Песах Амнуэль. Туда и обратно



     Когда я скончался, было пять часов утра -  время,  мягко  говоря,  не
очень удобное. Я лежал  в  палате  один  и  неожиданно  почувствовал,  что
вот-вот воспарю. А хорошо бы, - подумал я, - избавиться, наконец, от боли,
которую стоически терпел последний месяц. Мое желание тут же  исполнилось,
и я воспарил.
     Я взлетел под потолок и обнаружил с удивлением, что тело мое за  мной
не последовало - оно продолжало лежать на кровати и глядело  на  меня  как
вратарь на мяч. Не хочешь парить, и не надо, - с пренебрежением подумал  я
и услышал чьи-то  громкие  голоса,  которые  звали  меня  куда-то  в  даль
светлую.
     Я хотел было нажать на кнопку возле кровати,  чтобы  врачи  пришли  и
унесли это, не нужное мне больше, тело, но обнаружил, что способен  только
хотеть, не умея даже плюнуть на лысину главного врача.
     Ну и ладно, - подумал я,  отправляясь  в  путь  по  длинному  темному
туннелю, в конце которого, на расстоянии,  по-моему,  километров  трехсот,
горел яркий фонарь. В  туннеле  было  прохладно,  кто-то  что-то  зачем-то
кому-то пел, а слов было не разобрать, и скоро мне стало скучно. Я летел и
думал  о  том,  какое  занятие  придумать  себе  в  этой  новой  для  меня
послежизни. Будучи в материальном теле, я занимался  политикой.  Смею  вас
уверить, я был неплохим политиком. Да вы меня наверняка знаете  -  я  ведь
был членом кнессета от партии Труда во  время  каденции  2012-2016  годов.
Именно я, а  не  Дуду  Шахор,  которому  молва  приписала  этот  поступок,
предложил в свое время проверять олим из России на генетическую чистоту. И
я полагаю, что был прав, потому что...
     Нет, меня каждый раз заносит, когда речь заходит об  этом  законе.  Я
ведь не о нем хотел рассказать. Так вот, я летел в туннеле  и  думал,  что
нужно будет сразу  по  прибытии  на  место  ознакомиться  с  политическими
приоритетами  и  выбрать  ту  партию,  линия  которой  окажется   наиболее
подходящей. В конце концов, если где-то собрались хотя  бы  три  человека,
они непременно создадут партию. Даже если эти люди -  покойники.  И  даже,
если они вообще уже не люди, а нематериальные души.
     С такой мыслью я и вылетел из темной трубы на  яркий  свет,  где  был
встречен родителями, которых сразу и не узнал, потому что был занят своими
мыслями.
     - Ах, Арон, - сказала мама. -  Вот  мы  и  опять  вместе.  Теперь  уж
навсегда.
     Но моих стариков мгновенно оттеснил  в  сторону  здоровенный  детина,
контуры которого слабо мерцали.
     - Имя, - сказал детина, - и причина смерти.  И  быстро,  у  меня  еще
много заказов.
     - Арон Бухмейстер, - сказал я, - член кнессета.
     - Член кнессета, - об®явил детина, - это не болезнь, и  от  этого  не
умирают. Не зли меня, а то останешься незарегистрированным.
     - И что? - спросил я. - Тогда я не смогу найти здесь работу?
     Детина смерил меня с  ног  до  головы  пренебрежительным  взглядом  и
сказал:
     - Ты еще и работать здесь собрался? Ну-ка, быстрее,  а  то  я  запишу
тебя по графе "легочная чума".
     - Арончик, - сказал отец, - ты все такой же, все  споришь.  Пусть  он
тебя зарегистрирует, он же на работе.
     - Обширный инфаркт миокарда, - сказал я, - полученный из-за того, что
этот осел Моше Вакнин внес законопроект о налогообложении членов кнессета.
     - Инфаркт, - пожал плечами детина. - И я еще тут с ним  время  теряю.
Восьмой уровень.
     - А нельзя ли, - льстиво начала мама, - чтобы мы вместе влачили... На
третьем.
     - Нет, - сказал детина и растаял, будто его и не было.
     - Ну вот, - вздохнул отец, - опять расстаемся. Ты вот что, сынок, как
прибудешь к себе на восьмой, сразу подавай прошение о  воссоединении  душ.
Или нас к тебе, или тебя к нам...
     - Непременно, - сказал я, думая о том, что воссоединение  с  дорогими
родителями станет последним делом, которым я займусь на этом свете.


     Черные трубы тут, видимо, использовались  как  лифты.  Я  так  решил,
потому что именно по  такой  трубе  отправился  в  путь  на  свой  восьмой
уровень. На этот раз свет в конце туннеля был не таким ярким и, к тому же,
мерцал. А музыкальное сопровождение больше напоминало знакомые  выкрики  с
места депутата Хаима Кугеля от партии Мапай. Мне даже  показалось,  что  я
различил его знаменитое "Чтоб ты так голосовал, как  я  неправ!"  Но  это,
естественно, был сугубо акустический эффект, ибо Хаим был здоров как бык и
выпады в свой адрес воспринимал с  восторгом,  поскольку  это  давало  ему
повод разразиться в адрес оппонента воинственной речью.
     Когда я вылетел из трубы на пресловутом восьмом уровне,  то  оказался
висящим без всякой опоры в бездонной пустоте. Не было черноты неба, чего я
боялся больше всего. Все кругом светилось слабым розоватым  сиянием,  и  в
этом рассеянном свете я не сразу разглядел две души, которые ожидали моего
прибытия. В одной душе я сразу  признал  великого  Бен-Гуриона,  а  вторая
показалась мне личностью  не  очень  приятной  наружности,  но  с  богатым
внутренним  миром,  который  просвечивал  сквозь  полупрозрачную  душевную
оболочку.
     - Дизраэли, - сказала эта душа, а Бен-Гурион добавил:
     - Это хорошо, Арон, что ты помер. А то у нас в  еврейском  лобби  был
явный недобор. Теперь мы сможем провести, наконец,  свой  законопроект  об
индексации.
     И я почувствовал, что возрождаюсь к новой жизни!


     На восьмом уровне обитали политики всех времен и народов. Сразу после
прибытия меня познакомили с каждым - здесь, в духовном мире, это оказалось
нетрудно, и я мгновенно запомнил имена ста тринадцати  миллионов  шестисот
пятидесяти  тысяч  душ.  Я  удивился  тому,  что  за  время  существования
человечества  на  планете  было  столько  профессиональных  политиков,  но
Бен-Гурион сказал, что на самом деле их было даже больше, но многих сейчас
нет, поскольку они находятся в командировках на земле.
     - Как это?  -  спросил  я,  тут  же  начав  рассчитывать,  как  смогу
использовать свое влияние в кнессете, если и меня пошлют в командировку.
     - Очередное воплощение, - об®яснил Бен-Гурион. - И не радуйся,  Арон,
воплощения выбирает модулятор случайных  чисел,  и  тебе  может  достаться
какая-нибудь дама с  гнусным  характером,  и  будешь  ты  в  ней  мучиться
девяносто лет, потому что такие создания живут долго и нудно.
     - Послушай, - сказал я, задав, наконец, вопрос, который мучил меня  с
момента прибытия. - Где мы - в раю или в аду?
     - Да считай как хочешь, - отмахнулся Бен-Гурион, -  какое  это  имеет
значение? Если желаешь, чтобы жизнь твоя была раем, дружи со всеми и  всем
потакай. А если будешь постоянно спорить и наживать себе врагов, то можешь
считать, что попал в ад.
     - А какая здесь политическая система?
     - Демократия, - поморщился Бен-Гурион.
     - А еврейская община есть? - продолжал допытываться я. -  Я  понимаю,
что здесь не может быть Израиля, потому что нет Иордана и не было  Второго
храма. Но евреи-то за тысячи лет прибыли сюда в больших количествах!
     - Это да, - с гордостью за свой народ сказал Бен-Гурион. - У нас  тут
восемнадцать  еврейских  общин  сефардского  направления,  четырнадцать  -
ашкеназийского, восемь общин евреев времен Первого  храма,  одиннадцать  -
Второго,  и  есть  еще  тридцать  четыре  общины  евреев,  которые  вообще
отказываются причислять себя к каким бы то ни было известным  политическим
и историческим течениям. Не мне тебе говорить, что на два еврея приходится
три мнения, а с нашими древними предками было и того хуже - там на каждого
еврея приходилось по меньшей мере восемь мнений, и далеко не каждый из них
вообще понимает, какого мнения он придерживается в  данный  момент.  Из-за
этого-то нас и бьют.
     - Как? - поразился я. - Бьют евреев даже здесь?
     - Ну, фигурально, конечно, выражаясь, - сказал Бен-Гурион.  -  Могут,
например, не дать слова. Или отнять энергетический канал связи  с  землей.
Да мало ли...
     Я хотел было спросить об энергетическом канале, но нас прервали  души
раби Акивы, Рамбама и Голды Меир. Я узнал всех троих, но вовсе не  потому,
что они были похожи  внешне  на  свои  изображения,  висящие  в  коридорах
кнессета. Скажу честно, я никогда особенно не был  силен  ни  в  философии
Рамбама, ни в поучениях раби Акивы, а сионистские идеи неустрашимой  Голды
не отличал от сионистских идей печальной памяти Оры Намир. И мне стало  не
по себе - я боялся, что  эти  великие  души  сочтут  меня  недостойным  их
внимания.
     Но все получилось очень просто и  мило.  Беседовали  мы  о  последних
событиях в Израиле и о моем законопроекте.
     - Я не думаю, - сказал  Рамбам,  -  что  генетически  можно  отличить
российского еврея от марокканского. Я тут имел  возможность  провести  ряд
исследований...
     - Как? - воскликнул я, неучтиво прервав  собеседника,  -  здесь  есть
лаборатории?
     - Моя лаборатория - мысль,  -  укоризненно  произнес  Рамбам.  -  Для
мысленного эксперимента нужно лишь  знание  и  желание...  Так  вот,  твой
законопроект, по-моему, попросту проявление расизма.
     - Но почему? - осмелился возразить я. - С алией ведь приехали столько
неевреев! Нужно было избавить Израиль от засилья гоев!
     - Послушай, - вмешался раби Акива, - я тебе расскажу  притчу.  Пришел
ко мне как-то набожный еврей и сказал, что грешен,  потому  что  чувствует
себя не мужчиной, а женщиной. А в Торе сказано, что... Ну,  ты  знаешь.  И
что же ему делать? Быть мужчиной он не хочет, стать на самом деле женщиной
не может, и даже удавиться  не  имеет  права,  поскольку  и  это  -  грех.
Послушай, сказал я ему, ступай на девяносто  пятый  уровень,  где  обитают
души аборигенов с беты  Козерога.  Они  вовсе  бесполые,  и  если  ты  там
назовешь себя женщиной, тебе поверят, и ты  будешь  женщиной,  не  нарушая
никаких заповедей...
     - Из чего следует, - подхватила Голда, - что неважно, кто ты есть  на
самом деле, а важно, кем ты желаешь быть.
     - Не совсем так, - мягко сказал раби Акива.
     - И даже совсем не так, - резко возразил Бен-Гурион.
     - Короче говоря, - завершил спор Маймонид, - если новый оле из России
или Узбекистана называет себя евреем, значит, он еврей, что бы там ни было
написано в его теуде.
     - И вообще, - вмешался Дизраэли, слушавший наш разговор с иронической
улыбкой на том месте  своей  пространственно-временной  структуры,  где  у
обычного человека располагаются губы, -  и  вообще,  если  уж  говорить  о
генетике, то евреями следует признать всех без исключения жителей  Европы,
большей части Азии и даже Африки. Поскольку за две  с  лишним  тысячи  лет
галута было вполне достаточно перекрестных браков и  внебрачных  связей  -
уверяю вас, в жилах даже самого господина Геббельса  была  хотя  бы  капля
еврейской крови.
     - Только не предлагайте эту идею нашему кнессету! - воскликнул  я.  -
Не дай Бог им услышать такое!
     И только упомянув это имя всуе, я подумал,  что  нахожусь  теперь  во
владениях, коими, по идее, управляет Он, и почему же тогда я,  никогда  не
веривший  в  Создателя  Вселенной,  не  испытываю  мрачных   неудобств   и
бесконечных мук?
     Видимо, мои мысли не остались скрытыми от  собеседников,  потому  что
Рамбам сказал:
     - Он слишком занят, чтобы заниматься тобой лично. В настоящий момент,
к примеру, Он занят сотворением очередной Вселенной с  порядковым  номером
сто тринадцать миллиардов и не знаю уж сколько миллионов. На каждую у него
уходит по шесть дней, а на седьмой Он отдыхает, и ты можешь  записаться  к
Нему на аудиенцию, но, боюсь, твоя очередь  дойдет  лет  этак...  не  могу
сказать сколько, поскольку не знаю чисел больше ста миллиардов.
     Честно  говоря,  я  испытал  облегчение,  поскольку   совершенно   не
представлял, что сказать Ему при встрече.


     Я всегда думал, что сто политиков в одном месте  -  это  кошмар.  Сто
двадцать - просто конец света. Если бы в кнессете было  меньше  депутатов,
возможно, судьба Израиля сложилась бы иначе.
     Но  миллионы  политиков  сразу...  Да  еще  из  разных  времен...   Я
прогуливался, скажем, с Макиавелли, и он запросто склонял меня к  мысли  о
том, что Израиль как  государство  не  имеет  права  на  существование.  И
система его умозаключений была столь  совершенна,  что,  даже  понимая  ее
вздорность, я не мог возразить ни слова. А  потом  к  нам  подходил  (или,
точнее сказать, подлетал?) Наполеон Первый, и мне  становилось  ясно,  что
Израиль должен был быть создан еще в конце восемнадцатого века, ибо  тогда
у Франции появился бы  могучий  союзник  в  борьбе  с  арабами  и  прочими
египтянами, а поход на Александрию закончился бы куда успешнее.
     А было еще так. Беседую я, допустим, с министром Громыко,  и  он  мне
доказывает, что Сталин был, безусловно, прав,  когда  хотел  сослать  всех
евреев на Дальний Восток. Потому что, кто же еще мог  поднять  культуру  и
науку в этой области Советского Союза? Я говорю, что для евреев  это  была
бы погибель, на что Громыко возражает мягко, что история требует жертв,  и
кто же должен жертвовать во имя будущего, как не евреи, которые жертвовали
всегда, пусть и не всегда по своей воле... И тут  Громыко  вдруг  понижает
голос, а мгновение спустя и вовсе переходит на  мыслепередачу.  И  говорит
такое:
     - А вообще-то, Арон, Сталин, конечно, большая  сволочь.  И  евреи  до
места не доехали бы. Вблизи от Байкала всех бы в  расход  пустили.  Это  я
тебе по секрету  говорю,  только  ты,  когда  Иосифа  встретишь,  меня  не
выдавай. И Бен-Гуриону с Вейцманом ничего об этом не говори, славные люди,
обидятся...
     А как-то подваливает ко мне Лейба Троцкий и представляется:
     - Политическая  проститутка.  Давайте  поговорим  о  том,  стоило  ли
отдаваться коммунистической  партии  или  было  бы  лучше  пофлиртовать  с
Бундом?
     Нет, господа, как же  меняются  люди,  лишаясь  своего  материального
тела!


     Могут ли политики обходиться  без  парламента?  Нет,  конечно.  Самое
интересное, что в парламент тут  избирали  по  безальтернативным  спискам.
Безальтернативным в том смысле, что избирали всех без исключения.
     Я прошел, придумав сам для себя партию "Движение за чистоту облачного
слоя". Жорж Помпиду и Авраам Линкольн  убеждали  меня  поменять  название,
потому что есть уже партия "Правые - за  чистоту  облачного  слоя".  Но  я
остался при своем, доказав великим политикам, что имел в виду совсем  даже
иной облачный слой, нежели мои политические противники.
     Но до чего же это скучное дело - политика, - если не можешь во  время
заседания вскочить и сдернуть докладчика с  трибуны  или  врезать  по  уху
представителю оппозиции!..


     Какое-то время спустя (часов  здесь  никто  не  наблюдал,  и  потому,
наверное,  все  были  счастливы)  я  отправился  с   Ульяновым   встречать
приходящих.
     Ульянов  почему-то  очень  не  любил,  когда  его  называли  Ленин  -
утверждал, что это гойская кличка, а сам он, еврей  по  крови  и  Бонк  по
фамилии, никогда не любил гоев и революцию в России  сделал  исключительно
для того, чтобы им было плохо.
     - Это аморально, - возмутился я, впервые услышав такое об®яснение.  -
Там же были миллионы евреев!
     На что раби Акива, с которым мы успели подружиться, дал ответ:
     - Не слушай ты этого потомка Хама. Я сам слышал, как он  недавно,  на
митинге политиков "Восьмой уровень - за экологическую чистоту!" утверждал,
что революция - это его идея фикс, и он,  будучи  исконно  русским,  хотел
сделать революцию в государстве евреев, чтоб им было плохо. Но поскольку в
то время еще не было  Израиля,  ему  пришлось  удовольствоваться  Россией,
поскольку там евреев было больше даже, чем в Америке...
     - Фу! - сказал я, и с Ульяновым предпочитал не разговаривать.
     Но дежурные пары отбирает  генератор  случайных  чисел,  и,  в  конце
концов, получилось, что встречать приходящих отправились мы  с  Владимиром
Ильичом.
     Жерло  туннеля  было  хотя  и  не  материальным,  но  все  же  и   не
исключительно астральным созданием. Ведь новая душа, вылетев из тела  (это
я  помнил  по  себе),  еще  не  успевала  освоиться  в  астральном   мире,
материальное  было  ей  ближе  духовного,  и  это  было  учтено   Им   при
конструировании  переходного  блока.  В  результате  наши  возвращались  с
дежурства с простуженными душами и вынуждены  были  лечиться  настоями  из
философского камня. Теперь это предстояло  и  мне,  а  присутствие  Ленина
настроения не улучшало.
     И кто, вы думаете, вылетел из туннеля первым? Вот игра случая  -  это
оказался Ариэль Бен-Шалом, депутат кнессета от Ликуда.
     - Вот так встреча, - сказал я.
     - Это ты, Арон! - воскликнул Ариэль. - Не думал встретить тебя здесь!
     - А кого ты рассчитывал встретить? - обиделся я.
     - Да кого-нибудь из праведников, а не такого закоренелого безбожника,
как ты!
     - Послушай, - перебил я его, - кто сейчас  премьер-министр?  Все  еще
Бродецки?
     - Скинули! - захохотал Ариэль Бен-Шалом. - Теперь у власти  Ликуд,  а
премьером стал Борис Финкель. И мы не далее как вчера заново аннексировали
Голаны, а на территорию государства Палестина направили новых поселенцев.
     - Но ведь будет война! - ужаснулся я.
     - И пусть! ЦАХАЛ силен как никогда, и мы нападем превентивно.
     Я хотел было схватиться за  голову,  но  вспомнил,  что  голова  есть
пережиток материального мира. Вот вам преемственность в политике! Вот  вам
мирный процесс!
     - Надеюсь, - сказал я, - тебя убили депутаты от оппозиции.
     - Нет,  -  с  гордостью  сказал  Ариэль,  -  меня  убил  палестинский
террорист. Я стал очередной жертвой интифады.
     И тут подал голос Ленин, который все  это  время  внимательно  изучал
пространственно-временную структуру новоприбывшего.
     - А вы уверены, батенька, что вас действительно  убили?  -  вкрадчиво
спросил он. - Не кажется ли вам, что ваше тело сейчас  все  еще  лежит  на
столе в операционной, и что клиническая смерть,  в  состоянии  которой  вы
пребываете, вот-вот завершится? Извините, господин ликудовец, но  придется
вам поворачивать оглобли и пожить еще  какое-то  время,  пока  до  вас  не
доберется - с большим успехом - другой террорист.
     Не нужно было быть телепатом, чтобы увидеть  -  возвращаться  в  тело
Ариэлю вовсе не хотелось. Он наверняка воображал, что здесь  покажет  себя
наилучшим образом и добьется того, чего не добился на том свете.  Это  был
шанс, которым я не преминул воспользоваться.
     - Послушай, Арик, - сказал я. - Давай меняться.  Ты  остаешься  здесь
вместо меня, а я отправляюсь вниз, в твое тело. Идет?
     - В моем теле - представитель оппозиции? Ни за что!
     - Обещаю, что буду голосовать за Ликуд.
     - Когда это можно  было  верить  твоим  словам,  Арон  Бухмейстер?  -
презрительно сказал Ариэль.
     - Если вы собираетесь меняться, - сказал Ленин, - то быстрее.  Сердце
вот-вот начнет биться.
     И тогда, воспользовавшись  неосведомленностью  Ариэля  Бен-Шалома,  я
бросился в туннель. Как вы понимаете,  двигаться  мне  пришлось  в  полной
темноте - свет остался за спиной. Я услышал  возмущенный  вопль  Ариэля  и
хохот Ленина. Ничего, разберутся.
     Туннель постепенно  расширился,  и  я  вывалился  из  него  прямо  на
операционный стол. Тело было не мое, чувствовал я себя в нем непривычно, я
даже не сразу разместился, и потому, когда сердце начало сокращаться,  мне
пришлось  устроить  небольшой  приступ  конвульсий,  чтобы   расположиться
поудобнее.
     - Живой! - воскликнул врач.
     По капельнице в мою вену пошел  какой-то  раствор,  и  я  моментально
уснул.


     Организм Ариэля Бен-Шалома (мой организм!)  оказался  очень  крепким.
Вернувшись к жизни, он начал так быстро набирать силы, что уже  через  три
дня ко мне допустили жену, и я едва не назвал ее Сарой, хотя и  знал,  что
жену Ариэля звали Нурит. А еще  через  неделю  меня  выписали  и,  лежа  в