н  неожиданно  исчез  из  Асхабада,  как
говорили,  потому,   что   им   заинтересовалась   полиция.   Позднее,   мне
рассказывали, Кази-бек оказался в Персии.
   Там он пришел к губернатору города  Мешхеда   и заявил, что он русский, хочет служить  на  персидской  службе  и
принять  мусульманство.  Персы  восхитились,  узнав,  что  наконец   нашелся
"русский писатель, пожелавший стать  верным  слугой  шаха  персидского".  Но
когда потребовалось совершить обряд обрезания и  старые  ишаны  готовы  были
приступить к этой священной для мусульман процедуре, Кази-бека  нигде  найти
не смогли.
   Оказалось, что  Кази-бек  рассчитывал  обойтись  без  этой  процедуры  по
простой причине - она ему была не нужна; когда ишаны узнали, что Кази-бек  -
ягуди (еврей), то заявили, что он, обманув их, тем самым совершил величайшее
святотатство, проникнув в запретную зону древнего, священного для  мусульман
города. За Кази-беком погналась толпа фанатичных персов,  и  дальнейшая  его
судьба осталась неизвестной...
   Если  учесть,  что  в  ту  пору  среди  государств  Средней  Азии   евреи
повсеместно жили в крайне  униженном  положении  (они  не  смели  ездить  на
лошади,  в  знак  своего  рабского  состояния   должны   были   опоясываться
веревками),  становится  понятной  отчаянная  дерзость  Кази-бека  и  ярость
ишанов.

5. КАПИТАН ЙОМУДСКИЙ И МЕРГЕН-АГА

   Интересное знакомство было у меня с большим знатоком Туркмении  капитаном
Н. Йомудским, рассказывавшим о своих предках, туркменских  вождях  и  ханах,
автором нескольких изданных на русском языке  книг  о  прошлом  туркменского
народа. Йомудский не мог смириться с приниженным положением своей  родины  и
мечтал о том времени, когда Туркмения расцветет, станет свободной.
   У него были свои причудливые фантазии. Как-то в совместной поездке верхом
Йомудский вывел меня на вершину отрога  огромной  скалы,  возвышавшейся  над
песками, откуда открывался далекий вид в глубь пустыни, и  сказал,  что  "из
этой скалы нужно высечь фигуру  наподобие  египетского  сфинкса,  лежащую  и
приподымающуюся.  Она  будет   символизировать   спящую   и   пробуждающуюся
Туркмению, глядящую на запад...".
   Конечно, капитан хан Йомудский представлял себе Туркмению свободной  лишь
в  привычных  ему  патриархальных  общественных  формах,  ему  не  могло   и
присниться, чем стала его родина через два-три десятилетия.

***

   Вскоре меня познакомили еще с одним "старым закаспийцем",  подполковником
Малахием Клавдиевичем Маргания, родом с  Кавказа,  из-под  Сухуми,  возможно
абхазцем, влюбленным в туркменский народ; туркмены прозвали его "Мерген-Ага"
(охотник-начальник).
   В  молодости  он  служил  солдатом  в  отряде  Скобелева  и  отличился  в
знаменитой битве при Кушке ,  за  что  получил
офицерский чин и Георгиевский  крест.  Теперь  он  был  полным  георгиевским
кавалером - его грудь украшали солдатские и офицерские Георгиевские кресты.
   Маргания - Мерген-Ага - командовал  одним  из  кавалерийских  туркменских
дивизионов. Он заботился  о  породе,  красоте,  подборе  масти  коней  своих
джигитов, и на парадах его дивизион отличался особой лихостью и выправкой.
   Все офицеры дивизиона были туркмены.
   До Маргания командиром дивизиона был кавказский князь  Алиханов-Аварский,
тоже выслужившийся из рядовых и разжалованный в рядовые за убийство  офицера
на дуэли. Алиханов-Аварский был восстановлен в  правах  во  время  Восточной
войны  за отчаянную храбрость.
   В  битве  при  Кушке   Алиханов-Аварский   командовал   тем   туркменским
дивизионом, который был составлен из  всадников,  недавно  дравшихся  против
Скобелева под Геок-Тепе. Как известно, после победы при  Геок-Тепе  Скобелев
предложил всем лихим туркменским воинам перейти  на  службу  России  и  этим
положил основание созданию туркменских дивизионов.
   Даже англичане, стоявшие за спиной  афганцев  в  кушкинской  авантюре,  в
описании  битвы  при  Кушке  отмечают   необычайную   смелость   туркменских
всадников, неудержимой лавиной атаковавших  противника,  превосходившего  их
численностью более чем в  десять  раз  .
   Мерген-Ага свободно говорил по-туркменски и по-персидски. При пограничных
иницидентах  его  всегда  посылали  вести   дипломатические   переговоры   с
заграничными  (персидскими),   туркменскими   ханами,   выполняя   директивы
начальника области.
   Жил он в прекрасно устроенном доме с большим садом, со многими комнатами,
убранными, как тогда  говорили,  "по-восточному",  где  можно  было  сидеть,
подвернув ноги под себя, на  коврах,  опираясь  на  подушки.  Угощение  тоже
подавалось на восточный манер - в маленьких  чашечках-пиалах,  на  подносах,
без   европейских   приборов.   Здесь   всегда    можно    было    встретить
останавливавшихся погостить туркмен, приехавших в Асхабад по своим делам.
   Про Маргания говорили, что он тайно принял мусульманство.
   Мерген-Ага вел очень замкнутую  жизнь,  почти  не  бывая  среди  русского
общества, и говорил мне, что никогда не ухаживал за русскими красавицами.
   "Нет никого прекраснее туркменки!.." Действительно, женщин он  как  будто
не замечал, даже самые эффектные и пылкие красавицы Асхабада были  бессильны
сделать его своим поклонником.
   Но у Маргания была тайная любовь, о которой  мало  кто  знал,  -  богатая
вдова-туркменка, жившая самостоятельно, имевшая в степи свой  аул,  лошадей,
скот. Иногда Малахий Клавдиевич исчезал из Асхабада, обычно уезжая на  охоту
в горы Копетдага, и во время этих поездок тайно посещал одинокое туркменское
кочевье.
   Эти посещения были большой редкостью, так как вдова,  видимо,  отличалась
свободолюбивым и беспокойным характером, постоянно  кочевала  по  Каракумам,
лишь изредка разбивая свою кибитку вблизи Асхабада.
   Носивший  небольшую  черную  бороду,  стриженную  лопаточкой,   стройный,
высокий, с некоторой полнотой, но очень гибкий, зимой в черной,  а  летом  в
белой черкеске с серебряными газырями, Маргания умел держаться со  всеми,  в
том числе с  начальниками,  с  величественным  и  в  то  же  время  вежливым
достоинством, а со своими немногочисленными друзьями был прост и сердечен.
   Мерген-Ага  был  замечательным  знатоком  лошадей,  и  особенно   кровных
туркменских пород, славнейших родов и  разных  мастей.  Иногда  он  проезжал
через город на любимом гнедом жеребце,  способном  легко  нести  богатырское
семипудовое тело седока, а сзади  ехали  конюхи,  ведя  в  поводу  еще  двух
жеребцов - золотисто-канареечной масти и вороного.
   Мы с ним сдружились после того, как  Мерген-Ага  увидел,  что  я  полюбил
Среднюю Азию и мечтаю приобрести туркменского жеребца.
   Когда я приехал в  этот  казавшийся  мне  сказочным  городок-крепость  на
границе пустыни и диких гор, то долго чувствовал себя как в стране,  похожей
на мир из романов Фенимора Купера и Майн Рида. И первое, о  чем  я  страстно
мечтал, - это иметь дивного  верхового  коня,  самому  ухаживать  за  ним  и
странствовать на нем в далеких поездках по пустыням и горным ущельям.
   Но Мерген-Ага говорил мне: "Не торопись покупать коня. Конь - как  родной
брат  и  даже  больше.   Подожди,   я   найду   тебе   первейшего   жеребца,
золотисто-рыжего или вороного, какой тебе понравится, с широкой  грудью,  от
породистой крови йомуда или поджарого ахалтекинца. Ко мне скоро приедут  мои
друзья из туркменских кочевий, и я найду тебе коня".
   Мерген-Ага сдержал свое слово. С его помощью вскоре я приобрел текинца  -
золотисто-рыжего Ит-Алмаза (конь-алмаз). А после того - великолепного  Моро,
чистокровного  вороного  йомуда.  И  впоследствии  Мерген-Ага  не  один  раз
оказывал мне свою помощь и покровительствовал,  выручал  из  затруднительных
положений.

***

   В Асхабаде тогда печатались две конкурировавшие русские газеты.
   "Асхабад", либеральная газета, бывшая не в ладах с  цензурой,  издавалась
капитаном артиллерии в отставке З. Д. Джавровым. Про "Асхабад" говорили, что
это  издание  поддерживается   из-за   рубежа   социалистами-революционерами
эмигрантами.
   Другая газета-полуофициоз "Закаспийское обозрение" издавалась К. М.
   Федоровым, местным старожилом, автором нескольких книг  о  Средней  Азии,
считавшим  себя  непогрешимым  знатоком  Закаспия.  В  ней  печатались   все
официальные приказы  и  казенные  объявления,  составлявшие  самую  доходную
статью ее бюджета.
   В частных разговорах Федоров намекал на то, что в  студенческие  годы  он
был секретарем у Н. Г. Чернышевского, за  это  побывал  в  ссылке  и  потому
оказался в Асхабаде.
   Сразу по прибытии я стал изучать Среднюю Азию, Туркмению  и  сопредельные
страны и писать о них свои впечатления, очерки, статьи, рассказы,  печатаясь
в обеих местных газетах, а также в петербургской печати.
   "Асхабад" обычно  охотно  печатал  меня,  зато  "Закаспийское  обозрение"
вначале тоже печатало, но вскоре приревновало к "Асхабаду"  и,  почувствовав
угрозу  авторитету  Федорова,  не  только  не  печатало,   но   даже   порою
преследовало меня злобными заметками.

***

   Посещал  я  городские  библиотеку  и  музей,  собрания   членов   обществ
востоковедения  и  археологии,  исследования  Закаспийского  края  и  другие
собрания, но особенно я пытался завести дружбу с  туркменами  -  аборигенами
страны, изучал туркменский язык, а бывая в туркменских кочевьях, беседовал с
их жителями.

II. "ЗАКАСПИЙСКАЯ ОКРАИНА"

1. "ГЕНЕРАЛ-РАКЕТА"

   Начальника  Закаспийской  области  и  командира  Второго   туркестанского
корпуса, генерального штаба  генерал-лейтенанта  Деана  Суботича  сослуживцы
прозвали "генерал-ракета", настолько он был вспыльчив и стремителен во  всех
своих действиях.
   Суботич внезапно выезжал на ревизии  и  был  беспощаден  в  наказаниях  и
взысканиях за факты притеснения населения, налагаемых  им  на  провинившихся
приставов и всяческих других начальников  -  любителей  поживиться,  получая
"подарки" от подчиненных и зависимых от них.
   Генерал  был  очень  подвижный,  худощавый,   пятидесятилетний   красавец
небольшого роста с совершенно седой  головой,  черной  бородой  и  огненными
глазами .
   Утром следующего дня  по  прибытии  я  надел  мундир,  прицепил  шпагу  и
отправился  представляться  Суботичу.  Одноэтажный   выбеленный   дом,   где
находилась канцелярия начальника области, отличался от других домов Асхабада
только более внушительной архитектурой, размерами да тем, что перед зданием,
в сквере, возвышался памятник русским воинам,  павшим  при  взятии  крепости
Геок-Тепе.
   Пройдя мимо стоявших у входа казаков-часовых, я  попал  в  приемную,  где
генерала уже ожидало много посетителей, почти все были офицеры  или  военные
чиновники. Обаятельный личный адъютант, неизменный спутник генерала во  всех
его походах ротмистр Штапельберг,  встретил  меня  очень  дружески,  и  наши
совершенно товарищеские отношения впоследствии продолжались много лет.
   Суботич вскоре вышел из своего кабинета и поочередно поздоровался за руку
с каждым его ожидавшим. Все официально рапортовали, представляясь.
   Затем некоторых генерал отпустил, а других по одному принимал в кабинете.
   Когда подошла моя очередь, генерал посмотрел  на  меня  в  упор  черными,
живыми, проницательными глазами, потрепал по плечу и увел к себе.
   В его кабинете  меня  поразила  огромная  китайская  фарфоровая  ваза,  в
полтора человеческих роста высотой, привезенная им из императорского  дворца
в Пекине или из Мукдена как памятный трофей.
   Суботич сказал мне: "У  меня  был  чиновник-переводчик,  знавший  отлично
иностранные и восточные языки. Теперь он, по-видимому,  умирает...  Я  хотел
бы, чтобы вы так же, как он,  изучили  восточные  языки,  в  первую  очередь
туркменский язык, и сопровождали меня в поездках. На днях мы отправляемся  в
объезд Закаспийской области. Вы поедете со мною.
   От вашего брата я знаю, что  вы  любите  литературу.  Изучите  не  только
восточные языки,  но  также  загадочную  душу  народов  Востока  и  создайте
произведения, где  раскройте  этот  непонятный  большинству  европейцев  мир
Востока...
   Не  тратьте  времени  даром,  оно  пролетает  быстро.  Здесь  обыкновенно
молодежь безрассудно  расходует  время,  спивается  от  скуки  и  уезжает  с
опустошенными душой и карманом!.. Я дам вам возможность поездок по  краю,  и
работы для вас будет много... Олимпия Ивановна приглашает  вас  позавтракать
вместе с нами. Мы послушаем ваши английские впечатления..."
   Когда мы завтракали, Олимпия Ивановна поинтересовалась тем, как я  доехал
и устроился в городе, советовала перебраться в отдельный маленький  домик  с
садиком  при  нем,  из  тех,  что  сдавались  довольно  свободно  и   дешево
правительством для чиновников канцелярии начальника области; вскоре я так  и
поступил.

2. "БЕЛАЯ СМЕРТЬ"

   В начале марта 1902 года генерал  Суботич  с  группой  сотрудников  своей
канцелярии выехал в инспекционную поездку на побережье Каспийского моря, и я
сопровождал его. Наш путь лежал вначале в Красноводск, а  оттуда  на  остров
Челекен и другие острова, где строились нефтяные  промыслы  обществ  "Братья
Нобели" и Каткова.
   Эта поездка была вызвана жалобами прибрежных прокаженных туркмен  на  то,
что, хотя им были обещаны лечение и питание, о них забыли и они  умирают  от
голода  и  болезни.  Нефтепромышленники  также  просили   заняться   судьбой
прокаженных, так как завербованные рабочие и технический персонал промыслов,
едва узнавали о близости прокаженных, бросали  работу  и  бежали  из  боязни
заразиться и погибнуть ужасной "белой смертью".
   А это мешало нормальной работе  промыслов,  приносило  убытки,  и  Нобели
обещали большие деньги на устройство  лепрозориев,  лишь  бы  избавиться  от
прокаженных.
   Инспектирующих  вез  принадлежавший  Нобелям  большой  грузо-пассажирский
пароход, черный, с высокой белой трубой, носивший  возвышенное,  но  мало  к
нему подходящее наименование - фамилию  великого  голландского  мыслителя  и
скромного гранильщика стекол "Спиноза".  На  берег  съезжали  сопровождавшим
паровым катером "Меридиан".
   На Челекене, где уже вырос лес  ажурных  нефтяных  вышек,  была  устроена
пышная встреча Суботичу. Представители от населения острова и  администрация
нефтепромыслов поднесли ему хлеб-соль, после  чего  все  инспектировавшие  и
сопровождавшие  отправились  в  экипажах  и  верхами  на   осмотр   нефтяных
сооружений.
   Серые  облака,  изредка  моросившие  мелким  дождем,  низко  повисли  над
однобразной  песчаной  равниной,  кое-где  поросшей  колючей  сухой  травой,
поблескивавшей  солончаковыми  болотцами  и   испещренной   бурыми   пятнами
просочившейся нефти.
   Контрастом этой суровой местности были сопровождавшие вереницу экипажей и
верховых лихие всадники-туркмены в ярких красных халатах и  черных  папахах,
они джигитовали и гонялись друг за другом, вырывая большие красные платки.
   С нефтепромыслов Суботич проехал в северный аул Корт-Яга, а затем в южный
большой аул Кара-Гель, где население промышляло ломкой соли, рыбной  ловлей,
добычей нефти и горного воска. Аул этот торговал с Персией, где  прокаженные
были обычным явлением, пользовались полной свободой и бродили по стране  или
сидели на улицах, выпрашивая себе подаяние.  Поэтому  вследствие  постоянных
сношений с Персией и  по  наследственным  причинам  в  ауле  Кара-Гель  были
прокаженные.
   Дорога к аулу шла сыпучими песками, пока  не  показалась  голубая  полоса
моря. Направо уходила вереница  нефтяных  вышек,  а  вдоль  берега  тянулась
цепочка туркменских кибиток.  Здесь  тоже  была  подготовлена  торжественная
встреча.
   Путь, сажен на сто, был выстлан коврами, а поверх них  раскатана  дорожка
из белой кошмы, расшитая пестрым цветным туркменским орнаментом.
   Толпа туркмен ожидала на окраине аула. Впереди стояли старики -  аксакалы
- в дорогих парчовых "наградных" халатах,  с  медалями,  держали  хлеб-соль.
Из-за кибиток, закрывая  лица  платками,  выглядывали  смуглые  туркменки  в
длинных,  до  пят,  красных  одеждах,  увешанные  серебряными  монистами,  с
браслетами на запястьях, придерживавшие любопытных гололобых ребятишек.
   Туркмены окружили  Суботича  и  говорили  с  ним  о  своих  нуждах  через
переводчика Эфендиева. Предложение увезти прокаженных в другое место вызвало
протест их родственников, заявивших, что  "теперь  несчастные  видят  родной
аул, слышат  голоса  своих  близких,  им  легче  переносить  болезнь.  А  на
отдаленном острове, не видя своих близких, они умрут от горя и будут для нас
как уже умершие...".
   Суботич прошел к кибитке, где жили прокаженные. Метрах  в  ста  от  аула,
среди чистого поля, уединенно стояла старая, грязная, покривившаяся  кибитка
нищенского и нежилого вида. Из нее вышел угрюмый молодой туркмен.
   Одет он был так же, как его соплеменники по аулу, но в  чертах  лица  его
было нечто ужасное: без ресниц  и  бровей,  с  толстыми  опухолями  на  лбу,
распухшим  носом,  синеватой,  покрытой  волдырями  кожей.  Он  окинул   нас
безжизненным погасшим взором и отвернулся.
   За ним вышла старая туркменка, его мать. Генерал Суботич говорил с нею, и
мать просила не удалять ее сына на остров прокаженных и сама отказалась туда
ехать. Сын и слова не сказал.
   С острова Челекен  Суботич  проехал  на  остров  Огурчинский,  куда  были
собраны большинство прокаженных Закаспия, и посетил другие острова, где  они
жили. Деан Йованович и там лично обошел поселения прокаженных,  беседовал  с
ними.
   В этой поездке медицинские пояснения  давал  военный  врач,  впоследствии
известный профессор Московского университета Н. В. Богоявленский,  изучавший
проказу, много сделавший для улучшения положения несчастных больных туркмен,
прозванный за это в Закаспии "другом прокаженных".
   Больных проказой было  много.  Меня  поразили  эти  живые  трупы,  многие
калеки, ползавшие на четвереньках - ступни уже отвалились, иные  без  кистей
рук...  Больные  мужчины  и  женщины  продолжали  состоять  в  браке,  имели
маленьких детей, больных от рождения, продолжавших жить у родителей.
   Для облегчения участи прокаженных и  для  их  изоляции  были  найдены,  с
помощью занимавшихся геологическими изысканиями горного инженера Маевского и
геолога Иванова, острова, подходящие к устройству лепрозориев.
   Олимпия  Ивановна,  бывшая  председателем  Общества  Красного  Креста   в
Закаспии, организовала по области  сбор  средств  в  помощь  прокаженным.  В
Асхабаде, Мерве, некоторых других городах  были  устроены  благотворительные
спектакли и базары, чистый  сбор  шел  в  пользу  больных  и  на  устройство
лепрозориев.
   На собранные деньги закупили и отправили больным для  бесплатной  раздачи
одежду,  белье,  посуду  и  продукты,  а  выдачу  медикаментов   и   лечение
организовали через  красноводского  уездного  врача,  сообщившего  позже  об
организации нескольких  лепрозориев  и  некотором  улучшении  жизни  больных
"белой смертью".

3. ВДОЛЬ ПЕРСИДСКОЙ ГРАНИЦЫ

   С острова Огурчинского генерал Суботич на "Спинозе" проехал к  персидской
границе, в пограничный городок Чикишляр, маленький, более похожий на военное
поселение.  Возле  него  находились  крупные  рыбные   промыслы   миллионера
Лианозова.
   В Чикишляре Суботич разнес начальника отряда местной  пограничной  стражи
за то, что у того пушки стояли не на  месте  -  в  лощине  -  и  плохо  была
организована круговая оборона  отряда.  Генерал  сказал,  что  пушки  должны
обстреливать местность, а не прятаться (это были легкие полевые  орудия),  и
показал на примере, как организовать круговую оборону.
   Затем Суботич поехал вдоль границы, частью в экипаже, а иногда верхом,  в
сопровождении начальника пограничной стражи, по военной дороге,  построенной
еще во времена Скобелева.
   В одном месте, на самой границе с Персией, Суботича  встретила  небольшая
группа туркменских всадников. Они сошли с коней и выразили восточный "салям"
русскому "ярым-падишах