м, - сказал он. - Нет времени говорить
речи, господа. Мы - люди действия. Нация ждет, что мы спасем  ее.  В  этом
наш долг.
     Он и сам верил в то, что говорил...


     ...Я и сама верила в это. Верила, что жизнь прекрасна, особенно когда
заполнена размышлениями.
     Сразу после взрыва, в котором погибли  они,  разумные,  я  еще  могла
как-то  управлять  собой.  Еще  не  оправившись  от  невыносимой  боли,  я
сообразила, что если хочу хотя бы растянуть агонию, то  должна  создать  в
себе сгустки вещества. Тогда станет возможным хоть какое-то развитие, а не
только унылое угасание всех процессов. Если  бы  я  не  сообразила  этого,
сейчас просуществовало бы ни квазаров, ни галактик, ни звезд, ни планет  -
ничего, кроме однородного расширяющегося плазменного шара, который  и  был
бы мной. Сознание мое угасло бы, я была бы мертва.
     А хорошо ли, что я  живу?  Когда  из  плазменных  сгустков  тяготение
сформировало квазары, я думала, что  они  смогут  стать  разумными  и  мое
одиночество кончится. Этого  не  случилось,  и  я  поняла,  что  этого  не
произойдет никогда. Потом появились галактики, и это было настоящей бедой,
потому что галактики и звезды - лишь следы могущества.  Источники  боли  и
сожаления. Галактики погибали, звезды взрывались, повторяя мой конец, но с
еще более плачевным результатом - они превращались в черные дыры,  материя
ускользала в них, и что-то  еще  во  мне  постоянно  отмирало,  и  мне  не
удавалось...


     ...Прием не удался. Время двигалось слишком медленно, а речи были  на
удивление  монотонны.  Правда,  явились  все   приглашенные   -   особенно
интересовала президента группа сенаторов от северных штатов,  традиционных
противников его политики. Сегодня он  мог  бы  кое  в  чем  поколебать  их
настороженность. У него есть что сказать, но толку не будет. Утром у посла
Томпсона случился приступ печени, его едва не положили в госпиталь, и  уж,
конечно, ему следовало отменить  торжество.  Посол  сидел  весь  желтый  и
поминутно исчезал в своем кабинете - отдыхал  на  диванчике.  В  речах  не
чувствовалось блеска, прием напоминал фильм, снятый на старой  пленке,  не
передающей богатства красок.
     Кое с кем Купер все же переговорил. Президент не  пренебрегал  ничьей
поддержкой, пусть даже от людей, на  которых  он  тратил  время,  зависело
немногое. Сейчас немногое, а завтра?
     Размышляя о проблемах экономики и политики, Купер  оперировал  обычно
терминами теории игр. Эту теорию он изучил в Кембридже  и  очень  гордился
тем, что единственный  из  президентов  имеет  законченное  математическое
образование. Он даже едва не стал доктором философии. Хорошо, что не стал.
Его увлекла тогда другая наука - наука не проигрывать. Она оказалась  куда
важнее и интереснее науки побеждать. Парадокс?  Играя  на  выигрыш,  часто
остаешься внакладе, потому что в такой игре  больше  степень  необходимого
риска. Если  же  опираться  на  стратегию  беспроигрышной  игры,  то  риск
минимален, а преимущества,  на  первый  взгляд  неочевидные,  огромны.  Не
проигрывая, идешь вверх без срывов,  хотя  и  без  стремительных  взлетов.
Напряженно, как автомобиль на горной дороге, но и равномерно.
     Тридцать три года он шел к своей  первой  президентской  предвыборной
кампании. Газеты рассказывали о  его  политической  карьере  как  о  ярком
примере стабильности американской системы. Никаких срывов. Только вверх. В
наследство  от  предыдущей  администрации   Купер   получил   разболтанную
экономику и даже с помощью своей любимой теории игр не мог нащупать  здесь
беспроигрышную стратегию. Его предшественники обещали избавить  страну  от
кризисов, повысить уровень  жизни,  он  этого  не  обещал.  Но  он  твердо
гарантировал стабильность инфляции, ее прогнозируемость.
     К внешней политике  Купер  не  испытывал  пристрастия,  свойственного
многим президентам. Он принял в  наследство  несколько  тянувшихся  годами
переговоров по разного рода ограничениям в военной области,  но  завершать
их не собирался. Договора пусть подписывают те,  кто  когда-нибудь  займет
его место...
     Закончил свой короткий спич сенатор Хойл. Президент в  двадцатый  раз
посмотрел на часы, потом на спину посла Томпсона, который опять направился
в свой кабинет, и в этот момент взвыли сирены.
     Купер поморщился  -  тревога  была  третьей  в  этом  году.  Конечно,
гражданское население должно учиться заботам о своей безопасности.  Однако
прежде ему сообщали  о  тревогах  заранее.  Купер  с  улыбкой  смотрел  на
обеспокоенные лица гостей. Бедняга посол так и не дотащился  до  желанного
дивана, стоит согнувшись, и выражение на его лице удивленное до крайности.
А чему тут... И неожиданно президент понял, что тревога не учебная. В  вое
сирен прослушивался медленный ритм - это выли боевые  сирены,  скрытые  за
рекламными щитами на перекрестках. И через комнату, расталкивая сенаторов,
бежал офицер, службы безопасности.
     Купер встал. "Ошибка, - подумал он. -  Боевая  тревога  в  столице  -
смешно. Завтра во всех газетах появятся карикатуры на  президента.  Ракеты
красных над Капитолием. Бред для обывателя".
     -  Сэр,  -  сказал  офицер  службы  безопасности,  внешне  совершенно
спокойный. - Прошу вас, сэр.
     Он, вероятно, понял,  что  президент  еще  не  вышел  из  оцепенения,
подхватил его под локоть и легко толкнул  к  двери.  Купер  прошел  сквозь
расступающуюся толпу, глядя в пол. За  дверью  его  ждал  майор  Крэмптон,
дежурный офицер "войны и мира" с  неизменным  черным  дипломатом  в  руке.
Агенты из личной охраны уже проложили свободную дорогу по широченной,  как
бульвар Вашингтона, лестнице, и  Купер  сбежал  по  ней  к  бронированному
лимузину, стоявшему впритык к под®езду.
     Он вспомнил, что Каролина осталась в посольстве, вспомнил и забыл.
     Едва он опустился на заднее сиденье, машина рванулась и понеслась  по
необычно пустынным улицам Вашингтона, сопровождаемая эскортом охранения  и
неумолкающим воем боевых сирен.
     - Что это  значит,  черт  возьми?  -  обернулся  Купер  к  Крэмптону,
занявшему свое обычное место в углу салона у левой дверцы.
     - Боевая тревога, господин президент, - отрапортовал майор. - Генерал
Хэйлуорд запрашивает санкцию на "Трамплин".
     Голос Хэйлуорда был чист от помех и вроде бы спокоен.  Докладывал  он
кратко и четко.  Ничего  лишнего,  но  из  слов  генерала  следовало,  что
"Трамплин" - естественная необходимость. Ответный удар.
     - Ошибка исключена? -  спросил  Купер.  Машина  резко  затормозила  у
восточного входа в Белый дом. Президент не пошевелился. Времени на беготню
по коридорам не оставалось. Он должен принять решение здесь и сейчас.
     - Ошибка исключена, - сказал Хэйлуорд.  -  На  кассету  пошла  вторая
волна противоракет, но перехват становится все менее вероятным.
     Решение. Купер всю жизнь карабкался вверх по чужим спинам и  оказался
перед выбором. Он должен выбрать так, чтобы не проиграть.
     Ответный удар.  Это  будет  справедливо.  Это  будет  соответствовать
директивам комитета начальников штабов. Он сам утверждал их. Он знал,  что
поступил правильно, и думал о том, что суть подписанного им документа ни в
коем случае не должна просочиться в прессу. Потому что одним из пунктов он
отвергал любые сношения с Москвой, будь то по телефону или иным  способом,
в случае  об®явления  тревоги-ноль.  Единственной  возможной  реакцией  на
нападение должен быть массированный ответный удар.
     Купер никогда не проигрывал, но сейчас - он знал это - проиграл самую
важную битву. Если он отдаст приказ - он проиграл.  Мир  погибнет,  и  он,
президент, будет править руинами и трупами. Если выживет сам. Если  он  не
отдаст приказа - он  проиграл  как  государственный  деятель.  Подписавший
директиву и не выполнивший ее. Струсивший. Конченый человек.
     Купер достал из левого нагрудного кармана бумажник и вытянул из  него
личную карточку с шифрами. Крэмптон услужливо  положил  свой  дипломат  на
колени президента, протянул трубку радиотелефона. Купер откашлялся.
     - Говорит президент, - начал он. - Подтверждаю...


     ...Подтверждаю прошлое лишь аналогиями. Только  по  аналогии  я  могу
понять, что было в моей жизни до взрыва.  Но  разве  есть  аналогия  между
жизнью и смертью? Я знаю, что все было пронизано разумом,  но  какими  они
были, разумные?
     Когда я думаю о прошлом, что-то во мне меркнет. Чаще - хотя  я  вовсе
не  желаю  этого!  -  умирают  звезды,  и  даже  кажется,  что   галактики
разбегаются  быстрее,  ускоряя  мой  конец.  Это,  конечно,  невозможно  -
разбегание  галактик  не  зависит  от  моей  воли.  Все  расширяется,  все
распадается...
     Не надо об этом. Моя мысль опять сосредоточилась на...


     ...Машина свернула на улицу Ветеранов и  помчалась  вдоль  трамвайной
линии, обгоняя красно-желтые вагончики.
     Сейчас шофер повернет направо  -  вот  повернул,  и  через  два  дома
откроется дощатый забор - вот открылся, но уже не дощатый, а сплетенный из
тонких чугунных прутьев, обвитых плющом. Машина медленно в®ехала в  аллею.
Скрипел гравий, в парадном строю стояли ели.
     Генерал Сахнин вошел в сумрачный холл. Он оробел. Он всегда  робел  в
больницах и госпиталях, сам не зная почему. Натянув халат, он поднялся  на
второй этаж.
     Отец лежал в палате один, кровать стояла у окна. Внешне отец почти не
изменился  -  даже  морщин  не  прибавилось.  Сахнин  хотел   наклониться,
поцеловать его, но раздумал, вспомнив несентиментальный  его  характер,  и
сел на стул у изголовья.
     - Форма твоя что ли действует? - сказал отец.
     Сахнин удивленно поднял брови.
     - В такое время не пускают, - пояснил отец. - Спят все.
     Сахнина пропустили, потому что главврачу позвонил сам министр.  Тихим
своим голосом он об®яснил, что сын больного Сахнина  прибыл  в  Москву  по
делам службы на несколько часов и нельзя ли в виде исключения...
     - Не беспокойся обо мне, - сказал отец. - Врачи здесь прекрасные, а я
послушный больной. Выкарабкаюсь. От инфарктов сейчас помирают редко...
     - Я пришлю Жанну, - сказал Сахнин. - Она побудет с тобой.
     - Жена должна быть при муже, а не при свекре... Что-нибудь случилось?
     - Что? - не понял Сахнин.
     - Ты явился в Москву на считанные часы. Не из-за меня же?
     - Обычный отчет, - Сахнин пожал плечами.
     Это не был обычный отчет. Было совещание в Генштабе,  и  все  слушали
его, Сахнина, доклад. Он говорил странные и страшные вещи.
     - Слава, - сказал отец, - ты там у  себя  читаешь  газеты?  Телевизор
смотришь?
     Отец попытался повернуться на бок, чтобы лучше видеть сына, и  Сахнин
мягко удержал его. Он знал, о чем пойдет разговор.
     - Что за представление устроил Купер в пятницу?  Это  ведь  по  твоей
части.
     - А что пишут? - осторожно спросил Сахнин.
     - Ерунду. Ты что, не знаешь? По одним сообщениям американцы  устроили
крупную тревогу с имитацией нападения советских ракет, по  другим,  -  это
была не имитация. В общем, бред. Атомные взрывы в космосе - это тоже  утка
или факт?
     - Говорят, вроде факт...
     - Ну ладно, - рассердился отец. - Вроде говорят... Напускаете туману.
     - Не сердись, - миролюбиво сказал  Сахнин.  -  Я  действительно  мало
знаю. Это ведь не у нас было, а там. Не волнуйся. Поговорим о другом.
     Знал он, конечно, много. Однако только сейчас, после  совещания,  ход
событий стал ему ясен окончательно. Начиная с того раннего утреннего часа,
когда домой позвонили из штаба ПВО округа. На станции дальнего обнаружения
было ЧП. Металлическое тело, хорошо отражающее  радиоволны,  двигалось  из
дальнего космоса под большим углом к эклиптике. Обогнув  Землю  над  Тихим
океаном, оно должно было удалиться восвояси. "При чем здесь ПВО?" - сказал
он, еще не представляя,  что  начнется  в  ближайшие  часы.  "Тело  меняет
орбиту, - сказали ему, - высота расчетного  перигея  уменьшается.  Значит,
тело искусственное. Ракета". Тогда он оделся и поехал в штаб.
     - Не завидую твоей службе, - сказал отец.  -  Постоянное  напряжение,
даже когда мир. Среди генералов, наверное, тоже  много  инфарктников?  Эта
мысль,  к  слову,  как-то  примиряет  меня  с  твоей  профессией.  Поздно,
конечно...
     Сахнин улыбнулся. В свое время отец и слышать не хотел о  том,  чтобы
Славка пошел в военное училище. Но тут был  вопрос  принципа.  Сахнин  был
воспитан в твердости, отец сам же и учил его стоять  на  своем  до  конца.
Сказав "нет", отец потом не вмешивался,  делал  вид,  будто  ничем,  кроме
своей астрофизики, не интересуется. Но с тех пор между ними  был  холодок.
Сахнин вел кочевой  образ  жизни,  за  первые  десять  лет  они  с  Жанной
переменили не меньше  дюжины  городов  и  поселков  -  служба,  ничего  не
поделаешь. С родителями виделся редко. Мать умерла давно, еще  не  старой,
отец вдовствует четверть века, с головой ушел в работу, что-то  публиковал
и, говорят, был добрейшим экзаменатором. С его мнением  считались.  В  чем
это мнение состояло, Сахнин не знал,  устройство  Вселенной  было  слишком
далеко от его сугубо земных забот. С отцом виделся один-два раза в год  во
время  наездов  в  Москву.  Беседовали  дружески,  но  что-то   оставалось
недосказанным и невысказанным.
     - Папа, -  Сахнин  запнулся.  Отец  взглянул  с  усмешкой,  и  Сахнин
повторил: - Папа, я  знаю,  что  ты  имеешь  в  виду,  когда  говоришь  об
инфарктах у генералов. Конечно, лучше, когда военные умирают в постели,  а
не в бою. Наверно, у  нас  единственная  на  земле  профессия,  в  которой
чувствуешь себя счастливым, если не представляется случая применить знания
на деле.
     - Слишком много у вас знаний, - сказал отец, - и  слишком  еще  много
возможностей их применять... Помнишь, как я злился,  когда  ты  в  детстве
играл в войну? Я всегда думал, что нет ничего хуже, чем  автомат  в  руках
ребенка. Пусть игрушечный.
     - Ты бы не волновался... папа, - торопливо сказал Сахнин.
     - Не перебивай, я сам знаю, что мне можно. Хочу об®яснить.  Было  это
весной сорок пятого, - отец говорил, отвернувшись к окну, будто для  себя.
Вспоминал и рассказывал: - Мы тогда прошли Верхнюю Силезию, и меня  ранило
в плечо. Госпиталь был в небольшой польской деревушке. Два десятка дворов.
Передовая недалеко, когда били пушки,  то  стекла  звенели...  Весна.  Лес
рядом, за домами. Сосны в основном. Деревья частью сожжены,  но  лес  жил.
Зайдешь в чащу и теряешься. Я не лежал, рана была пустяковой,  я  ходил  и
ныл. Просился в часть... Да, дети, ребятишки. Они играли на опушке,  между
домами и лесом. Вдруг выстрелы. Мы не сразу поняли. Подбежали - двое ребят
уже мертвые. Остальные разбежались. Только девочка лет восьми. Над братом.
Плачет. Шальные выстрелы? Откуда? Не шальные. Обе очереди в голову. Точный
прицел. Какая-то, думаем,  сволочь,  не  удравшая  со  своими.  Ребята  из
охранения прочесали лес. Ничего... На другое утро  одного  пацана  наповал
уложило  прямо  у  двери  дома.  Одной  очередью.  Из  леса.  Стрелок  был
отменный... Пока искали, он застрелил девочку, ту самую, что убивалась  по
брату. В детей стрелял! Только в детей... К вечеру мы его взяли. Не живым.
Ребята  били  наугад  по  соснам.  Попали  случайно.  И  он  упал.  Это...
Мальчишка. Из гитлерюгенда. Лет десять, не больше. Как он только  шмайссер
поднимал? Почему он стрелял в детей? Я долго думал. Тогда и потом.  Может,
он воображал, что это игра? С тех пор, если я видел мальчишку с  автоматом
или пистолетом - конечно, это были игрушки,  -  что-то  подступало,  я  не
мог... Я сжег бы все игрушечное оружие... Когда ты начал копить  деньги  и
покупал себе тайном пистолет с пистонами или ружье... Если бы не  мама,  я
бы тебя лупил. Она тоже ничего не понимала, бедная... А на фронт я  больше
не попал. Сразу  после  войны  всерьез  занялся  космологией.  Из-за  того
мальчишки, представь. Сейчас трудно об®яснить связь. Мысли, ассоциации,  с
пятого на десятое...
     Сахнин слушал - это был первый на его памяти монолог отца.
     - Второй день, - говорил отец, - как меня из реанимации  перевели,  я
лежу и думаю. Думать не запрещают. А запретят  -  не  проверят.  О  работе
думать трудно. Думаю о причинах. Да... Помню, мысль была такая. Игры детей
с оружием разрушают их мир.  Их  вселенную.  Вселенную  сказок  со  своими
законами. Особую  вселенную  детства.  И  игры  взрослых  с  оружием  тоже
разрушают мир. Реальную вселенную. Каждый наш выстрел  нарушает  что-то  в
гармонии мироздания и законах  природы.  Убивая  друг  друга,  мы  убиваем
Вселенную. И все идет от порядка к хаосу... Смешно?
     Сахнин не смеялся, он только удивился наивности этой мысли.
     - От наивности я и пошел учиться на астронома, - сказал  отец.  -  От
наивности и желания понять мир, чтобы исправить его... Я тебя спрашивал  о
пятнице. Тогда, ночью, я тоже думал об этом. Лежал  дома  без  сна,  читал
газеты. Кризисы, горячие точки... Я  подумал:  мы  ведь  часть  Вселенной,
может, ее единственная разумная часть. И что станет со Вселенной, если  мы
уничтожим себя? Тут меня и прихватило.
     "Ну и ассоциации, - подумал Сахнин. - Действительно, космология".
     - Папа, - сказал он. - Все обошлось ("Да, - подумал  он,  -  кажется,
действительно все обошлось"). Ты жив, значит, все в порядке ("И мы живы, -
подумал он, - все живы, а могло быть иначе").
     Вошла  медсестра,  решительно,  не  обращая  внимания   на   Сахнина.
Склонилась над отцом. Градусник, таблетки, микстура, укол. Сахнин ждал.
     В пятницу на КП округа он тоже ждал. В семь двадцать местного времени
орбита неизвестного тела стала эллипсом, и неожиданно  тело  распалось  на
тринадцать  частей.  Локаторы   вели   уверенно,   орбита   рассчитывалась
непрерывно и наконец стала стабильной. Стабильной и слепой. Метеоры должны
были упасть, и Сахнин с облегчением вздохнул, когда понял, что упадут  они
где-то на востоке  Американского  континента.  Облегчение  было  минутным,
просто реакцией на долгое напряжение. Новая ситуация была безнадежно хуже.
Если это были бы не метеоры, а разделяемая боеголовка, и сели бы  она  шла
на него,  он  мог  ее  уничтожить.  А  теперь  в  его  положении  окажутся
американские генералы. Если их службы вели об®ект  еще  тогда,  когда  его
орбита была гиперболической и нестабильной, они могли бы  сомневаться.  Но
не сейчас. Сахнин знал уже, что анализ траектории покажет, что об®ект  мог
быть запущен с Земли, из южной части Индийского океана. Конечно,  никто  у
нас даже и помыслить не мог о подобном запуске. Но там, в Пентагоне, решат
иначе.
     Он об®явил по округу боевую тревогу. В Москве  было  за  полночь,  но
решение  последовало  незамедлительно.  Тревога  была  об®явлена  на  всей
территории. Пытались связаться с Белым домом по  линии  прямой  связи,  но
безуспешно. Сахнин  и  не  предполагал,  что  телефон  поможет.  Последние
президенты - и Купер в их числе - делали ставку на сворачивание отношений,
надежная связь была для них помехой.
     Космические тела шли над территорией Британской Колумбии, Сахнин  все
еще мог сбить их сам, продемонстрировав, что это не наши  об®екты,  но  он
понимал, что ответный удар, и не по космическим телам, а по наземным целям
в нашей стране, последует, едва ракеты покинут пусковые установки. Надежда
была лишь на благоразумие Купера и на то, что линия связи заработает...
     - Еще недолго,  пожалуйста,  -  тихо  сказала  медсестра,  выходя  из
палаты.
     - Торопишься? - отец перехватил беглый взгляд, брошенный Сахниным  на
часы. - Не обессудь, я задержу тебя еще на полчаса и растолкую все,  чтобы
ты потом не ломал голову. Постараюсь короче... Я  говорил,  что  природные
катастрофы - следствие чьей-то злой воли. С  этой  меркой  я  подходил  ко
всему...
     - Даже к вулканам и землетрясениям, - усмехнулся Сахнин.
     - Даже к взрывам звезд, - сказал отец.
     Он не шутил. "Какая связь, -  подумал  Сахнин,  -  между  сумасше