ан.  Наверное,  что-нибудь  вроде  "В   память   о
проигранном деле".
   - Да хватит тебе, Мэйтлэнд, - произнес он вслух. - Жалеешь  себя  больше,
чем Дюваля.
   В этот момент раздался стук в дверь, и она приоткрылась. В образовавшуюся
щель  просунулась  голова  -  грубоватое  широкоскулое  лицо  Дана  Орлиффа.
Репортер протиснул свое  кряжистое  туловище  крестьянина  в  приемную  и  с
некоторым недоумением огляделся.
   - Вы одни? - спросил он. Элан молча кивнул.
   - А мне послышалось, что кто-то здесь разговаривает.
   - Не ошиблись.  Это  я  сам  с  собой  побеседовал.  -  Элан  сконфуженно
усмехнулся. - Вот до чего дошел.
   - Пора вам помогать, - заметил на это Дан Орлифф. -  Как  вы  посмотрите,
если я вам устрою собеседника поинтереснее?
   - Кого же, к примеру?
   - Я подумал, может, начать с премьер-министра, - обыденным тоном  ответил
Орлифф. - Он послезавтра должен быть в Ванкувере.
   - Сам Хауден?
   - И никто другой.
   - Ах, ну конечно. - Элан уселся на стул машинистки, откинулся и  забросил
ноги на дряхлую пишущую машинку. - Вот что, скажу я вам, я  сделаю  -  сниму
себе какую-нибудь конуру, а его приглашу погостить в моих апартаментах.
   - Послушайте же, - воззвал к нему Орлифф, - я ведь не шучу. Такую встречу
и вправду вполне реально организовать, и она может оказаться полезной. Через
суды-то вам уже ничем Дювалю не помочь, разве не так?
   Элан кивнул:
   - Все так. Здесь мы дошли до точки.
   - Тогда что вам терять?
   - Терять нечего. Но какой смысл?
   - Вы ведь можете воззвать к чувству сострадания и милосердия и все  такое
прочее. А для чего же еще тогда адвокаты?
   - Вдобавок нужно иметь еще какие-то серьезные аргументы, - Элан скривился
в кислой гримасе.  -  Представляю  себе  эту  картину  -  я  на  коленях,  а
премьер-министр едва успевает утирать слезы. "Элан, сынок, - говорит  он.  -
Все это время я был так ужасно не прав. А сейчас только распишись вот здесь,
и давай забудем-ка все, что было, и все будет по-твоему".
   - Ладно, - согласился Дан Орлифф. - Вам придется нелегко. Но ведь  и  то,
что вы уже сделали, вам тоже досталось  большим  трудом.  Почему  же  именно
сейчас вы сдаетесь?
   - По одной простой причине, -  спокойно  объяснил  Элан.  -  Потому,  что
всегда наступает момент, когда разумнее всего признать свое поражение.
   - Вы меня разочаровываете, - признался Дан.
   - Весьма сожалею. Мне и самому хотелось бы добиться чего-то большего.
   Они помолчали, потом Элан полюбопытствовал:
   - Кстати, а чего премьер-министру-то в Ванкувере делать?
   - Он совершает поездку по стране. Все это очень неожиданно,  ходит  масса
слухов, - репортер пожал плечами. - Меня это, честно  говоря,  не  касается.
Идея заключалась в том, чтобы свести вас вместе.
   - Да он никогда в жизни не согласится, - заявил Элан.
   - Если к нему обратятся с такой просьбой, он просто не  сможет  позволить
себе отказаться. - Дан Орлифф  показал  на  кипу  газет,  громоздившихся  на
стуле. - А что, если я их скину, не возражаете?
   - Валяйте.
   Дан сбросил газеты на пол, повернул  стул  и  устроился  на  нем  верхом.
Скрестив руки на спинке, он уложил на них подбородок и пристально  посмотрел
на Элана.
   - Слушайте, дружище, - серьезно обратился к нему Дан. - Если до  вас  еще
не дошло, давайте я вам все объясню. Для десяти миллионов человек,  а  может
быть, их куда больше, - для всех, кто читает газеты, смотрит  телевизор  или
слушает радио, вы стали героем, борцом за правду.
   - Борец за правду, - со вкусом повторил Элан. - Из какой-то  книжки,  что
ли?
   - Возможно, - равнодушно ответил Орлифф.
   - Помнится, читал  я  что-то  такое,  -  задумчиво  протянул  Элан.  -  В
воскресной школе, по-моему.
   - Давненько это было, наверное, - заметил репортер. -  Вот  вы  многое  и
подзабыли.
   - Да хватит вам, - оборвал его Элан. - Вы начали что-то говорить о десяти
миллионах человек.
   - Для них вы национальный герой, - отметил Орлифф. -  Своего  рода  идол.
Откровенно говоря, такого я еще не видел.
   - Все это минутные чувства, - возразил Элан. - Когда все  кончится,  меня
через десяток дней никто и не вспомнит.
   - Может, и так, - не стал спорить Дан. - Но пока вы  на  гребне,  с  вами
нужно обходиться с уважением. Даже премьер-министрам.
   Элан усмехнулся, словно мысль эта сильно его позабавила.
   - Хорошо,  если  я  решу  попросить  встречи  с  премьер-министром,  как,
по-вашему, все это организовать?
   - А уж это оставьте нам. "Пост" все устроит, - предложил Дан. -  Не  могу
сказать, что Хауден нас обожает, но игнорировать нас он тоже не может. Кроме
того, хочу опубликовать завтра статью. Напишем,  что  вы  попросили  у  него
встречи, и мы ждем ответа.
   - Ну, вот теперь все ясно, - Элан сбросил ноги с  пишущей  машинки.  -  Я
чувствовал, что здесь что-то кроется.
   Лицо Орлиффа осталось серьезным.
   - У каждого человека свои мотивы, но не забывайте, что мы-то с вами будем
помогать друг другу и Дювалю тоже. К тому же, если мы авансом объявим на всю
страну о вашей просьбе, Хауден отказать не посмеет.
   - Не знаю. Просто не  знаю,  -  еще  колебался  Элан.  Встав,  он  устало
потянулся. "Какой во всем этом смысл, - подумал он,  -  и  много  ли  пользы
будет от новых попыток?"
   Но тут перед его глазами всплыло лицо  Анри  Дюваля,  а  за  ним  маячила
мерзкая торжествующая физиономия Эдгара Крамера.
   С внезапной решительностью Элан окрепшим голосом заявил:
   - Да какого черта! Попытка не пытка.

БРАЙАН РИЧАРДСОН

Глава 1

   Молодой человек в очках в черепаховой оправе сказал "через пару дней".
   На самом же деле - с учетом выходных - ему понадобилось четыре.
   Сейчас он сидел в кресле для посетителей напротив  Брайана  Ричардсона  в
штаб-квартире партии на Спаркс-стрит.
   Как всегда в спартански обставленном офисе  Ричардсона  стояла  удушающая
жара.  Две  батареи  парового  отопления,  включенные  на  полную  мощность,
булькали, словно кипящие чайники. Несмотря на дневное время, жалюзи на окнах
были опущены, ветхие шторы плотно задернуты.  Сделано  это  было  для  того,
чтобы преградить путь сквознякам,  так  и  свистевшим  через  щелистые  окна
одряхлевшего здания. К несчастью, одновременно в  кабинет  не  проникало  ни
капли свежего воздуха.
   Снаружи арктический мороз, ударивший еще в  воскресенье,  сковал  ледяным
оцепенением Оттаву и всю провинцию Онтарио. Температура  упала  до  двадцати
градусов ниже нуля. В кабинете же, судя по стоявшему  на  столе  термометру,
было двадцать пять тепла.
   На лбу молодого человека блестели крупные капли пота.
   Ричардсон поудобнее устроил свое грузное широкоплечее тело в кресле.
   - Ну? - вопросительно произнес он.
   - Я достал, что вы просили, - спокойным голосом ответил молодой человек.
   Он аккуратно положил на середину стола большой конверт коричневой плотной
бумаги. На конверте стоял штамп "Министерство национальной обороны".
   -  Четко  сработано,  -  одобрил   Ричардсон.   Его   охватило   растущее
возбуждение. Оправдалась ли его догадка, скорее даже подозрение? Точно ли он
вспомнил случайно  оброненное  замечание  -  смутный  намек,  не  больше,  -
услышанное на каком-то приеме от человека,  которого  он  даже  не  знал  по
имени? Случилось это лет пятнадцать назад, а то  и  двадцать..,  задолго  до
того, как он связал свою жизнь с партией..,  задолго  до  того,  как  Джеймс
Хауден и Харви Уоррендер стали чем-то большим, чем просто имена  в  газетах.
Это было так давно, что лица, обстановка, фразы почти стерлись из памяти. Но
даже если бы он  помнил  все  до  точности,  не  исключено,  что  сам  намек
изначально был ложным. Он очень легко мог и ошибиться.
   - Отдохните пока, - предложил Ричардсон. - Можете покурить.
   Молодой человек достал  плоский  золотой  портсигар,  выбрал  сигарету  и
прикурил от крошечного  язычка  пламени,  прыгнувшего  из  угла  портсигара.
Потом, спохватившись,  вновь  открыл  его  и  приглашающим  жестом  протянул
Ричардсону.
   - Нет, спасибо, - отказался партийный функционер. Он уже не  глядя  шарил
рукой в нижнем ящике стола, нащупывая банку  с  табаком.  Набил  трубку,  не
торопясь, раскурил ее и только после этого вскрыл конверт и достал  из  него
тощую зеленую папку. Несколько раз глубоко затянулся табачным дымом и  начал
читать.
   Читал он в полном молчании минут пятнадцать. Но уже  через  десять  минут
понял, что в его руки попало  именно  то,  что  ему  нужно.  Память  его  не
подвела.
   Закрыв папку, Ричардсон предупредил молодого человека:
   - Мне нужно подержать это у себя двадцать четыре часа.
   Крепко стиснув зубы, не произнеся  ни  слова,  молодой  человек  согласно
кивнул.
   Брайан Ричардсон постучал пальцем по зеленой обложке.
   - Полагаю, вам известно, что здесь имеется?
   - Да, я прочитал, - два красных пятна ярко вспыхнули  на  щеках  молодого
человека. - И должен вам сказать, что, если вы используете это,  значит,  вы
еще более низкий и грязный подонок, чем я всегда считал.
   На миг грубоватое лицо Ричардсона побагровело.  Голубые  глаза  сверкнули
холодом стального лезвия. Но гнев его тут же погас. Совершенно  спокойно  он
ответил:
   - А мне нравится ваша смелость. Могу  вам  сказать  только  одно.  Бывают
моменты, когда жизнь требует, чтобы кто-то и в грязи копался -  как  бы  ему
самому это ни было противно.
   Молодой человек промолчал.
   - Теперь поговорим о вас, - продолжал Ричардсон. Он потянулся к  стоявшей
на столе корзине, покопался в  бумагах  и  отыскал  два  скрепленных  вместе
листка.
   Просмотрев их, спросил:
   - Вы знаете, где находится Фоллингбрук?
   - Да, в Северо-Западном Онтарио.
   - Правильно, - кивнул Ричардсон. - Советую  приступить  к  его  изучению:
география района, местные жители - с этим я вам помогу, - экономика, история
и все такое прочее. Этот рейдинг  вот  уже  лет  двадцать  представляет  Хэл
Тедеско. На очередных выборах он подаст в отставку, хотя об этом  еще  и  не
объявлялось.   Фоллингбрук   -   надежное,    гарантированное    место,    и
премьер-министр будет рекомендовать вас на него кандидатом от партии.
   - Да, - процедил сквозь зубы молодой человек, - времени вы не теряете.
   - Мы заключили сделку, - сухо и резко напомнил ему Ричардсон. -  Вы  свои
обязательства выполнили, теперь - моя очередь.
   Указав на зеленую папку, добавил:
   - А это верну завтра.
   Молодой человек помолчал в нерешительности, потом неловко произнес:
   - Не знаю даже, что и сказать.
   - А ничего, - посоветовал Ричардсон. Впервые за все время  их  беседы  он
улыбнулся. - Основная беда политики в том, что слишком много народу  говорит
слишком много слов.
   Через полчаса,  еще  раз  перечитав  содержимое  папки,  на  этот  раз  с
углубленным вниманием, директор партии снял трубку одного из двух телефонных
аппаратов, стоявших на его столе. Это был прямой  городской  телефон,  и  он
набрал номер правительственного  коммутатора  и  попросил  соединить  его  с
министерством по делам иммиграции. Переговорив еще с одной  телефонисткой  и
двумя секретарями, он наконец добрался до министра.
   Телефонная трубка донесла до него зычный бас Харви Уоррендера:
   - Чем могу помочь?
   - Я бы хотел встретиться с вами, сэр, - с  большинством  членов  кабинета
Брайан Ричардсон был на ты, но Уоррендер составлял редкое исключение.
   - У меня как раз выдался свободный час, - предложил  Харви  Уоррендер.  -
Заходите, если угодно. Ричардсон заколебался.
   - Мне это не очень удобно, если  не  возражаете.  Вопрос  у  меня  весьма
личного свойства. Я подумал, нельзя ли было бы нам встретиться  у  вас  дома
сегодня вечером. Скажем, часов в восемь.
   - В моем офисе нам никто не помешает, заверяю вас, - настаивал министр.
   - Я бы все же предпочел встретиться  у  вас  дома,  -  терпеливо  ответил
партийный организатор.
   По тону Уоррендера было ясно, что министру возражения Ричардсона очень не
по душе. Он раздраженно проворчал:
   - Не нравится мне вся эта таинственность. Что у вас за дело-то?
   - Личное, я  же  сказал.  Думается,  вечером  вы  сами  согласитесь,  что
обсуждать его по телефону не стоило.
   - Слушайте, если вы по поводу этого сучьего сына Дюваля...
   - Нет, с ним это не связано, - прервал его тираду Ричардсон.  "Во  всяком
случае, напрямую, - подумал он, - Только косвенно, через целую цепь зловещих
событий, которые вызвал к жизни сам того не подозревающий Дюваль".
   - Ну, тогда ладно, - нехотя согласился министр. - Если уж так необходимо,
приходите ко мне домой. Жду в восемь.
   Ричардсон услышал щелчок - министр бросил трубку.

Глава 2

   Обитель достопочтенного Харви Уоррендера являла собой внушительного  вида
двухэтажный дом в Роклифф-парке - в северо-восточной части Оттавы. В  начале
девятого  фары  "ягуара"  Ричардсона   высветили   извилистые,   окаймленные
деревьями  бульвары  района,  некогда  известного  под  более   прозаическим
названием Маккэйский пустырь, а ныне  элегантного  привилегированного  места
обитания столичной элиты.
   Проехав еще  несколько  минут,  Ричардсон  оказался  у  дома  Уоррендера,
стоявшего на ухоженном лесистом участке, к  нему  вела  длинная  серповидная
подъездная дорожка. На эффектно  отделанном  тесаным  камнем  фасаде  здания
бросались в глаза белые двустворчатые  двери,  обрамленные  по  бокам  двумя
белыми колоннами. Слева и справа  от  дома  Уоррендера,  как  было  известно
Ричардсону, находились дома французского посла и одного из членов Верховного
суда, а прямо напротив через улицу - лидера оппозиции Бонара Дейтца.
   Оставив "ягуар" на дорожке, Ричардсон  прошел  между  колоннами  и  нажал
светящуюся кнопку звонка. Внутри дома послышался мелодичный перезвон.
   Дверь открыл сам министр по делам  гражданства  и  иммиграции,  одетый  в
домашнюю куртку и красные кожаные шлепанцы. Вытянув шею,  он  вглядывался  в
темноту, придерживая полуоткрытую створку двери.
   - А, это вы, - вместо приветствия произнес он. - Ну давайте заходите.
   В тоне и манерах министра не было и намека на  вежливость.  Речь  звучала
слегка невнятно - причина, как предположил  Ричардсон,  крылась  в  стакане,
наполненном на первый взгляд неразбавленным виски, который Уоррендер  держал
в руке. И, очень вероятно, еще в нескольких, ему предшествовавших. "Подобная
ситуация, - подумал Ричардсон, - отнюдь не облегчит задачу, с которой я сюда
пришел. Но, возможно, и  наоборот:  действие  алкоголя  на  некоторых  людей
предсказать невозможно".
   Партийный организатор вошел в просторную прихожую, в  центре  которой  на
дубовом паркете лежал толстый персидский ковер. Харви Уоррендер  указал  ему
на стул с высокой прямой спинкой:
   - Пальто бросьте сюда, - распорядился  он  и,  не  дожидаясь  Ричардсона,
направился через прихожую к открытой двери.
   Ричардсон выскользнул из своего тяжелого пальто и последовал за ним.
   Приостановившись у двери, Уоррендер кивком пригласил Ричардсона пройти  в
просторный квадратный кабинет.  Три  его  стены  были  от  пола  до  потолка
заставлены книгами, многие из которых, заметил Ричардсон, щеголяли  дорогими
переплетами ручной работы. Центр четвертой стены, обшитой дубовыми панелями,
занимал массивный камин. Какое-то  время  назад  в  нем,  видимо,  разводили
огонь,  но  сейчас  на  решетке  осталось  только  несколько  едва   тлеющих
обугленных поленьев. Ближе к одной из  стен  стоял  полированный  письменный
стол темного дуба, по комнате было расставлено несколько кожаных кресел.
   Над   камином    находилась    доминировавшая    над    всем    остальным
достопримечательность кабинета.
   В  дубовой  обшивке  была  устроена  прямоугольная   ниша,   а   в   ней,
иллюминированный искусно скрытой подсветкой, висел портрет молодого человека
в форме военно-воздушных сил. Это была точная - только увеличенная  -  копия
картины, помещавшейся в офисе Харви Уоррендера.
   Основание  прямоугольника  образовывало  полку,  и  на  ней  лежали   три
предмета: маленькая модель - копия бомбардировщика "москито"  времен  второй
мировой войны, сложенная карта в пластиковом планшете карманного размера и -
между ними - выцветшая офицерская фуражка с потускневшей кокардой. Внутренне
содрогнувшись, Ричардсон вспомнил слова Милли: "Что-то вроде храма".
   Харви Уоррендер сказал близко из-за его спины:
   - Это мой сын Говард.
   Тон министра заметно смягчился, от него забористо пахло виски.
   - Да, я так и подумал, - ответил Ричардсон, у  него  появилось  ощущение,
что  его  вынудили  стать  участником  ритуала,   обязательного   для   всех
посетителей. Вот как раз с этим ему и хотелось покончить как можно скорее.
   Однако Харви Уоррендера уже было не удержать.
   - Думаю, вас заинтересовали эти  вещи  под  портретом.  Они  принадлежали
Говарду. Я потребовал, чтобы мне прислали все, что было при нем,  когда  его
убили в бою. У меня их целая коробка, и каждые несколько дней я произвожу на
полке кое-какую перестановку. Завтра вот уберу модель самолета, а вместо нее
положу карманный компас. На будущей неделе заменю карту на бумажник Говарда.
Только фуражка по большей части остается на своем месте. Мне иногда кажется,
что сын вот-вот войдет в эту комнату и наденет ее по всей форме.
   "Ну что на это ответить? - подумалось Ричардсону. - Интересно,  много  ли
еще таких, кто, подобно  Уоррендеру,  стал  жертвой  невероятнейшей  мороки,
заблудился в собственной памяти? Немало, если верить слухам".
   - Славный был мальчик. Прекрасный характер, и погиб героем. Полагаю,  вам
приходилось слышать, -  сказал  Уоррендер  и  добавил  неожиданно  резким  и
требовательным, чуть ли не угрожающим тоном:
   - Не могли вы не слышать!
   - Ну... - начал было Ричардсон и умолк. Он чувствовал, что все, что бы он
сейчас ни сказал, уже не остановит надвигающегося потока воспоминаний.
   - Они участвовали в воздушном налете  на  Францию,  -  министр  по  делам
иммиграции по-прежнему пьяно комкал  слова,  но  голос  его  потеплел,  было
заметно, что историю  эту  он  пересказывал  уже  много  раз.  -  Летали  на
"москито" - двухместных бомбардировщиках, да вот взгляните  на  эту  модель.
Говард мог не лететь. У него уже было более чем достаточно  боевых  вылетов.
Но он вызвался добровольцем. Его назначили командовать эскадрильей.
   - Послушайте, а не лучше ли нам... - вмешался Ричардсон. Надо  прекратить
это сию же минуту, решил он, это же невыносимо...
   Уоррендер даже не заметил, что его перебили. Бас  его  окреп  и  заполнил
кабинет торжественным рокотом.
   -  Только  благодаря  Говарду  налет  увенчался  успехом.   Несмотря   на
массированную противовоздушную оборону, они поразили цель. Это, знаете ли, у
них такой термин - "поразить цель".
   Понимая, что  он  бессилен  что-либо  предпринять,  Брайан  молча  слушал
повествование министра.
   - На обратном пути самолет Говарда  был  подбит,  а  мой  сын  смертельно
ранен. Но он продолжал пилотировать.., искалеченный бомбардировщик.., борясь
за каждую милю.., сам умирая, он пытался спасти штурмана.  Голос  Уоррендера
пресекся, он пьяно всхлипнул. "О Боже, - взмолился  про  себя  Ричардсон,  -
Боже милостивый, прекрати эту муку". Но это был еще не конец.
   - Он  дотянул  домой..,  и  посадил  самолет.  Штурман  остался  жить,  а
Говард.., умер. - Голосом,  в  котором  теперь  звучали  желчные,  сварливые
нотки, Уоррендер продолжал:
   - Его должны были бы посмертно  наградить  "Крестом  Виктории".  Или  как
минимум "Крестом за летные заслуги". Мне порой кажется, что ради  Говарда  я
должен этого добиться.., даже теперь...
   - Не вздумайте! - почти выкрикнул партийный организатор.  -  Не  ворошите
прошлое.
   Министр иммиграции  залпом  осушил  свой  стакан.  Словно  спохватившись,
бросил Ричардсону:
   - Если хотите выпить, налейте себе сами.
   - Спасибо. - Ричардсон повернулся к столу, где на подносе стояли стаканы,
ваза со льдом и бутылки. Да, сейчас хороший глоток как не