мо напились. А штурман-мальчик  все
плакал и кричал: "Сода-солнце!" - и все оглядывался по сторонам.

                      Мы ушли от проклятой погони.
                      Перестань, моя крошка, рыдать.
                      Нас не выдали черные кони,
                      Вороных никому не догнать.

     Когда он вышел к ночному костру нашей экспедиции, я его  сразу  узнал
по свисту. Он свистел песенку о безоглядной любви и о вороных конях. Я его
сразу  узнал,  хотя  он  располнел  и  лицо  его  плясало  от  сменявшихся
ежеминутно выражений. Клоунада. Теперь его приняли в  институт  археологии
из-за работы о Леонардо, а он оказался клоуном. Дьявольщина.  Он  проходил
испытательный срок.
     Я ни разу не подал виду, что знаю его. Зачем? Он же не узнал  во  мне
скромного "технаря", который помогал заносить хвост его серебряной птички,
а теперь стал доктором наук и его начальником.  Старый  я,  и  горько  мне
видеть клоунаду жизни. Когда я его вижу, я все вспоминаю,  как  его  звали
Сода-солнце и как он ловил капли яркими губами. Бедные маленькие  капельки
- их тысячи. Сейчас ночь, дождь идет. Навзничь падают капельки - и нет их.
А ведь каждая капелька - это  чье-то  море.  И  кто-то  яркий,  с  четкими
глазами гребет к другому берегу. Потому что все  моря  внутренние.  Только
океан омывает материки. И я решил - ладно, пусть он ищет своего дьявола. К
дьяволу все сомнения. Помогу ему во всем, в чем он только захочет. Во  имя
"Сода-солнце" - лучшего напитка на земле, во имя клоунады  жизни,  во  имя
безоглядной любви и вороных коней. Ничего не изменилось. Я технарь,  а  он
Сода-солнце, только израненный,  и  я  помогу  ему  расправить  серебряные
крылья.
     А болтунам и их патриарху Ноздреву я заткну глотки. Я свирепею редко.
Но лучше меня не трогать.
     - Какая вам требуется помощь?
     Он задумался.
     - ...Ласка, - сказал он.
     - Что?
     - Я хорошо работаю, - сказал он, - когда меня любят.
     - ...Сода-солнце... - сказал я, не удержался.
     Он вскинул на меня ресницы узко поставленных глаз.
     - ...Я вас сразу узнал, - сказал он тихо. - Потому и вышел к  костру.
Там. На Херсонщине...
     Я вцепился рукой в подлокотник кресла.
     - У меня была старая работа о Леонардо, - сказал он. -  Когда  я  вас
увидел у костра, я подумал: а почему бы мне не стать археологом?
     - Дьявольщина... - сказал я. - Или цирк.
     И проглотил комок.
     Он тычком задавил сигарету.
     - Не надо, - сказал он.
     Он потрепал меня по руке и вышел.
     В окно кабинета било солнце. Я выпил прохладной водички из графина.
     Сода-солнце...



        7. ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК БЫЛ МАЛЬЧИКОМ

     И вот теперь я подписал ему  обходной  листок,  и  он  увольнялся  из
института, я его теряю. На этот раз навсегда.
     Я пошел к директору.
     - Нет-нет, не просите, Владимир Андреевич, - сказал он,  -  хватит  с
меня этого наваждения.
     - Но ведь экспедиция все равно состоится.
     - Без него, - сказал директор.
     - Разве он мало сделал?
     - Сделал достаточно, -  сказал  директор.  -  Вполне.  Вокруг  нашего
института  стоит  несусветный   галдеж.   Сенсация.   Попы   закопошились.
Недоставало еще, чтобы мы добывали доводы в пользу религии.
     -  Как  раз  наоборот.  Если  будет  доказано  существование  некоего
реального существа, то это конец  важнейшей  половины  любой  из  религий.
Какой же это дьявол - с анатомией, с телесностью,  с  обменом  веществ?  А
какая же религия без дьявола?
     - Ну, хорошо, а зачем ему понадобился этот словутый певец Митуса, так
называемый автор "Слова о полку Игореве"? Ведь  он  на  нас  обрушил  всех
профессоров-славистов. Они ведь слышать не могут о Митусе.  И  ради  чего?
Ради озорства. Разве он доказал авторство Митусы?
     Авторство он действительно не доказал, но  кое-какие  доводы  разбил.
Они говорили, что слово "словутый" обычное слово - славный, прославленный.
А он доказал,  что  все  имена,  которые  кончаются  на  "слав":  Изяслав,
Брячислав, Ярослав, Мстислав и прочие, - все специфически  княжеские.  Все
некняжеские имена - все Добрыни и Путяты. И выходит, что "словутый" -  это
уже не просто прославленный, а скорее - царственный.  А  какая  разница  -
славный или царственный? Дело  в  том,  что  Митусу  вообще  за  поэта  не
считают. Утверждают, что даже слово "Митуса" - это не имя, а  отглагольное
существительное от глагола "митусить" - то есть  петь,  приплясывать  -  и
вовсе не имя, а прозвище шута. Так что  слово  "царственный"  не  очень-то
годится для шута. Что же  касается  слова  "Митуса",  то  он  перерыл  все
источники  и  нигде  не  обнаружил   второй   раз   этого   слова,   этого
"отглагольного  существительного",  хотя  глагол  "митусить"   встречается
довольно часто. Ну, а кроме того,  он  обнаружил,  что  у  вернувшихся  из
Канады  лемков,  карпатских  славян,  имя  Митуса  есть  и   сейчас.   Это
уменьшительное - Митуся, Митька, Дмитрий. И в довершение  всего  он  нашел
родословную дворян Митусовых, изданную в четырнадцатом году, а  они  ведут
свой род от словутого певца Митусы.
     - Сенсация, озорство, - сказал директор. - Несерьезно. Вносит в науку
нездоровый  ажиотаж.  Разбрасывается.  Как  у  каждого   дилетанта,   одни
сенсационные идеи. А ведь хватка у него есть. Мог бы быть ученым.
     - Он мог бы быть кем угодно.  Он  человек,  -  сказал  я.  -  И,  как
человек, он обиделся за  великого  поэта,  которого  специалисты  об®явили
шутом. И, как человек, он доказывает, что человек может стать кем  угодно.
Он человек, Сергей Александрович, а мы с вами специалисты.
     Зря я это сказал. Для  Сергея  Александровича  слово  "специалист"  -
великое слово. Прутковских шуточек на этот счет он не принимает.
     - И кроме того, ведь все это побочные результаты его основной работы,
- сказал я. - Он ищет местоположение злого духа или как его там величать.
     - Слушайте! О чем мы с вами  говорим!  Подумайте...  Я  как  во  сне,
честное слово. Ведь сейчас  двадцатый  век!  Я  членские  взносы  плачу  в
профсоюз! По телевизору старомодный танец липси разучиваю! Ведь  над  нами
смеются... Вы представляете себе сообщение:  в  Институте  археологии  при
Академии наук ведутся работы по отысканию дьявола!.. Опомнитесь!
     -  Ну,  как  хотите,  -  сказал  я.  -  Если  так   посмотреть,   это
действительно выглядит нелепо.
     "Слава богу, еще не вспомнил эту историю с женщиной", - подумал я.  И
понял - не мог он об этом напомнить. Потому что целые сутки наш директор -
ученый, специалист, пожилой человек - был мальчиком.



        8. ЕДЕМ ИЗ-ЗА НЕГО

     И вот мы едем в экспедицию без него. Я еду со  спутанными  чувствами.
Все странно в этой странной поездке. И то, что я еду без него  и  на  этот
раз мы, видимо, расстаемся навсегда, и то, что мы  едем  проверять  данные
человека, которого мы уволили, и то, что мы едем в Тургай.
     Я никогда не думал, что Тургай опять может появиться в моей  жизни  и
опять будет играть такую большую роль. Как будто мне двадцать лет, и  живы
мои родители и близкие, и я новичок в науке, и как будто  с  той  поры  не
прошло полвека.
     Это было летом 1912 года. В Тургайской  степи  в  то  время  работало
несколько отрядов Отдела земельных улучшений.  Эти  отряды  имели  задачей
выяснение   гидрологических   условий   в   целях    обводнения    будущих
переселенческих участков. Один из этих отрядов, работавших под начальством
горного инженера Мокеева, подобрал на  реке  Кара-Тургай  несколько  очень
крупных зубов, большой позвонок и такую же копытную фалангу.  И  в  то  же
лето участник другого отряда студент Горного института Горбунов  несколько
западнее Кара-Тургая, на реке Джиланчик, нашел  богатые  костями  слои,  в
которых набрал довольно значительное количество остатков древних оленей  и
тигров. Все эти остатки были доставлены  в  геологический  музей  Академии
наук, который в ближайшее же лето 1913 года командировал того же Горбунова
для дальнейших  розысков  и  раскопок  в  обоих  местах.  Студент  Горного
института Горбунов - это я. Моей тайной мечтой было найти  кости  мамонта.
Эта поездка сыграла поворотную роль в моей жизни и принесла мне  абсолютно
неожиданный успех.
     Тургайская  область  занимала  часть  киргизских  степей,  населенных
кочевыми киргизами. Это была волнистая  равнина  с  разбросанными  по  ней
солеными и пресными озерами, заросшими камышом. Я снарядил караван,  нанял
киргизов, чтобы вести раскопки, и отправился в путь. И вот по  дороге  они
сообщили мне, что в другом месте, на берегу Соленого озера, есть скопления
костей гораздо более крупных, чем на Джиланчике. Они  это  место  называли
Битвой гигантов.
     Не  надо  большого  воображения,  чтобы  представить  себе,   что   я
почувствовал,  когда  услышал  о  битве  великанов.  Это  была  та   смесь
испепеляющего азарта и почти суеверного отчаяния при  мысли,  что  рассказ
может не подтвердиться, которая открывает человеку глаза на свои  истинные
желания, на самого себя, на свое призвание, которую мы  зовем  прозрением.
Забыты  были  и  Горный  институт,  и  распоряжение  начальства,  и   само
начальство.
     Я немедленно повернул экспедицию в сторону Соленого озера. А  ведь  я
считался спокойным человеком, выше всего ставил невозмутимость и занимался
гимнастикой по системе Миллера и лаун-теннисом. Это было, конечно, большим
проступком, но я не мог устоять перед желанием подобрать кости мамонтов.
     Я подобрал их. Я вернулся. Меня постигло жестокое разочарование.
     Меня посылали для сбора неизвестной фауны,  а  я  вместо  нее  привез
давно и хорошо всем известного мамонта. Пришли ящики.  И  хотя  мамонт  не
представлял особого интереса,  все  же  раскрыли  один  из  самых  длинных
ящиков, сняли крышку, и с первых  же  шагов  обнаружились  такие  признаки
кости, которые позволили с уверенностью сказать, что это не мамонт. Что же
это? Это было какое-то совершенно новое, неизвестное гигантское  животное.
Разочарование сменилось острым интересом, который  удесятерил  внимание  и
осторожность препараторов.
     Высящийся ныне в Историческом музее колоссальный скелет  индрикатерия
- 5 метров высоты - навсегда останется для меня памятником первого успеха.
     И вот теперь мы едем в экспедицию без этого клоуна, несмотря  на  то,
что едем из-за него.



        9. БЕЗ ТАБЛЕТОК

     Его выгнали прежде всего потому, что от него все устали.
     Началось с того, что я спросил:
     - А почему вы, собственно, заинтересовались Митусой и Леонардо?
     Это было неосторожно.
     - Митусой я заинтересовался потому, что я не знаю иностранных языков,
- сказал он.
     - При чем тут иностранные языки?
     - Начало нашего  тысячелетия  ознаменовано  необычайными  поэмами,  -
сказал он. - В Германии "Песнь о Нибелунгах", в Испании "Романсеро о  Сиде
Кампеадоре", в Англии - "Баллады о Робин Гуде",  во  Франции  -  "Песнь  о
Роланде", в России - "Слово о полку Игореве". Славянский мне было  изучить
легче, чем другие языки.
     - Ну и что?
     - Такое впечатление, что все силы  творчества  в  начале  тысячелетия
ушли в поэзию. Причем безымянную.
     - Допустим. Ну и что из этого?
     - А то, что эпоха  Возрождения,  середина  тысячелетия,  должна  была
оказаться сильной в творчестве с рационалистическим оттенком.  Так  оно  и
было.   Литература   философствовала,    драма    стала    публицистичной,
изобразительные искусства смыкались с наукой.
     - Ну, это известно. А что дальше?
     - А то, что если взять человечество как общество, а не  сумму  людей,
как организм, - то первые два этажа уж очень похожи на  первые  два  этапа
теории отражения, то есть на живое восприятие и на абстрактное мышление, и
следующий конец тысячелетия  должен  ознаменоваться  практикой  в  области
творчества. А что это значит?
     - Вот именно, что это значит? - сказал я. - Загибщик вы. Творчество и
есть практика. Какая еще может быть "практика в области творчества"?  И  в
начале тысячелетия творили, и в середине, и сейчас творят.
     - А что сейчас творят? - спросил он. -  Где  уникальные  произведения
культуры, где великие творения,  где  синтез?  Все  анализ,  исследования,
открытия,  теории,  долбежка  частиц,  разброд,  развал,  поиски   истины.
Разбирают вселенную, как часики, потом собирают обратно - остаются  лишние
детали. Разве это творчество?
     - Истину всегда искали - и нравственную и научную.
     - Факт. Но для чего? Почему так много исследований и открытий  и  так
мало изобретений?
     - Это сейчас-то мало? Да их полно. Только и слышишь...
     - Вот именно слышишь! А их должно быть столько, чтобы о них  не  было
слышно. Вы же не  слышите  о  том,  что  еще  выпустили  пару  туфель  или
автомобиль. О них не  сообщают,  их  делают.  Нет,  наше  время  не  любит
изобретений. Оно любит исследования. Кому трудней всего?  Изобретателю.  А
исследователю? Все институты научно-исследовательские.  Разве  не  так?  А
почему? Исследование - это значит исследование того, что природа изобрела.
А изобретение - это человеческое создание, продукт творчества, синтез.
     - Без исследований не будет изобретений.
     - Правильно. А без изобретений  вообще  ничего  не  будет.  Жизни  не
будет.  Человек  от  обезьяны  отличается  не  исследованием   дубины,   а
изобретением дубины. А сейчас изобретателя, по сути дела,  боятся.  Потому
что он дезорганизует производство. А уже давно пора производить не  просто
предметы, а  изобретения.  Производство  должно  производить  изобретения.
Тогда никакой дезорганизации не будет. Будут планировать изобретения  -  и
все.
     - А где их напасешься? Изобретение - это не туфли, не  автомобиль,  -
сказал я.
     - Вот именно.  А  почему?  Потому  что  никто  не  знает,  что  такое
творчество, с чем его едят и как его  вызывать,  -  сказал  он  и  добавил
как-то нехотя: - А вот Леонардо знал.
     - А откуда вам это известно?
     - По  результатам.  Один  список  его  изобретений  занимает  десятки
страниц. Не прочтешь. Устанешь, - сказал он устало.
     - Леонардо - гений, - торжествующе сказал я.
     - Гений! - почти крикнул он. - А не кажется ли вам, что у него способ
мышления был другой, не такой, как у нас? Не кажется ли вам, что  гений  -
это тот, кто нащупал другой способ мышления? А  остальные  так...  Логикой
орудуют.
     - Ну, знаете!
     - Что "ну  знаете"?  Что  такое  логика?  Инструмент.  А  инструменты
стареют. Вас же не пугает, что евклидова геометрия устарела?
     - Ею пользуются.
     - Правильно. Для частных задач. Для плоскости. А  любая  плоскость  -
часть шара. А на нем сумма углов треугольника никогда  не  равняется  двум
"д". Молотком тоже пользуются, но есть орудия и поновее.
     - А чем вы замените логику?
     - Если наш мозг может иногда делать  внезапные  открытия,  значит  он
может это делать постоянно. Если Менделеев увидел  свою  таблицу  во  сне,
значит именно в тот момент ему легко было сделать  это,  значит  его  мозг
правильно думал.
     - Какая  чушь!  -  Я  рассвирепел  окончательно.  -  Прежде  чем  ему
приснилась таблица, он годами мучился, обдумывая ее!
     - Правильно. Мучился. Ну и что хорошего? Это значит, все эти годы  он
неверно думал, логически перебирал варианты, линейно думал. А потом  линий
накопилось столько, что они, наконец, слились в один комок, вот и все.
     - Другого способа нет.
     - А вдруг есть?
     - У вас, что ли?
     - Вот Шопен говорил: "Я сажусь за рояль и начинаю брать аккорды, пока
не нащупываю голубую ноту". Что это означает? Это означает, что  весь  его
организм откликнулся именно на это созвучие и именно  в  этот  момент.  Он
идет за ним, и получается шедевр, изобретение.
     - Н-да... И как же вы предлагаете их планировать, изобретения?
     - Да надо планировать  не  изобретения,  а  людей,  которые  способны
изобретать. Ведь даже сейчас мы же не планируем  продукцию,  мы  планируем
выпуск продукции. А продукция уж есть следствие, плод выпуска.
     - А как планировать изобретателей, как узнать, кто может изобретать?
     - Все, - сказал он.
     - И вы?
     - И я.
     - Поэтому вы стали клоуном?
     -  Отчасти,  -  скромно  сказал  он.  -  Когда  я  рискнул  позвонить
профессору Глаголеву и сказал, что у меня есть интересные  данные  о  том,
что Митуса автор "Слова о  полку  Игореве",  он  бросил  трубку.  Я  опять
позвонил и спросил: "А если я нашел рукопись с его подписью, вы все  равно
не поверите?" Он засмеялся и сказал: "Клоунада". И опять бросил трубку.  Я
подумал: "А почему бы  и  нет?  Почему  бы  мне  не  начать  смеяться  над
чванством? Да здравствует клоунада!" Понимаете, настоящая клоунада это  не
тогда, когда публика смеется  над  клоуном,  а  когда  клоун  смеется  над
публикой.
     И он искоса посмотрел на меня.
     Я почувствовал, что краснею, и сказал:
     - Вы что же, нашли такой способ мышления?.. Универсальный?
     Это была вторая неосторожность.
     - Нашел, - сказал он. - Универсальный.
     Пора было его проучить.
     - Отлично, - сказал я. - Вы нам его продемонстрируете.
     - А зачем его демонстрировать? - сказал он. - Принесу завтра таблетки
- и все.
     - Какие таблетки?
     - Вы их примете и сами начнете мыслить творчески.
     Он не смеялся, мерзавец.
     - Отлично, - сказал я. - Покушаем ваши таблетки.
     Он кивнул и ушел. А я покамест выпил водички. Без таблеток.



        10. МУКА И САХАР

     Дальше начался цирк.
     Он действительно принес назавтра какие-то самодельные таблетки. Шесть
штук.
     - Больше нет, - сказал он. - Самому нужно.
     Гогочущие молокососы, которые были в  курсе  всего,  окружили  его  и
тянули свои лапы. Шесть человек расхватало добычу.
     - Отравитесь, - кричали им остальные.
     - Не отравитесь, - сказал он.
     Приняли таблетки. Запили водой из графина.
     - Ну, ребята, не подкачайте, - сказал он.
     - Рабочий день уже начался, - сказал я противным голосом.
     Процессия двинулась по  коридору,  неприлично  хихикая.  Впереди  шли
шестеро отравленных. Я был противен сам себе то ли оттого, что хотел взять
таблетки, то ли оттого, что постеснялся это сделать.
     Ночь я спал плохо. Сосал свои таблетки творчества. Валидол.
     Наутро на работе ничего не произошло. Только он не  обращал  внимания
на  ухмылки,  все  ходил  от  одного  к  другому  из   этой   шестерки   и
интересовался, как у них идут дела, и отрывал их от работы, а ведь  каждый
из них бился над своей проблемой. Но я  не  мешал  ему.  Злорадство  давно
прошло. Мне было просто жаль его. Я опять вспомнил, кем он был  и  кем  он
стал и как ему трудно найти  свое  место  в  жизни  без  своих  серебряных
крылышек. Бедный Сода-солнце.
     Наутро пять проблем из шести были  решены.  С  блеском.  Проблему  не
решил только один, самый способный  и  результативный  исследователь  Паша
Биденко. Институт притих. Пять человек ходили с вытаращенными  глазами,  с
лихорадочными пятнами на  щеках.  Валя  Медведева  плакала  в  углу  моего
кабинета.
     - От счастья, - сказала она  мне.  -  И  от  горя.  Я,  кажется,  его
люблю...
     Вокруг него образовался испуганный вакуум.
     Кое-как дотянули до конца рабочего дня.
     Ночью мне снилось, что я летаю, пикирую  на  захоронения  минусинской
культуры,  выхватываю  из  могильников  глиняные   горшки   с   таблетками
творчества и улетаю в сторону солнца.
     На следующий день я собрался идти к директору докладывать.
     В коридоре меня встретил Паша Биденко. Глаза у него слипались.
     - Мука, - сказал он сонным голосом.
     - Что?
     - Мука и сахар, - сказал он. - И больше ничего  в  них  нет.  В  этих
таблетках. Ни фига. Всю ночь делал анализы.



        11. ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО НАЧАЛО

     Уже после всего, уже после того, как мы допросили его с  пристрастием
и приняли все  меры,  чтобы  скандал  не  принял