ратить допросы Лесажа и Ляфилястр и не начинать допрашивать
Романи, Бертрана, аббата Гибура и остальных арестованных отравителей и
колдунов, осведомленных о кошмарных преступлениях маркизы де Монтеспан.

Впрочем, Людовик XIV вовсе не стремился спасти маркизу; он заботился только
о себе - как бы не уронить своего королевского достоинства. Для него не
было ничего страшнее, чем быть замешанным в скандале или оказаться в
смешном положении, а это должно было неизбежно случиться, стань дело
достоянием гласности.

Король так этого боялся, что не мог наказать мадам де Монтеспан, поэтому он
через своего министра Лувуа назначил ей аудиенцию, во время которой
поставил в известность о следствии по делу узников Горячей Палаты.

Гордая, еще недавно всевластная дама затрепетала. Впервые в жизни она
зарыдала и проявила покорность, но король остался тверд и равнодушен к ее
слезам. Он сказал, сколь ему отвратительна маркиза, запятнавшая себя
гнусным кощунством. Он не говорил о ее преступлении прямо, но намеками в
достаточной степени проявил свою осведомленность. Де Монтеспан поначалу
была сражена его обвинениями и подавленно всхлипывала, однако не в ее
натуре было долго и безропотно внимать упрекам. Презрение и демонстративная
неприязнь Людовика пробудили в ней гнев, и всю ее покорность как рукой
сняло.

- Ну так что ж? - воскликнула она, сверкая мокрыми глазами.- Разве только
моя в этом вина? Пусть все, в чем вы меня обвиняете,- правда. Но не меньшая
правда и то, что вы своим бессердечием и изменами ввергли меня в бездну
отчаяния. Я вас любила,- продолжала маркиза,- ради вас я пожертвовала моей
честью, моим любящим мужем, этим честным и благородным человеком,- я
пожертвовала всем, чем только может дорожить женщина. И что я получила от
вас в награду? Ваши жестокость и непостоянство сделали меня посмешищем
придворных лизоблюдов. И вас еще удивляет, как я могла впасть в такое
безумие? Как смогла я потерять жалкие крохи чести и чувства собственного
достоинства, которые у меня еще оставались? Я давно потеряла все, кроме
жизни. Возьмите и ее, если это доставит вам удовольствие. Небесам известно,
сколь мало она для меня значит! Но не забудьте: занося руку надо мной, вы
ударите мать ваших детей- законных детей Франции. Помните об этом!

А Людовик об этом и не забывал. Маркиза вполне могла ограничиться намеком
на потерю королем своего реноме и репутации божества, которому можно только
поклоняться. Впрочем, и этого не требовалось.

Дабы избежать скандальных слухов, маркизе позволили остаться жить при
дворе, хотя апартаменты в первом этаже ей пришлось освободить. Лишь десять
лет спустя мадам де Монтеспан удалилась в местечко Сен-Жозеф.

Но и в опале тайно изобличенная преступница, покушавшаяся, помимо прочих
злодеяний, на жизнь Короля-Солнца и своей соперницы, получала ежегодную
пенсию в 1 200 000 ливров. В то же время власти не осмелились продолжать
судопроизводство и против ее сообщников - зловещего аббата Гибура,
отравителей Романи и Бертрана и колдуньи Ляфилястр. Даже тех, кто прямо не
разделял их вину, но сотрудничал с этими мерзавцами, зарабатывая на жизнь
колдовством и ядом, тоже оставили в покое: они могли случайно знать и
рассказать под пытками об ужасной ночи колдовства в замке Вильбузен.

Потребовался взрыв и революционный переворот, чтобы очистить Францию от
расплодившейся нечисти.

ТИРАНОУБИЙЦА
Шарлотта Корде и Жан-Поль Марат

Адам Люкс влюбился в Шарлотту Корде, не перемолвившись с нею даже словом,
не обменявшись взглядом. Ее везли на телеге к эшафоту, и в этот миг сердце
молодого человека, стоящего в толпе зевак, внезапно поразила платоническая,
но гибельная страсть.

Тираноубийца до конца осталась в неведении о его существовании и, уж
конечно, не могла подозревать, что стала предметом чистейшей, самозабвенной
любви и причиной еще одной смерти.

Роман этот - безусловно, самый странный из всех романов, попавших в анналы
истории. Его вызвал к жизни дух бунтарства, ветер безумств, и своеобразный
пафос революционных времен не оставляет места расхожим сетованиям на судьбу
("как все могло бы сложиться, не вмешайся старуха с косой"). Адам Люкс
полюбил Шарлотту потому, что она умерла, и умер из-за того, что полюбил.
Каждый из них прошел по-своему величественный путь, но равно
бессмысленными, с нашей точки зрения, были спокойная жертва, принесенная
девушкой на алтарь Республики, и восторженное мученичество Люкса на алтаре
Любви.

К этому, собственно, почти нечего добавить, за исключением некоторых
подробностей, каковыми мы и рискнем еще ненадолго занять внимание
читателей.

- Монастырская воспитанница Мари-Шарлотта Корде д'Армон была дочерью
безземельного нормандского помещика - захудалого дворянина, хотя и знатного
по рождению, но в силу несчастливой судьбы и стесненных условий
настроенного, по-видимому, против закона о майорате, или права
первородства,- главной причины неравенства, вызвавшего во Франции столь
бедственные потрясения. Подобно многим людям его круга со сходными
жизненными обстоятельствами, он оказался в числе первых новообращенных
республиканской веры - незамутненной идеи конституционного правительства из
народа и для народа. Пришла пора избавиться от паразитизма дряхлой монархии
и господства изнеженных аристократов.

Шарлотта прониклась высокими республиканскими идеалами мсье де Корде, во
имя которых вскоре пожертвует жизнью; она с ликованием встретила час
пробуждения, когда дети Франции восстали ото сна и свергли наглую горстку
"братьев-соотечественников", сковавшую народ вековыми цепями рабства.

Изначальную жестокость революции Шарлотта считала временной и быстротечной.
Ужасные, но неизбежные конвульсии, сопровождающие пробуждение страны, скоро
кончатся, и к власти придет мудрое, идеальное правительство, о котором она
мечтала,- обязано прийти, ведь среди избранных народом депутатов
значительную часть составляют бескорыстные и преданные Свободе люди,
выходцы из того же класса, что и отец. Все они получили хорошее воспитание
и разностороннее образование, они руководствовались исключительно любовью к
людям и к родине и создали партию, известную под названием Жиронда.

Однако логикой политической борьбы возникновение какой-либо партии означает
появление по меньшей мере еще одной. И та, другая, партия, тоже
представленная в Национальном собрании и называемая партией якобинцев,
имела менее ясные устремления, зато действовала решительнее. В первые ряды
якобинцев выдвинулся бескомпромиссный и безжалостный триумвират Робеспьера,
Дантона и Марата.

Если Жиронда стояла за республику, то якобинцы выступали за анархию; между
партиями началась война.

Жиронда ускорила свое падение, обвинив Марата в соучастии в сентябрьской
резне. Триумфальное оправдание Марата и изгнание вслед за этим двадцати
девяти депутатов стали прелюдией к уничтожению Жиронды. Опальные депутаты
бежали в провинцию в надежде заручиться поддержкой армии - одна армия могла
бы еще спасти Францию. Некоторые из беглецов направились в Кан. Едкими
памфлетами и пламенными речами они стремились вызвать всплеск воодушевления
всех подлинных республиканцев и поднять их против узурпаторов.
Красноречивые ораторы и талантливые литераторы, они, наверное, сумели бы
добиться успеха, если бы в покинутом ими Париже не остался другой, не менее
одаренный человек, обладавший более глубоким знанием психологии
пролетариата, не ведавший усталости и в совершенстве владевший искусством
разжигать страсти толпы своим саркастичным пером.

Этим человеком был Жан-Поль Марат, бывший практикующий врач, бывший
профессор литературы, окончивший Шотландский университет святого Андрея,
автор нескольких научных и множества социологических трудов, закоренелый
памфлетист и революционный журналист, издатель и редактор "Друга Народа".
Он был кумиром парижской черни, которая наградила его прозвищем,
порожденным названием газеты, и потому его больше знали под именем Друга
Народа.

Таков был враг жирондистов и чистого - альтруистического и утопического-
"республиканизма", за который они ратовали; и пока он жил и творил, втуне
пропадали их собственные усилия увлечь французов за собой. Своим умным и
опасным пером из логова на улице Медицинской Школы Марат плел тенета,
парализующие любые возвышенные устремления, угрожая окончательно удушить
Свободу.

Разумеется, он действовал не в одиночку - его союзниками по грозному
триумвирату являлись Дантон и Робеспьер,- однако именно Марата жирондисты
считали наиболее страшным, безжалостным и непримиримым из всей троицы. Во
всяком случае, Шарлотте Конде, другу и союзнице опальных депутатов,
нашедших убежище в Кане, он рисовался в воображении столь ужасным, что
совершенно затмевал сообщников. Юному уму, распаленному религиозным
экстазом проповедуемой жирондистами Свободы, Марат казался опасным
еретиком, извратившим новую великую веру ложной анархической доктриной и
стремящимся заменить низвергнутую тиранию тиранией еще более
отвратительной.

В Кане Шарлотта стала свидетельницей краха попытки жирондистов поднять
войска и вырвать Париж из грязных лап якобинцев. С болью в сердце наблюдая
этот провал, она увидела в нем признак того, что Свободу задушили в
колыбели. Вновь и вновь слышала она из уст друзей имя Марата, могильщика
Свободы, и наконец пришла к заключению, выраженному одной фразой из письма
примерно того времени: "Друзья гуманности и закона никогда не будут в
безопасности, доколе жив Марат".

Единственный шаг отделял этот негативный вывод от его позитивного
логического эквивалента, и такой шаг был сделан. Неизвестно, родилось ли
намерение Шарлотты постепенно или внезапно, но у нее была полная
возможность не спеша разработать свой план. Она осознавала необходимость
великой жертвы - ведь тот, кто возьмется за избавление Франции от гнусного
чудовища, должен быть готов к самопожертвованию. Девушка взвесила все
спокойно и трезво, и столь же трезвым и спокойным будет отныне любой ее
поступок.

Однажды утром она уложила багаж и почтовой каретой отправилась из Кана в
Париж, написав отцу: "Я уезжаю в Англию, ибо не верю в долгую и мирную
жизнь во Франции. Письмо я отправлю с дороги, и когда вы его получите, меня
здесь уже не будет. Небеса отказывают нам в счастье жить вместе, как и в
иных радостях. Быть может, это еще не самое жестокое в нашей стране.
Прощайте, дорогой отец. Обнимите от меня сестру и не забывайте свою любящую
дочь".

Больше в записке ничего не было. Выдумка с отъездом в Англию понадобилась
ей, чтобы избавить отца от страданий: согласно своим планам, Шарлотта Конде
собиралась остаться инкогнито. Она отыщет Марата непосредственно в Конвенте
и публично прикончит в его собственном кресле. Париж узрит Немезиду,
карающую лжереспубликанца в том самом Собрании, которое тот развратил, и
сцена гибели чудовища послужит уроком всем тиранам. Что касается самой
Шарлотты, то она рассчитывала принять мгновенную смерть от рук разъяренных
зрителей. Предполагая погибнуть неопознанной, она надеялась, что отец,
услышав вместе со всей Францией о кончине Марата, не свяжет орудие Судьбы,
растерзанное взбешенной толпой, с именем своей дочери.

Теперь читателю ясна великая и мрачная цель двадцатипятилетней девушки,
скромно расположившейся в парижском дилижансе тем июльским утром второго
года Республики - 1793 от Рождества Христова. Она была одета в коричневый
дорожный костюм, на груди - кружевная косынка и конусовидная шляпка на
светло-каштановой головке. Осанка девушки отличалась достоинством и грацией
- Шарлотта была прекрасно сложена. Кожа светилась той восхитительной
белизной, которую принято сравнивать с цветом белых лилий. Глаза - серые,
как у Афины, а благородный овал лица чуть тяжелил подбородок с ямочкой.
Шарлотта всегда сохраняла спокойствие;

оно отражалось во всем - во взгляде, медленно переходящем с предмета на
предмет, в сдержанности движений и невозмутимости рассудка.

И пока тяжелые колеса дилижанса катились через поля по парижской дороге,
мысли о смертоносной миссии, ради которой предпринималась поездка, не могли
нарушить этого ее привычного спокойствия. Шарлотта Конде не ощущала
горячечной дрожи возбуждения, ибо не истеричному порыву она подчинилась- у
нее была цель, столь же холодная, сколь и высокая,- освободить Францию и
заплатить за эту привилегию жизнью.

Поклонник Шарлотты, о котором мы тоже собираемся рассказать, неудачно
сравнил ее с другой француженкой и девственницей -Жанной д'Арк. Однако
Жанна поднималась к своей вершине в блеске славы, под приветственные
возгласы, ее подкрепляли крепкий хмель битв и открытое ликование народа.
Шарлотта же тихо путешествовала в душном дилижансе, спокойно сознавая, что
дни ее сочтены.

Попутчикам она казалась столь милой, естественной, что один из них,
понимавший толк в красоте, два дня докучал ей любовными излияниями и перед
тем, как карета вкатилась на мост Нейи в Париже, даже предложил выйти за
него замуж.

Шарлотта прибыла в гостиницу "Провиданс" на улице Старых Августинцев, сняла
там комнату на первом этаже, а затем отправилась на поиски депутата
Дюперре. Жирондист Барбару, с которым она состояла в дружеских отношениях,
снабдил ее в Кане рекомендательным письмом к Дюперре, и тот должен был
помочь с аудиенцией у министра внутренних дел. Министра же Шарлотта взялась
повидать в связи с некими документами по делу бывшей монастырской подруги и
торопилась поскорее выполнить это поручение, дабы освободиться для главного
дела, ради которого приехала.

Расспросив людей, она выяснила, что Марат болен и безвылазно сидит дома;
требовалось на ходу изменять планы, отказавшись от первоначального
намерения предать негодяя публичной казни в переполненном Конвенте.

Следующий день - то была пятница - Шарлотта посвятила делам своей
подруги-монахини. В субботу утром она поднялась в шесть часов и вышла
прогуляться в прохладные сады Пале-Рояля, чтобы подумать без помех о
способе достижения цели в неожиданно открывшихся обстоятельствах.

Около восьми, когда Париж пробудился к повседневной суете и открыл ставни,
девушка заглянула в скобяную лавку и за два франка купила прочный кухонный
нож в шагреневых ножнах. Затем возвратилась в отель к завтраку, после
которого, все в том же дорожном платье и конической шляпке, опять вышла и,
остановив наемный фиакр, направилась к дому Марата на улице Медицинской
Школы.

Однако ей отказали в праве войти в убогое жилище. "Гражданин Марат болен,-
сказано было Шарлотте,- и не может принимать посетителей". С таким
заявлением ей преградила путь любовница триумвира, Симона Эврар, известная
впоследствии как вдова Марата.

Шарлотта вернулась в гостиницу и написала триумвиру письмо:

Париж, 13 июля 2 года Республики.

Гражданин, я прибыла из Кама. Твоя любовь к стране придала мне уверенности,
что ты возьмешь на себя труд выслушать известия о печальных событиях,
имеющих место в той части Республики. Поэтому до часу пополудни я буду
ждать вызова к тебе. Будь добр принять меня для минутной аудиенции, и я
предоставлю тебе возможность оказать Франции громадную услугу. Мари Корде".

Отправив письмо, она до вечера тщетно прождала ответа. Наконец, отчаявшись
получить его, она набросала вторую записку, менее безапелляционную по тону:

Марат, я писала Вам сегодня утром. Получили ли Вы мое письмо? Смею ли я
надеяться на короткую аудиенцию? Если Вы его получили, то, надеюсь, не
откажете мне, учитывая важность дела. Сочтете ли Вы достаточным уверение в
том, что я очень несчастна, чтобы предоставить мне право на Вашу защиту?

Переодевшись в серое в полоску платье из канифаса - мы видим в этом новое
доказательство ее спокойствия, настолько полного, что не было даже
малейшего отступления от повседневных привычек,- она отправилась лично
вручать второе письмо, пряча нож в складках завязанной высоко на груди
муслиновой косынки.

В это время в доме на улице Медицинской Школы Друг Народа принимал ванну в
низенькой, едва освещенной и почти не обставленной комнате с кирпичным
полом. Водная процедура была продиктована отнюдь не потребностью в чистоте,
ибо во всей Франции не сыскалось бы человека более нечистоплотного в
привычках, чем триумвир. Его разъедал тяжелый, отвратительный недуг. Для
умерения болей, терзавших Марата и отвлекавших его деятельный, неутомимый
ум, ему приходилось совершат), эти длительные погружения: ванны притупляли
муки брен ного тела.

Марат придавал значение лишь интеллекту и ничему более, по крайней мере для
него не существовало ничего важнее. Всем остальным -туловищем,
конечностями, органами -он пренебрегал, и тело начало разрушаться.
Упомянутое отсутствие чистоплотности, нищета, в которой Мара i жил,
недостаточность времени, отводимого на сон, и неразборчивость и
нерегулярность в еде - все это происходило от презрения к телесной
оболочке. Разносторонне одаренный человек, тонкий лингвист и искусный
физик, талантливый естествоиспытатель и глубокий психолог, Марат замкнулся
в интеллектуальном уединении, не терпя каких-либо помех. Он соглашался на
процедуры и проводил в наполненной лекарствами ванне целые дни лишь потому,
что они остужали и гасили пожиравший его огонь и, следовательно позволяли
нагружать мозг работой, в которой заключалась вся его жизнь. Но долго
терпевшее тело отомстило голове за страдания и небрежение. Нездоровые
условия физического бытия дурно повлияли на мозг, и в последние годы
характер Марата отличала приводившая людей в замешательство смесь ледяной
циничной жестокости и болезненной чувствительности .

Итак, тем июльским вечером Друг Народа сидел по пояс в лекарственной
настойке, голова была обмотана грязным тюрбаном, а костлявая спина прикрыта
жилетом. В свои пятьдесят лет он уже приближался к гибели от чахотки и
прочих хворей, и, знай об этом Шарлотта, у нее не появилось бы желания
убить его. Болезнь и Смерть уже отметили Марата, и ждать оставалось
недолго.

Письменным столом ему служила доска, положенная поперек ванны; сбоку, на
пустом деревянном ящике, стояла чернильница; там же находилось несколько
перьев и листов бумаги, не считая двух-трех экземпляров "Друга Народа". В
помещении, кроме шуршания и скрипа гусиного пера, не раздавалось ни звука.
Марат усердно редактировал и правил гранки предстоящего выпуска газеты.

Тишину нарушили голоса из соседней комнаты. Они понемногу проникли сквозь
пелену сосредоточенности и наконец отвлекли Марата от его трудов; он
утомленно заворочался в своей ванне, с минуту прислушивался и недовольно
рявкнул:

- Что там происходит?

Дверь отворилась, и вошла его любовница Симона, выполнявшая всю черную
работу по дому. Симона была на целых двадцать лет моложе Марата, но
неряшливость, к которой она привыкла в этом доме, затушевала признаки
некоторой ее миловидности.

- Тут молодая женщина из Кана, она настоятельно требует беседы с вами по
делу государственной важности.

При упоминании Кана тусклый взгляд Марата загорелся, на свинцово-сером лице
ожил интерес. Ведь это в Кане старые враги-жирондисты подстрекают к бунту.

- Она говорит,- продолжала Симона,- что писала вам сегодня утром, а сейчас
сама принесла вторую записку. Я сказала, что вы никого не принимаете и...

- Подай записку,- перебил Марат. Положив перо, он выхватил из рук Симоны
сложенный листок, развернул записку, прочел, и его бескровные губы сжались,
а глаза хищно сузились.- Пусть войдет! - резко скомандовал он.

Впустив Шарлотту, Симона оставила их наедине - мстительницу и ее жертву.
Некоторое время они приглядывались друг к другу. Марата ничуть не
взволновал облик красивой и элегантно одетой девушки. Что ему женщины и
соблазн красоты? Шарлотта же вполне удовлетворилась отталкивающим видом
немощного, опустившегося человека, ибо в его безобразии она находила
подтверждение низости ума, который пришла уничтожить.

Марат заговорил первым.

- Так ты из Кана, дитя? - спросил он.- Что же случилось в Кане такого, что
заставило тебя настаивать на встрече со мной