ь еврею по морде и заставить проделать все сначала.
     Я  остановился  неподалеку  и  с  ужасом  понял,  что  не  знаю,  как
действовать дальше. Роман Бутлер сказал совершенно определенно: увидишь  -
зови полицейского. Но Роман воображал, что  я  попаду  в  совершенно  иную
альтернативу!
     Аль-Касми почувствовал на себе мой взгляд и повернул голову.  Взгляды
наши встретились. Надо сказать, что и он, подобно мне, обладал  прекрасной
интуицией. Ему и двух секунд не понадобилось, чтобы  понять:  я  пришел  к
нему не для того, чтобы проситься на временную работу.
     - Убирайся, - сказал он на иврите. - Убирайся в  свой  мир,  иначе  я
вызову полицию. Считаю до трех. Один...
     И что я должен был делать, по-вашему?
     - Два...
     Я шагнул вперед и, прежде чем  Ахмад  успел  увернуться,  влепил  ему
правой между глаз. А левой добавил в живот. Господа, это очень  неприятное
ощущение - я никогда не бил человека, но у меня не было иного выхода!
     Мойщик-еврей выронил тряпку и завопил дурным голосом.
     - Что же ты орешь, дурак? - сказал я, потирая пальцы. - Ты еврей  или
кто?
     Аль-Касми привалился спиной к машине и закатил глаза. Со всех  сторон
к нам бежали арабы, и в их глазах я читал свою участь. Для этого не  нужно
было никакой интуиции.
     Я произнес контрольное слово.


     Костяшки пальцев на правой руке продолжали болеть.
     - Хорошая работа, - сказал комиссар Бутлер, когда на Ахмада Аль-Касми
надели  наручники  и  увезли  в  полицейской  машине.  -  Только  бить  не
следовало. Теперь он имеет право пред®явить судье претензии  о  незаконных
методах задержания.
     - Это ваши еврейские нежности, - раздраженно сказал  я.  -  Не  вижу,
чтобы от моего кулака его морда сильно  пострадала.  Убийца  он,  в  конце
концов, или нет?
     - Убийца, - согласился Бутлер, -  а  закон  есть  закон.  Нужно  было
вызвать полицейского...
     - Господи, Роман, - сказал я. - Поехали ко мне, и  я  тебе  расскажу,
что сделали бы со мной  полицейские,  если  бы  я  поступил  так,  как  ты
говоришь.
     У Бутлера не было времени - нужно было проводить допрос  обвиняемого.
Комиссар пришел ко мне вечером - как обычно, на чашку кофе. Выслушав меня,
он вздохнул:
     - Знаешь, Песах, я иногда и сам думаю: как жили  бы  евреи,  если  бы
земля эта стала арабской. В сорок восьмом или позднее, проиграй мы хотя бы
одну из войн. Я бы не пошел мыть машины. Я бы записался в "хагану"...
     - Нет у них там никакой "хаганы", - сказал я.
     - Так это альтернативный мир Аль-Касми...
     - Ну и что? Не мог же  он  конструировать  все  причинно-следственные
связи по своему желанию! Он лишь создал альтернативу, а дальше действовали
законы истории.
     Роман надолго задумался. Соображал, наверно, как занялся бы он в  том
мире формированием подпольных бригад. И как сжигал бы флаги  Палестины.  И
как надел бы маску и взял в руки автомат... Он не убивал бы  женщин,  а  в
остальном... Мир - зеркало, господа.
     - Тяжелая у тебя работа, Песах, - сказал он наконец. - Не думал,  что
писать историю так трудно.
     - Да уж, - согласился я. - Проще историю делать.
     - Или раскрывать преступления, - сказал Роман.
     Мы улыбнулись друг другу, и я налил еще по чашечке.