аю!
   - Катрин!
   - Она помнит вас, ваше сиятельство.
   - Господи боже мой, как страшно...
   - Екатерина Петровна, здесь все ваши друзья...
   Снова глухой, однотонный голос:
   - Разве у меня есть друзья? Меня все, все ненавидят... Все  нашептывают
Аркадию. Обо мне и о Зиги...
   И опять шепот за столом:
   - Кто это Зиги?
   - Сигизмунд, не знаешь разве?
   - Какой Сигизмунд?
   - Корнет Вишневецкий, балда! Из-за него ее и зарезали.
   - Кто, Аркадий?
   - А кто же? Я, по-твоему?
   - Тише! Она опять говорит. Слышите?
   - ...вчера Аркадий нас видел на Невском. На лихаче. Зиги  встал,  чтобы
поправить полость, и я узнала Аркадия... Он стоял у елисеевской витрины...
Вы ему не  говорите,  о  князе  он  не  знает.  И  Зиги  не  знает...  Он,
глупенький, даже не догадывается, что мы с князем весной уезжаем в Виши...
   Смятение за столом.
   - Это неправда, господа.
   - Души не лгут, ваше сиятельство.
   - Мы вас не выдадим, князенька.
   - И потом, он спит.
   - Но это неправда, ей-богу, неправда! Я никогда никому...
   - Екатерина Петровна!
   Тишина.
   - Вы здесь, Катрин?
   Тишина. Потом звук отодвигаемого стула.
   - Доктор, вы разомкнули цепь.
   - Сомкните ее без меня. Я иду к нему.
   - Не делайте этого, доктор. Вы ее спугнете!
   - Все равно. Я должен проверить. Он не спит. Не верю.
   Шаги, минутная тишина и удивленный голос издалека:
   - Представьте себе, господа, спит. Пульс замедленный.
   Крис щелкнул тумблером.
   - Дальше разрывы. Фон. Я выключил.
   Вадим молчал.
   - Ну, что скажешь?
   - Ничего.
   - А все-таки?
   - Балаган.
   - И медиум?
   - Подумаешь, загадка! Плут и чревовещатель.
   - А доктор?
   - Одна шайка-лейка.
   - Так... А ты  обратил  внимание  на  то,  что  Фибих  не  знал  об  ее
отношениях с князем? Тем более о поездке в Виши?
   - Кто поверит, - сказал Вадим. - Древняя история.
   Крис улыбнулся загадочно и лукаво.
   - Тогда спросим у него самого.
   "О чем он?" - подумал Вадим. Но Крис уже пояснил:
   - Устроим сейчас еще один спиритический  сеанс.  Я  за  медиума.  А  ты
спрашивай.
   - Кого?
   - Сейчас услышишь. Я только выключу  свет,  как  полагается  на  каждом
порядочном спиритическом сеансе.
   Вадим насмешливо пожал плечами, но  Крис  уже  не  видел  его.  Комната
погрузилась во мрак, только горели зеленые и красные  огоньки  индикаторов
на панелях Криса. "Сумасшедший,  -  подумал  опять  Вадим,  -  определенно
сумасшедший. Тут уже никакой энцефалоген не поможет".
   - Кто меня ждет, господа? - прозвучал из темноты знакомый голос.
   Вадим только что слышал его - бархатный,  интонационно  играющий  голос
избалованного любимца сцены. Но каким образом? Новая запись?
   - Отвечай, к тебе обращаются, - шепнул Крис.
   - Медиумы не разговаривают, - огрызнулся Вадим.
   Он обращался к Крису, но ответил тот же голос из темноты:
   - Сейчас я не в трансе. Просто думаю. Я всегда думаю о ней, когда один.
   Вадим даже отшатнулся: "Кто же из нас сошел с ума? А  если  я  все-таки
спрошу его? Ответит или нет?"
   И спросил:
   - За что вы убили ее?
   - Лживая, - сказал голос со вздохом. - Измучила меня с этим корнетом.
   Вадим подумал и спросил еще:
   - А вы знали об ее отношениях с князем?
   - О кулоне? Конечно.
   - Не только о кулоне. Например, о поездке в Виши.
   - О чем?
   - Они же собирались ехать за границу. Во Францию.
   - Болтовня.
   - Но вы знали об этом?
   - В первый раз слышу.
   - Странно, - сказал Вадим, - вы же говорили об  этом  на  спиритическом
сеансе.
   - Где?
   - У князя Вадбольского.
   Голос засмеялся совсем как человек, сидевший напротив.
   - На сеансах я почти не разговариваю. Трансцендентальная связь  требует
молчаливой сосредоточенности перед трансом.
   - А во время транса?
   - Я, естественно, сплю.
   "Удобно или неудобно сказать ему, что считаю  его  обманщиком?  Черт  с
ним, скажу. К тому же это, наверное, какой-нибудь фокус Криса", -  подумал
Вадим и сказал вслух:
   - О поездке в Виши говорил якобы дух вашей жены, но, уж извините,  я  в
духов не верю.
   - Многие не верят, - равнодушно  отозвался  голос.  -  "Биржевка"  даже
статейку тиснула. Почему это я на сеансах вызываю только дух своей  бывшей
жены? Потому, мол, что меня до сих пор мучает совесть. И дух, дескать,  не
дух, а я сам с собой разговариваю. Только все это неправда:  я  никого  не
обманываю. О Кате я действительно думаю: имел ли я право ее убить? У  меня
бессонница, не сплю по ночам... Лежу и думаю, думаю...  И  разговариваю  с
ней. Не с духом, конечно, а с  воображаемым  собеседником.  А  на  сеансах
сплю. И когда  мне  говорят  потом,  что  слышали  голос  покойницы,  даже
говорили с ней о том-то и о том-то, я только  плечами  пожимаю:  спал,  не
слышал, не помню. И действительно, не помню. Я пробовал  подражать  голосу
Кати, но только наедине и, по-моему, неудачно. А на сеансах - зачем? Я  не
чревовещатель да и денег за это не беру...
   Крис в темноте подтолкнул Вадима:
   - Ну что?
   -  Врет,  наверно.  Или  ты  врешь.  Или  кто-то  еще  врет!  -   Давно
накопившееся раздражение прорвалось у Вадима.
   - Я устал, господа, - сказал голос.
   Что-то щелкнуло в темноте: вероятно, Крис выключил звук. Потом вспыхнул
свет.
   - Все, - сказал Крис, - сеанс окончен. Дух покинул земные пределы.
   Вадим в первый момент даже не нашел что ответить - так он был ошеломлен
происшедшим. Да и в освещенной теперь комнате ничто не свидетельствовало о
материальном происхождении голоса.  Он  тщетно  искал  глазами  что-нибудь
новое, ранее здесь не  присутствовавшее,  -  какой-нибудь  новый  аппарат,
экран, пульт или динамик. Может быть, говорящий робот? Нет, все оставалось
по-прежнему: ничего не прибавилось, ничто  не  переменило  места.  Видимо,
передача из хранилища. Но в хранилище только кристаллы грифонозаписи.  Где
же тогда звучал голос, - в записи?  Странная  запись.  Монтаж  разговорных
фраз со специально рассчитанными  паузами,  с  подстроенными  ответами  на
заранее подготовленные вопросы? Но ведь вопросы Вадим  задавал  по  своему
выбору! В нем уже нарастал нетерпеливый протест человека,  не  признающего
необ®яснимых явлений.
   - Что это было? - спросил он.
   - Общение душ.
   - Не валяй дурака. Новая запись?
   - С записью не разговаривают. Ее прослушивают.
   - Все равно не верю. Это какой-то механический фокус.
   - Робот-чревовещатель, - засмеялся Крис.
   - Не остри. Это ты говорил, да?
   - А вдруг? Допусти, что я медиум. Ведь это был настоящий  спиритический
сеанс.
   - Спиритический розыгрыш! - закричал Вадим. - Мистифицируй  лаборанток,
а я уже стар для этого.
   Он встал, злой и обиженный. Об®яснить происшедшее ему так и не удалось.
   - Садись. - Крис дружески подтолкнул его в кресло. - Из всего,  что  ты
тут набурчал, верно только одно слово - механический. Но это не фокус и не
жульничество. Это наука. Не грифонология - другая. Мы стоим у порога новой
науки, старик.
   Вадим молча открыл и закрыл рот. Он уже понимал, что Крис не шутит.
   - Может быть, я сошел с ума или просто кретин, - наконец проговорил он,
- но, каюсь, я ничего не понял.
   - Ты не сошел с ума, и, скорее всего, ты не кретин. - Крис говорил  без
улыбки. - У этой науки еще нет названия, и  состоявшаяся  здесь  беседа  с
твоим  участием  -  ее  первый  публичный  эксперимент.  До  сих   пор   я
экспериментировал в одиночку.
   - Как?
   - Вызывал духов. Не злись, это просто разрядка перенапряжения.  У  этой
науки еще и названия нет - не придумал. А в  основе  ее  -  спиритизм.  Не
делай больших глаз - я не  шучу.  Не  спиритизм  как  явление,  с  которым
связаны сто лет дури, обмана и мошенничества, а, если хочешь, как толчок к
идее, вроде ньютонова яблока. Ты только не перебивай меня, а то я  собьюсь
с фарватера и запутаюсь в отступлениях. Так вот, по роду занятий  я  часто
сам декодирую записи, роюсь в старых архивах. Набрел  как-то  на  "Ребус",
журнал  не  то  московских,  не  то  петербургских  спиритов,   потом   из
любопытства перелистал  английский  "Спиритуалистик  джернал".  И  обратил
внимание на одно обстоятельство. Оказывается, не все,  а  только  немногие
медиумы пытались связывать  своих  клиентов  с  загробным  миром,  и  были
случаи, когда так называемые духи великих  покойников  вещали  на  сеансах
довольно грамотно и  толково  с  учетом  примет  их  профессии,  звания  и
времени.   Никого,   кроме   адептов   спиритизма,   эти   сообщения    не
заинтересовали: наука закономерно прошла мимо. Но я задал себе вопрос:  "А
что, если в этих сообщениях есть хоть крупица правды, когда медиумы никого
не обманывали, а находились, скажем,  в  телепатическом  трансе,  принимая
своеобразные пси-посылки из прошлого?"
   - Ну и допущеньице, - сказал Вадим, - совсем для папы римского.
   - Неважно для кого, но я его сделал. До сих пор, Горацио,  не  устарела
реплика  Гамлета  насчет  неведомого  науке.   До   сих   пор   наука   не
реабилитировала ни Сен-Жермена, ни Калиостро, а кое-что в их  деятельности
никак не об®яснишь только гипнозом и шарлатанством. Если в бездонной  реке
Времени не гаснут звуки человеческой речи, может быть, не гаснут и  мысли?
Ведь и звук - волна, и мысль - волна. Одну создают механические колебания,
другую  -  импульсы  наших  мозговых  клеток.  И  если  закон  Гришина   о
незатухающих звуковых волнах применим к телепатии, значит,  можно  создать
прибор для записи таких пси-посылок из прошлого.
   - Но ведь человек мыслит и образами, - усомнился Вадим.  -  Как  же  их
запишешь?
   - Никак. Но мысль, выраженную в словах,  записать  можно.  И  представь
себе, не так уж гигантски сложно:  тот  же  принцип  амплифера.  При  этом
прибор  оказался  особенно  чувствительным  к   перенапряженной   мозговой
деятельности, создающей порой огромные скопления мыслей - ну как  бы  тебе
сказать? - какие-то своеобразные психогалактики. Не улыбайся, я  не  поэт.
Это понятие  из  другого  ряда  здесь  очень  уместно.  Именно  галактики,
звездные системы в мире информации, которой  пользовалось  и  обменивалось
человечество на протяжении всей его сознательной жизни. Такие  "галактики"
образуются в процессах  интенсивной  творческой  деятельности,  в  периоды
одиночества, заключения или болезни,  обрекающей  человека  на  длительную
изоляцию.  Представь  себе  мысленную  "галактику"  слепого  Мильтона  или
глухого Бетховена, гениев вынужденного одиночества. Я не нащупал  их:  еще
ненадежен для записи сам прибор, еще сложнее  настройка.  Но  все  же  мне
удалось записать какого-то безвестного  узника  в  римском  замке  Святого
Ангела, потом я  открыл  Фибиха  и  последние  полгода  -  Наполеона.  Вот
послушай...
   Вадим всегда любовался  столом  Криса  с  перемежающимися  панелями  из
металла и пластика разных цветов и форм. Каких только знаков  не  было  на
этих панелях - римские и арабские цифры, латинский  и  греческий  алфавит,
математические символы! На  этот  раз  выдвинулась  миниатюрная  панель  с
золотистым отливом и дисковой системой набора.
   - Не удивляйся смысловой бессвязности записи, - сказал Крис. - Это  еще
не речь. Мысль часто  хаотична,  ассоциативна,  причем  ассоциации  подчас
понятны только мыслящему. И обрати внимание на паузы: это зрительный образ
вторгается в ассоциативную цепь.
   Он включил запись.
   - ...конечно же, виноват Груши... не сумел догнать пруссаков...  одного
Веллингтона я бы раздавил, как козявку... на правом фланге замок Угумон...
слева Сен Жан, чем левее -  тем  выше,  а  в  тылу  лес  Суаньи  -  вообще
отступать  некуда...  и  Ней  так  удачно  начал  атаку...  а  Груши  ждал
приказа...  идиот...  это  писец  из  префектуры  кланяется  приказам,   а
военачальник думает... только дурак не  мог  сообразить,  что  повторяется
ситуация при Маренго...  ему  бы  дерзость  Дезе,  тот  сообразил,  пришел
вовремя... а Бурмон просто падаль... почему так больно в желудке... Что  я
ел?.. Да-да, Бурмон... под Неем убивают пятую лошадь, а этот шакал продает
императора... а потом смеялись, что я мог спать  под  канонаду...  а  меня
неудержимо клонило ко сну, как вчера у камней...  спать,  спать  -  а  тут
принимай исторические решения...
   - Явная гипотония, -  сказал  Крис,  воспользовавшись  паузой.  -  Одна
таблетка ксеногина, и кто знает, чем бы  окончилась  битва  при  Ватерлоо.
Выключить? - спросил он и, не дожидаясь ответа,  нажал  кнопку.  -  Дальше
муть, все перепутано.
   - А при чем здесь битва при Ватерлоо? - спросил Вадим.
   - Он же о  ней  вспоминает.  Генерал  Дезе  выручил  его  при  Маренго:
подоспел  вовремя.  А  Груши  при  Ватерлоо  не  спешил.   Ждал   приказа.
Тактический просчет. А Наполеон был уже болен и не может забыть  об  этом.
Таких записей у меня тысячи. Вру: десятки тысяч. А это миллионы  импульсов
нервных клеток. Одного лишь Бонапарта. - Крис вздохнул.  -  Только  зачем?
Чтобы помочь какому-то чудаку уточнить биографию великого императора?
   Что-то в  тоне  Криса  насторожило  Вадима.  "Он  и  сам,  кажется,  не
понимает, как это гениально. Даже одна только запись мышления. А Фибих?  -
вдруг вспомнил он. - Как же можно разговаривать с записью?"
   Он повторил это вслух.
   - Нельзя, конечно, - согласился Крис. - Общения не было да и  не  могло
быть.
   - А у медиумов?
   - Тоже не было. Даже у самых честных. Мозг  работал  односторонне,  как
амплифер. Принимал телепатические посылки и переводил на речевой механизм.
Вот и все! Остальное домысливалось,  по-актерски  доигрывалось.  Сочетание
самовнушения с жульничеством.
   - Пример: Фибих, - усмехнулся Вадим. - Только я  все-таки  не  понимаю,
как ты заставил его разговаривать. Ведь это же не запись.
   -  Конечно,  нет.  Просто  следующий  шаг.   Моделирование   психологии
мышления.  Записав  миллионы  нейроимпульсов  и  проанализировав   на   их
основании исследуемую психологию мышления, не так  уж  трудно  было  найти
принципы устройства,  ее  моделирующего.  Ты  говорил  не  с  духом,  а  с
электронным  агрегатом  типа   "Нил"   из   серии   вероятностных   машин,
изготовляемых каирским комбинатом. Я не слишком,  доволен:  Фибих  малость
ограничен - не хватило записей. Но с императором получилось  удачнее.  Это
почти уникальная модель искомого мышления. Удалось передать  даже  эмоции,
правда, определенной окраски - все  записи  относятся  к  последним  шести
годам его жизни на острове Святой Елены. Ты можешь  разговаривать  с  ним,
как с человеком, только беседа будет носить, как мы говорим, когитационный
характер. Живой человек может быть  с  тобой  искренним  или  неискренним,
откровенным  или  неоткровенным,  может  о   чем-то   умалчивать,   что-то
недоговаривать или просто лгать, говорить не то, что думает. Здесь же тебе
отвечает  чистая   мысль,   не   отягощенная   никакими   изменяющими   ее
побуждениями. И еще: обладая какими-то заложенными в ней эмоциями,  модель
лишена способности удивляться. Ты можешь говорить с ней,  как  человек  из
будущего, не маскируясь под современника. Только  не  забывай,  что  узник
Святой Елены, хотя и бывший, но все-таки император.
   - Он уже здесь? - спросил Вадим.
   - Конечно, - сказал Крис.



        3

   Прошла минута или две, а может быть, больше - ни один из них не  глядел
на часы. Ничто не изменилось в комнате. Не скрипнула таинственно дверь, не
погас свет, не переместилась ни одна панель, и не мигнул ни один  световой
индикатор. Все было, как и минуту назад, - тихо, пусто, обыкновенно.  Крис
сидел рядом и загадочно улыбался.
   - Что же ты молчишь? - спросил он. - Начинай.
   Вадим еще раз неуверенно оглядел комнату.
   - Не вертись. Модель в аппаратной. Звук включен. Говори.
   - Не знаю, с чего начать, - замялся Вадим.
   - Представь себе,  что  ты  в  императорском  дворце  в  Тюильри.  Или,
нет-нет, на острове Святой Елены на вилле Лонгвуд. Это  его  резиденция  в
ссылке... Ты входишь в  кабинет  и  у  камина  в  кресле  видишь  великого
человека в лосинах и треуголке.
   - Тоже мне историк - в треуголке! Это у камина? И в кресле?
   - Ну, без треуголки. Ты робко кланяешься и  почтительнейше  произносишь
что-нибудь, добавляя при этом "ваше величество".
   - Обязательно?
   - Обязательно: этикет.
   - А где этот чертов камин локально?
   - Перед вами, шевалье.
   Перед Вадимом ничего не было. Но он невольно приподнялся  с  кресла  и,
буквально выдавливая из себя слова, спросил по-французски:
   - Мы вам не помешали, ваше величество?
   В  ответ  послышался  властный  мужской  голос,  не  ослабленный  и  не
усиленный механической записью, - живой голос  человека,  находившегося  в
двух шагах от вас. Он говорил не спеша, без неприязни,  но  и  без  особой
симпатии к собеседнику, однотонно, скорее задумчиво, чем  равнодушно,  как
говорят обычно пожилые, много видевшие и усталые люди.
   - Кто может мне помешать здесь, когда я один и берег впереди пуст, а на
рейде  три  английских  фрегата?  Да  еще  справа   за   пиком   береговые
артиллерийские батареи, а слева в лесу лагерь шотландской пехоты... Нет, я
не принимаю здесь, господа. Обратитесь к гофмаршалу Бертрану.
   - Вы  у  себя  в  кабинете,  ваше  величество,  и  мы  уже  говорили  с
гофмаршалом, - без тени улыбки произнес Крис.
   Все это показалось бы Вадиму смешной детской игрой,  если  бы  не  этот
голос, продолжавший в той же задумчивой интонации:
   - Это моя единственная привилегия, господа.  Двадцать  лет  воевать  со
всей Европой и добиться в конце  концов  только  права  не  принимать  без
доклада...
   - Кого?
   Это спрашивал опять Крис, а Вадим все еще молчал, - только сейчас дошла
до него угнетающая особенность этого  разговора,  в  котором  им  отвечала
пустая комната, ярко освещенное  ничто,  воздух,  игра  света  и  тени  на
мерцающих стенах.
   - Кого, ваше величество? - поправился Крис.
   - Не люблю, когда забывают об этикете, - сказал голос, -  и  совершенно
не выношу узаконенного здесь обращения "мой генерал".
   - Кем узаконенного, ваше величество?
   - Шефом моих тюремщиков, сэром Гудзоном Лоу. Был у Веллингтона болван с
графским титулом, для которого не нашлось места  в  свите.  Чтобы  унизить
меня, его и прислали  сюда  комиссаром.  Что  же  мне  остается,  господа?
Выдерживать его по часу в приемной и забывать, что он "сэр  Гудзон",  если
он забывает, что я "его величество". "Хотя вы и  кавалерийский  полковник,
мосье Лоу, - сказал я ему, - но у меня в кавалерии Мюрат разжаловал бы вас
в конюшие". Он раздулся, как пудинг: "Вы оскорбляете меня, мой генерал". -
"Разве? - удивился я. - Так это не я,  а  Мюрат.  Я  бы  попросту  вас  не
заметил". В отместку он запретил мне ездить верхом по  берегу.  На  это  я
предложил ему к трем фрегатам на рейде добавить еще  один.  Он  затребовал
два и убавил мой двор на одного человека...
   - У вас здесь свой двор, ваше величество? - спросил наконец Вадим.
   - Двор из пяти глупцов,  поехавших  со  мной  в  ссылку.  И  дворня.  К
сожалению, у богов нет друзей. Так было  и  в  Тюильри.  Хочешь  управлять
людьми - ищи пороки, а не добродетели.
   - Но вас выдвинула революция, ваше величество, - осуждающе сказал Крис.
   В ответ послышался совсем человеческий смешок.
   - Я участвовал в шестидесяти великих сражениях, Какое вы считаете  моей
самой большой победой?
   - Аустерлиц... - назвал Вадим и прибавил не очень уверенно: -  Маренго?
Итальянский поход?
   - Восемнадцатое брюмера! - торжественно отчеканил голос. - День,  когда
я сломал хребет революции.
   - Вы бы могли ее возглавить, ваше величество.
   - Зачем? - последовал равнодушный ответ. - Я ее ненавидел.  Даже  после
Ватерлоо я мог бы опять подняться на ее гребне.  Любой  нищий  Жак  охотно
пойдет с топором на богатых. Но я не хотел быть королем жакерии...
   Вадим внутренне усмехнулся абсурдной необычайности ситуации. Он  задает
давно истлевшему узнику Святой Елены тот же вопрос, который  когда