Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
оны,
старый, ржавый, с большой шляпкой, торчащий из деревянной колонны, то
поверить в случившееся было бы невозможно.
Из храма народ уходил тихо, переговариваясь и обсуждая пережитое. Все
выглядели угнетенными. Лишь малые дети беззаботно бегали по лужам на
проселочной дороге, рвали цветы и радовались жизни. А вот старые люди,
уже пожившие на свете, были удручены. Словно они возвращались с похорон,
на которых предали земле тело кого-то из близких.
- Веревка там, наверное, гнилая была. Вот когда гром ударил, церковь
вздрогнула, веревочка и порвалась. Икона и упала на пол.
- Но раньше же не падала! А крест?
- Бывает и такое. Говорят, после революции церковь горела и тоже ее
вроде молния зажгла.
Правда, никто не видел, ночью церковь загорелась. Но вся не сгорела,
дождь погасил пожар.
Потом ее отремонтировали, а большевики закрыть хотели.
- Но не закрыли ведь!
- Но хотели же!
- А откуда в церкви эта икона?
- Говорят, она по реке приплыла и к берегу ее прибило.
- Так то другая икона, нет ее больше, в войну пропала! А Казанской
Божьей матери откуда взялась?
- Может, и она. Никто уже не помнит, книги-то церковные сгорели.
***
Вечером матушка Зинаида вместе с детьми молилась дома. А затем,
уложив детей спать, долго сидела с мужем, разговаривая о том, что
произошло днем. Посреди ночи женщина вскочила с кровати. В соседней
комнате плакал ребенок. Она в ночной рубашке поспешила к детям.
Младшенький Илья сидел свесив с кровати ноги и горько плакал, закрыв
лицо ладонями.
- Ты чего, сынок? Что-нибудь плохое привиделось?
- Не знаю, мама, страшно мне.
- Чего тебе страшно? Ложись, я с тобой посижу.
- Темно, страшно... - сквозь слезы бормотал девятилетний Илья.
Он был в семье любимцем, самым веселым и разговорчивым. Как водится
во многих семьях, младший ребенок всегда самый любимый, самый желанный.
Илью и старшие браться баловали, и родители в нем души не чаяли.
Матушка Зинаида забеспокоилась.
- Ну расскажи, - обняв сына, попросила она, - что ты видел?
- Огонь, - наконец осмелев, сказал ребенок. - Большой костер горел.
- Ну и что из того? Мало ли костров жгут?
- Он был жаркий-жаркий, даже смотреть на него больно. Я хотел
убежать, а ноги к земле приклеились, словно привязали меня, мама.
- Бывает, - поглаживая сына по голове, прошептала попадья. - Не
бойся, Илюшка, ложись. Я тебе сейчас воды принесу.
Она потрогала лоб, немного успокоилась.
Температуры у ребенка не было. Долго сидела мать с сыном, поглаживая
его руку.
Наконец младший уснул. И женщина отправилась в спальню.
- Ну что там? - спросил муж.
- Да Илья что-то во сне увидел. Огонь какой-то, костер.., вот и
вскочил среди ночи.
Священник перекрестился.
Матушка зажгла тонкую свечу перед иконами, опустилась на колени и
принялась молиться, прося у Богородицы заступничества. Но сердце сжалось
в комок, и боль то и дело пронизывала его, словно кто-то невидимый
прокалывал его острой иглой.
В конце концов попадья взяла таблетку валидола. Сердце успокоилось,
может, от таблетки, а может, от молитв. Она легла на постель и
постепенно уснула.
На следующий день ближе к полудню на телеге, запряженной черной
кобылой, приехали к церкви трое местных мужчин. На возе лежали доски,
бруски, веревки, молотки, гвозди, проволока - в общем, все то, что могло
понадобиться для ремонта сбитого молнией креста. Батюшка, волнуясь,
стоял у ворот.
- Ничего, отец Павел, не беспокойтесь. Мы это дело мигом наладим, -
после приветствия уверил один из мужчин, сбрасывая пиджак и закатывая
рукава рубашки.
Длинная лестница висела на стене церкви.
Мужчины довольно долго обсуждали, как лучше укрепить крест и кто
полезет наверх. Вызвался Василий Марков, самый легкий и самый молодой из
работников. Черную кобылу выпрягли из телеги, и лошадь пошла щипать
сочную траву у церковной ограды. Мужчины принялись спорить, чертить
прутиками на земле способы, какими можно справиться с задачей.
В конце концов пришли к единому решению.
Василий Марков, повесив на шею веревку, стал карабкаться по лестнице
на крышу. Затем, сбросив конец веревки, поднял маленькую лестницу,
принесенную из деревни, приложил ее к куполу, перевязал проволокой,
укрепил. Стали поднимать крест. Снизу кричали, давая советы. Даже
ругательства постоянно слетали с губ, несмотря на то что крест ставили.
Время от времени бранные слова срывались то у Василия, стоявшего на
коньке крыши с молотком в руке, то у его помощников, размахивающих внизу
руками.
Василий поставил кованый металлический крест и уже приготовился
прихватить его веревкой, как тот вдруг качнулся и начал заваливаться.
- Да держи ты его, мать твою! - послышалось с земли.
Проволока, которой крест был прихвачен, медленно раскручивалась.
Василий едва успел отскочить. Если бы не его проворство, то крест упал
бы прямо на парня. Наверняка Василий, свалясь с крыши на землю, разбился
бы насмерть. Но Бог миловал.
Работник удачно уцепился за конек крыши, взобрался, сел на него.
Вытащил из кармана рубашки мятую ярко-красную пачку "Примы".
Закурил и лишь после того, как выкурил сигарету и немного успокоился,
вновь взялся ставить крест.
На этот раз Марков действовал расторопнее, крест прихватил в двух
местах. И единственное, что упало на землю, так это его серая кепка,
которая мешала закручивать болты на металлических полосах-стяжках.
Кепка, как колесо, покатилась по крыше и упала к ногам отца Павла.
Священник бережно поднял головной убор и положил на табурет у крыльца.
Работа была закончена, крест укреплен.
- Посмотри, что там, Вася, - закричал мужчина постарше. - Все ли
ладно? Не упадет ли следующим разом?
- Закрутил на совесть, аж четыре болта.
Намертво сделал, еще сто лет стоять будет.
Только красить надо, чтобы ржавчина металл не съела.
Василий спустился с крыши. Мужчины сложили веревки, инструмент,
отошли к церковной ограде полюбоваться на крест.
Тут подошла матушка Зинаида с женщинами.
Одна из подошедших, мать Василия Маркова, подозвала к себе сына,
посмотрела на крест.
- Что такое? Что-то не так? - молодцевато спросил парень, поправляя
кепку.
- Почему сразу не покрасили крест?
Только тут все поняли ошибку. И даже отец Павел обреченно, словно
птица с перебитым крылом, махнул рукой и отошел в сторону.
- Да бес попутал, - сказал вместо отца Павла Василий. - И надо же
было до такого простого дела не додуматься!
- Краска же в притворе стоит, целая банка, - произнесла мать Зинаида.
- И кисточка есть.
- Давай, мужики, по новой!
Василий, не возражая, приставил к церковной стене лестницу и уже с
банкой краски, с кистью в зубах полез наверх. На кресте сидела ворона.
Когда молодой человек, осторожно ступая по гулкой жести, подошел к
куполу, птица, громко каркнув, взмахнула крыльями, но с креста не
улетела.
- Кыш! - закричал ей Василий. - Пошла вон!
Птица встрепенулась, взлетела, и вместе с ней со всех старых лип
поднялась в небо целая туча ворон. Птицы громко кричали и носились над
церковью. От огромного количества галдящих птиц даже небо почернело.
Василий же, не обращая на них внимания, принялся красить крест. Банка
была привязана к поясу, работник макал кисть и аккуратно водил ею. Затем
перебрался на вторую сторону, покрасил и там.
- Ну как? - закричал он, обращаясь к стоящим на земле людям.
Вороны яростно завопили, а затем облепили свежевыкрашенный крест.
Глава 4
Секретарь Патриарха назначил встречу Андрею Холмогорову в Загорске.
Андрей прибыл к десяти утра, и секретарь Святейшего обрадованно
улыбнулся, когда увидел Холмогорова, входящего в кабинет. Они
поприветствовали друг друга рукопожатием. Знакомы они были уже не первый
год, и отношения между ними были теплыми, почти приятельскими.
- Андрей Алексеевич, - спросил секретарь Патриарха, - а может, мы
пойдем прогуляемся и заодно все обсудим? Кабинет не располагает к
беседе.
Холмогоров кивнул. Уже через пять минут они прогуливались у
монастырской стены, где еще вовсю цвела сирень, распространяя свежий
аромат. После ночного дождя все вокруг дышало спокойствием. По небу
плыли легкие белые облака, гонимые теплым южным ветром.
- Благодать-то какая! - взглянув на купола соборов, сверкающие
кресты, вымытые ночным дождем, произнес секретарь.
Он снял очки, и его лицо с маленькой аккуратной бородкой сразу же
стало детским, наивным, а глаза почему-то увеличились в размере.
Холмогоров усмехнулся и спрятал в усах улыбку.
- Святейший ознакомился с вашим заключением, Андрей Алексеевич, -
секретарь Патриарха тихо ступал по песку, которым была высыпана дорожка.
- Очень доволен. Он сожалеет, что не сможет с вами встретиться лично.
Занемог Святейший.
- Что-нибудь серьезное? - озабоченно осведомился Холмогоров.
- Все в руце Божьей, - ответил секретарь. - Я даже не ожидал, что он
так быстро прочтет заключение, - секретарь наклонился, сорвал травинку,
поднес ее к глазам, любуясь. - Экая красивая!
Холмогоров не ответил, он наблюдал за голубями, воркующими у
маленькой лужи, отражающей голубое небо с белыми облаками.
- Чем вы сейчас заняты, Андрей Алексеевич?
- Работаю в архиве, - коротко ответил Холмогоров.
- Продолжаете свой труд?
- Продолжаю, - сказал Холмогоров, - но так медленно все движется.
Столько всего уничтожено, безвозвратно исчезло.
- Вы имеете в виду...
Холмогоров не дал договорить секретарю, кивнул. Они понимали друг
друга с полуслова. Холмогоров был на пару лет старше секретаря, в свое
время они вместе учились в академии.
- Католики зашевелились, - вдруг сказал секретарь, -
активизировались, словно весна на них подействовала.
- Знаю, - ответил Андрей Алексеевич.
- Папа предлагает Святейшему встретиться, но Святейший не желает
встречаться.
- Оно и понятно, - мягким певучим голосом произнес Холмогоров. - Я бы
на его месте тоже повременил со встречей. Хотя это тянется уже не одно
столетие. Когда-нибудь нужно посмотреть друг другу в глаза.
- Слишком много вопросов, - сказал секретарь.
- Я в курсе.
- Святейший просил передать благодарность за проделанную работу. Он
остался очень доволен, я давно не слыхал от него столь высоких похвал.
- Я всего лишь делаю свое дело.
- Не скромничайте, Андрей Алексеевич.
То, чем вы занимаетесь, не под силу... - секретарь хотел сказать
"никому", но замешкался, остановился у лужи. Голуби вспорхнули из-под
ног и полетели к куполам. - То, что удается вам, Андрей Алексеевич, не
знаю, кто бы еще смог сделать.
- Спасибо за похвалу. Я работаю потому, что мне нравится моя работа.
- Служба, - напомнил секретарь.
- Я не рукоположен в сан, поэтому предпочитаю считать себя наемным
работником.
- Это смирение или гордыня? - усмехнулся секретарь и, не дождавшись
ответа, продолжил:
- Вам, наверное, придется поехать в Ватикан в середине лета.
Святейший вас наверняка благословит на эту поездку.
- Зачем? - сразу же задал вопрос Холмогоров.
- Я не знаю, - пожал плечами секретарь. - Он не стал уточнять, а я...
- Понимаю, не спросили.
- Вот именно. Так что можете готовиться.
- А что мне готовиться? - произнес Холмогоров. - Я свободен, дел у
меня особых нет, только вот осталось закончить...
- Наверное, вам придется отложить работу в архиве, Андрей Алексеевич.
В руках секретаря появился аккуратный белый конверт. На нем виднелась
скромная надпись от руки без подписи "Холмогорову Андрею Алексеевичу".
Секретарь повертел в руках узкий конверт и отдал Холмогорову.
- Это от него. Что внутри - я не знаю.
Холмогоров опустил узкий конверт в карман серого плаща.
- Так что вот такие дела, дорогой вы мой Андрей Алексеевич.
- Хорошо.
Секретарь развернулся:
- Пойдемте. Я отдам ваше заключение с пометкой...
- Двумя пометками, если мне не изменяет память. Там требуется
уточнение, - Холмогоров улыбнулся, словно наперед знал, в каких местах
стоят вопросительные знаки, поставленные рукой Патриарха.
Через четверть часа Холмогоров с тонкой пластиковой папкой в руках
подошел к машине, Секретарь Патриарха стоял у окна, провожая взглядом
выезжающий со двора автомобиль.
***
Младший сын священника Павла Посохова проснулся за полчаса до
рассвета. Его разбудил не будильник, не свист приятеля, не удар камешка
в окошко, а истошный крик петуха. Девятилетний Илья оторвал голову от
подушки, Братья сладко спали. Илья протер глаза, сбросил с кровати ноги
и решительно поднялся. Он быстро, даже не зажигая свет, оделся и,
подойдя к окошку, выглянул во двор. Небо на востоке едва заметно
розовело.
"Хорошая погодка будет, - подумал мальчик. Открыл холодильник,
вытащил трехлитровую банку с молоком. Налил себе полную чашку, быстро
выпил молоко, заел хлебом. Отрезал почти полбуханки, положил в
пластиковое ведерко.
Мать услышала возню в кухне. Она появилась в двери и, придерживая
рукой цветастую штору, посмотрела на младшего сына.
- Доброе утро, мамочка, - сказал Илья.
- Какое же утро, сынок, еще ночь.
- Нет, уже не ночь, - тихо прошептал Илья. - Вот и петухи
прокукарекали, что утро наступило. Я на рыбалку.
- Один? - поинтересовалась Зинаида.
- Нет, с Васькой Грушиным пойдем, он меня за огородом ждет.
- А куда пойдете? - уточнила попадья.
- На реку, - ответил Илья.
- Ясно, что на реку. В какое место? Где тебя искать?
- Мы еще не решили. Может, к мельнице пойдем, а может, к мосту.
- Лучше к мосту, - посоветовала попадья.
Мельничный омут пользовался дурной славой. Да и место было
мрачноватое - низина, старые деревья, подмытые корни, черные сгнившие
сваи, торчащие прямо из воды, похожие на источенные зубы во рту старика.
- К мосту идите.
- Хорошо, мамочка.
Женщина подошла к столу, убрала в холодильник банку с молоком, чашку
поставила в умывальник и, перекрестив сына, пошла в спальню досыпать.
Илья вышел из дому, достал из-под крыльца консервную банку с червями,
вынес из сарая ореховую удочку. Коробочка с крючками и грузилами лежала
в нагрудном кармане куртки.
Илья зашагал босиком по огороду среди цветущего картофеля. Земля
после ночи была прохладной, и мальчик иногда вздрагивал. Минут десять он
смотрел в сторону дома Васьки Грушина, но тот так и не появился.
"Ладно, - подумал Илья, - пойду. Он меня на реке найдет".
Васька никогда не подводил. Илья был довольно самостоятельным
мальчишкой, как и большинство его сверстников. Окрестности знал
прекрасно, без взрослых ходил в лес за грибами или ягодами и уже года
два один ходил на рыбалку. До моста было километра два, а до мельничного
омута - километр с небольшим.
Илья постоял немного на развилке двух тропинок, переминаясь с ноги на
ногу, затем положил удилище на плечо и зашагал через рожь к мельничному
омуту. Во-первых, и Ваське Грушину в случае чего найти его будет проще,
да и шансов поймать большую рыбу в омуте больше, чем у моста. Вихрастая
голова мальчика с ореховым удилищем на плече плыла над полем.
В низине стоял туман. И чем ближе к реке, тем туман становился гуще,
плотнее. Но Илью это не пугало. Вскоре он уже подошел к реке, ощутив ее
влажное дыхание, услышал шум воды, и его сердце радостно забилось в
предвкушении рыбалки. Мальчишка остановился перед выбором: пойти направо
или налево. Он подумал и решил: пойду направо.
Вскоре из тумана возникли очертания высокого дощатого забора и силуэт
крытой шифером крыши большого дома, который недавно купил приезжий
незнакомец;, в считанные месяцы отремонтировал, огородил неприступным
забором.
Илья прошел рядом с забором по высокой, мокрой от росы траве,
услыхал, как там, за забором, закричал петух. Но крик птицы показался
ему не радостным, а, наоборот, тревожным и даже злым, словно петух
сердился на солнце, которое никак не хочет появляться на небе, никак не
выползет из-за горизонта. Однако тревожные мысли мгновенно исчезли, едва
мальчик увидел воду и услышал плеск крупной рыбы.
"Окунь, наверное, - решил он. - Подберусь тихонько и сразу же
попробую на червя".
Он на ходу заглянул в ведро, где в большой консервной банке,
прикрытые мхом, ждали своего часа черви. На старом глубоком мельничном
омуте часто попадалась крупная рыба, а вот у моста бралась только
плотва, уклея, красноперка и подлещики. А на омуте можно было вытащить
килограммового окуня, крупного голавля и, если повезет, огромного
судака.
Илья осторожно подобрался к берегу. Не доходя до воды несколько
шагов, присел, размотал удочку. Насадил на крючок двух жирных червей,
поднял поплавок повыше. Почти крадучись по высокой мокрой траве, он
приблизился к срезу воды. Он осторожно забросил наживку, положил удилище
на траву - так, что только кончик торчал над водой, - и замер, глядя на
застывший в темно-коричневой воде белый поплавок из гусиного пера.
Поплавок не долго оставался неподвижным. Он едва заметно вздрогнул. Илья
положил руку на удилище. Поплавок вздрогнул еще раз, а затем вынырнул из
воды и завалился на бок.
- Ну же, ну, тяни! - шептал мальчик.
И гусиное перо, а вернее, рыба, невидимая в темной воде, словно
услышала слова Ильи и потащила наживку. Поплавок нырнул, скрылся под
водой, кончик удилища изогнулся. Илья подсек, почувствовал рыбу и
медленно начал выводить. Рыба билась, леска звенела, с нее сыпались
капельки воды.
И наконец мальчик смог поднять крупную серебристую рыбину к
поверхности.
"Язь!" - подумал он, медленно подводя рыбу к берегу, а затем резко
выбрасывая ее в высокую мокрую траву.
Рыба сорвалась с крючка уже на берегу.
Мальчик бросился на нее, прижал руками к траве. Это был неплохой язь
граммов на восемьсот. Илья сжимал его упругое тело, красноватый хвост
затрепетал, рыба все время открывала рот.
"Вот так, - подумал Илья. - Только пришел, первый заброс и на тебе,
язь взялся! На рассвете всегда так".
Он аккуратно зачерпнул воды, опустил рыбу в ведро и дрожащими
пальцами принялся наживлять скользкого червя на крючок.
Минут пятнадцать поплавок стоял неподвижно, даже стрекоза с
капельками росы на крыльях уселась на него, как на веточку, торчащую из
воды. Мальчишку поведение насекомого начало раздражать, и он, тронув
удилище, пошевелил поплавком. Стрекоза сорвалась и унеслась к вершинам
старых ив, под кронами которых и сидел юный рыболов.
Поплавок дрогнул, качнулся и медленно стал тонуть. Мальчик подсек,
почувствовал биение рыбы в глубине темной воды и принялся медленно
выводить ее на поверхность. На крючке оказался окунь средних размеров.
Он успел глубоко заглотить крючок, и Илья пару минут возился с бьющейся
в руках рыбиной, выдирая крючок из пасти. Когда ему это удалось, он по
старой рыбацкой привычке насадил нового червя, плюнул на него и
аккуратно забросил в то же место, где случилась предыдущая поклевка.
Но на этот раз то ли рыба ушла, то ли погода начала меняться, но
четверть часа поплавок оставался неподвижным.
"Может, стоит место поменять?" - подумал мальчишка.
Илья осмотрелся. Что-то странное произошло в окружающем его мире.
Вода словно застыла, сделалась стеклянной, даже водомерки перестали
сновать по поверхности. Ветви деревьев, листва застыли, а синева неба
сделалась глубокой