Однако, - сказал фоуд, - вы так и не ответили мне, каким образом, черт подери, пришвартовались вы здесь?
     - Имейте терпение, уважаемый сэр, - ответил обиженный управляющий, - послушайте, что будет дальше, ибо, пожалуй, мне следует рассказать вам все без утайки. Надо вам знать, что однажды сделал я небольшую находку, и она могла бы примирить меня с моей участью...
     - Как, находку! - воскликнул Магнус. - Вы имеете в виду находку после кораблекрушения? Стыдитесь, стыдитесь, вам следовало бы подавать хороший пример другим!
     - Нет, нет, кораблекрушением тут и не пахло, - ответил управляющий, - а если хотите знать, то случилось мне поднять как-то каменную плиту, что под очагом в одной из верхних комнат в Стурборо; сестра моя, видите ли, считает, что в доме достаточно и одного очага, а топить остальные - только лишняя трата, а мне к тому же нужен был камень, чтобы давить на нем ячмень. И как бы вы думали, что я под ним обнаружил? Целый рог, полный старинных монет, правда, все больше серебряные, но золото между ними тоже так и поблескивало. "Ну, - подумал я, - привалило наконец нам счастье", и сестра моя Бэйби тоже так подумала, и мы уже готовы были примириться со страной, где в гнездах находятся такие чудесные яички. А потом мы снова прикрыли камнем этот рог - мне-то он казался настоящим рогом изобилия, - и для большей верности Бэйби каждый день раз по двадцать наведывалась в ту комнату, да и сам я нет-нет да и заглядывал туда.
     - Честное слово, приятное, должно быть, развлечение, - заметил Клод Холкро, - созерцать рог, полный твоего собственного серебра. Интересно, развлекался ли хоть раз в жизни подобным образом достославный Джон Драйден? А уж за себя поручусь, что ничего подобного в моей жизни не бывало.
     - Но вы забываете, ярто Клод, - возразил юдаллер, - что ведь наш приятель только пересчитывал деньги милорда губернатора. Раз он так следит за соблюдением прав короля на китов и обломки кораблей, то он, разумеется, не забудет их и там, где дело идет о кладе.
     - Э-хм, э-хм, кхе, кхе, э-хм, - пробормотал Триптолемус, на которого напал внезапный приступ кашля. - Конечно, права милорда были бы соблюдены, ведь клад-то попал, смею сказать, в руки честнейшего человека во всем Энгюсшире, не говоря уже о Мирнее. Но вы послушайте только, что случилось дальше. Однажды поднялся я в заветную комнату убедиться, что все в порядке и спокойно, да как раз отсчитать монеты, что пришлись бы на долю его светлости, ибо, разумеется, тот, кто поработал, иными словами, тот, кто нашел клад, тоже достоин получить что-нибудь; а некоторые ученые даже говорят, что если нашедший облечен полной доверенностью и всей полнотой власти своего dominus <господина (лат.).> или старшего лорда, то ему принадлежит даже все полностью. Но оставим этот щекотливый вопрос in apicibus juris <среди вершин юриспруденции (лат.).>, как мы обычно выражаемся в Сент-Эндрюсе. Итак, сэр, а также вы, леди, представьте себе, что когда я поднялся наверх, в ту самую комнату, я увидел в ней отвратительного, безобразного и страшного карлика - ему не хватало разве только копыт и рогов, чтобы выглядеть самим дьяволом, - который считал серебро из моего рога! Я не из робкого десятка, мейстер фоуд, но, полагая, что в подобном деле следует поступать с особой осторожностью, ибо у меня были основания думать, что тут не обошлось без колдовства, я обратился к карлику по-латыни, поскольку это самый подходящий язык для объяснения с нечистой силой. Я заклинал его in nomine и все прочее, теми словами, которые мое скудное образование способно было столь внезапно мне подсказать; по правде говоря, их было не так-то уж много и не такая-то уж чистая это была латынь - слишком, видите ли, мало лет провел я в колледже и слишком много - за плугом. Так вот, джентльмены, карлик сначала вздрогнул, словно услышав нечто, чего не ожидал, затем опомнился, уставился на меня зелеными, как у дикой кошки, глазами и раскрыл рот, огромный, словно жерло печи, и черт меня побери, если в нем имелось хоть подобие языка, какое только я мог бы заметить! А безобразную свою рожу он скривил совсем как бульдог - я видел один раз на ярмарке, как бульдог бросился на необъезженную лошадь. Ну, тут я немного оробел и почел за лучшее спуститься вниз и позвать свою сестру Бэйби: она-то не боится ни псов, ни бесов, особенно если дело коснется до серебряных малюток пенни. Она у меня так же смело лезет в драку, как и Линдсен и Огилви; видел я их, как они дерутся, когда Доналд Мак-Доннох или другой кто из той же шайки спускается с гор на берега Айлея. Но старая никчемная баба Тронда Дронсдотер - уж звали бы ее просто Трондой, без всяких там прибавлений - как раз в это время прибежала к моей сестре и принялась визжать и выть, словно целая свора собак. Тут я решил, что нечего мне дальше одному, как говорится, пашню пахать, а лучше дождаться сестры. Так я и сделал, но когда мы с ней поднялись наконец наверх, в комнату, где сидел карлик, дьявол, или как там его еще, оказалось, что и карлик, и рог, и серебро - все пропало! Словно кошка вылизала то место, где я их видел.
     Тут Триптолемус прервал свое необыкновенное повествование, в то время как остальные присутствующие с изумлением посмотрели друг на друга, а юдаллер шепнул Клоду Холкро:
     - По всем признакам это был, очевидно, либо сам черт, либо Николас Стрампфер. Если это был Ник, так, значит, он больше колдун, чем я предполагал. На будущее время так и будем знать. - Затем, обратившись к управляющему, он прибавил: - А не заметили вы, каким образом этот ваш карлик убрался восвояси?
     - По правде говоря, нет, - ответил Триптолемус, боязливо оглядывась кругом, словно преследуемый своими воспоминаниями. - Ни я, ни Бэйби - а она больше сохранила присутствие духа, ибо не видела, как я, такого страшного зрелища, - не заметили никакой лазейки, через которую он мог бы скрыться. Правда, Тронда сказала нам, будто видела, как он вылетел из окна западной башни нашего старого дома, по ее словам - на драконе, однако, поскольку дракон - животное сказочное, я склонен считать ее утверждение deceptio visus <обманом зрения (лат.).>.
     - А нельзя ли спросить, - вставила свое слово Бренда, которой любопытно было узнать как можно больше о своей тетке Норне и ее друзьях, - каким образом это привело к тому, что мейстер Йеллоули очутился здесь, и притом еще в столь неурочное время?
     - Совсем наоборот, миссис Бренда, этот час следовало бы назвать самым урочным, ибо он доставил нам удовольствие насладиться вашим любезным обществом, - ответил Клод Холкро, чье живое, как ртуть, воображение намного опередило медлительное мышление агронома и которому надоело уже так долго молчать. - Говоря по правде, миссис Бренда, это я посоветовал нашему другу управляющему, чей дом мне случилось посетить сразу же вслед за злосчастным событием (и где, к слову сказать, по причине, должно быть, смятенного духа хозяев, я был принят довольно холодно), это я посоветовал управляющему повидать нашу дорогую приятельницу, обитающую в Фитфул-Хэде, учитывая некоторые обстоятельства, на основании которых другой, особенно близкий мне приятель (здесь старый поэт бросил взгляд на Магнуса) тоже сделал, очевидно, свои выводы. Недаром говорят: чем ушибся, тем и лечись. А поскольку наш друг управляющий не решается ездить верхом вследствие кое-каких неприятностей, которые причинили ему наши пони...
     - Сущие черти, - произнес Триптолемус вслух, бормоча в то же время себе под нос: "Как, впрочем, и все живые существа, что пришлось мне встретить в Шетлендии".
     - Итак, фоуд, - продолжал Холкро, - я решил доставить его в Фитфул-Хэд на своей шлюпочке, которой мы с Джайлсом управляем так, словно это адмиральский катер с полным составом гребцов. Пусть мейстер Йеллоули расскажет вам, как лихо, чисто по-морскому, провел я ее в небольшую гавань в какой-нибудь четверти мили от жилища Норны.
     - Хотел бы я, клянусь небом, чтобы вы столь же благополучно доставили меня обратно, - сказал управляющий.
     - Ну, конечно, конечно! - воскликнул поэт. - Ведь, как говорит достославный Джон:

     В опасности я смелый мореход,
     Отрадно мне волненье грозных вод,
     Я бурь ищу, а в штиль держу я путь
     Вдоль отмелей, чтоб ловкостью блеснуть.

     - Ну, не очень-то я блеснул умом, когда вверил свою судьбу вашему попечению, - сказал Триптолемус, - а вы - и еще того меньше, когда перевернули шлюпку в самом горле воу, как по-вашему называется бухта. Даже этот бедный мальчик, который чуть не потонул, и тот говорил вам, что парус у вас был слишком полон. А вы еще привязали веревку к той деревяшке, что торчит у борта, когда вам захотелось поиграть на скрипке.
     - Как! - воскликнул юдаллер. - Вы завернули шкот за банку? Но ведь это же крайне неосторожно!
     - Так оно и вышло, - продолжал агроном, - и первый же порыв ветра, а их в этих краях долго ждать не приходится, опрокинул шлюпку, словно хозяйка - подойник. И ничего-то мейстер Холкро не хотел спасать, кроме своей скрипки. Бедный мальчик поплыл, как спаниель-водолаз, а мне пришлось из последних сил бороться за свою жизнь, вцепившись в одно из весел. Вот таким-то образом мы и оказались здесь, совершенно беспомощные, и если бы счастливый ветер не занес сюда вас, нам нечего было бы есть, кроме куска норвежского сухаря, где больше опилок, чем ржаной муки, и который на вкус скорее напоминает скипидар, нежели что-либо иное.
     - Но мы, кажется, слышали, - сказала Бренда, - когда шли по берегу, что вам было здесь очень весело.
     - Вы слышали скрипку, миссис Бренда, - ответил управляющий, - и, пожалуй, вы думаете, что там, где звучат песни, не может быть голодных желудков. Но ведь это была скрипка мейстера Клода Холкро, и он, я уверен, стал бы пиликать на ней даже у смертного ложа своего отца, даже на своем собственном, пока пальцы его были бы еще в состоянии щипать струны. А что до меня, так мне тем тяжелее было переносить свое горе, что он непрерывно терзал мой слух всякого рода плясовыми напевами: и норвежскими, и горношотландскими, и нижнешотландскими, и английскими, и итальянскими, словно ничего ужасного не случилось и мы не попали в столь бедственное положение.
     - Но ведь я же говорил вам, управляющий, что, как бы вы ни горевали, этим все равно делу не поможешь, - сказал беспечный менестрель. - Я изо всех сил старался вас развеселить, и если это мне не удалось, то виноваты в том отнюдь не я и не моя скрипка. Я водил по ней смычком перед самим достославным Джоном Драйденом...
     - Я не хочу больше слышать о достославном Джоне Драйдене, - перебил его юдаллер, который так же опасался рассказов Клода Холкро, как Триптолемус, - его музыки, - я не хочу слышать о нем чаще, чем один раз через каждые три чаши пунша: ведь таков, помнится, наш с вами старый уговор? Но выкладывайте-ка лучше, что сказала вам Норна.
     - О, тут мы добились блестящих успехов! - доложил мейстер Йеллоули. - Она не пожелала ни видеть, ни слышать нас. Этот вот всем известный мейстер Холкро собирался наговорить ей всего с три короба, да она сама осыпала его целой кучей вопросов о вашем семействе, мейстер Магнус Тройл, обо всем, что происходит у вас в доме, а когда вытянула из него все, что ей было нужно, так я думал, что она выбросит его за окно, как вышелушенный стручок гороха.
     - А как она обошлась лично с вами? - спросил юдаллер.
     - Не только не захотела выслушать мой рассказ, а попросту не дала мне произнести ни слова, - ответил Триптолемус, - и поделом мне! Нечего водиться с колдуньями да со всякими духами.
     - Вам не было нужды обращаться к помощи нашей мудрой тетушки, мейстер управляющий, - сказала Минна с очевидным желанием прекратить неуважительный разговор о Норне, которая только что оказала ей столь великую услугу. - Всякий младенец на этих островах - и тот мог бы вам сказать, что если кто не умеет употребить волшебный клад с пользой для себя и для других, у того он долго в руках не останется.
     - Я ваш покорнейший слуга, миссис Минна, - ответил Триптолемус, - и смиренно благодарю вас за совет, и я счастлив, что к вам опять вернулся рассудок... то бишь здоровье. Что же касается клада, то я не употреблял его и не злоупотреблял им: кто живет в одном доме с моей сестрицей Бэйби, так тому одинаково трудно и то и другое. И не болтал я о нем, чтобы не обижались те, кого мы в Шотландии называем добрыми соседями, а вы - драу. И изображения старых норвежских королей, выбитые на тех монетах, и те не могли бы лучше хранить молчание, чем я.
     - Управляющий был настолько осторожен, - заметил Клод Холкро, который не прочь был воспользоваться удобным случаем, чтобы отплатить Триптолемусу за его уничижительный рассказ о его, Холкро, мореходных способностях и пренебрежительный отзыв о его музыке, - он был так осторожен, что скрыл все даже от своего начальника, лорда губернатора. Но теперь, когда дело стало известным, ему придется, пожалуй, дать отчет в том, что уже больше не находится в его владении. Ибо лорд губернатор, сдается мне, не очень-то склонен будет поверить россказням про какого-то там карлика. Не думаю я также, - здесь Холкро подмигнул юдаллеру, - что Норна сочла за правду хоть одно слово из всей этой странной истории; и, осмелюсь сказать, по этой-то самой причине она и встретила нас, откровенно говоря, сухо. По-моему, она просто знала, что приятель наш Триптолемус нашел какое-нибудь другое укромное местечко для своих денег, а весь рассказ про домового - собственное его измышление. А я, со своей стороны, тоже никогда не поверю, что может существовать на свете такой карлик, какого нам описал мейстер Йеллоули, разве что увижу его собственными глазами.
     - Что же, это нетрудно, - сказал управляющий, - ибо, клянусь... - Тут он пробормотал проклятье и с ужасом вскочил на ноги. - Вот и он сам!
     Все обернулись туда, куда он указывал, и увидели безобразное, изуродованное лицо Паколета, который, не отводя глаз, пристально смотрел на них сквозь застилавший хижину дым. Он подкрался во время разговора и оставался незамеченным до тех пор, пока взгляд управляющего, как мы только что сказали, не упал на него. Было что-то до того таинственное в его внезапном и неожиданном появлении, что даже юдаллер, издавна свыкшийся с его уродливым видом, невольно вздрогнул. Досадуя на самого себя за подобное, хотя и слабое проявление испуга, и на карлика, послужившего тому причиной, Магнус резко спросил, что ему нужно. Вместо ответа Паколет достал письмо и подал его юдаллеру, испустив при этом односложный звук, похожий на слово шог <по-гэльски "вот". (Прим. автора.)>.
     - Это язык шотландских горцев, - заметил юдаллер, - ты что же, Николас, выучился ему, когда потерял свой собственный?
     Паколет утвердительно кивнул головой и показал знаками, чтобы Магнус прочел записку.
     - Это не так-то просто сделать при подобном освещении, - возразил юдаллер, - но письмо, быть может, касается Минны, и я должен поэтому попробовать.
     Бренда предложила свои услуги, но Магнус ответил:
     - Нет, нет, дочь моя, письма Норны должны читать только те, кому они адресованы. А вы тем временем дайте этому бездельнику Стрампферу глоток бренди, хоть он этого и не заслуживает - с очень уж злобной усмешкой вылил он нынче на скалы мой добрый нанц, словно это была стоячая вода из канавы.
     - Желаете вы быть виночерпием этого достойного джентльмена, его Ганимедом, друг мой Йеллоули, или предоставите это мне? - вполголоса спросил Клод Холкро управляющего. Тем временем Магнус Тройл, тщательно протерев очки, которые он извлек из огромного медного футляра, водрузил их у себя на носу и погрузился в чтение написанного Норной послания.
     - Я не дотронусь до него и не подойду к нему, даже если бы мне посулили все тучные земли Гаури, - ответил Триптолемус. Страх его далеко еще не прошел, хотя он и видел теперь, что все относились к карлику как к существу из плоти и крови. - Но спросите его, пожалуйста, куда он девал мой рог с монетами.
     Карлик, который слышал этот вопрос, закинул голову и, разинув свою огромную пасть, указал в нее пальцем.
     - Ну, если он проглотил их, так тут уж ничего не поделаешь, - сказал управляющий. - Желал бы я только, чтобы они так же пошли ему на пользу, как корове - мокрый клевер. Так он, значит, в услужении у Норны; ну что ж, каков слуга, такова и хозяйка! Но если кража и колдовство остаются в этой стране безнаказанными, пусть тогда милорд ищет себе другого управляющего. А я привык жить там, где земное имущество человека охраняется от инфанга и аутфанга, а его бессмертная душа - от когтей дьявола и его кумушек, Господи спаси и помилуй нас!
     Агроном на этот раз не очень-то стеснялся в выражениях для своих жалоб, очевидно, потому, что юдаллер не мог его слышать, ибо увлек Клода Холкро в противоположный угол хижины.
     - Объясни мне, прошу тебя, друг Холкро, - сказал он, - с какой целью отправился ты в Фитфул-Хэд? Не из одного же только удовольствия прокатиться по морю в обществе этого гуся?
     - Честно говоря, фоуд, - ответил поэт, - если хотите знать правду, то я отправился к Норне, чтобы поговорить с ней о ваших делах.
     - О моих делах! - воскликнул юдаллер. - О каких же это моих делах?
     - Относительно здоровья вашей дочери, фоуд. До меня дошли слухи, что Норна отказалась прочитать ваше послание и не пожелала видеть Эрика Скэмбистера, и тогда я сказал себе: с тех пор как заболела ярто Минна, не приносят мне никакой радости ни еда, ни питье, ни музыка, ни что-либо другое. И в буквальном, и в переносном смысле могу я сказать, что день и ночь стали для меня источниками печали. Вот я и подумал, что, быть может, у меня со старой Норной скорее найдется общий язык, чем у кого-либо другого, ибо скальды и сивиллы всегда были друг-другу несколько сродни. Таким образом, я и пустился в путь, надеясь быть хоть чем-то полезным моему старому другу и его прелестной дочери.
     - И ты прекрасно сделал, мой милый, отзывчивый Клод, - промолвил юдаллер, горячо пожимая поэту руку. - Я всегда говорил, что у тебя доброе сердце истого норманна, несмотря на все твое легкомыслие и беспечность. Ну-ну, дружище, не обижайся, скорее радуйся, что сердце у тебя лучше, чем голова. Но бьюсь об заклад, что ты так и не получил ответа от Норны.
     - Да, путного ответа не получил, - ответил Клод Холкро, - но зато она выспросила у меня все подробности болезни вашей дочери: и как я встретил ее под стеной замка в то непогожее утро, и как Бренда сказала мне, что Минна поранила ногу, ну, словом, все, что только знал я сам.
     - Да, пожалуй, и еще кое-что сверх того, - промолвил юдаллер, - ибо я по крайней мере впервые слышу, что она поранила себе ногу.
     - О, царапина, всего лишь пустая царапина, - объяснил старый поэт, - но тогда я страшно испугался, просто пришел в ужас - ведь Минну могла укусить собака или какая-нибудь ядовитая гадина. Все это я и сообщил Норне.
     - А что же сказала она в ответ? - спросил юдаллер.
     - Она велела мне убираться и думать о своих собственных делах и еще прибавила, что все объяснится на Кёркуоллской ярмарке. То же самое сказала она и этому олуху управляющему. Вот и все, что мы оба получили за свои труды, - закончил Холкро.
     - Как странно, - заметил Магнус, - моя почтенная родственница пишет мне в этом письме, чтобы я обязательно тоже явился туда, и притом с обеими дочерьми. Прочно же засела у нее в голове эта ярмарка! Можно подумать, что она собирается заняться торговлей, хотя, насколько я знаю, ей нечего там ни покупать, ни продавать. А вы, значит, с чем пришли, с тем и ушли, да вдобавок еще потопили свою шлюпку при выходе из бухты.
     - Но что же я мог поделать? - возразил поэт. - Я посадил мальчишку на румпель, а когда внезапно налетел шквал, так не мог же я в одно и то же время и отдать галс, и играть на скрипке? Ну да все это пустяки! Соленая вода никогда не повредит шетлендцу, если только он сумеет выбраться из нее. А мы по милости неба оказались на глубине не больше человеческого роста - пешком можно было дойти до берега. И когда нам посчастливилось набрести на эту хижину и мы уселись здесь п