с Землей.
   - Чего и следовало ожидать, -  сказал  я  удрученно.  -  Знаем  мы  эти
случайности!
   - Но вы не представляете, какая радость охватила весь наш научный  мир!
- продолжал радостно капитан Бутт. - Это означает, что мы  не  одиноки  во
Вселенной. Где-то далеко у нас есть братья! Братья по разуму.
   Кто-то вошел в учительскую, и комроты стал прощаться. Он приложил палец
к губам, показывая, что информация,  которую  он  мне  передал,  пока  еще
секретная. Я не стал спорить.
   Хотя, надо признаться, мне хотелось выйти на площадь и закричать на всю
нашу страну, на весь мир:
   - Люди, будьте бдительны! На нас надвигается  беда  хуже  американского
империализма!   Я   должен    принести    мои    извинения    Центральному
Разведывательному Управлению США,  которое  при  всех  его  недостатках  и
подлостях не убивает невинных людей ледяными глыбами из космоса.
   Но, конечно же, я  не  вышел  на  площадь.  Я  сделал  иначе.  Я  решил
посвятить свою жизнь  борьбе  с  нашествием  так  называемых  "братьев  по
разуму". Я отстою свободу нашей планеты! Но не открыто, так как мне никто,
кроме жены, не поверит, а тайно, яки змей! Вы меня поняли?  И  пускай  они
думают, что никто их не раскусил! Кровь Милана Свазека вопиет об отмщении.
   Я с того дня стал внимательнее приглядываться к  близнецам  Стадницким,
потому что именно они и были слабым звеном в  цепи  вселенского  заговора.
Как  только  я  определю,  кто  из  них  космический  пришелец,  а  кто  -
обыкновенный советский человек, я могу разорвать цепь.
   И я, благо мог практически ни на минуту не  выпускать  из  поля  зрения
близнецов, принялся контролировать все их шаги.
   На что  я  надеялся?  Ну,  во-первых,  контакты.  Так  называемая  Дина
Иосифовна может выйти  на  контакты  с  их  засланцем,  чтобы  давать  ему
враждебные инструкции.
   Во-вторых, я хотел углядеть в одном из близнецов отклонения от нормы  в
поведении. Ведь обыкновенный  человек  -  сын  своих  родителей.  А  чужой
ребенок неизбежно несет в себе чуждые нам гены.
   Что я мог сказать на основе первых недель наблюдения?
   Кирюша записался в кружок авиамоделизма. Так, сказал  я  себе.  И  стал
ждать, что сделает Митя. Митя получил четверку за сочинение и  уложился  в
нормы ГТО на стадионе. Кстати, Кирюша пробежать дистанцию пробежал, а  вот
гранату кинуть не смог. Кинул, но вверх, а  не  вперед  и  притом  цинично
хохотал. Может, это о чем-то говорило?
   Я завел двойной журнал наблюдений.  И  день  за  днем  фиксировал  свои
наблюдения.
   В седьмом классе Кирюша записался еще в  три  кружка  и  потом  все  их
бросил. Странным образом его  тянуло  узнать  как  можно  больше  о  нашей
маленькой и беззащитной планете, но он быстро менял темы увлечений.
   Митя кое в чем обогнал своего брата. Ну я уж не говорю о чистописании и
дисциплине,  так  что  близнецов  уже  начали  постепенно  различать  даже
посторонние люди, так как Кирюша был неаккуратен в одежде, словно его мало
интересовала человеческая оболочка, а вот Митя рано научился  сам  гладить
себе брюки и стирать носки.
   Меня встревожило то, что Кирюша в седьмом классе  увлекся  стрельбой  и
даже в составе районной команды выезжал на соревнования в область. Когда я
спросил его:
   - Зачем тебе нужно стрелять?
   Он ответил:
   - Дядя Сеня, я готовлю себя к борьбе. Посмотрите,  насколько  враждебно
наше окружение. Вы видели, как зареченские Тимофеева избили?
   - Да, - признался я, - случай с Тимофеевым вызвал у  меня  негодование,
но знаешь ли ты, что на беседе у директора Тимофеев признался, что упал  с
обрыва в колючий кустарник?
   - Разумеется, - согласился со мной Кирюша. - Где же у  нас  растет  под
обрывом колючий кустарник?
   На этот вопрос я не смог дать ответа. Оказывается, об этом слабом месте
в показаниях Тимофеева наш учительский коллектив не подумал.
   Но в следующем году Кирюша забросил и  стрельбу,  и  собирание  птичьих
яиц, которыми  некоторое  время  занимался,  а  начал,  играть  на  трубе,
заглушая порой шум, который производили жестянщики.
   В школе Кирюша оказался на плохом счету. Хотя бы  потому,  что  умел  и
любил  задавать  нетактичные  вопросы  или  вопросы,  на  которые  простой
советский учитель не может ответить.
   Учителя между собой называли его "шпионом" - именно из-за  нетактичного
поведения. Я сам слышал,  как  он  спросил  учителя  истории  Бибармакова:
"Правда ли, что Ленин и его  жена  Надежда  Константиновна  прибыли  из-за
границы в запечатанном вагоне на деньги немецкого  генштаба?"  Вопрос  был
задан в коридоре, почти  без  свидетелей,  но  я  понимаю  взволнованность
Бибармакова, которому в следующем году идти на пенсию.
   - Разумеется, это клевета, потому что Владимир Ильич  возглавил  борьбу
советского народа против фашистской агрессии. Но как пионер  и  комсомолец
ты должен ответить - кто рассказал тебе эту гадость?
   И сам вытащил свою записную книжечку, которую  я  помню  по  заседаниям
педсовета за последние двадцать лет. Из нее он черпал  все  возмутительные
факты и слухи школьной жизни.
   - Записывайте, - нагло ответил Кирюша, - я услышал об этом  в  передаче
радио "Свобода".
   Бибармаков замер с открытой книжкой в руке. Времена были  сложные,  как
раз умер Леонид Ильич Брежнев и серьезно заболел наш следующий генеральный
секретарь.
   Я подошел к коллеге и сказал шепотом:
   - Можно не записывать. И даже лучше не  записывать.  Нам  дорога  честь
нашей школы.
   - Вот именно, - прошелестел Бибармаков. И не записал.
   Но если тот случай закончился ничем, то в других ситуациях  действия  и
поступки Кирюши не оставались безнаказанными.
   Митя меня беспокоил меньше, но я не спускал глаз и с него,  потому  что
допускал: они могут нарочно сделать своего агента незаметным и тихим.  Что
им наш патриотизм?  Что  им  наши  ценности?  Братьев  уже  нетрудно  было
отличить, потому что Кирюша отпустил длинные  волосы,  что  недопустимо  в
городе Веревкине, тогда как Митя стригся под полубокс, носил белую сорочку
и темные брюки  без  всяких  там  джинсов.  Между  братьями  стали  иногда
возникать конфликты, и один из них поставил меня в тупик. Дело в том,  что
некогда, в сорок первом году, под Веревкиным шля тяжелые  бои,  в  которых
отличились многие части ополченцев, которые, к сожалению,  были  полностью
уничтожены или взяты в плен гитлеровскими  захватчиками.  В  нашем  городе
была  создана  дружина  Красных  следопытов,  которые   под   руководством
городского ДОСААФ искали места гибели  ополченцев,  а  если  находили,  то
складывали их в братскую могилу, а документы передавали в военкомат.  Если
же находили останки наших врагов, то их, конечно,  оставляли  на  месте  и
поглубже затаптывали.
   И вот у нас в школе вдет комсомольское собрание. Было это в восемьдесят
четвертом году, когда мои близнецы учились  в  девятом  классе.  Выступает
отставной полковник Артем Груздь из ДОСААФ и произносит речь благодарности
от имени  Родины  красным  следопытам  и  их  куратору  от  имени  райкома
комсомола Мефодию Стадницкому, который стал к тому времени,  а  я  упустил
этот момент, внештатным инструктором райкома ВЛКСМ.
   Вручают грамоту Мите, а тут выходит  на  трибуну  Кирюша,  и  его  тоже
встречают аплодисментами, полагая, что он скажет, как рад за своего брата.
А наш Кирюша говорит примерно так:
   -  Я  предлагаю  сделать  братскую  могилу  и  для  немцев.  Зачем   их
затаптывать? Сорок лет прошло, у нас с Германией отношения  нормальные.  А
разве немецкие простые солдаты были виноваты, что их на нас гнали? А у них
тоже были матери и, может, дети. Ведь и ополченцев наших гнали в  бой  без
винтовок.
   Сначала зал промолчал, а потом поднялось такое  возмущение!  Вы  должны
были бы там оказаться, чтобы понять  всю  глубину  народного  негодования,
которое обрушилось на Кирюшу.
   А он стоит, руки в карманах джинсов, волосы сзади в косицу завязаны,  и
раскачивается на носках и на пятках, словно на палубе пиратского корабля.
   В общем, собрание приняло решение об исключении Кирюши из комсомола  за
крайний  цинизм  в  адрес  памяти  народной  войны.   Правда,   дали   ему
испытательный срок из-за того, что у него такой хороший брат.
   Вечером я слышал, как братья разговаривали во дворе, как раз  под  моим
окном. Они разговаривали тихо, но в осеннем воздухе под  шепотом  ленивого
дождика мне было хорошо слышно каждое слово.
   - Ты мне жизнь хочешь сорвать?  -  спрашивал  Митя.  -  Почему  ты  это
сделал? Ведь нарочно? Ты мне завидуешь?
   - Я? Тебе?
   - У тебя все наперекосяк. То на трубе не можешь научиться, то в  баскет
тебя из команды вышибают. Ты неудачник. Кирка!
   - Разве в этом дело? - ответил Кирюша. - Дело в  том,  братан,  что  ты
испугался за свою карьеру. А я, будь моя воля, и в самом деле ее  бы  тебе
разрушил!
   - Почему? Ну скажи, почему?
   - А потому что ты себе делаешь жизнь как паровозик на рельсах. Катишься
от  председателя  совета  отряда  и  редактора  стенгазеты  к  инструктору
райкома, потом в профком попадешь и будешь всю жизнь по кабинетам  бумажки
носить. Тебя ведь на большее не хватит - ты всего боишься.
   - Ну уж тебя по крайней мере я не боюсь!
   - Потому что по утрам  гантели  поднимаешь  шестьдесят  четыре  раза  и
отжимаешься двадцать один раз?
   - И холодной водой обливаюсь.
   - Митя, ты хочешь стать серой личностью. И даже твои обтирания взяты из
арсенала ничтожеств. Ничтожество делает все по правилам.
   - А ты кто? Наполеон?
   - Не знаю, кто я такой.
   - Пособник фашистов, вот кто ты такой!
   - Дурак ты, Митяй. Я фашистов больше тебя ненавижу. Но и  ваши  игры  в
красных  следопытов  ненавижу.  Вы  на  все  это  смотрите,  как  какие-то
бухгалтеры.
   - И товарищ полковник?
   - И товарищ полковник в  отставке.  Кто-то  там,  наверху,  получит  за
инициативу  орден,  кто-то  пониже  -  медаль,  а  тебе  дадут  грамоту  с
портретом. Плевать вам на ополченцев, как и на немцев. Вы о своих делишках
думаете.
   - А ты хочешь над нами подняться? - спросил с иронией Митя.  -  Ты  нас
судишь, как какой-то инопланетный пришелец! Мы защищали Родину и  поливали
ее кровью...
   - Да катись ты - не поливал ты ничего. Ты хочешь быть как все и кончить
жизнь с персональной пенсией.
   - Я хочу строить счастливое общество для всех трудящихся!
   - Жалко мне тебя, банальный ты человек!
   Тут Митя накинулся на Кирюшу, и они  стали  драться,  а  я  хотел  было
крикнуть, но моя Нианила Федоровна опередила  меня  и  опрокинула  на  них
кастрюлю холодной воды.
   Потом был случай с Зиной Ковалевой.  Она  к  нам  в  школу  перешла  из
первой, где была признанной школьной  красавицей.  И  за  ее  чары  бились
славные наши молодцы - я искренне жалел, что  в  нашем  учебном  заведении
появилась  такая  Шемаханская  царица.  Впрочем,  на   меня   эта   девица
впечатления  не  производила,  а  мальчишек   покоряла   смесью   хамства,
рискованной манерой одеваться, высокой грудью и, надо признать,  чудесными
невинными глазищами, которые совершенно не  соответствовали  ее  духовному
миру.
   Так как братья Стадницкие были первыми парнями  в  десятом  классе,  то
всей школе было интересно узнать, чем закончится их поединок.
   Сначала она отдавала предпочтение Мите, он был спортивным, подтянутым и
пользовался авторитетом среди учителей, что странно,  так  как  учился  он
посредственно - у него  никогда  не  хватало  времени  на  учебу:  заедали
комсомольские поручения и общественная работа, которой  Митя  отдавал  все
свое основное время.
   А потом как-то я увидел, что Зину провожает домой после школы Кирюша. Я
шел как раз домой, они обогнали меня, не заметив, и я услышал фразу Зины:
   - Он у тебя обыкновенный. Земной.
   - А я возвышенный? - спросил Кирюша.
   - Ты менее обыкновенный, - осторожно ответила Зина.
   Роман Кирюши  проходил  сокрушительно  и  кончился  крахом.  Начиналась
перестройка и докатилась до нашего городка. Некий Максудов взял в руки наш
рынок. Кирюша в те дни совсем перестал учиться. И я не сразу, к сожалению,
догадался, что причиной тому была Зина. Любовь Зины дорого стоила. И  если
Митя догадался об этом  быстро  и  отступил,  потому  что  в  силу  своего
характера предпочитал всегда оставаться на земле,  то  Кирюша  решил,  что
станет миллионером. Он пошел к Максудову и предложил свои услуги. Максудов
старался укорениться в Веревкине и поставил  Кирюшу  охранником  в  пивном
ларьке.
   Вот это совершенно разрушило все мои теории и гипотезы. Если  до  этого
момента у меня почти не оставалось сомнений в том, что Митя - это  первый,
земной близнец, весь в отца, а Кирюша ихний, то Кирюша-вышибала меня  сбил
с толку - разве такими бывают инопланетяне?
   В первый же день работы, получив аванс, Кирюша  повел  Зину  сначала  в
магазин "Французское бордо", чтобы купить ей туфли и  платье,  а  потом  в
бывшее кафе-столовую "Юность", которая теперь стала  рестораном  "Эклеро".
Они целовались с Зиной в парке, и все это видели,  но  на  следующий  день
Зина переехала жить  к  Максудову,  который  познакомился  с  ней  прошлым
вечером в ресторане "Эклеро", которым тоже владел.
   Кирюшу после этого  окончательно  выгнали  из  комсомола  и  из  школы,
прислужники Максудова исколотили его прямо  на  площади,  когда  он  хотел
поговорить с шефом, а в счет аванса отобрали у него видик, которым владела
семья Стадницких.
   После этого в семье Стадницких был совет, некоторые слова  и  выражения
которого донеслись к нам через стенку.
   Среди них выделялись громкие  слова  типа:  "бездельник!",  "хулиган!",
"Убийца собственной матери!"...  Потом  было  слышно,  как  осуждающе,  но
успокаивающе лился голос Мити, как визжала Клава...
   На следующий день Кирюша исчез.
   Я два дня терпел, а потом спросил Клаву  -  теперь  уже  весьма  полную
женщину средних лет, - куда же делся ее близнец.
   - Не бойтесь, дядя Сеня, - сказала она, - не закопали мы  его.  Он  сам
выбрал свою судьбу.
   И тут она зарыдала, потому что любила обоих сыновей и горести,  которые
доставил ей Кирюша, подкосили добрую женщину.
   Оказывается, Митя поставил вопрос ребром - или  Кирюша  покидает  отчий
дом, либо он сам это сделает, потому  что  пребывание  в  одном  городе  с
братом губит перспективы его работы. Кирюша, подвергнутый резкой критике в
семье, заявил, что и сам не намерен больше гнить в Веревкине.  Он  намерен
путешествовать по всей Земле, осмотреть ее, так как мало о ней знает и еще
не готов для таких дел, к которым его предназначает судьба.  Что  долг  за
видик он семье отдаст,  в  материальной  помощи  не  нуждается,  а  своего
ничтожного брата он презирает,  потому  что  тому  суждено  прожить  жизнь
робкого пингвина из стихотворения Максима Горького.
   Все в доме думали, что Кирюша проспится, а утром все будут решать,  что
делать дальше.
   Но, когда проснулись, сына уже не было.
   Он оставил записку, которую мне показала Клава:
   "До встречи. Гражданин Вселенной".
   Клава плакала и повторяла:
   - Ну что же, даже для матери ласкового  слова  не  нашлось.  Как  будто
подкидыш...
   Тут она замерла с полуоткрытым ртом и  долго  смотрела  на  меня,  а  в
глазах ее замер ужас понимания...
   - Еще ничто не потеряно, - сказал я. Это  были  первые  попавшиеся  мне
слова утешения, не самые удачные, но искренние.
   Долгое время ничего не было слышно о Кирюше.  След  его  потеряла  даже
Дина Иосифовна. Она подошла ко мне как-то в поликлинике, куда я пришел  по
поводу старческих заболеваний, и спросила:
   - Я волнуюсь. Где мальчик Кирилл Стадниц