, то я, разумеется, от всего
сердца молю Господа, чтобы вы оказались невиновной.

Мягкий тон и благочестивые выражения лорда-председателя произвели на леди
Алису самое благоприятное впечатление. Успокоенная, она опустилась на
скамью, решив запастись терпением.

Суд приступил к допросу свидетелей. Первым был вызван Данн. Вытягивая
каждое слово, его заставили рассказать о том, как он с ведома и согласия
миледи проводил к ее дому двух беглецов. В зале воцарилась напряженная
тишина.

- Была ли, по вашему мнению, обвиняемая Алиса Лайл знакома ранее с
изменником Хиксом?- задал вопрос один из судей.

- Точно не знаю, ваша светлость,- проговорил Данн, пытаясь сообразить,
какой ответ был бы ему выгоднее.

Повернувшись в кресле, лорд Джефрейс впился в свидетеля пронизывающим
взглядом.

- Значит, вы утверждаете, будто по одному вашему слову леди Лайл приглашает
к себе в дом совершенно незнакомых людей? Разве Майлскорт - гостиница?
Здесь собрались не одни глупцы, мистер Данн, и я советую вам быть
осторожнее. Возможно, суду известно куда больше, чем вы полагаете.- И
насмешка в голосе председателя сменилась неприкрытой угрозой.

Данн затрясся.

- Милорд, я говорю правду, клянусь вам! Но взгляд и речь судьи уже обрели
прежнее добродушие.

- Очень рад это слышать, мистер Данн. Я только прошу вас быть
повнимательнее. Нет ничего лучше чистой, голой правды, и нет ничего
отвратительнее разукрашенной лжи. Ну-с, а теперь вернемся к вашим
показаниям. Продолжайте.

Однако пекарю совсем не хотелось продолжать. Охваченный страхом, он начал
врать напропалую, не заботясь даже о видимости правдоподобия. А когда один
из судей поинтересовался, чем объясняется проявленное свидетелем участие к
делам незнакомых людей, тот ответил, что действовал из человеколюбия, но
беглецы обманули его, притворившись, будто желают скрыться от жестокого
кредитора, грозящего им тюрьмой.

Пурпурная мантия всколыхнулась.

- Уж не думаете ли вы, сэр, что суд введут в заблуждение ваши бесстыдные
увертки? - осведомился Джефрейс, и в голосе его вновь зазвучал металл.- А
ну-ка, скажите, чем вы зарабатываете на жизнь?

- Я... Я пекарь, милорд,- пробормотал несчастный.

- Вы, насколько я понял, так сердобольны, что, надо полагать, весь
испеченный хлеб отдаете почти даром. И вы, конечно, работаете даже по
воскресеньям, не правда ли? (Намек на нарушение правил третьей заповеди
Моисеевой в христианском толковании ("День субботний - воскресенье").
(Примеч. пер.)

- Нет, что вы, милорд, никогда! - с жаром воскрик-нул Данн, на этот раз
вовремя почуяв ловушку в вопросе судьи.

- Уж очень вы щепетильны в религиозных вопросах, сэр,- язвительно заметил
Джефрейс.- Правда, вы находите возможным оказывать по воскресеньям услуги
изменникам, но это для вас, по-видимому, не труд, а отдых!

Тут председатель хватил через край. Вконец запуганный, Данн окончательно
потерял голову и уже не мог сообразить, чего добиваются от него грозные
судьи. Он отчаянно изворачивался, отрицал очевидные факты и под конец
замолк, беспомощно озираясь по сторонам. Новые вопросы исторгали из него
лишь невнятное бормотание. И судьям, и присяжным успели надоесть бессвязные
выдумки хлебопека.

- Джентльмены, думаю, с этим мошенником все ясно. Сами видите, с кем
приходится иметь дело. Такой родную мать продаст за полкроны, не то что
короля. Турок, и тот может с большим основанием рассчитывать на вечное
блаженство, чем подобный христианин.

И Джефрейс, отпустив напоследок в его адрес несколько замечаний личного
характера (столь энергичных и выразительных, что секретарь не решился
занести их в протокол суда), приказал пока увести свидетеля и пригласить
следующего.

Следующим перед присяжными предстал Бартер. Он подробно поведал суду о
своем посещении Мойлскорта, не забыв упомянуть, что обвиняемая, увидев его
на кухне, стала о чем-то шептаться с Данном. Когда он рассказал о разговоре
на обратном пути, судьи оживились. Слова о "деле, ради которого они с
Данном приходили", выглядели достаточно удобной зацепкой: появилась надежда
доказать осведомленность леди Лайл об истинных мотивах, заставивших ее
гостей скрываться от посторонних глаз.

Пекаря вызвали вновь, и прокурор приложил все усилия, пытаясь вырвать у
него признание или хотя бы видимость такового. Но и угрозы, и увещевания
пропали даром - свидетель не желал оговаривать ни себя, ни обвиняемую.
Более того, он по-прежнему не понимал, чего от него хотят, и Джефрейсу
оставалось лишь обличать его беззастенчивое вранье, столь присущее
изменникам и их пособникам, и призывать кару небесную на голову этого
тупоумного негодяя.

- Жалкий лжец! Ты губишь свою драгоценную душу. Разве не об этом сказано в
Писании? Все горы выдумок нагроможденные тобой, не укроют тебя от возмездия
за лжесвидетельство.

- Я не знаю, про какие выдумки вы говорите,- лепетал Данн.

В бессильной ярости судья перешел на такую площадную брань, какую услышишь
не во всяком притоне. Потом он снова резко сменил гнев на милость и
вкрадчиво попытался убедить Данна, что если тот ответит, на какое дело он
намекал в разговоре с Бартером, то это будет лишь в интересах миледи.

- Она спросила, известно ли мне, что Хикс - протестант.

- Не может быть, чтобы это было все. О чем она еще говорила?

- Это все, милорд,- запротестовал Данн.- Я больше ничего не знаю!

- О Боже! Видели вы когда-нибудь подобного бесстыжего наглеца? - прорычал
Джефрейс.- Долго еще нам слушать твой вздор и терпеть издевательства?

Поняв, что толку от него не добиться, Данну, наконец, разрешили сесть, и к
свидетельскому месту вышел полковник Пенраддок. Сегодня он чувствовал себя
подлинным героем дня. Внятным голосом, положив руку на Библию, он поклялся
говорить правду и только правду и приступил к показаниям. Не скупясь на
подробности, полковник сообщил суду историю героического штурма Мойлскорта,
ареста мятежников и их преступной покровительницы. Сердце Пенраддока пело -
месть свершилась; он привел к подножию плахи человека из дома своих кровных
врагов, и не беда, что жертва оказалась всего лишь беззащитной старухой.

Когда полковник, добавив вскользь, что ему известно, как в свое время леди
Лайл едва ли не с восторгом одобряла действия своего мужа, закончил свой
рассказ, лорд-председатель вновь принялся за Данна.

- Почему при появлении солдат вы сочли необходимым спрятаться за компанию с
мятежником Хиксом?

- Меня испугал шум, милорд,- пробормотал несчастный пекарь, не смея поднять
глаза.

- Ах, вот как, просто испугал шум. Испугал так сильно, что вы, не зная за
собой никакой вины, кинулись в сарай и зарылись в груду мешков. Вы всегда
так пугливы, мистер Данн? Или все объясняется тем самым таинственным
"делом", о котором вы толковали с обвиняемой?

По знаку милорда служитель поднес горящую свечу к лицу свидетеля, чтобы от
судей не укрылось ни малейшее движение его губ или глаз. Но даже это не
сделало пекаря более понятливым и сговорчивым.

- Милорд, ваша честь, смилуйтесь надо мной! - завопил Данн. Не осмеливаясь
отвернуться, он моргал и жмурился от яркого света.- Клянусь вам, не было
никакого другого дела, кроме того, о котором я уже рассказал вашей
светлости! Видит Бог, я не лгу, но у меня в голове все уже так
перепуталось, что я иной раз сам не соображаю, что говорю!

- Для того, чтобы говорить правду, вовсе не нужно соображать, даже если вы
на это способны,- резко произнес Джефрейс.- Впрочем, судя по вашим словам,
ни вы, ни обвиняемая не отличаетесь рассудительностью, коль скоро она
зазывает к себе в гости подозрительных незнакомцев, которых прячет вместе с
вами, сэр, от слуг короля!

- Милорд! - воскликнула леди Алиса, задетая этим грубым выпадом.- Я
надеюсь, меня не осудят, не выслушав!

- О нет, упаси Бог, миссис Лайл,- с подчеркнутой любезностью ответил
председатель суда, и улыбка, не сулящая ничего хорошего, промелькнула на
его породистом лице.- Подобные вещи практиковались лишь во времена вашего
покойного мужа - вы хорошо знаете, что я имею в виду,- но, благодарение
Господу, сейчас в Англии все по-другому.

После неохотно отвечавших Карпентера и его жены в четвертый раз вызвали
Данна, но очередная попытка вытянуть из бедняги признание в знакомстве
Хикса с Алисой Лайл и ее осведомленности о его участии в мятеже окончилась
так же, как и предыдущие. Несмотря на тупость, Данн был упорен. Сломить его
так и не удалось.

Снова обругав его, Джефрейс объявил:

- Слово предоставляется обвиняемой. Суд слушает вас, миссис Лайл.

Старая дама поднялась со скамьи подсудимых. Она чувствовала себя очень
усталой и одинокой, но сохраняла спокойствие и веру в справедливость своих
соотечественников. Леди Алиса заговорила, обращаясь к председателю суда:

- Милорд, я должна заявить следующее. Я знала только о предстоящем приходе
в Мойлскорт священнослужителя мистера Хикса, вынужденного скрываться ввиду
известного указа о пресвитерианских проповедниках. Я никогда не слыхала
имени мистера Нелторпа, не приглашала его к себе и была очень удивлена,
узнав, что он находится в моем доме. Разумеется, я не подозревала и об
участии мистера Хикса в вооруженном восстании - деле, несовместимом с его
саном и долгом христианской любви к ближнему.

- Ну так я скажу вам,- вставил Джефрейс,- что среди этих лживых
пресвитерианских святош нет ни единого, чьи руки не были бы запятнаны
кровью!

- Милорд, я всей душой против бунтов и мятежей. Будь мы в Лондоне, мне не
составило бы труда предоставить вашей чести любые требуемые на сей счет
свидетельства. Я уверена, что леди Эбергэвенни, как и другие
высокопоставленные особы, осчастливившие меня своей дружбой и
расположением, охотно подтвердили бы мою неизменную верность королю. Я
очень многим обязана дому Стюартов и никогда не нарушала долга
благодарности и послушания. Это чистая правда, милорд, и всякий, кто скажет
обо мне иное, солжет. Я не признаю себя виновной в измене и смею напомнить
вам, милорд, что мистер Хикс, насколько мне известно, хотя и арестован, но
еще не осужден. Возможно ли судебное преследование за укрывательство
человека, чьи преступные действия только предстоит доказать, и о которых,
повторяю, мне не было известно, когда я решилась предоставить ему пищу и
кров? Думаю, что закон и ваша совесть дадут на это одинаковый отрицательный
ответ, милорд.

Лорд Джефрейс сидел, побелев от гнева, и вопрос его прозвучал хрипло и
сдавленно:

- Вы закончили, леди Лайл?

- Мне осталось сказать немногое, ваша честь - по поводу показаний
полковника Пенраддока. Его намек на то, будто бы я одобряла казнь короля
Чарлза I,- ложь! Настолько же ложь, насколько Бог - истина. В день этого
ужасного события я не осушала глаз, и во всей Англии не найдется женщины,
которая оплакивала бы несчастного государя горше, чем я. Что же касается
моего поведения во время ареста преподобного Хикса и мистера Нелторпа;

то признаюсь - я действительно отказалась что-либо сообщить полковнику о
посторонних людях у меня в доме. Но солдаты, явившиеся в Мойлскорт, вели
себя столь грубо и вызывающе, словно были ордой захватчиков и грабителей, а
не слугами короля. Я отказалась от любого сотрудничества с ними и их
командиром полковником Пенраддоком, но двигали мною лишь возмущение и
страх, а вовсе не желание ставить правительству палки в колеса. И я вновь
повторяю, милорд,- и это такая же правда, как то, что я надеюсь на спасение
своей души,- я никогда не была знакома с мистером Нелторпом и до последнего
момента даже не подозревала о его присутствии. Мне было известно, что
мистер Хикс - приверженец протестантской церкви, и я на самом деле
предоставила ему пищу и кров...

Леди Алиса умолкла, стараясь побороть волнение, собраться с мыслями, и
судья поспешил воспользоваться паузой - обвиняемая держалась слишком уж
достойно и уверенно.

- Можете ли вы сказать что-нибудь еще в свою защиту? - спокойно спросил
Джефрейс. Он уже овладел собой и готовился к заключительной речи, главной
части трагического фарса.

- Милорд,- снова начала обвиняемая,- я приехала в графство только за пять
дней до этих ужасных событий... Джефрейс покачал головой:

- Суд не интересует срок вашего прибытия. Похоже, вы приехали как раз
вовремя, чтобы приютить мятежников.

Голос леди Лайл чуть дрогнул, но она продолжала, по-прежнему сохраняя
самообладание:

- Я никогда не стала бы рисковать жизнью, кроме как ради дела, освященного
волей короля. В этих принципах я воспитывала и своих детей. Мой сын
сражался за короля, и у его величества нет более верного слуги, чем он.

- В самом деле, миссис Лайл? Вы в этом уверены? - насмешливо осведомился
Джефрейс, желая испортить впечатление, которое могла оказать на присяжных
речь подсудимой.

- Да, милорд,- с достоинством произнесла старая дама и возвратилась на свое
место.

Наступал час Джефрейса. Он медленно встал - величественный и грозный,
олицетворение королевского правосудия - так по крайней мере казалось
присяжным. Эти простодушные, жизнерадостные сквайры, представители
старинных и уважаемых в графстве фамилий землевладельцев, с молоком матери
впитали истинно английское благоговение перед законом. Сейчас они с
почтением и не без страха взирали на красную, отороченную горностаем мантию
милорда, золотую цепь на его груди и властное лицо, обрамленное тяжелым
париком.

Впрочем, первая часть заключительной речи напомнила скорее проповедь. Это
было естественно для политического процесса в Англии XVII века, когда
династические и партийные распри тесно переплетались и маскировались
распрями религиозными. Обильные цитаты из Писания, поминутные упоминания
Всевышнего, торжественный и благочестивый тон - все в речи Джефрейса делало
ее более уместной под сводами кафедрального собора, чем в зале суда. Старая
леди, измученная треволнениями последних недель, не выдержала - она
задремала, подобно большинству своих соотечественников во время длинных и
скучных казенных проповедей. Тут, видимо, даже присяжные, не отличавшиеся
остротой ума, должны были понять, что этот сон свидетельствует об
уверенности леди Лайл в собственной невиновности.

А председатель все говорил и говорил. Его интонация постепенно менялась -
пафос уступил место яростным обвинениям, проклятиям и угрозам в адрес
пресвитерианской церкви. Благоприятное впечатление, произведенное на
присяжных мужественной кротостью леди Лайл, не укрылось от наблюдательного
Джефрейса, и он старался склонить их на свою сторону. Это было нелегкой
задачей - добиться смертного приговора старой даме, не причинившей никому
ни малейшего зла. К тому же улики, представленные суду, отнюдь не
свидетельствовали о государственной измене или хотя бы о намерении таковую
совершить, и лорд-председатель мог рассчитывать лишь на страх присяжных
перед ним, перед королем, перед новым восстанием. Если удастся его посеять,
то он заставит их забыть доводы разума и веления совести.

Алиса Лайл вздрогнула и проснулась - ее разбудил внезапный грохот. Лорд
Джефрейс завершил свою гневную филиппику против мятежников и
пресвитерианцев, треснув кулаком по судейскому столу. Он сумел довести себя
до неподдельного бешенства, дышал с трудом, глаза его налились яростью. С
изумлением и страхом смотрела леди Лайл на председателя суда, недоумевая,
чем вызвано такое исступление.

Джефрейс перевел дух. Теперь почва была достаточно подготовлена, и
следовало только направить мысли присяжных в нужную сторону.

- Джентльмены, напоминаю вам слова подсудимой. Она утверждает, будто
пролила море слез, оплакивая гибель короля Чарлза I, осыпавшего своими
милостями ее семью. Но в чем же выразилась признательность обвиняемой, ее
верность памяти царственного мученика? В том, что она предоставляет убежище
негодяям, дерзнувшим восстать против его преемника, ныне здравствующего
короля Иакова!

Выдержав паузу, судья обвел взглядом притихший зал и выпустил последнюю
отравленную стрелу:

- Разумеется, каждый должен отвечать лишь за свои собственные поступки.
Поэтому я не буду напоминать вам о роли, сыгранной в преступном
цареубийстве никем иным, как мужем обвиняемой. Я полагаю, джентльмены, вы и
без моей помощи сумеете разобраться в искренности слов вдовы Джона Лайла.-
Сделав опять многозначительную паузу, лорд-председатель обвел взглядом
помрачневших присяжных и продолжал: - Вы слышали показания свидетелей.
Правда, один из них выкручивался, как угорь, чтобы скрыть истину, но это
только лишний раз подтверждает, что все обстоятельства дела изобличают
подсудимую, вступившую в преступный сговор с мятежниками - врагами его
величества. Этим людям, равно, как и их пособникам, нет и не может быть
оправдания, и я надеюсь, что вы, джентльмены, вынося свое справедливое и
беспристрастное решение, не позабудете о вашем долге перед королем и
Англией.

Лорд Джефрейс опустился в кресло, полагая, что выразился достаточно ясно.
Но, к его удивлению, сельские сквайры не проявили мгновенной готовности
подчиниться воле властей. Первым признаком неповиновения стал вопрос
старшины присяжных, мистера Уизлера. Повторяя слова подсудимой, он
поинтересовался, допустимо ли считать преступлением укрывательство
человека, который еще не предстал перед судом.

Джефрейс, нахмурившись, глянул на краснощекую физиономию мистера Уизлера.
Не хватало еще, чтобы присяжные начали оспаривать законность процесса!

- Не понимаю ваших сомнений, сэр,- холодно произнес он, с трудом подавив
желание грубо осадить вольнодумца.- Вина Хикса совершенно бесспорна, и,
учитывая важность разбираемого дела, суд вправе пренебречь несущественными
процедурными мелочами. А теперь, джентльмены, прошу вас приступить к
совещанию.

Безапелляционный тон председателя подействовал, и присяжные, храня угрюмое
молчание, потянулись в совещательную комнату. В зале воцарилась напряженная
тишина.

Проходила минута за минутой, и лорд Джефрейс начал проявлять признаки
нетерпения. Подозвав судебного пристава, он велел передать высокочтимому
жюри предложение председателя суда объявить перерыв, с тем чтобы господа
присяжные, коль скоро их затрудняет принятие решения по столь очевидному
делу, смогли без помех обсудить все обстоятельства в течение предстоящей
ночи. Через полчаса присяжные возвратились в зал; лица их были напряжены и
серьезны.

- Милорд, ваша честь,- начал Уизлер, когда на нем остановился горящий
нетерпеливый ожиданием взор судьи,- прежде, чем огласить наш вердикт, мы
хотели бы рассеять некоторые возникшие у нас сомнения.

- Сомнения? Боже милостивый! - Лорд Джефрейс откинулся на спинку кресла.-
Смею спросить, сэр, в чем же вы засомневались на этот раз?

Мистер Уизлер прокашлялся.

- Ваша честь, заключение о виновности миссис Лайл в государственной измене
зависит, насколько мы поняли, от того, была ли она осведомлена о прошлом
своих гостей. Мы не можем понять, достаточно ли весомы представленные улики
для однозначного вывода. Показания главного свидетеля весьма запутанны и
противоречивы, милорд, а дело, как вы сами изволили заметить, очень важное.
Мы просим вашу честь высказаться по данному поводу.

Лорд-председатель помедлил секунду, разглядывая старшину. Этот краснорожий
здоровяк своей неуместной дотошностью раздражал его, пожалуй, не меньше,
чем Данн. Неужели ему да и остальным тупицам-присяжным, невдомек, что исход
сегодняшнего спектакля предрешен с высоты трона, а вся судебная процедура -
не более чем пышная бутафория для простофиль?

- Не знаю, чем помочь вам, сэр,- процедил Джефрейс.

Вместе с тем он понимал, что эти бестолковые сквайры, если их сейчас
предоставить самим себе, вполне могут вынести обвиняемой оправдательный
вердикт. Придется растолковать им все заново, чтобы разом покончить со
всякими пустыми колебаниями. Снова заговорив, Джефрейс придал своему голосу
максимум негодующего изумления:

- Джентльмены, я поражен вашей нерешительностью! Доказательства,
представленные суду, неопровержимы настолько, насколько это вообще возможно
для людского правосудия